Текст книги "Моя Крепость"

Автор книги: Раиса Сапожникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Глава XVIII

Обедать пленников пригласили вместе с остальными обитателями казармы. На них только любопытно косились младшие оруженосцы, но вопросов не задавали.

Леди Марианна провела ночь в одном из альковов без всякого беспокойства.

Лишь один из захваченных – силач Джон – чувствовал себя не в своей тарелке и пытался сунуть нос то в кухню, то в оружейную, но там доставало народу, чтобы его удержать. Вилл и Фиц-Керн молча ждали, сидя в углу караулки.

Следующим утром после завтрака, щедро запитого элем, Торин передал приказ милорда: вести всех пленных в его покот. Он, дескать, намерен вершить суд.

Для этой официальной процедуры выбрана была графская столовая, где разместились на длинных скамьях все заинтересованные лица: сам лорд в резном кресле, его леди графиня, дети, а также еще бледный от потери крови Роланд и шесть рыцарей, участвовавших в схватке.

Туда же ввели троих пленных мужчин, а вслед за ними, хоть ее-то специально и не вызывали, вошла леди Марианна. Никто не стал протестовать, когда она заняла место слева от Фиц-Керна, на скамье пленников.

– Начнем, пожалуй, – распорядился лорд вполне мирно. – Что вы за люди? Откуда? Какого рода?

Вопрос повис в воздухе.

После минутной паузы вместо всех спрошенных отозвался барон Мак-Аллистер.

– Я знаю этих людей, милорд. Я с ними уже встречался.

– Вот как, – милорд не выразил особого удивления. – Где и когда?

– Перед Рождеством, сэр. Я встретил их на охоте, возле города Ноттингема. Должен вам сообщить, что благодаря им нам удалось схватить банду Фиц-Борна с такой легкостью. Они лишили его минимум четырех лучших бойцов.

– Вот как. Стало быть, мы имеем дело с союзниками? – Угол графского рта покривился. Он обвел подсудимых не слишком-то благосклонным взглядом.

– Слушаем вас, сэр Торин. Расскажи все, что ты о них знаешь.

– Ну, что ж... – первый свидетель неудобно пошевелился. – Я уже сообщил вам, что тогда в самом деле поклялся молчать, милорд. Молчать о том месте, где находились мы с этими людьми, и где с ними расстались. А также не искать его и никому не раскрывать... Но о том, как мы встретились, я молчать не обещал. Да и нет в этом ничего такого особенного.

– В общем, в тот день, милорд, помните, что я был в Ноттингеме, на обратном пути я стал свидетелем охоты этих четырех людей на оленя. Зверя они добыли, а коня не было. И я помог им доставить тушу в некое место, где ее быстро разделали и с удовольствием съели.

– И это все? – скорчил гримасу лорд. – Все, что ты о них знаешь?

– Не совсем... – рыцарь Торин поднял глаза на непроницаемое лицо светловолосого пленника:

– Я знаю их имена. То есть, как они себя называют. Этого вот, – он кивнул на великана, – кличут Джон. Просто Джон. И все. Второго назвали Вильям... А леди сама представилась мне именем Марианна.

– А атаман кто? – прямо указывая на светловолосого, с некоторым весельем поддразнил граф, – Его имя ты тоже знаешь?

– Этот человек, – медленно и раздумчиво произнес Торин, – назвался передо мной Робертом Фиц-Керном.

И замолчал.

– Фиц-Керн?.. Гм... – граф Арден в упор глянул на прямо сидевшего напротив воина. – Фиц-Керн? Я, честно говоря, не помню имени Фиц-Кернов среди родов и гербов этой земли. Оно звучит...очень даже красиво. Может быть, наш молодой гость расскажет больше о своем роде?

Глаза всех присутствующих устремились в того, кто назывался Торину этим именем. Преданные – его сподвижников, подозрительные – пяти графских рыцарей. Внимательно-любопытные глаза Родерика, обиженно-равнодушные – леди Хайд с ее молодым другом... И неожиданно яркие, все понявшие глаза лорда и леди Арден.

– Может быть, сэр Фиц-Керн позволит моему рыцарю рассказать все до конца? – задал граф прямой спокойный вопрос. И Фиц-Керн не устоял.

– Пусть рассказывает, – сквозь зубы процедил он.

– Мы слушаем тебя, Торин.

– Там, в этом месте... Там бил теплый ключ. Мы отдохнули, поужинали. Случайно я услыхал о стычке с большой шайкой, даже не придал значения... – Торин все еще медлил с последней тайной.

– Ну же, дорогой, – подбодрила его леди, точно ребенка. – Говори!

– Эти люди... они считают себя хозяевами земли. Всего леса, всей живности, растущей и бегающей... Они почитают Керна, который есть здешний бог. Керн – Бог лесов, милорд.

– Кернуннос, – шепнула Леонсия еле слышно. – Святой Корнелий из Англии.

– Я его тоже чту, – признал Торин с вызовом в голосе, – Я поклялся хранить тайну перед лицом Божьей Матери. На кресте. А потом... Я подарил ему свою кровь в залог.

– Как? – вырвалось у завороженного рассказом Родерика.

– Надрезал свою ладонь. И поднес ее к текущей воде. Она взяла кровь и залечила рану.

Простой этот рассказ потряс всех. Четыре нелепых чужака вдруг обратились в нечто совсем другое, не знаемое и непонятное.

– Керн, говоришь? Бог леса Керн? Он взял твою кровь в залог? Залог чего, Торин?

– Что я буду хранить эту землю. Вот эту землю, милорд! Ее зелень и ее плодородие. Что буду беречь зверей, крылатых и четвероногих... Все, что живет, растет, бегает. Все, в чем кровь Керна – чистая вода лесов!

– Это ты пообещал текущей воде?

– Да, теплой воде, милорд. Живой теплой воде, что в заветном углу вышла из-под земли, чтобы оросить и согреть почву. Я это обещал ей, и она приняла обещание...

– И вы тоже верите в Керна? – обратил граф строгий взгляд в сторону пленников.

– Мы – верим! – медленно и убежденно произнес в ответ, разжав губы, светловолосый. Явственно преодолевая себя, он продолжал:

– Керн... он не какой-то идол языческий. И не демон. Он живет на этой земле так же, как... как все живое. Все, созданное Господом нашим. Он не толкает людей на грех, как Враг, а лишь требует беречь жизнь, что Господь наш создал. Мы верим в Него и Ему служим. Он – праведен!

Одну или две минуты все были неподвижны и молчаливы. Затем граф встал и приказал:

– Идите за мной.

В полном молчании один за другим все пятнадцать человек проследовали в коридор, спустились в широкий люк и, встреченные в подземелье удивленным Давидом и остолбеневшим Мозесом, гуськом прошли к уже выбитому в скале балкону.

По специальном графскому повелению, мастер Давид приказал каменщикам сделать с обеих сторон естественного скального выступа по шесть узких ступеней – достаточно широкий, чтобы по ним можно было осторожно спуститься на одну сажень, и достаточно крутых, чтобы стоять на каждой из них человек мог лишь одной ногой.

Умелые каменотесы вырубали эти ступени, вися на веревочных лямках над пропастью...

Две импровизированных «лестницы» сходились под самым балконом. И там, в точке, рассмотреть которую из-за игры света и теней было бы невозможно ни в одно время суток, из сплошной стены вытекала одна маленькая струйка.

Теплая.

В этом, одном-единственном местечке волшебный ключ замка Арден истекал на поверхность, не давая чаше в пещере переливаться через края и затопить все подземелье.

Эта струйка живой воды стекала по скальной стенке. Она засевала ее зеленью в каждом крошечном желобке, где могла держаться крупица почвы. Ее скрывали заросли дикого плюща. Но если раздвинуть стебли, на низкой полке между ступенями человеческая ладонь могла ощутить тепло и влагу. И увлажнить руку живой водой.

Лорд Арден первым решительно опустил ногу на крутую ступень. Он ловко, точно молодой, стал спускаться до скальной полки.

Оказавшись в самом низу, он положил руки на влажную скалу и сказал:

– Привет тебе, Керн, Бог леса и природы! Я тоже теперь один из твоих. Я родился на этой земле, потом далеко ушел. Я жил и правил другой страной... Теперь я опять здесь. Я пришел жить. Строить, беречь, растить и собирать урожаи... Помоги мне, а я помогу тебе. Дабы зеленели твои леса, тучнели стада и побеги наливались живой силой... Дабы огонь не уничтожал живое, не душил голод и зря не лилась кровь на твоей священной земле. Я присоединяю мою кровь к жертве моего рыцаря, которую ты уже принял. Да живет вечно живая земля Англии!

Дослушав речь до конца, вниз храбро устремилась графиня. Муж подал ей руку, она встала рядом и тоже дотронулась до стены:

– Да будут добры сердца детей твоих, Керн! – воскликнула она тихо. – Люди – мы тоже твои дети, плоть от плоти твоей. Пусть теплая вода, кровь твоя, греет их и не дает заледенеть. Возьми для этого и мою кровь и душу.

И лорд и леди, сцепив руки, хотели уже подняться по другой лестнице, но тут козленком ссыпался вниз Родерик. Он тоже подскочил к источнику в закричал:

– И я, Керн! Я тоже хочу! Я дарю тебе свою кровь, чтобы на земле все было справедливо!..

Граф поднимался первым, ведя жену, рука которой крепко держала запястье сына. А когда все трое почти достигли балкона, вниз ступила нога неподвижного до того мига Роланда. Он сказал:

– Керн! Я не знаю тебя. Я католик, верую в Христа и Деву Марию. Но коли ты есть... Если и в самом деле эта земля – твоя, то я, Роланд Арден, тоже из твоих сыновей. Я рожден в этом доме, где течет теплая кровь земли. Я вскормлен и вспоен ею. Я принимаю долг хранителя ее, как надлежит моему роду и прошу только об одном: чтобы мой путь был путем чести.

Закончив, он взглянул вверх и с ужасом увидал, что Хайди, робкая леди Хайд, одной рукой уцепившись за руку Торина, неверной ножкой тоже старается подойти. Он подал ей руку. Так, втроем, они и встали на узенькой полосе.

Леди Хайд не сказала ничего. Она только осторожно протянула детскую ладошку к истекающему потоку, увлажнила ее и умыла свое пылающее лицо. Один этот жест стоил клятвы.

В молчании все вернулись обратно в обеденный зал, что стал нынче судебным.

После описанной выше церемонии подсудимые выглядели... пристыженными, и это виделось в частых подергиваниях плеч великана Джона, ссутуленной спине Вилла и упрямо спущенном вниз взгляде Роберта. А Марианна, на которую упорно не обращали особенного внимания, сникла и начала суетливо, бегло взглядывать по сторонам.

– Начнем, леди и джентельмены, – спросил просто лорд Арден, – или, по-вашему, кое-кого здесь еще недостает?

– Верно, – откликнулась графиня. – Прошу вас, сэр Ламберт, пригласить высокородную леди и ее гостя.

И через десять минут в зал вошел пятый член плененного воинского подразделения.

Ростом он был не очень высок. Пониже графа, пониже Роланда или Торина. Вровень с юным Родериком, которому еще предстояло достичь полного своего роста. Цветом кожи – потемней всех, кроме неслышно ступавшей следом за ним дамы.

Впервые на памяти любого из присутствующих леди Темелин смело выступила на люди с открытым лицом.

Надир-мечник был крепко, ловко сложен, украшен короткими черными кудрями и аккуратно прибранной черной бородой. Обращали на себя внимание странные глаза: темно-карие, теплые, необычной формы... Почему-то кажущиеся знакомыми. Они что-то напоминали.

Или кого-то...

Роланд Арден нечаянно скользнул взглядом по лицу замершего графского сына и вдруг понял: глаза Надира похожи на глаза Родерика. Если б не цвет – как две капли воды! Величина, форма. Он потряс головой. Нет! Такого не может быть!..

– Мы приветствуем вас, леди Темелин, – сам лорд встал со своего кресла и поклонился. Все последовали его примеру, даже неуклюжий Джон с Вильямом. Темнолицая дама в синих шелках вежливо кивнула и села между Родериком и леди Хайд, которые тут же придвинулись поближе.

Надиру указали место напротив, рядом со светловолосым Фиц-Керном.

– Начнем, – решил лорд.

– Прежде всего положено распределить роли. Во-первых, кто у нас здесь пострадал? Чью жалобу рассматривает высокий суд?

Все переглянулись.

Роланд Арден невольно потер ссадину на плече. Стоит ли простая царапина жалобы в суд графства? Он был вооружен, противники тоже... Да и считать, что он был вполне прав, тоже не совсем верно. Нет, потерпевший тут вроде бы не он.

– Я пострадала! – заявила неожиданно громко рядом с ним леди Хайд и задиристо вздернула подбородок. – Мою прогулку испортили. Ранили моего друга. Стащили меня с коня... трясли и даже ударили... то есть они хотели меня ударить, – уточнила она для полной ясности.

После секундной паузы она добавила:

– Это было неправильно. Не справедливо. И жестоко.

– Стало быть, пострадавший есть, – отметил лорд-судья с удовлетворением. – Ну, а свидетели? Кто видел это?

– Я видел, – быстро вызвался Мак-Аллистер, – Видел и слышал. Я буду свидетелем.

– Великолепно... Теперь вопрос о членах суда. Я – судья графства, в этом сомнений нет. Мне почему-то кажется, что обвинять наших подсудимых захочет сэр Роланд Арден, который также является судьей в наших местах, о чем имеется с ним договор, правда? Подходит вам эта роль, юный лорд? Насколько помню, прежнему соглашению это не противоречит?

– Да. Подходит. Согласно прежнему соглашению... – глухо подтвердил тот. – Я буду обвинять.

– А кто будет защищать? – немедленно влез с вопросом неугомонный Родерик.

– Защищать, сын мой, будет леди Арден... Не удивляйся. Знаю, что ты и сам пожелал бы заняться таким делом, но на сей раз у леди лучше получится. Я уверен. А ты послушаешь и выучишься, как это делают.

Твоя же роль будет другая. Твой черед наступит потом.

А засим – мы немедленно приступим к допросу.

Лорд Арден откинулся в своем кресле и устремил грозный глаз на сидящих перед ним людей. Четверо мужчин и женщина. На вид не идиоты, не пьяницы и не уроды.

– С кого начнем, почтенные господа подсудимые?

– С этого, – указала вдруг леди Арден на силача Джона.

– Суд не возражает защите. С этого, так с этого... Кто вы такой, друг мой? Как ваше имя? С каких земель и какого рода?

Нежданно вызванный говорить крепыш явственно стушевался. Он никак не ожидал быть первым. Взглянул влево, на своего друга Вильяма, потом дальше – на молодого Фиц-Керна, но не получил от него поддержки. Все молчали, и все ждали его собственного ответа.

Джон повел крепкими плечами и выложил на стол две огромные, заскорузлые темные ладони. Он вдохнул и хрипло произнес свое первое слово:

– Я... я – мужик, м...милорд. Джоном меня зовут.

– Из каких мест? – упер в него глаза лорд-судья, чем вовсе смутил беднягу.

– Из мест... Линкольншир вроде зовут ту страну, м...милорд. Да мы разве землеведению обучены? А имение барона Карста... Жили мы там давно. Еще при милостивом короле Генри, когда мой дед в живых был. Говорили, мол, деду моему земля та вроде бы насовсем дана, чтобы служил, сыновей растил, да и барону в войско их посылал, ежели война или там король требует... Латников, стало быть, так король Генри на землю сажал, чтобы и войско жило, и землица не загуляла... Только не вышло так...

Никто его не перебивал, и Джон постепенно перестал хрипеть и даже разговорился, словно в корчме:

– Дядьки-то мои, два брата отцовых, с королем Ричардом в Святую Землю ушли. Там и службу несли, там и сгинули. Жен-детей у них ни у одного не было. Дед пахал, сеял, урожай баронскому управителю пополам сдавал. Испольщики мы, были то есть испольщики, называют так мужика, что пол-урожая барону отдает за то, что землю его пашет и на ней хлеб растит... И избу себе строит, и прочий уклад. Ничего, хорошо жили. Мать, сестры свою бабью работу делали, пряли шерсть, что с овец барон настрижет, ткали, все на манор шло. Барону Карсту в оброк. Ну, покуда семья мала, оно вроде хватало... Из братьев моих один только и умер дитем еще, да сестра одна, что, говорят, после меня была, года не выжила. Молока, мол, у матери не хватило, а козу нашу аккурат свели со двора. Дескать, заместо урока пряжи, что мать спрясть не успела. Ну, мать после того и лета не дожила...

Джон прервал долгую речь, пересохший язык его попытался облизнуть губы. Самым волшебным образом на столе появилась кружка пива, подсудимый Джон машинально из нее отпил. Только потом он вздрогнул и оглянулся. Из-за его спины смуглый мальчик лет четырнадцати водрузил на стол тяжелый поднос с кувшином и дюжиной деревянных кубков. Сам Мозес догадался, или отец ему подсказал, не суть важно. Паж Арден-холла выполнял свой долг.

Граф Конрад, главный судья, одобрительно улыбнулся мальчику.

Никто не произнес слова, и Джону пришлось возобновить показания.

– Ну, ждали мы барона с похода. Долго ждали, да не вернулся барон Карст. Сгинул, видать, как и мои дядьки. Война и благородных не милует... А управитель в маноре жил, точно барон! Золотом себе стол уставил, полотно на стороне закупал, рухлядь мягкую... на все деньги нужны. А где взять? С мужика взять, больше неоткуда... Другой, может, добычу на войне взял бы, да не этот. Этот только оброки горазд был высчитывать...

– Вот и стал он прикручивать посильнее. Как испольщину меряет, себе более добавляет, нам менее. Мол, ячменя вам не полагается, одна рожь, а овес вовсе и делить нечего, коней-то у мужика нету, кур-гусей со своего стола, мол, объедками выкормите... А козу кормить, дескать, так это все одно баловство, когда еще она вырастет! Да и баб, говорит, нету у вас, чтоб ребят молочком выпаивали!..

– Отец мой по той зиме... что я аккурат до притолоки дорос... хворать начал. После матушки, что преставилась. Братья... Было их у нас двое. Старший, что всегда его Лотом кликали, Бог знает, что за имя крестное, а кликали так... Вроде спокойный был. К делу всякому ручному годный, да и не ленивый. Пахал, сеял, сам плуг таскал, да и я за ним, точно за конем. И если что, косу направить мог без кузнеца, сено в стог верстал один, вилы в две сажени ему что соломинка! И добрый был Лот. Слова злого не говорил. А второй, средний, что остался еще, другой был. Он слушать да говорить умел. Да еще, на беду нашу, сам считать научился...

Вот и сказал он мне раз: «Джон! А знаешь ли ты, что управитель наш не вполовину, да и не в две трети у нас берет? Выходит у меня тут, что отдаем мы семь мер на одну свою. Обманщик он, брат Джон! Как есть, мошенник да мужиков грабитель. Нас, испольщиков, тут три дюжины изб, да с каждой по семь мер содрать, да не за год, а за десять лет! Да он отца нашего в смерть загнал, Лота, меня, тебя, жадностью своей в три года тоже угробит! Сколько можно?!! Да король Генри, благодетель, да барон Карст, наш добрый сеньор, да милорд судья Линкольншира такого бы в жизни не допустили! Жалобу подать, мол, на управителя! Правды искать! Суда! Самому королю жаловаться!..»

И ведь сделал брат так... Лот, простак, не остановил его. А я, младший, что я понимал, кроме плуга да топора? Пошли к одному доброму монаху, что грамоте разумел, наговорили ему, что кто хотел, тот пергамент весь как есть исписал и велел каждому к сургучу палец приложить, вроде как печать – мол, чтоб все знали, кто письмо написал.

Честь по чести пергамент тот в свиток скрутили, со всего села на гонца денег наскребли и послали... Жалобу в королевский совет.

Короля-то тогда в Англии не было. Воевал король то в Святой Земле, то в морях, то еще, говорят, чужой король его в плен взял. Не было его. Совет правил, лорды да управители. И, видать, прочитали они-таки брата моего расчисления...

Джон умолк. Еще одна кружка пива утолила его жажду. Здоровенный косноязычный разбойник, оказывается, мог быть красноречив, если его слушать и не перебивать.

– Войско ночью явилось. Сколько – кто ведает? Может, сотня. Манор заняли, управителя с женой да сынком, вроде меня паренек был, сразу из дому выволокли да на воротах повесили. Слуг, может, четверо там было... Не знаю. Из подвалов все выволокли, на подводы сгрузили, да и хлестнули по лошадям... Что там было да сколько – о том одни только стряпчие и узнали. И куда все делось – неведомо. Может, правда королю повезли. Выкуп за него, бедолагу, германскому королю нашими грошами и заплатили... Да только этим не кончилось.

– С подводами-то из той сотни человек двадцать ушло. Не больше. Остальные в село наше подались... Грабить. Насиловать. Мужиков бить, чтоб перед ними, оружными, и головы не поднимали, когда ихних баб в луже валяют. И не стерпели мужики... За вилы взялись. За оглобли, за топоры, молоты схватились, брат мой Лот косу свою саженную в руки взял!..

Голос Джона сорвался на долгий хрип.

– Срубили Лота мечом. Успел, правда, и он пару голов сшибить наземь. Срубили мужиков, баб конями топтали, потом зажгли село с четырех сторон. И никого там не осталось. А брат мой, что дело это по неразумию совершил, первым умер. Он, глупый, еще навстречу им вышел, когда в село ехали...

– Таких, как я, недоростков, конные на аркан ловили. По тем временам, раба можно было продать за цену коня, а то и поболее. Вот и прибыль, коли с манора добычи досталось им с гулькин нос... Только я не дался. Бежал, аж пятки звенели! Петлял, зайцу впору, в помойной яме день просидел. Но – ушел. Из всей деревни, может, один я и ушел!

Сорока– или даже пятидесятилетний Джон, руки которого занимали на столе площадь не меньшую, чем пять кружек пива, вздернул свою рыжую голову с выражением вызова. Ноздри его раздулись. Он обвел стол налитыми кровью глазами и остановил взгляд только тогда, когда леди Арден медленно кивнула ему и задала вопрос:

– И что было дальше?

Джон опомнился и опустил взгляд на стол. Выпил еще полкружки и тихо продолжил:

– Ну... мало ли что там было. В общем, убежал я от них. А может, они гнались плохо. Мало ли им ребят досталось? За одним парнем гнаться, можно остальных потерять. Удалось мне. Сумел уйти.

Парень я был на славу. Дед мой, отец, братья – все в сажень ростом, а Лот – тот даже и в полторы. Хоть и малец, а росту во мне, да плеч, да в руках сила... Добежал я до зеленого леса, выломал дубок и дубком тем убил в тот же день молодого кабанчика. Кровь его пил, мясо сырьем пробовал, ничего, выжил. Через три дня – опять... Жить всем хочется. Брел я и брел, куда глаза глядят. С восхода и до заката. Ноги у меня тоже ничего были, мог бы и оленя догнать, а уж волку или медведю какому за мной ни по чем не угнаться было. А под елью спать – милое дело... Коли елей нет, можно и на дуб залезть. Или найти полянку какую поласковей, чтоб ручеек, ягодки, орехи...

На заскорузлом лице Джона появилась улыбка.

Он умолк.

Леонсия снова подбодрила:

– И что дальше?

– А дальше... – посмурнел старый Джон, – стали в лес люди ходить. И дубец мой по головам начал стукать. То лесник явится: ты, малый, по каковым правам королевский лес своим хамским дерьмом портишь? Мы ж тебя! В тюрьму! В яму! Да на галеры!!! Так я леснику тому руку в бублик скрутил: не трожь! Я, мол, такое видел, что галер твоих мне и на тьфу не надо!.. А он потом стражников на меня навел, конных да еще панцирных... Хорошо, бегал я по лесу что по лужку, болото одно нашел да всех там и оставил, со всем ихним железом, чтоб неповадно было... И без дубца моего уж больше ни шагу... Озлился я. Брел дальше, да как чью морду людскую в лесу увижу – дубцом! Изо всей силы! Пока скопом не навалились! Озверел, точно кабан в гону... И сгинул бы, как кабан, коли в один день светлый не повстречал в лесу светлого человека.

Джон замолчал, снова обвел всех присутствующих прямым взглядом, на этот раз более спокойным и даже удовлетворенным. К его удивлению, лорд Арден кивнул ему с подобным же выражением и сказал:

– Высокий суд выражает благодарность подсудимому Джону из Линкольншира и предлагает продолжать показания. Суд просит леди защитницу задать следующий вопрос.

Леонсия улыбнулась и повторила свое:

– Что было дальше? Расскажите о человеке, которого вы встретили, мастер Джон. Где именно вы его встретили?

– Где... На мосту. Речка там была, через нее кладка. Неширокая, так, чтоб одному пройти. Или двум, да не таким кряжистым... Я на кладку с одной стороны вступил, он с другой. На середине и встретились.

Кто-то хихикнул. То ли Родерик, то ли Хайди. Лорд-судья также едва скрыл смех:

– Очень точно. Суд вновь вынужден благодарить подсудимого за необычайно точные показания... и просить уважаемую защитницу задавать вопросы... гм... предполагающие более подробное описание.

Леонсия тоже улыбнулась:

– Расскажите об этом человеке, Джон, и о том, почему день этот стал для вас светлым... как вы сами сказали. Вы встретились на мосту, и что произошло?

– Драка, – кратко ответил Джон.

– Драка? – подняла бровь графиня. – Зачем же?

– А затем!.. – выражение лица Джона стало забавно-свирепым. – Чего он лезет на кладку, когда я на нее вхожу? Да еще с дубцом!.. Не видит дубца, что ли? У самого меч, так уж и не боится!.. И хрястнул я его моим дубцом!.. И – бултых в воду!

– Кто бултыхнул в воду? – засмеялась Леонсия.

– Оба! – расплылся в ухмылке рыжий Джон. – Я с дубцом, он с мечом, оба под мостом. Он на берег, я на него, снова с головой в воду. Он первым выволокся, с него лужа течет, от смеха сам хрипит, меч под воду ушел. А я, на беду, плавать-то не умею... Дубец только над водой голову мою и держал...

Родерик громко захохотал. Хайди вторила. Улыбались свидетели, суд смеялся и даже угрюмые Фиц-Керн с Виллом позволили своим ртам несколько растянуться – не до ушей, а так... наполовину.

Только на лице леди Марианны вдруг появились слезы. И заблестели они так ярко, что смех разом прекратился. Она пошевелила губами, а затем тихим и хриплым тоном заговорила:

– Я не знаю, каков был его род. Говорят, он потомок лучших родов страны. Говорят, сам король Артур был его предком. Его звали Робин...

Я любила его. Мне было тогда всего четырнадцать лет.

За столом нависло молчание. С минуту граф ждал, потом произнес:

– Суд просит леди Марианну дать показания. Госпожа защитница, прошу уточнить имя, звание и происхождение леди Марианны.

– Прошу вас, миледи, сообщить суду свое полное имя, – учтиво, без малейшего признака неуважения обратилась леди графиня к женщине в простом сером платье.

– Я дочь... была дочерью графа. Имя его – лорд Уолтер Хантингтон. Его давно нет в живых. Он был с королем Ричардом в Святой Земле, потом воевал с ним во Франции... Это было давно. Очень давно. Лет... тридцать назад.

– Не так уж давно... Я хорошо помню то время, – себе под нос фыркнул граф. – И имя отца леди мне хорошо известно. Я не знал, что у него была дочь. Или что он был женат. В Святой Земле, кажется, думали, что лорд Хантингтон хочет стать родственником французского короля, говорили о его женитьбе на сестре герцога Шампанского...

Но не будем ударяться в воспоминания. Итак, леди Хантингтон? Как получилось, что вы покинули графский замок и стали... гм... охотницей на оленей? Случилось ли это по собственному желанию, или вас к этому привело некое несчастье?

Женщина с рыжими волосами устало повела бровью:

– Что в этом важного? Теперь, через тридцать лет? Все просто. Мой отец, как милорд правильно вспомнил, действительно пожелал жениться на некоей французской принцессе. Поэтому срочно пришлось умертвить мою мать... просто перетянув шею при родах... а меня выдать замуж подальше от родного замка. Он приказал своему управителю дать приданое некоему негодяю, чтобы тот увез меня в тот же день, и отправить с ним.

В лесу тот решил немедленно осуществить свое право, еще до венчания. И мои крики привлекли того, у кого, единственного в Англии, сохранилась совесть. Его звали Робин...

– Да, – вдруг произнес новый голос. – Именно так все и было.

– Сэр Ламберт? – удивленно выгнул бровь граф. – Вы подтверждаете? Вы были знакомы с графом Хантингтоном тридцать лет назад?

– Нет, милорд, – покачал головой рыцарь Блэкстон, с невыразимым изумлением всматриваясь в немолодую, рыжую и жилистую даму напротив: – Я помню песню, что пели мне в детстве множество раз. В ней были такие строки:

«Среди лесных зеленых крыш стоит укрытый стан.

Живут в нем Робин, Джон-малыш и леди Мариан».

За столом стало вдруг очень тихо. У подсудимого Джона из Линкольншира отвисла челюсть. Он снова превратился в увальня с неповоротливым языком:

– Д-да... Мы там жили... Она меня так назвала – «малыш». Смеялась, что, мол, орясина до неба, а телок телком... Я помоложе ее был тогда...

Из глаз леди Марианны продолжали течь слезы.

Лорд-судья приказал негромко:

– Суд предлагает свидетелю сэру Ламберту Блэкстону дать показания. Госпожа защитница, задайте вопрос.

– Ламберт, что это за песня? Ты ее так хорошо помнишь?

– Ее пели все менестрели в наших местах. И матери пели детям. Это песня о Робин Гуде – одна из многих. Возможно, самая красивая.

– Спой, Ламберт.

– Да я лучше просто расскажу... Это же стихи:

«Он – древней крови паладин,

Он – англ, и сакс, и бритт.

Из всех остался лишь один,

В густых лесах укрыт.

Он смел и добр, в нее влюблен,

И в жены взять готов.

Прекрасной деве дарит он

Букет лесных цветов.

Она ему соткала плащ

Из шерсти коз лесных,

А он ей выстроил шалаш

И ложе из сосны.

Их пища – лес, вода – ручей,

Их лордам не найти,

Их лес укроет от мечей

И охранит пути.

Он полон сил, она чиста,

Прекрасна их любовь,

А нес накормит их с куста

Всей сладостью медов.

Беги, олень, скачи, кабан,

Придет и ваш черед,

Чтоб жили Робин с Мариан

И не пресекся род!..»

– «И не пресекся род...» – казалось, шептали все губы за столом. И только у самой Марианны рот искривился то ли в рыдании, то ли в презрительной гримасе:

– Род пресекся. Его убили... Мы с ним не прожили и трех лет. Он был рыцарем, что защищает сирых и убогих. И он был один. Маленький Джон тогда был совсем еще мальчиком, а врагов было слишком много.

А я... Какая из меня воительница! Я даже сына ему родить не сумела. И он умер. Зеленый стан осиротел. Песни... Да, песен о нем пели много. Но большинство сочинялось уже после его гибели. Простые люди хотели, чтобы Добрый Робин из легенд жил и не умирал... как Мерлин. Как король Артур. А его уже давно не было. Последний рыцарь из рода, уничтоженного завоевателями... Я даже не помню, как звучало его родовое имя. Может, он и сам этого не знал. От предков ему достался только один меч, на котором вместо герба выгравировано было дерево. Может быть, это древний герб британских друидов... Я не знаю. Но его больше нет. Я осталась в лесу одна с Маленьким Джоном.

– Случалось, нам удавалось защитить кое-кого от произвола баронов.

Об этом тоже потом складывали песни, особенно один менестрель по имени Алан Дейл. Он даже целый год прожил с нами в Зеленом Стане.

Иногда к нам присоединялись беглые крестьяне, которых то ли гнали с земли, то ли пытались силой заставить платить новый налог... За много лет многие перебывали в Шервуде. Но Робина уже не было. Робин Гуд, Добрый Робин из старой Англии погиб. А я любила его... Он был моим мужем.

– Высокий Суд благодарит леди Марианну Фиц-Уолтер, урожденную графиню Хантингтон, за подробные и правдивые показания, – сказал лорд Арден. – Они чрезвычайно ценны как для высокого суда, так и для каждого из присутствующих лично... Суд также просит леди Хантингтон продолжить рассказ, если для нее это не будет неприятно. Как продолжалась жизнь леди после гибели ее супруга? Вступила ли она в новый брак? Готова ли леди Хантингтон ответить на вопросы суда, или предпочитает, чтобы ее расспрашивала госпожа защитница?