Текст книги "Что такое боги и как с ними быть"

Автор книги: Равен Кальдера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Из последующих глав, где речь пойдет о различных октавах божеств, станет понятно, что богов можно воспринимать по-разному: как в совершенно самостоятельных и человекоподобных ипостасях, так и в гораздо более неопределенных и менее антропоморфных. И где-то на вершине этой лестницы октав политеизм сливается воедино с пантеизмом. Зачастую такой подход называют «мягким политеизмом» – в противоположность «жесткому», последователи которого работают с богами только как с отдельными индивидами. Некоторые «жесткие» политеисты протестуют даже против квазипантеистического объединения частных, специализированных ипостасей божеств (таких, например, как Афродита Генетрикс и Афродита Порна или скандинавский Один и германский Бодан): они полагают, что каждая божественная форма – совершенно отдельная сущность, заслуживающая того, чтобы с ней обращались как с полноценной самостоятельной личностью. Можно быть «мягким» политеистом в теории, на уровне мировоззрения, но «жестким» – на практике, потому что иногда именно такой подход оказывается наиболее эффективным. Например, некоторые мои знакомые язычники-генотеисты придерживаются «жестких» политеистических установок в групповых ритуалах, посвященных различным богам, но при этом чувствуют, что их божество-покровитель желает, чтобы они воспринимали Его или Ее в более пантеистическом ключе – как универсальную связь со Всем Сущим. При этом избранный бог или богиня не утверждает, что политеистическое мировоззрение неверно в принципе, – просто данному человеку в данный период времени нужно смотреть на вещи иначе.

Панентеизм: разновидность пантеизма, предполагающая веру в то, что все сущее – часть Бога, который, однако, присутствует не только в мире, но и вне его, как сторонняя сила, и не сводится к сумме божественности, заключенной во всем сущем. Как выразил эту мысль один священник, «Бог – океан, а мы – лишь рыбы в этом океане. Бог гораздо больше, чем сумма божественности всех рыб». Это еще одна альтернатива монотеизму, к которой могут обращаться некоторые последователи традиционных монотеистических религий. При этом панентеист – в зависимости от своих общих религиозных убеждений – может рассматривать отдельных богов политеизма либо как различные грани этого «внешнего» Бога, либо как некие чисто иллюзорные явления.

Анимизм: вера в то, что собственным духом/душой наделены не только все живые существа, но и все объекты природного мира и даже некоторые рукотворные вещи. Анимизм может быть как политеистическим (все духи самостоятельны, и каждый обладает своей особой личностью), так и пантеистическим (все духи – лишь частицы универсальной энергии, окрашенные в различные тона). Анимистического мировоззрения придерживаются очень и очень многие (хотя и не все) политеисты, особенно те, которые следуют достаточно древним коренным традициям и/или работают не только с богами, но и с разнообразными младшими духами.

Архетипизм: разновидность атеизма, интерпретирующая божественные архетипы либо как психологически значимые внутренние структуры, полезные для духовного самосовершенствования, либо как различные оттенки универсальной энергии, с которой можно работать в целях накопления личной силы. Некоторые архетиписты (например, многие психологи-юнгианцы) могут признавать за богами и духами лишь «бытование» в субъективном мире, а не объективное бытие. Многие из тех, кто рассматривает богов как «энергетические конструкты», утверждают, что последние создаются искусственным путем за счет человеческой веры и исчезают, как только люди перестают в них верить. Кое-кто из архетипистов, не признающих объективного бытия богов и духов, тем не менее, полагает, что многим людям полезно «делать вид, как будто боги существуют», потому что их «внутренний ребенок» или бессознательное по-прежнему верит в чудеса и всяких «вымышленных» существ, а потому выдает ценный эмоциональный отклик на ритуалы. Чаще всего архетипизм встречается на стыке неоязычества с популярной психологией и духовными учениями в стиле «нью-эйдж», хотя приверженцы последних нередко тяготеют и к пантеизму. Один политеист сказал, что общаться со священным архетипом божества – это все равно что «стоять в его тени», и с политеистической точки зрения это не лишено смысла. Правда, стоять в тени божества – это совсем не то, что прикасаться к божеству по-настоящему… но для некоторых людей именно такая степень близости наиболее комфортна, и в этом нет ничего плохого.

Если архетипизм вторгается в политеизм напрямую, возникают серьезные проблемы: хлопот от него оказывается куда больше, чем от старого доброго атеизма. А виной всему, опять-таки, укоренившееся среди политеистов представление о чрезвычайной обидчивости богов. Не верить в бога только потому, что вы никогда не сталкивались с ним лично, – это одно дело, и это вполне понятно и объяснимо. Но утверждать, что вы лично встречались с божеством, которому поклоняются другие люди, и что на самом деле оно – всего лишь некое орудие или энергетическая форма, искусственно созданная людьми ради определенных целей, – это уже совсем другая история. С точки зрения «жесткого» политеиста, сторонники такого подхода недалеко ушли от социопатов: реальные, родные и любимые Личности в их понимании сводятся всего лишь к объектам эксплуатации.

Здесь я позволю себе еще раз предостеречь политеистов от чересчур эмоционального подхода к проблеме и напомнить им, что наши реальные, родные и любимые боги не нуждаются в защите. Во-первых, они все-таки боги со всеми вытекающими из этого последствиями, так что эксплуатировать их подобным образом человеку не по зубам. Во-вторых, наши боги хоть и не всеведущи, но все же далеко превосходят нас возрастом, мудростью и опытом. Они прекрасно понимают, что человек не признающий их существования, наверняка не стремится оскорбить их сознательно. В-третьих, по моему личному опыту, нашим богам обычно и дела нет до архетипистов и до того, что творится у них в голове. Напомню, опять-таки: если бы боги захотели их переубедить, они нашли бы способ.

Однажды группа архетипистов арендовала поле на моей ферме для своего ритуала. Они держались вежливо и не сорили, так что я пустил их без особых опасений. Все из той же вежливости они пригласили меня поучаствовать и дали мне текст ритуала. Читая этот глубоко архетипистский текст, пестрящий приказами богам исполнить то-то и то-то и грубыми отождествлениями совершенно не схожих между собой божеств из самых разных культурных традиций, я засомневался, стоит ли мне участвовать. И тотчас же от моей божественной покровительницы пришел ответ: «Нет». Я удивился и спросил, считает ли Она этот ритуал оскорбительным для Себя или для других богов. «Нет, – ответила Она. – Они просто ничего не понимают, так что пусть их. Но ты-то понимаешь. И из твоих уст эти слова прозвучали бы оскорблением».

Некоторые языческие теологи и социологи подразделяют «традиции» (или то, что приверженцы других религий назвали бы «сектами» или «деноминациями») неоязычества на пять основных категорий: традиционная британская Викка, современная Викка, традиции, производные от викканских, реконструкторские школы и традиции, производные от реконструкторских. Из всех перечисленных направлений к политеизму более всего склонны реконструкторы – группы, стремящиеся воссоздать древние политеистические религии отдельных культур (например, Асатру и скандинавские реконструкторы работают на базе скандинаво-германской культуры, «Religio Romana» воссоздает дохристианскую религию Древнего Рима, «Эллинион» – религию Древней Греции, «Кемет» – древнеегипетские традиции). Традиции, производные от реконструкторских, действуют в более широком диапазоне – от крайнего политеизма до некоей неопределенной смеси политеизма с пантеизмом, – но при этом, как правило, не ограничиваются какой-либо одной культурой или пантеоном.

Маргариан Бриджер и Стивен Хергест в своей статье «Языческий деизм: три точки зрения» представляют (впрочем, исключительно в рамках викканской парадигмы) политеизм, пантеизм и архетипизм как три вершины треугольника, располагая между каждыми двумя из этих вершин целый спектр «гибридных» верований. Согласно такой классификации некоторые язычники попадают в промежуток между политеизмом и пантеизмом (иногда воспринимая богов как отдельные сущности, а иногда – нет, в зависимости от обстоятельств и в различной степени), а некоторые – между пантеизмом и архетипизмом (полагая, что боги порождены нашим сознанием, но допуская, что за этими мыслеформами иногда может стоять некая божественная сила). Архетипизм и политеизм разделены более широкой дистанцией, и представить себе нечто среднее между двумя этими позициями – «максимально атеистической» и «максимально теистической» – гораздо труднее. Бриджер и Хергест останавливаются на гипотезе о том, что в этот промежуток попадают люди, которые ухитрились установить тесные и глубоко личные отношения с божественными мыслеформами, не веря в их реальность. У комментаторов этой классификации встречается предположение, что отрезок между архетипизмом и политеизмом занимают люди, верящие в богов, но при этом убежденные, что «сущность», с которой они взаимодействуют в своей духовной практике, – это лишь искусственное порождение человеческого сознания, условно связанное с соответствующим божеством, а не манифестация этого божества как такового.

В среде неоязычников время от времени возникают конфликты и споры по поводу той или иной из вышеперечисленных разновидностей веры. Отчасти это связано с попытками отстоять общепринятую ныне среди язычников (хотя и выраженную в разных группах в различной степени) позицию религиозной терпимости, но отчасти – еще и с тем, что языческая теология и компаративистика в контексте нашей религии еще не вышли из пеленок, не привлекли сколько-нибудь серьезного внимания сторонних исследователей и не удостоились сравнительного анализа в работах солидных межконфессиональных теологов. Но первые признаки взросления нашей религии уже налицо, и со временем, по мере численного роста неоязычников и появления более глубоких исследований и дискуссий, эта ситуация неизбежно изменится. Признаться честно, я жду этого с нетерпением. Из всей этой семейки верований именно политеизм – самый сложный объект для серьезного теологического анализа, но это не значит, что его нельзя исследовать основательно, красиво и со всей любовью и уважением, которых он заслуживает.

О природе богов

На протяжении этой книги вам то и дело будет встречаться выражение «боги и духи». Предвижу, что оно может вызвать некоторое недоумение – хотя бы потому, что заставит задаться вопросом, что такое бог, что такое дух и где проходит граница между ними. Этот вопрос – из тех, на которые у меня нет внятного ответа, хотя обращаться к нему в этой книге я буду неоднократно. Что касается границы между богами и духами, то это не столько четкая черта, сколько размытая «серая зона площадь которой, вдобавок, очень сильно зависит от субъективных представлений. Например, вудуисты называют свои лоа духами, а не богами, хотя те настолько могущественны, что многие неоязычники скорее отнесли бы их к последней категории. Но для вудуиста «Бог» – это безличная сущность, которая стоит надо всеми лоа и с людьми обычно не общается (по мнению некоторых исследователей, вера в этого «Бога» – результат интеграции вуду с католицизмом). И если эта сущность – Бог, то никакие другие силы и сущности в рамках этой традиции на равный ему божественный статус претендовать не могут. И наоборот, некоторые древние народы поклонялись как богам различным сущностям, далеко уступающим лоа по масштабам влияния, – например, богам определенных местностей, рек и так далее.

Когда люди рассказывают о своих контактах с богами, масштабы влияния последних нередко можно оценить по силе благоговения в голосе рассказчика. Божество воспринимается, образно говоря, как нечто такое, что неизмеримо больше нас, духи попроще – как сущности одного с нами или даже меньшего размера. Но все же этот критерий слишком субъективен и зависит, среди прочего, от восприимчивости (и степени вовлеченности) самого человека, а также от того, насколько тесно связано с нашим миром само божество. Одних богов наш плотный, материальный, человеческий мир интересует больше, других – меньше; у одних эта заинтересованность носит личный характер, у других – более отвлеченный. Кроме того, многое зависит от силы индивидуальной связи данного конкретного божества с данным конкретным человеком.

Происхождение

Откуда берутся боги? Одни из них рождаются от других богов, точно так же как мы – от своих родителей. Другие, о-видимому, возникают из самого вещества вселенной – вероятно, как некие сгустки Бытийности, постепенно обретающие более сложное самосознание. Третьи начинают как стихийные духи или иные не вполне божественные сущности, но со временем развивают некую более «высокую» ипостась; в отдельных редких случаях подобное может происходить и с душами людей после смерти. Разумеется, это не повод утверждать, что все боги – плоды эвгемеризации: теория, по которой всякое божество – это всего лишь человек, окутанный легендами и возведенный в ходе столетий в божественный статус, игнорирует (возможно, даже сознательно) традиционные и насчитывающие не одно тысячелетие описания Иных миров и предания о том, как люди попадали в эти Иные миры и возвращались обратно, все же в некоторых случаях предки могут – не без помощи богов и, надо полагать, не без огромной духовной работы со своей стороны – включаться в пантеон божественных сущностей на правах младших его членов. Об этой возможности свидетельствуют многие мифы самых разных народов, так что сбрасывать ее со счетов было бы неразумно.

Один из примеров тому – Антиной, который, по словам о современных почитателей, стал самым младшим из божеств римского пантеона. Юноша Антиной («мудрый не по годам», как о нем говорили) был возлюбленным императора. Двадцати лет от роду он погиб, и убитым горем император провозгласил Антиноя богом и учредил его культ – вопреки традиции, допускавшей обожествление только для усопших императоров. Некоторое время культ Антиноя процветал и пользовался большой популярностью, пока христиане не искоренили его заодно со всеми прочими языческими верованиями и практиками. Но современные язычники возродили этот культ… и утверждают, что Антиной для них столь же божественен и реален, как и для древних его почитателей.

Иногда высказывают предположение о том, что какой-нибудь образ, созданный людьми (допустим, средствами литературы или кино) и ставший объектом массового поклонения со временем превращается в самостоятельную сущность, а затем и в божество. По моему мнению, ничего теоретически невозможного в этом нет, но на такое превращение потребовалось бы очень много времени и очень много усилий огромной количества людей. Не исключено также, что созданную подобным способом роль может принять как одну из своих ипостасей какое-нибудь другое божество, древнее и давно забытое. Многие политеисты предполагают, что в случае, когда пантеист обращается к абстрактному, безымянному божеству, например к «Богине Любви» вообще, на зов его отвечает не какая-то высшая недифференцированная сущность, а вполне конкретная богиня любви, одна из многих, а именно – та, которая в данный момент оказалась поблизости и решила откликнуться. При этом она попросту принимает на себя роль «Великой Богини Любви». Не так уж сложно пойти еще на шаг дальше и представить себе божество, захватывающее образ какого-нибудь популярного архетипа, которому люди начали поклоняться как богу.

Впрочем, многое свидетельствует о том, что сущности в своем развитии не всегда движутся от более плотных форм к более тонким и трансцендентным. Не будем забывать, что и рамках языческой картины мира все движется циклически. Линейного и однонаправленного совершенствования не бывает. Возможно, противоположная сторона цикла нам и не видна, но можно не сомневаться, что она существует. Младшие духи могут эволюционировать в богов, а боги – в безличные трансцендентные сущности (на что, вероятно, уходит так много времени, что представить себе столь долгий срок нам попросту не под силу), но в какой-то момент колесо неизбежно поворачивается и начинается движение вниз – «гниение» как необходимое условие нового роста. Не исключено, что от безличного Целого постоянно отделяются частицы, обретающие сперва некую абстрактную Бытийность, почти не осознающую себя, затем растущие и развивающиеся в нечто гораздо более сложное и сознательное, а затем пускающиеся в обратный путь, на котором они постепенно теряют свою индивидуальность и снова сливаются с безличным Целым, после чего весь цикл начинается заново. Не исключено также, что боги могут со временем, условно говоря, «стареть» и опускаться до состояния простых стихийных духов или еще ниже. Как это у них происходит, точно сказать нельзя: мы слишком привыкли воспринимать богов как вечных и неизменных, а потому не замечаем Подобных процессов.

Суть божественности

Если мы хотим постичь природу богов – и понять, чем она отличается от нашей собственной природы, – то следует, в частности, осознать, что всякое божество является самим собой в более полной мере, чем это можно сказать о каждом из нас. Я имею в виду, что даже самые сложные божества (а некоторые из них и впрямь невероятно сложны) гораздо более цельны и монолитны в своем естестве, нежели мы, люди. Человеческая природа гораздо более восприимчива к внешним влияниям, нарушающим нашу целостность, да и различные аспекты нашего «я» сами по себе редко бывают целостными и однородными. Боги же точнее и чище эквивалентны самих себе: личности их не загрязняются посторонними примесями. Можно возразить, что некоторые божества не свободны от внутренних противоречий… однако во всех подобных случаях, которые мне довелось исследовать лично или обсуждать с людьми, посвятившими себя служению такому божеству, обнаруживается, что Его Тайна отчасти в том и состоит, что за всеми этими мнимыми противоречиями скрывается некая объединяющая их истина.

Основополагающая суть божественности заключается, во-первых, в том, что каждое божество представляет собой чистое воплощение некой части универсальной субстанции (или во мгновение ока может стать таковым, если решит действовать с позиции своего наивысшего «я»), и во вторых – в том, что оно обладает всей полнотой знаний об этой части субстанции, обо всех ее функциях и обо всем, к чему приводит ее деятельность. Эти два свойства можно считать основными «признаками» божественности, и каждое из них мы обсудим отдельно.

Как мы узнаем из главы о вертикальной иерархии божественных ипостасей, боги способны мгновенно перемещаться вверх или вниз по шкале, ведущей от личностного сознания к безличному, тогда как нам, смертным, каждый шаг по этой лестнице дается с невероятным трудом. При этом даже в наиболее человечных своих ипостасях боги сохраняют в себе след этой универсальной субстанции: свет не гаснет, а лишь скрывается как бы за полупрозрачной пленкой, которую божество может убрать в любой момент. Можно было бы возразить (вслед за многими религиозными теоретиками), что каждый человек – это тоже чистое воплощение некой части универсальной субстанции, а, следовательно, тоже в своем роде бог, хотя и совсем крошечный. Эта теория весьма поднимает самооценку, но все же разница в масштабах слишком велика. Да, единый свет сияет и сквозь нас, и сквозь богов, однако в нашем случае этому свету приходится пробиваться сквозь очень и очень плотные покровы. Вероятно, у святых и аватар оболочки не столь плотны, но у богов этот единый свет окутан лишь прозрачнейшей и легчайшей пеленой, которую они, вдобавок, могут без труда отбросить, если пожелают. Учение о том, что божественная суть заключена в каждом из нас, дает надежду и наполняет смыслом нашу жизнь, однако само по себе оно не может устранить пропасть между Ними и нами. Одних лишь разговоров о том, что мы подобны богам, совершенно недостаточно: на деле они не помогают нам приблизиться к своему высшему «я».

Я осознала, что каждый человек несет в себе искру Источника, но эта искра погребена под тоннами слоев почти непроницаемой материи. Когда я пытаюсь визуализировать вещество этого Источника, оно представляется мне белым, потому что в нем заключены все цвета. Мы, люди, – крошечные носители этого вещества… но всего лишь носители. А божество, с моей точки зрения, – это исключительно чистое и яркое проявление одного из этих цветов или какой-нибудь их смеси… скажем так: узкоспециализированная версия этого единого белого вещества. Поэтому божество в визуализации предстает нам, допустим, зеленым – или, например, в случае моей богини-покровительницы, темно-фиолетовым, цвета баклажана. И этот баклажанный цвет Она проявляет полностью, на все сто процентов, – но кроме него, в Ней никакого другого цвета нет. В моем белом веществе тоже есть немного этого баклажанного цвета – микроскопическая доля, окутанная множеством слоев небожественного вещества. Если бы я смогла в полной мере подняться на высший уровень и слиться воедино с Источником, я бы Ее превзошла, потому что во мне были бы все цвета. Но, с другой стороны, если бы я дошла до этого Источника, меня бы не стало. Это была бы уже не я, а я перестала бы существовать как индивидуальность.

Чтобы и дальше существовать как «я», как индивидуальность, я служу богам – этим чистым узкоспециализированным разновидностям цвета. Я учусь у них и слушаюсь их. Когда я служу божеству, я делаю это как человек. За это моя богиня-покровительница заставляет меня подниматься по эволюционной лестнице (а заставлять приходится: характер у меня такой, что по доброй воле я ничего делать не стану). Из всех возможных приближений к чистому воплощению Источника самый доступный для меня – моя богиня. Сам Источник не станет говорить с человеком напрямую, а со своей богиней я могу говорить и взаимодействовать – и через Нее приближаться к Источнику.

Итак, я служу Ей потому, что мы с Ней обе вышли из одного и того же Источника и, в конце концов, в него же вернемся. Это в природе вещей: до тех пор, пока ваша душа не обрела совершенную чистоту, вам нужны проявления, за которые вы будете цепляться, как за ступени лестницы, ведущей к этому Источнику. Задача моей богини – в том, чтобы очищать меня, помогать мне развиваться и восходить, а также служить мне ориентиром, мерилом и посредником в общении с Божественным. А моя задача как жрицы – среди прочего, в том, чтобы служить подобным ориентиром и посредником для людей, пока еще не способных напрямую общаться с богами.

– Лидия Хеласдоттир, немецкая язычница

Изъяны в камне

Камень, который мы называем бериллом, в своей чистейшей форме совершенно бесцветен. Цвет ему придают изъяны, и благодаря этим изъянам он превращается в изумруд или в аквамарин. Нечто подобное мы имеем в виду, когда говорим, что у богов даже изъяны священны. Воплощая столь абсолютно и полно определенную часть Универсального Бытия, боги неизбежно должны иметь какие-то недостатки – хотя бы потому, что остальные части в них не представлены. Это две стороны одной медали. Например, божество, искусное в ремеслах, может сосредоточиться на своей работе до такой степени, что позабудет о нуждах своих близких. Божество, всецело посвятившее себя чувствам (например, какая-нибудь богиня любви и брака), не всегда способно реагировать на обиды рационально и объективно. Божество, которому приходится принимать непростые решения ради блага в отдаленной перспективе (например, какой-нибудь бог смерти или правосудия), действует здесь и сейчас с холодной безжалостностью. Мифы свидетельствуют о том, что божества подчас ошибаются, что зачастую ведет к тяжелым последствиям. Отчасти это объясняется тем, что подобные ошибочные решения боги принимают в своих более человечных ипостасях (о которых мы поговорим подробнее в следующей главе), но это – неполное, а потому не совсем верное объяснение.

Божественная природа всякого бога проявляется, среди прочего, в его характерном изъяне, и это обстоятельство еще раз подчеркивает, что все сущее в Природе священно в том числе и разрушение. У всего на свете есть не только созидающая и поддерживающая, но и разрушительная сторона: океан – колыбель жизни, но в нем можно утонуть; наша кормилица-земля может разверзнуться и поглотить нас, и так далее. И отделить эту разрушительную часть от созидательной невозможно: если бы мы могли смотреть на солнце без вреда для зрения, такое солнце не давало бы достаточно тепла и света, чтобы на земле продолжалась жизнь. Речь вовсе не о том, что боги «отчасти добры, а отчасти злы»: эти понятия принадлежат религиям другого толка. Мы же, язычники-политеисты рассматриваем подобные ярлыки как следствие предубежденого взгляда на мир и привычки оценивать все с точки зрения человеческого удобства, а не в более широком природном масштабе. Мы стремимся преодолеть эту привычку, а для этого нужно подняться над огорчениями, которые причиняет несовершенство мира – и, в частности, мнимые несовершенства богов.

Божество может быть божественным в своей ревности (как Гера) или в своей ярости (как Один), в своей печали (как Деметра) или в своей всепоглощающей страсти к разрушению (как Фенрис). Разумеется, никто из нас не хочет оказаться на пути этих божественных эмоций – точно так же, как никто не захотел бы оказаться на пути цунами. Но иногда цунами все же случаются: такова жизнь. Поэтому мы стараемся общаться с богами уважительно и поддерживать с ними хорошие отношения. Эта практика сродни радарной системе раннего оповещения об опасности, а иногда позволяет даже смягчить или предотвратить катастрофу – или, по крайней мере, отсрочить ее на какое-то время.

Однако при этом все мы, без исключения, – дети богов. (В некоторых случаях – в буквальном смысле слова, а во всех стальных – в переносном. Мы их Младшая Родня; за это-то они нас и любят.) Нам присущи те же разрушительные страсти, что и богам, признаём мы это или нет. Возможно, у нас они проявляются не в таких колоссальных масштабах, но и этого может оказаться достаточно, чтобы разрушить всю нашу жизнь и благополучие окружающих. Но боги, как и мы, подчиняются закону причин и следствий, так что мы можем учиться на их ошибках (специально записанных такими крупными буквами, чтобы нам было лучше видно).

Если создается впечатление, что некоторым богам удается избежать последствий своих поступков, то это, возможно, лишь потому, что мы не знаем их историй до конца. А вообще-то историй о последствиях предостаточно. Потакая своему неопытному и самонадеянному сыну, Гелиос допускает его править солнечной колесницей и в итоге теряет его навсегда. Инанна, отправляясь в Подземный мир, оставляет наместником своего супруга, беспутного и слишком юного, – и в результате по возвращении ей приходится принести его в жертву. Койот постоянно ищет легких путей – и примерно в половине случаев находит лишь неприятности на свою голову. Практически все ориша – боги религии лукуми, распространенной среди африканской диаспоры, – в тот или иной момент своей истории вынуждены были покаяться в своих грехах и начать новую жизнь: Обатала – исправившийся пьяница, Шанго – раскаявшийся убийца, Огун – раскаявшийся насильник, Ойя – раскаявшаяся ревнивая жена. Каждый из них совершает ужасные ошибки, осознает свою вину и находит способ искупить содеянное или подняться над своим пороком.

Сталкиваясь с подобными неприятными качествами в самих себе (а каждое из них – всего лишь оборотная сторона какого-нибудь ценного качества), мы нередко стараемся отделиться от них. Мы заявляем, что они не наши и не являются частью нашей сущности. Мы запираем их в подвал своей психики и отрицаем само их существование или значимость. Но в результате мы теряем возможность любить и ценить всего себя целиком. Мы бросаем в почву своей души семя отвращения к самим себе. И как только мы делаем первый шаг по этому пути (а пройти сколько-то шагов по этому пути довелось всякому, кто себя понимает), мы, как ни странно, лишаемся возможности искупить и спасти себя в полной мере. Если мы не можем полюбить себя такими, как мы есть (а не такими, какими мы бы предпочли быть), и безо всякой надежды на то, что мы когда-нибудь преобразимся, то мы не преобразимся никогда. До тех пор, пока мы себя ненавидим, мы не можем себя спасти; сначала нужно простить себя – и это прощение должно быть искренним и глубоким. Это одно из тех таинственных противоречий из которых слагается Жизнь, и постичь эту тайну нам помогают изъяны и недостатки богов. Научившись воспринимать богов целиком (включая и те их особенности, от которых нам становится не по себе), научившись любить и чтить их, несмотря на все изъяны, – а самое главное, прощать им несовершенство и осознавать, что оно ничуть не мешает нам поклоняться им как богам, – мы тем самым осветим себе путь прощения и любви к отзвукам этих божественных сущностей в нашей собственной природе.

По-моему, между политеизмом и монотеизмом (или, по крайней мере, христианством) есть одно очень важное, ключевое теологическое различие, которое часто упускают из виду. Для политеиста боги – это отражения природы как она есть, а не идеальные образы человеческой природы в ее лучших проявлениях. В политеизме нет прямого аналога тому подходу, последователи которого вопрошают: «А что бы на твоем месте сделал Иисус?» Среди политеистов едва ли встретишь убеждение, что для того чтобы стать лучше, надо стараться во всем подражать богу NN. Мы можем восхищаться отдельными чертами бога NN и стремиться подражать ему именно в этих качествах, но отдаем себе отчет, что пытаться все время «быть как он» для человека не очень-то возможно, да и не так уж полезно.

– Э. Дж., американский язычник

Могущество, знание и мудрость

Кроме того, следует понимать, что могущество как таковое – это еще не божественная природа. Даже если какая-нибудь сущность накопила огромную силу, само по себе это не делает ее более божественной. Иными словами, от этого она не становится ближе к чистому проявлению универсальной субстанции и не обретает всей сопутствующей мудрости. Ведь и человек, сосредоточивший в своих руках огромную мирскую власть, далеко не всегда становится от этого мудрее, – хотя для того, чтобы завоевать и удерживать власть тоже, требуется мудрость особого рода, и в этом отношении у такого человека можно многому научиться. Однако здесь все дело в масштабах мудрости. В какой-то момент сущность, обладающая божественной силой, сама становится божественной силой. Мудрость ее обретает божественные масштабы, и это – вторая отличительная характеристика божества, которую мы сейчас рассмотрим подробнее.