355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Рам Дасс » Все еще здесь. Приятие перемен, старения и смерти » Текст книги (страница 7)
Все еще здесь. Приятие перемен, старения и смерти
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 12:31

Текст книги "Все еще здесь. Приятие перемен, старения и смерти"


Автор книги: Рам Дасс


Жанры:

   

Эзотерика

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

СОЗНАТЕЛЬНАЯ СВЯЗЬ

Смена ролей в старости часто лишает нас чувства принадлежности к обществу и заставляет чувствовать себя изолированным от других. Когда я говорил об этом с одним вьетнамским мастером дзэн, он сказал, что, несмотря на развитие коммуникационных технологий, в нашем веке информации «одно человеческое существо не может быть с другим существом. Отец не может быть с сыном, мать с дочерью, друг с другом». Хотя люди постоянно обмениваются информацией со всё более широкой аудиторией, им всё труднее быть вместе.

Хотя взаимоотношения изменяются на всех этапах жизни, часто кажется, что в старости трудно установить новые связи взамен разорванных. Попытки не допустить одиночества и чем-то заменить потерянные отношения порой принимают крайние формы. Так, я читал об одном японце, который нанял суррогатную пару с ребёнком, чтобы они посетили его старых родителей (у него самого не было на это времени). Старики провели день, делая вид, будто эти чужие люди – их близкие; они говорили о здоровье «внука», о том, как он вырос, и т. д. Перед отъездом все обменялись поцелуями, и нанятые люди пообещали вскоре приехать опять. За всё это наш японец заплатил им сумму, эквивалентную полутора тысячам долларов.

Один из способов противостоять одиночеству заключается в том, чтобы заботиться о ком-то. Лора Хаксли разработала проект «Забота». Она арендовала в торговом центре помещение, где родители могут оставить детей на то время, пока делают покупки. Вместе с квалифицированными воспитательницами там нянчат детей пожилые волонтеры. От этого выигрывают и дети, и старики. Хотя с возрастом нам может захотеться тишины, у человеческого существа есть врождённая потребность в социальных контактах. Если мы не хотим страдать, нужно уважать эту потребность, поэтому наша программа сознательного старения должна предусматривать её удовлетворение. Нам хочется убедиться в существовании других сердец, подтвердить своё существование чьим-то присутствием.

Я знаю одну пожилую пару. Он психиатр, а она обучает медитации. У них отличный большой дом, в котором жила их большая семья. Но, когда дети разъехались и обзавелись собственными семьями, мои приятели остались в большом доме вдвоём и однажды сказали: «Это расточительство! Почему бы нам не обустроить цокольный этаж и не перебраться туда, предоставив семье одного их наших сыновей верхнюю часть дома?» Их сын действительно нуждался в жильё, а они – в компании.

По странному стечению обстоятельств, другая моя знакомая в 69-летнем возрасте начала семейную жизнь, хотя никогда не намеревалась обзаводиться семьёй. Случилось так, что она осталась единственной опекуншей шестилетнего ребёнка. Эта интеллектуалка, разъезжавшая по всему миру, проводила семинары, писала книги – и вдруг всё нарушил малыш, от которого она не смогла отмахнуться. Несколько лет она оплакивала свою судьбу, но постепенно её отношение к жизненной ситуации изменилось. Теперь ей хорошо с ребёнком. Она даже допускает, что это неожиданное изменение планов улучшило её жизнь.

Киберпространство хотя и не предоставляет возможностей для близкого контакта, всё же даёт пожилому человеку шанс на альтернативное общение. Мы теперь не связаны географией и можем встретиться в прекрасном новом мире Интернета и провести время с компаньонами по виртуальной реальности. Я недавно услышал по радио рассказ женщины о том, как компьютер и Интернет-контакты с людьми помогли ей справиться с одиночеством и депрессией, вызванной смертью мужа. Через год она сама, с помощью ресурсов Всемирной паутины, стала утешать и поддерживать новоиспечённых вдов.

Одна моя семидесятилетняя знакомая учит свою ещё более пожилую и не выходящую из дому соседку пользоваться Интернетом. Другая моя приятельница, которая любит копаться в саду, благодаря Интернету является активным участником международной садоводческой чат-группы{29}. Несомненно, компьютеры будут играть всё более важную роль, позволяя таким пожилым людям, как я, участвовать в социальной жизни и образовательном процессе, не перемещая своё скованное артритом тело на большие расстояния.

Подобного рода конструктивные решения проблем старости иногда менее сложны, чем может показаться. К несчастью, многие из нас слишком привержены культу независимости, чтобы увидеть эти возможности. Мы не хотим обременять других – или не хотим, чтобы обременяли нас. В любом случае, мы оказываемся в большей изоляции, чем хотелось бы. Я беседовал с сотнями пожилых людей, и в словах тех, кто хвастал своей независимостью, явственно звучала нотка одиночества. Мы превращаемся в Элеонору Ригби{30}, сидящую у окна жизни. Преимущества независимости омрачаются чувством заброшенности. Этот сгустившийся мрак может превратиться в труднопреодолимый барьер, отделяющий эго от остального мира. Если мы стыдимся своей старости или боимся зависеть от других, нам не следует оставлять без внимания эту тенденцию к возрастной самоизоляции. Ей можно противопоставить посещение общественных мероприятий или мест, где есть возможность встречаться с подобными себе людьми; может быть, стоит подумать о таких организациях, как центр дневного пребывания пожилых людей, духовная община или разновозрастная группа, созданная специально для того, чтобы позволить общаться разным поколениям.


МУДРОСТЬ ЗАВИСИМОСТИ

Зависимость является серьёзным препятствием для большинства людей (особенно для усвоивших ценности нашей культуры). Мы слишком высоко ценим самодостаточность и независимость, поэтому нам кажется унизительным нуждаться в помощи и зависеть от кого-то. Мы ценим свою заботу о других, но стесняемся признать, что и сами нуждаемся в заботе. Инсульт остро поставил передо мной эту проблему и показал, как трудно для эго решить её. Но я обнаружил, что если люди по-настоящему открыты друг другу и желают служить, то стирается грань между сильным и обессиленным, между тем, кто помогает, и тем, кому помогают. Но вначале нам нужно справиться с тем аспектом себя, который отдаляет нас от других людей и мешает нам принимать помощь.

Эта упрямая и неподатливая часть эго сформировалась в двухлетнем возрасте, когда дети впервые учатся отвергать помощь родителей, и она же, без нашего ведома, продолжает настаивать на своём в старости. Если мы не научимся просить о помощи, это так и останется для нас нерешённой проблемой. Если потребность в заботе смущает вас и заставляет чувствовать себя униженным, вы можете максимально долго отрицать, что нуждаетесь в помощи. Вместо того чтобы с благодарностью принять то, что могут предложить другие, многие из нас внутренне закрываются, когда нужно о чём-то попросить. Такая ситуация никому не доставляет радости.

Когда мы становимся зависимыми от других, это может трансформировать личность всех участников происходящего. Позволив себе рассказать о своих потребностях, мы предоставляем окружающим возможность оказать помощь – благодаря нам окажется удовлетворённой одна из самых фундаментальных потребностей человека – потребность помогать. Позволив себе быть зависимым, мы можем помочь окружающим избавиться от страха перед зависимостью. Если же мы проявляем гнев и сопротивляемся своей зависимости, это порождает страдание, так как наши эмоции заставят тех, кто заботится о нас, чувствовать себя неловко. Вместо честного обмена может получиться фарс: обе стороны будут делать вид, будто не делают то, что делают.

Если вам предназначено быть зависимым, то пусть это приносит радость. Мне это даётся нелегко, но я стараюсь, в чём мне помогает невозможность самостоятельно управлять автомобилем. Я всегда любил свои машины. В гараже моей подруги стоял отличный «БМВ», и мне нравилось быть её пассажиром. Это такой фантастический автомобиль, что я в конце концов купил его. Но я не успел на нём покататься – случился инсульт. Я воображал, как управляю машиной, как подчиняю её себе, но вдруг «подчинённым» оказался я сам.

Мои помощники рассказывали, насколько хорош автомобиль, и я радовался, пока не понял, что, даже если мне когда-нибудь захочется проехаться на этой машине, я буду нуждаться в услугах водителя. Это меня слегка расстроило, и я позавидовал тем, кто может сидеть за рулём. И это вызвало у них чувство дискомфорта: они чувствовали себя виновными в том, что могут делать то, чего я не могу. Но однажды во мне произошла внутренняя перемена. Вместо того чтобы думать: «О, горе мне, я не могу сесть за руль», я сказал себе: «Эй, парень! А ведь у тебя может быть «бумер» с личным шофёром!» Поездка мне понравилась, и мои помощники тоже смогли наслаждаться ею. Моя радость позволила радоваться им.

Если мы посмотрим на ситуацию зависимости с точки зрения души, то поймём, сколь освобождающей она может быть. В отличие от картин силы и бессилия, которые рисует перед нами эго, духовная перспектива показывает, что души обмениваются любовью и заботой. Вместо того чтобы негодовать на свою зависимость и проклинать себя за то, что уже не можешь быть таким независимым, как прежде, мы начнём воспринимать новые обстоятельства как шанс развить более близкие отношения. От нас требуется распахнуть дверь, через которую могут войти мудрость и прозрение.

До инсульта я никогда бы не подумал, что смогу так спокойно принимать от людей заботу или позволить им в такой степени «вторгаться в мою личную жизнь». Однако всё это глубоко затронуло меня. Парадоксально, но то, что мы называем несчастьем – то, чему мы больше всего сопротивлялись, – нередко посылает нам величайшие нежданные дары. Я не призываю к телячьему оптимизму; никто из нас (и я тоже) не хотел бы потерять возможность обслуживать себя и стать обузой для других. Я просто хочу сказать, что, когда такое случается, мы часто удивляемся, сколь благотворно для нас происшедшее, каким важным уроком оно оказалось.

Встречая человека, который зависим от других, но не отождествляется с этой ролью, поражаешься, сколько света и радости дарит его зависимость. Те, кто заботится о таких людях, чувствуют, что получили дар. Это подлинно человеческие взаимоотношения, которые обогащают обе стороны. К тому же, взглянув на воплощение с точки зрения души, мы увидим, что люди взаимодействуют не только ради выживания, не только чтобы получить/предоставить пищу, кров и уход. Мы здесь для того, чтобы помочь друг другу обрести освобождение. Всё остальное – лишь обрамление, средство, позволяющее одному человеку помочь другому стать свободным.

Мой добрый приятель Роб Лиман писал мне: «Помогать и поддерживать друг друга на пути к истине – это, возможно, высшая форма любви». Чтобы быть внимательным к чужим потребностям и честным в отношении своих новых, появляющихся с годами нужд, необходимо обладать тем, что буддийский монах Судзуки Роши называет «умом первоклашки»: способностью живого, не искажённого предубеждениями или ожиданиями отклика на каждый момент.

Часто нежелание попросить о помощи вызвано стремлением никого не обременять. Но что мы имеем в виду под «бременем»? Чтобы понять свои и чужие потребности, нужно увидеть, насколько мы привязаны к своим представлениям о «правильном положении вещей» и о том, какими мы должны быть. Я пересёк этот мост, когда мой больной отец больше не мог обслуживать себя и мачеха попросила меня помочь. Поначалу я не мог воспринимать болезнь отца и свои новые обязанности без того, чтобы не видеть в них вторжения в мою жизнь и помехи на пути осуществления намеченного мною. В мои планы болезнь отца не входила. Но я не мог отказаться от сыновнего долга: отец дал мне жизнь, а теперь он нуждался в уходе.

Мне было уже за пятьдесят, но я не женат, и мне было легче изменить свою жизнь, чем другим членам семьи. И всё же это было нелегко. В шестидесятые годы я потратил немало сил на то, чтобы стать независимым от семьи. Каждый раз, когда я возвращался из Индии после периода интенсивной духовной практики, отец спрашивал меня, устроился ли я на работу.

Я уверил себя в том, что он никогда не поймёт меня. Но теперь он был дряхлым стариком, нуждающимся в моём уходе. Так что я вернулся в родительский дом, где жил отец с мачехой, и поселился в комнатке цокольного этажа.

Поначалу я исполнял свои новые обязанности неохотно, думая о своей «жертве» и ожидая от окружающих признания за то, что я такой хороший и любящий сын. Но моя эгоистическая привязанность к роли опекуна постепенно слабела, и в конце концов мы с отцом стали просто двумя людьми, оказавшимися рядом, – не только отцом и сыном, но душами, обменивающимися любовью. Факт зависимости перестал играть какую-либо роль. С тех пор как отец умер, я понял, как здорово, что судьба избавила меня от эгоистической привязанности к внешней свободе и к выработанным мною представлениям о том, какой должна быть моя жизнь. Похоже, что происходящее между нами было именно тем, что нужно. Я заботился об отце так, как он заботился обо мне в детстве, и это дало мне чувство гармонии и завершённости.


ПРИВЯЗАННОСТЬ К ВЛАСТИ

Эго отождествляется с теми ролями, которые играет в мире. Одним из важнейших стимулов к исполнению этих ролей является власть. И чтобы в старости не страдать и не испытывать чувства потери, нужно разобраться со своей привязанностью к власти.

Мы измеряем власть многими вещами: количеством денег на банковском счёте, размерами акционерного капитала, физической привлекательностью, авторитетом, способностью строить свою жизнь так, как хочется. С возрастом у нас остаётся меньше внешних подтверждений власти, и мы начинаем понимать, как влипли и сколь безнадёжно держаться за мирские гарантии.

Встречая пожилых людей, имеющих много денег и власти, я часто бывал неприятно поражён тем, как они боятся потерять то, что имеют. Чем больше они цепляются за свои накопления, тем острее боль, вызванная пониманием того факта, что богатство и социальное положение мало что могут дать тому, кто хочет стареть мудро и спокойно. Собственно, эгоистичная привязанность к власти любого рода неразрывно связана со страхом потери этой власти и поэтому становится источником страдания.

Однако есть вид власти, которая не порождает страха. Это духовная власть, сила просветлённого ума. По мере того как мы начинаем ценить власть души больше, чем мирскую влиятельность, наше восприятие возрастных перемен меняется. Помню, я как-то сидел рядом со своим гуру, когда неподалёку проехал кортеж премьер-министра Индии, Индиры Ганди: лимузины, военные грузовики, джипы, генералы. А рядом на низенькой деревянной скамейке сидел Махарадж-джи – старый человек, завернувшийся в одеяло. Он покачал головой и улыбнулся: «Смотри-ка, а ведь это всего лишь земной царь». И в этот момент свет духовности показал, сколь нелепа вся эта помпезная процессия: словно игрушечные машинки и солдатики. «Земная власть нереальна, преходяща, – как бы говорил Махарадж-джи, – и поэтому появляется страх утратить её».

Когда-то я усвоил этот урок, прочувствовав его на собственной шкуре.

Я отдыхал на Мартас-Винъярд{31} с Тарой и Дэнни Гоулменом{32}, к которому отношусь как к своему младшему брату в Боге. Книга Дэнни «Ум эмоций» много месяцев возглавляла публикуемый в «Нью-Йорк тайме» список бестселлеров.

Мы гуляли по пляжу, где меня часто, к большому моему удовольствию, узнавали. К нам подошёл человек и сказал: «Я Вас, кажется, знаю». Я улыбнулся и принял вид этакого скромняги. Человек продолжил: «Вы не Дэн Гоулмен?» Он обращался вовсе не ко мне! Улыбка застыла на моём лице. А подошедший, указывая на меня, спросил у Дэнни: «Это ваш отец?» Стоит ли говорить, что моя привязанность к роли поп-звёзды мгновенно пошатнулась!


БЕСПОКОЙНЫЙ «УХОД НА ПОКОЙ»

Выход на пенсию – типичная причина страха потери власти и положения в мире. Помимо того что работа даёт нам ощущение власти, она помогает структурировать сутки и позволяет почувствовать, что мы нужны кому-то. Многие привыкли ассоциировать себя с тем, что они делают ради заработка, поэтому уход с работы заставляет людей чувствовать себя бесполезными.

Помню, подростком я играл в карты с приятелем моего отца, 76-летним владельцем большой текстильной империи, который горько сетовал на то, что в поисках дешёвой рабочей силы ему приходится ездить из Новой Англии на Юг. Я спросил, зачем такому богатому человек, как он, заниматься этим. Почему бы не уйти на покой, поручив дела кому-то другому? Его печальный ответ сводился к тому, что он не знает, чем ещё может заняться. Точно так же, когда Эндрю Карнеги, великого магната, спросили, почему он продолжает работать, он ответил: «Я забыл, как делать что-то другое». Несмотря на отличие контекста, такие затруднения напоминают о том древнем китайце, который всю жизнь собирал хворост. Когда его спросили, сожалеет ли он о чём-то, он сказал, что сожалеет только о том, что теперь не может собирать хворост.

Три года назад я посетил 92-летнего человека, гордившегося тем, что продолжает делать то же, что делал последние сорок пять лет. Он смотрел на себя как на ролевую модель. К нему каждый день приходили клиенты, но я увидел горькую сторону его успеха. Хотя он делал всё, чтобы не утратить своей роли (и искренне желал помочь людям), мне пришло в голову, что без работы (которой он может лишиться в любой момент) он окажется в пустоте. Конечно, его неспособность изменить свой имидж трогательна (а с точки зрения эго его поведение даже выглядит героическим), но в духовной перспективе это не может не вызывать тревогу.

В каждом из этих случаев отчётливо заметен страх потери власти, которую влечёт за собой утрата привычной роли занятого человека; страх перед неструктурированностью времени и отсутствием чётко определённой последовательности действий.

Чтобы избавиться от беспокойства и придать своей жизни какой-то смысл, люди часто окунаются в другую деятельность: становятся волонтерами, устраивают себе бесконечный отпуск, придумывают хобби или ещё какое-то занятие. Конечно, нет ничего плохого в том, чтобы быть занятым, но так как подобная деятельность порождена отчаянием, она не может быть безоблачной.

Желающим жить осознанно нужно помнить о существовании непреложного закона: всё, что делается как реакция на «негативное» чувство (например, страх), лишь усиливает его. Другими словами, вместо того чтобы в надежде на избавление от пугающих эмоций пытаться заполнить высвободившееся время какой-то суетой, нередко лучше остановиться и уделить внимание своим страхам. Нам предоставляется возможность спросить себя, почему мы боимся бездействия и от какого чувства пытаемся закрыться своей занятостью. Поступив так, мы не только не утонем в страхах, но и обнаружим, что они основаны на ложных предположениях, и поймём, что эти страхи – нечто гораздо худшее, чем реальность, которой они вызваны. Окажется, что мы, сами того не зная, с предубеждением относились к проблеме использования времени. Как заметил Гей Лус, «после аплодисментов в честь занятости и производительности покой кажется грехом». Для нашей материалистичной и ориентированной на молодость культуры такой подход характерен, но он контрпродуктивен в отношении программы сознательного старения, ибо для пробуждения внутренней мудрости необходим покой.

Выход на пенсию можно рассматривать не как конец жизни, а как возможность приступить к другой, более важной работе – превращению себя в мудрого старца. Поначалу такая перемена может смутить и напугать, но я вижу в ней путь к радости и свободе. Часто люди, которые цепко держались за свою роль труженика, избавлялись от неё с огромным облегчением и устремляли свою энергию в новом, неожиданном направлении. К примеру, 83-летняя Флорида Скотт-Максвел чувствует себя в пожилом возрасте более комфортно, чем раньше. Она пишет:

«В старости мы сталкиваемся с бездействием, пустотой, ненужностью, неспособностью работать… Но теперь я уверена, что эта свобода являет собой истинный плод пожилого возраста. Моя старость настолько занимает меня, что я боюсь, как бы что-то ей не помешало».

Других пенсионеров бездействие привлекает меньше. Осенью 1995 года я провёл четыре дня на Международном Горбачев-форуме, где мне встретилось несколько весьма примечательных ролевых моделей старости. Среди участников была Барбара Вейднер – восьмидесятилетняя католичка, которая возглавляет организацию «Бабушки за мир». Когда я спросил её, почему она участвует в движении за мир, она сказала:

«Я просто подумала: «Какой мир я оставлю своим внукам?» Ответ на этот вопрос мне не очень понравился. Поэтому я решила высказаться на эту тему и что-то сделать, чтобы изменить ситуацию. Я изготовила транспарант «Бабушки – за мир» и стала выходить с ним на улицу, заявляя о своём намерении. Однажды я оказалась среди людей, которые, протестуя против милитаризма, вытянулись живым барьером поперёк дороги, чтобы не дать проехать военным грузовикам. Меня арестовали, привезли в тюрьму, обыскали и заперли в камере. И в этот момент со мной что-то произошло. Я поняла, что они больше ничего не могут со мной сделать. Я свободна».

С тех пор Барбара разносит своё послание мира по всему миру и всюду находит бабушек, думающих так же, как она. Она была с Маркосом{33} в горах мексиканского штата Чиапас. Она посещала зону военных действий в Никарагуа и Чечне. Она участвовала в женской конференции, проходившей в Пекине. Она говорит бабушкам: «Мы сильны своей любовью к детям и внукам». На мой взгляд, в ней представлены именно те качества мудрой старости, в которых нуждается наш мир. Лишь пожилой человек (в данном случае бабушка) может предложить такой драгоценный дар: сострадание, исходящее не из соображений «правильности», а из зрелой сопричастности ритмам Вселенной. В деятельности Барбары проявляется власть сердца (являющегося антиподом эго), – власть, которую не может отнять уход на пенсию.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю