Текст книги "Что такое боги и как с ними быть"

Автор книги: Равен Кальдера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Рейвен Кальдера
ЧТО ТАКОЕ БОГИ И КАК С НИМИ БЫТЬ

Плох тот ветер, что не может вымести сор из мозгов.

Введение: дебри языческой теологии

Одна моя знакомая язычница рассказала такую историю: она начала встречаться с парнем, который производил впечатление умного, серьезного и прогрессивного человека. Человека, не погрязшего в предрассудках консервативных массовых религий; человека, который, казалось бы, мог разделить ее взгляды или, по крайней мере, не заклеймить ее как сатанистку. И вот у них зашла речь о религии, и моя знакомая сообщила своему парню, что она – язычница. Тот кое-что слышал и даже немного читал о том, что представляет собой эта вера. И, тем не менее, в ответ он воскликнул: «Ну и ну! А мне казалось, что ты такая умная и серьезная!»

Для него язычество было отнюдь не тем кощунственным бесовским культом, каким оно мнится людям, не столь осведомленным о сути этой религии. Для него оно было всего лишь примитивной, наивной и неуклюжей практикой, не заслуживающей серьезного внимания, – некой утешительной смесью неосознанных детских суеверий с бессмысленным экстазом фанатов на рок-концерте. Иными словами, язычество казалось ему даже не столько «верой», сколько субкультурой, ориентированной скорее на социальную деятельность в рамках своей страты, чем на реальное служение богам. И признать эту субкультуру полноценной религией для зрелого и вдумчивого человека, настроенного на решение важных духовных вопросов, он, разумеется, не мог.

Именно с такой точкой зрения на мою веру я все чаще и чаще сталкиваюсь в межрелигиозных кругах, и у большинства современных язычников, с которыми я обсуждал вышеописанную проблему, не находится ответа на вопрос, как с этим быть.

Те немногие, кто предлагает хоть какие-то решения, склоняются к тому, чтобы для начала сделать нашу субкультуру более приемлемой для других религиозных субкультур, но лично мне подобный подход представляется ошибочным. Одна из основных причин, по которым нашу религию не принимают всерьез, собственно и состоит в нашей зацикленности на неоязыческой субкультуре (или группе субкультур), в сферу которой, как ни печально, попадают даже наиважнейшие вопросы этики, политики и жизненных ценностей. Поэтому прежде всего нам следовало бы задаться другими непростыми вопросами, касающимися нашей религии как таковой. Даже полемизировать о ней (а я понимаю, что полемика неизбежна) – и то лучше, чем игнорировать проблему вовсе. Если мы не можем объяснить глубинную суть нашей религии (или, возможно, лучше сказать «религий», потому что между нашими общинами немало различий и разногласий) людям посторонним, это значит, что мы и сами не понимаем ее до конца.

Я отдаю себе отчет, что теология неоязыческого политеизма мало кому интересна, включая и самих язычников. Неоязычсство родилось на почве нескольких мистериальных традиций, придерживавшихся достаточно емкого и ясного теологического мировоззрения, но со временем в его ряды влилось множество беженцев от массовых религий. Многие из них, по восторженному выражению кого-то из таких «эмигрантов», фактически, искали «религию для людей, которые не верят в религию»! Некоторые вообще не верили в богов и духов, да и ни во что, кроме самих себя, но в неоязычестве обнаружилось нечто такое, что их привлекло, – например, прогрессивная этика, отсутствие сексизма и гомофобии, культура положительного отношения к сексу и к женщинам, акцент на уважении к Природе, сопутствующие магические традиции, возможность создания неиерархических групп, да или хоть бы эстетика в духе «Властелина колец».

Казалось бы, таким анархистам от теологии следовало податься не в язычество, а в буддизм, но в буддизме есть свои сложности: акцент не на сакрализации, а на преодолении природного мира, многочасовые однообразные упражнения и вековые наслоения азиатского культурного наследия, которое формально не является частью буддийской системы, но приклеилось к ней намертво. Неоязычество же было свободно от подобных проблем и представлялось идеальной религией, удобной во всех отношениях… если только не задумываться о том, что, по идее, не худо бы и в самом деле верить во все эти древние языческие мифы со всеми их персонажами. Но большинство беженцев даже не забивали себе этим голову. Мифы можно было запросто перетолковать как притчи о глубинных процессах в человеческой психике, а богов представить как внутренние архетипы. Ритуалы можно было исполнять чисто механически, не отказываясь от них лишь потому, что они приятны «коллективному бессознательному», и ни на миг не задумываясь, что подобный подход может восприниматься как кощунство. Мы полагали, что наша религия – это практика, а не вера, и многих язычников такое отношение вполне устраивало.

Другие неоязычники тяготели к пантеизму, панентеизму и синкретизму. Все боги, полагали они, – это лишь различные ипостаси Единой Божественной Энергии, лишенной каких бы то ни было отличительных черт, кроме одной – божественности. Эту Энергию уподобляли бриллианту о множестве граней: в каждый данный момент видна лишь та его сторона, которой он повернут к свету, но все эти стороны – части одной и той же «сверхсущности». (Представления такого рода можно почерпнуть из самых разных источников, но самый прямой из множества путей, которыми пантеизм пришел в современное неоязычество, пролегал, по-видимому, через учения трансцендентализма и спиритуализма, а те, в свою очередь, черпали вдохновение в индуистской философии веданты, которая с древних времен проповедовала сущностное единство политеистического пантеона.) На этом основании многие стремились выявить функциональные соответствия между различными божествами, распределить их по категориям, а затем свести каждую категорию к какому-нибудь одному божеству, носящему множество имен. Можно было и не отказываться от многочисленных имен, но все они использовались как различные обращения к одной-единственной Богине или паре Богиня/Бог. Благодаря этому отпадала нужда в соблюдении культурного контекста: если все богини любви – это одна и та же богиня любви, хотя и воспринимавшаяся в различных культурах по-разному, то не имеет значения, каким из множества имен вы ее назовете и будут ли ваши подношения, ритуалы или представления о ней созвучны изначальному культурному контексту. Большинство из тех язычников, которые, по сути дела, верили во все подряд, были пантеистами. Вопреки сложившемуся стереотипу, вплоть до недавнего времени настоящие политеисты встречались довольно редко.

Когда эти настоящие политеисты решались заявить о своей позиции, неязычники (а во многих случаях и язычники-архетиписты) зачастую насмехались над ними, обвиняя в приверженности архаическим взглядам и слишком буквальном понимании «всех этих сказок». Особенно забавно эти упреки выглядели в устах неязычников, следующих иудео-христианской традиции: древнюю мифологию Запада они называли «сказками», а библейские истории о Яхве и легенды о деяниях святых принимали за чистую монету. Так или иначе, всем (независимо от принадлежности к языческой популяции), кто не верил в богов как самостоятельные сущности со своими особыми задачами и своими особыми средствами общения с человеком, политеизм представлялся чем-то вроде детской веры в Санту или Зубную фею. За этим стояло убеждение, что взрослому человеку позволено восторгаться архетипами, обитающими у каждого из нас в душе, но воспринимать их как настоящих живых существ со своими особенностями – уже не комильфо.

При этом, по-видимому, никто не замечал, что подобные высказывания обесценивают картину мира и умственные способности наших далеких предков. В немецком языке для этого явления есть специальный термин – Urdummheit, буквально – «древняя глупость», то представление о том, что люди, жившие в доисторические и даже в раннеисторические времена, были не в пример глупее современного человека и что среднестатистический IQ возрастал лишь по мере развития культуры. Такой подход тешит самолюбие и позволяет с легкостью сбросить со счетов весь многотысячелетний опыт политеистического мировоззрения, классифицировав его как примитивные суеверия наших недоразвитых предков – невежественных дикарей, готовых поверить во все, что им почудится, и дающих всему непонятному фантастические объяснения, чтобы только не чувствовать себя такими беспомощными в этом опасном и пугающем мире. Даже самые прогрессивные современные люди, относящиеся с искренним уважением к аборигенным народам, сохранившимся до наших дней, подчас невольно скатываются в Urdummheit, хотя сами могут яростно это отрицать. «Древние люди вовсе не были глупыми, – спешат заверить нас современные ученые, – ничего подобного! Просто они были… ну, в общем, невежественными. Если бы они обладали современными знаниями, им и в голову бы не приходили все эти дурацкие и наивные выдумки. Они бы верили в то же, во что верим мы», – заключают эти ученые, про себя добавляя: «…то есть, почти ни во что».

Разглядеть скрытое оскорбление в этой смягченной версии Urdummheit несколько сложнее, но оно там есть. Если рассуждать логически, то Urdummheit – неизбежное следствие любых атеистических и монотеистических воззрений. Либо мы признаём, что древние люди, тысячелетиями молившиеся, медитировавшие и поклонявшиеся предкам, воспринимали и брали в расчет некую неявную, но объективно существующую реальность, либо объявляем их недоумками, которым не хватало мозгов отличить воображаемый опыт от объективного, а бесполезный – от такого, который действительно помогал выжить… и прожить достаточно долго, чтобы, собственно, стать нашими предками. Эту же альтернативу можно экстраполировать и на современный этноцентрический подход к сохранившимся до наших дней коренным народам и их духовным практикам: либо эти люди не глупее нас и верования их основаны, по крайней мере, отчасти, на некой объективной реальности, – либо тот культурный стержень, вокруг которого вращается вся жизнь этих народов, не стоит выеденного яйца.

Изучая историю Urdummheit, я так и не смог решить для себя окончательно, что же стоит за этим явлением: обычная человеческая глупость пополам с эгоцентризмом или же сознательное стремление дискредитировать всю религиозную историю человечества до утверждения монотеизма и пришедшего ему на смену светского атеизма. Вероятно, хватает и того, и другого. Но, в любом случае, на пути к настоящему пониманию и уважительному принятию коренных народов (в том числе и тех, от которых все мы происходим) главным препятствием для многих становятся именно политеизм и анимизм.

Вернемся, однако, к проблеме неоязычества. Неоязычество исторически складывалось как религия новообращенных, религия людей, сменивших веру, – и даже, как ни парадоксально это звучит, религия людей, решивших отказаться от религии.

Соответственно, этос его оказался не только весьма неоднородным, но и нарочито неопределенным. Многие новообращенные, которым до этого всю жизнь указывали, во что им можно верить, а во что нельзя, успели преисполниться такой неприязни к религиозным авторитетам и догмам, что большинство языческих групп останавливались на простейшем принципе: «Если для тебя это работает, так и делай», – и даже не задумывались о том, чтобы выработать какие-нибудь стандарты для будущей групповой практики. Никто никого не критиковал: всем казалось, что это было бы «нечестно» и «обидно»; да и потом духовный опыт – личное дело каждого, и кто дает нам право судить о нем со стороны? Так неоязычество в целом уподобилось невротику с патологическим страхом конфликта, который сразу начинает улыбаться до ушей и нести всякую успокоительную чушь, если ему покажется, что собеседник чем-то расстроен – пусть даже самую малость. Со своей стороны, некоторые реконструкторские группы и некоторые из сохранившихся мистериальных традиций ударились в другую крайность, противопоставив этой духовной всеядности убеждение в том, что подлинные религиозные истины сохранились лишь в немногочисленных письменных источниках, избежавших христианских чисток, а любые откровения, посещающие современных людей, не имеют ни малейшего смысла, потому что «на самом деле» боги давно умолкли.

Ни тот, ни другой подход не решает проблем развивающейся ныне современной политеистической теологии. Установки типа «избегай конфликтов» и «во что ты веришь, то и правда» превосходны для личной духовной практики, если вы намерены до конца своих дней практиковать в одиночку (оговорим, что путь одиночной практики ничем не хуже любых других, а для многих и вовсе наилучший), но истины (и я намеренно использую здесь это слово во множественном числе) всегда порождали конфликты. За боязнью выдвигать какие бы то ни было абсолютные догмы – или хотя бы догмы, значимые на настоящий момент в контексте конкретного вероучения и подтверждающиеся практикой, – стоит не что иное, как страх перед серьезными вопросами о том, что такое боги и как устроен мир. С другой стороны, в тех скудных письменных источниках, которые дошли до нас от древних времен, зияют огромные лакуны, мешающие в полной мере понять, как отвечали на эти вопросы наши предки (и зачастую, в духе все той же Urdummheit, побуждающие отделаться предположением, что люди древности довольствовались некой примитивной картиной мира, не задаваясь подобными вопросами вовсе). И если мы не начнем изучать и сопоставлять божественные откровения, посещающие многих и многих современных верующих, заполнить эти лакуны не удастся никогда. Те, кто утверждает, что боги перестали говорить с людьми и не способны понять обстоятельства жизни современного человека, обесценивают живой религиозный опыт тысяч верующих.

Итак, с чего же нам начать построение теологии, созвучной тому, как мы, политеисты, представляем устройство вселенной исходя из своего практического опыта? Для начала можно поискать некое общее пространство или область «золотой середины», в которой все мы смогли бы сохранять непредубежденность, не отвергая в принципе саму возможность перемен, – и, в то же время искать подтверждения нашим гипотезам как я в древних, так и в современных источниках.

Кроме того, можно начать с обсуждения наших верований, и опыта и научиться слушать собеседников даже тогда, когда мы с ними не согласны. Сама эта книга возникла благодаря тому, что я набрался отваги провести семинар по теологии политеизма не с той позиции, с которой ее обычно исследуют, – то есть не в духе исторического и социологического сопоставления различных политеистических религий, – а с точки зрения моих личных убеждений и верований. Началось все с малого: прихожане моей домашней языческой церкви стали поговаривать, что религиозное образование не должно ограничиваться одной только сравнительной мифологией. Кроме того, мы начали разрабатывать программу подготовки священнослужителей, а для этой программы требовалось изложить верования нашей церкви четко и ясно, чтобы в дальнейшем все служители могли руководствоваться этими принципами. Сначала подобные пожелания стали высказывать ученики жрецов, а затем и прочие члены общины; наконец, один из них предложил мне выступить с лекцией на эту тему на каком-то языческом фестивале. И вскоре после этого я начал разъезжать по городам и весям со своим семинаром по практической, прикладной теологии политеизма (который, кстати, назывался так же, как и эта книга, – «Что такое боги и как с ними быть»), выступая перед совершенно незнакомыми людьми и даже не представляя себе, каким религиозным традициям они следуют.

После занятий слушатели подходили ко мне и говорили: «Ну вот, теперь все стало гораздо понятнее!» Особенно красноречивые изъявления благодарности доставались мне от людей, которым раньше казалось, что единственный способ практиковать политеизм – это просто отправлять обряды, не слишком задумываясь о том, что за всем этим стоит. На самом же деле они жаждали более осмысленных ответов, а не просто отговорок в духе «все это страшная тайна и даже не пытайтесь это понять – все равно не поймете». Стало очевидно, что потребность в серьезной теологической теории – или даже нескольких вариантах подобных теорий – действительно очень велика.

Поначалу мне было очень неуютно от одной только мысли о том, чтобы преподавать свою личную теологию другим людям. Это казалось непомерно самонадеянным: а что если я ошибаюсь? Что если язычники подумают, будто я пытаюсь корчить из себя эдакого папу римского от политеизма? И что если мои рассуждения породят какой-нибудь ужасный раскол и междоусобицу? Но со временем я стал получать много положительных отзывов (а некоторые слушатели даже утверждали, что одной своей лекцией я полностью преобразил их представления о богах и языческой религии) и в итоге склонился к мысли, что пользы от моих выступлений все же больше, чем потенциального вреда. В конце концов, неоязычество давно привыкло пробовать самые разные блюда со шведского стола религий и самостоятельно решать, какие из них стоит доесть, а какие ему не по вкусу; так почему бы не применить тот же подход и к моим скромным теориям?

Итак, официально заявляю: все, о чем пойдет речь в этой книге, почерпнуто из моего собственного опыта и личного опыта других политеистов, с которыми мне довелось обсуждать рассматриваемые здесь вопросы. Когда я буду говорить с позиции «дело обстоит так-то и так-то», пожалуйста, имейте в виду, что подобный способ изложения не отрицает за вами права на совершенно иную точку зрения. Это всего лишь мой личный взгляд на мир – который, впрочем, разделяют со мной и многие другие политеисты. И если вам нужно, чтобы я проговорил это недвусмысленно и четко, то вот, пожалуйста: я не жду и не предполагаю, что вы примете на веру какие-либо утверждения, изложенные в этой книге. Если мое личное мировоззрение и взгляды моих духовных соплеменников покажутся вам приемлемыми, пользуйтесь на здоровье! Если же нет, то постарайтесь услышать призыв, скрытый за всеми моими рассуждениями, – призыв познавать самих себя и искать свой собственный путь. Пожалуйста, не забывайте об этом даже тогда, когда дойдете до моих категорических заявлений в духе «дело обстоит так-то и так-то». Помните, что в каждом подобном случае я лишь делаю выводы из своего личного опыта и сужу исключительно со своей точки зрения. И если вам понадобится освежить это в памяти, не стесняйтесь возвращаться к этой странице столько раз, сколько вам будет угодно. Я, как и многие из нас, подобен тому слепцу, что попытался описать слона, ощупав один только хобот… но надо понимать, что все мы в известной мере слепы и никогда не составим целостную картину, если не будем подходить к эту исполинскому незримому слону нашей религии со всех сторон и тщательно сопоставлять все свои разнообразные впечатления.

Политеизм и его «братья»: определение веры

Что значит быть политеистом? Ответ на этот вопрос во многом зависит от культурной принадлежности: даже представители коренных народов, живущих по разные стороны океана ответят по-разному, не говоря уже о тех политеистах, которые не имеют отношения к аборигенным племенам и не причастны к непрерывной традиции, идущей от далеких предков. Однако выслушать чужую точку зрения всегда полезно, даже если вы с ней не согласны: проанализировав причины этого несогласия, можно узнать кое-что новое и неожиданное о своих собственных убеждениях. Кроме того, политеизм – это лишь часть широкого спектра возможностей, и важно понимать, что представляет собой этот спектр в целом. Начнем с определений. Если все эти термины вам уже знакомы, просто пропустите несколько страниц и читайте дальше.

Атеизм: вера в то, что никакой самосознающей силы управляющей мирозданием или влияющей на него каким-то доступным пониманию образом, не существует. Некоторые из тех, кто разделяет это убеждение предпочитают называть себя агностиками, а не атеистами, обычно подразумевая под этим, что на данный момент остаются неверующими, но не отрицают возможности, что в будущем появятся какие-нибудь «неопровержимые доказательства», и тогда они уверуют. Язычнику следует относиться к атеистам терпимо, потому что один из принципов нашей системы верований гласит: наши боги не нуждаются в защите. Если боги захотят, чтобы какой-нибудь определенный человек увидел и услышал их, они устроят это сами. А если ничего подобного не происходит, то, быть может, человеку в этом конкретном воплощении просто не нужно идти путем веры, или, допустим, важно, чтобы он обрел веру самостоятельно и остаться неверующим для него лучше, чем принять религию, навязанную со стороны. Возможны и другие причины. Кроме того, есть еще один важный нюанс: требовать от человека, чтобы он поверил в какого бы то ни было бога, который никогда не говорил с ним лично, – это по меньшей мере невежливо. Наши боги не желают, чтобы людей привлекали к ним насильно, и не нуждаются в миссионерстве. Атеизм следует рассматривать как совершенно разумную реакцию на отсутствие личных контактов с Божественным и отсутствие внутренней потребности в таковых.

По процентной доле сознательных атеистов в своих рядах современное неоязычество далеко опережает все известные религии, кроме буддизма. Причины, по которым многие приводят в нашу религию, весьма и весьма далеки от религиозных. Одни неоязычники ищут такую веру, которая будет поддерживать ценности, не признанные другими религиями, – например, индивидуализм, или борьбу за охрану окружающей среды, или экологически безопасный образ жизни, или равные права для всех людей, или феминизм, или сексуальную свободу. Другие стремятся воссоздать традиции своих предков, третьих интересует историческая реконструкция в целом, четвертых привлекает декоративная и театральная сторона различных обрядов и ритуалов. Иные приходят в неоязычество через магическую практику в рамках языческих и неязыческих мистериальных традиций, причем многие из этой категории «клюют» на чисто внешнюю атрибутику и церемониал. Некоторых попросту вербуют супруги или партнеры. Некоторые столкнулись с паранормальным опытом и ищут стороннего подтверждения его значимости. Некоторых неоязычество привлекает лишь как «субкультура» со своими особыми ценностями и модными веяниями, но не как религия. Некоторые пытаются бунтовать против массовых религий и находят неоязычество достаточно эпатирующим, чтобы родители пришли в ужас. Наконец, кое у кого язычество как практика находит в душе достаточно сильный отклик, но при этом они не чувствуют себя обязанными верить во все те силы и сущности, которых призывают в ритуалах. Так или иначе, каковы бы ни были причины, на любом сколько-нибудь многолюдном собрании язычников, ритуале или семинаре доля людей, не уверенных в объективном существовании тех богов, которым поклоняются остальные, будет довольно значительной.

Те, кто задает тон в мире современного язычества, реагируют на эту ситуацию по-разному. Одни тщательно избегают любых выражений, за которыми можно усмотреть принуждение читателей или слушателей к вере в богов, – тем паче что религиозная агитация в большинстве современных языческих групп считается крайне бестактной и все, что хоть мало-мальски на нее смахивает, вызывает всеобщее осуждение. Другие отказываются идти на уступки и не стесняются заявлять о своей вере в богов и духов; поступать иначе, с их точки зрения, – все равно что служить христианскую литургию, отрицая существование Иисуса и Яхве.

Монотеизм: вера в то, что существует лишь одно-единственное божество. Никаких других богов не существует, а все прочие духи – либо мелкие сущности, не дотягивающие до божественного статуса, либо некие иллюзорные явления. Это определение монотеизма отличается от изначального, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что Библия осуждает поклонение другим богам, кроме Яхве, причем в таких выражениях, из которых явствует, что для авторов текста эти другие боги существовали в действительности. В изначальном определении монотеизм был ближе к генотеизму – более современному понятию, которое мы рассмотрим следующим пунктом. Монотеисты не могут прийти к согласию даже по вопросу о богах других монотеистических традиций: одни считают что все монотеисты поклоняются одному и тому же богу, хотя и по-разному, другие – что единый бог признает только одну форму поклонения (разумеется, ту, которой придерживаются они сами), а все прочие монотеисты служат «ложным богам». Современный монотеизм по самой своей природе конфликтует с политеизмом, поскольку утверждает, что реален только его единый бог, а всех остальных богов, которых почитаем мы, в действительности не существует. У каждого человека есть свои субъективные причины верить именно в то, во что он верит, но монотеиста, не испытывающего перед политеизмом острого ужаса, иногда удается осторожно подвести к более разумной (по нашему мнению) практике генотеизма.

Генотеизм: вера в то, что богов может быть много, но сам верующий призван взаимодействовать только с одним из них. Как сказал мой знакомый либеральный христианин, «я знаю, что богов на свете много и выбор огромен; я не сомневаюсь, что все они по-своему велики и достойны, но меня призвал Плотник, и он предпочитает, чтобы я полностью сосредоточился на нем одном». Здравомыслящий генотеист не стремится принизить других богов, чтобы оправдать свою сосредоточенность на одном божестве. Более того, разумный и искренне верующий генотеист способен узнать в любви других людей к своим богам чувство, хорошо знакомое ему самому. Он чувствует себя уверенно на собственном пути и, в то же время, уважает пути других верующих.

Генотеизм может развиваться и на почве политеизма. В некоторых политеистических религиозных традициях (например, в некоторых направлениях индуизма) верующие нередко посвящают себя какому-либо одному божеству из пантеона и обращаются во всех случаях только к нему. При этом человек не теряет почтения к другим богам. Он по-прежнему считает других богов достойными поклонения и может участвовать в посвященных им коллективных обрядах (например, на праздниках в честь этих божеств), но сам по себе не стремится ни к кому, кроме единственного избранного бога. В подобных случаях человек начинает воспринимать это избранное божестве не столько как «покровителя того-то и того-то», сколько как «покровителя всего на свете, слегка окрашенного склонностью к тому-то и тому-то». Во всех областях своей жизни – в делах, связанных со здоровьем и деньгами, с любовью и плодородием, с войной и удачей, – он ожидает советов и помощи только от избранного божества, вместо того чтобы обращаться к различным богам, выполняющим разные функции. И поскольку такой подход, по-видимому, себя оправдывает, можно предположить, что человек, посвятивший себя одному божеству настолько полно, постигает некие его скрытые стороны и свойства, не бросающиеся в глаза менее усердным служителям.

(Не исключено также, что многие генотеисты выходят на более «высокую» и, следовательно, более универсальную октаву своего избранного божества, более безличную, но не столь узко специализированную. Об октавах божеств мы поговорим подробнее в одной из следующих глав.)

Я пришел к генотеизму от политеистического мировоззрения. Я годами поклонялся самым разнообразным божествам, но в один прекрасный день мои отношения с одним из этих богов, Фрейром, углубились и приняли такую форму, которую мне как политеисту на тот момент понять было нелегко. Раньше Фрейр виделся мне лишь одним из множества богов, каждый из которых обладал своими особыми свойствами. И вдруг я осознал, что Фрейр стал для меня просто Богом, Богом вообще. Богом всего Мира, Богом всей Жизни, Богом Тела, Богом Солнца, Богом Дождя, Богом Деревьев… Богом всего на свете. Я знаю, что многие из тех ролей, которые я приписываю Фрейру, «на самом деле» принадлежат другим богам, но это знание – чисто рассудочное.

Я не чувствую Тора в дожде, Сунну – в солнце или Лаувейю – в деревьях. Во всем этом я чувствую только Фрейра – как и во всем остальном.

Ну, или почти во всем. Да, мой Бог – Фрейр, но я не считаю его «Единым Богом» в том смысле, какой вкладывают в это выражение монотеисты или пантеисты. Он по-прежнему обладает для меня особыми чертами личности и особыми атрибутами, у него остаются свои особые предпочтения, и наряду с явлениями, в которых он есть, существуют и явления, в которых его нет.

Это значит, что на свете существуют некоторые предметы и силы, которые я связываю с другими богами, но все эти вещи, за несколькими считанными исключениями, не имеют для меня духовной ценности или глубины. Других богов я воспринимаю так же, как и любой политеист, но не стремлюсь иметь с ними дело. Моего Бога среди них нет.

– Джошуа Тенпенни, американский язычник

Изредка можно воззвать и к другому божеству, если требуется чисто практическая помощь в делах, непосредственно попадающих в его сферу влияния (так, например, лавочник-генотеист, служащий Шиве, может попросить Лакшми, чтобы та привела к нему побольше покупателей, а служительница Артемиды может обратиться к той же богине с просьбой помочь ее подруге найти подходящего мужа). Но все духовные потребности общего рода, ради которых люди, собственно, и встают на путь поклонения богам, полностью удовлетворяет избранное божество-покровитель.

Метафорически можно представить это так: допустим, вам ежедневно требуется три-четыре совета. Вы можете обращаться к трем-четырем различным специалистам, а можете просто всякий раз звонить родителям и спрашивать совета у них. Пусть они и не специалисты, но они – ваши родители. Вы знаете, что они внимательно выслушают вас, примут ваши проблемы близко к сердцу и сделают для вас все возможное, потому что вы им не чужой. (Если у вас плохие отношения с родителями, можете подставить на это место «лучшего друга», «мужа» или «жену»).

Если они не будут знать ответа на ваш вопрос, то могут даже сами обзвонить своих знакомых и выяснить то, что вас интересует, – тогда как специалист едва ли станет делать что-то подобное для клиента без дополнительной платы. Но все-таки изредка придется обращаться и к специалистам – если обнаружится, например, что мама и папа ничего не смыслят в ловле рыбы нахлыстом.

Вот примерно так и выглядят отношения с богами для генотеистов политеистического толка. Мы воздаем почести другим богам в групповых обрядах и от случая к случаю обращаемся к ним как к «специалистам», но наше избранное божество избрано не без причины. Каждый из нас связан со своим божеством-покровителем особыми узами близости и родства, и оно для нас всегда остается на первом месте.

– Э. Дж., американский язычник

Пантеизм: вера в то, что божественных форм и образов может быть множество, но все они суть части единого великого Бога. Некоторые пантеисты рассматривают как частицы этого Бога всех живых существ вообще, утверждая, что каждый из нас причастен Ему не в меньшей мере, чем любая божественная форма, и что любое антропоморфное божество, наделенное личностными качествами, – всего лишь одна из бесчисленных масок этой универсальной Божественной Силы. Один человек выразил это убеждение так: «Божественная сила – как драгоценный камень со множеством граней. В каждый данный момент видна лишь та ее грань, которой она повернута к свету, но все эти грани – части единого целого, неразрывно связанные между собой Они только кажутся отдельными. А по-настоящему реально и по-настоящему важно только целое». Впрочем, иногда пантеисты признают, что некоторые люди могут добиваться более удовлетворительных с эмоциональной точки зрения (и более эффективных – с точки зрения практической) результатов, обращаясь с этими масками Единой Высшей Сущности так, «как если бы» те были совершенно самостоятельными божествами.

Пантеизм может до некоторой степени сосуществовать с политеизмом в рамках одной картины мира, но перестает себя оправдывать, как только возникает необходимость обращаться с богами и духами как с полноценными индивидами, преследующими свои особые (нечеловеческие) цели. Он удобен для тех, кто не поддерживает с богами близких отношений или воспринимает богов и духов как некие абстракции, но начинает создавать проблемы в тех редких случаях, когда к пантеисту решает обратиться какой-нибудь совершенно конкретный бог. Я сказал «редких», потому что боги, как показывает мой опыт, не считают пантеизм чем-то оскорбительным. Они, насколько я понимаю, придерживаются позиции «каждому – свое», и если кто-то полагает, что богов как отдельных личностей не существует, то они обычно и не пытаются установить с ним настолько близкие отношения, чтобы он в этом разубедился. Впрочем, среди «жестких» политеистов бытует мнение, что боги и духи обижаются, когда их смешивают или отождествляют с другими богами, и что ни один бог не проявится в полной мере для того, кто не верит в него всей душой как в самостоятельную сущность и не обращается к нему соответственно. Для пояснения этой позиции нередко используют такую метафору: «Представь, что я должен тебе десять баксов. Ты приходишь стребовать долг, а я тебе говорю: все человечество – одно целое, так что отдам-ка я лучше эти десять баксов Бобу. Ну и как тебе это понравится?»