Текст книги "Влюбить в себя"

Автор книги: Раиса Рябцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Он не верит, что я существую?

– Ну… он думает, что это я написал. Тебе нужно самому приехать сюда и поговорить с ним. Думаю, что у тебя есть шансы получить постановку.

– Но почему я обязательно должен ехать в Москву? – нервно спросил Никита. – Может быть, мою пьесу поставят здесь?

– Похоже, ты не совсем понимаешь, что пишешь. Ты спрашиваешь о пьесе меня, хотя я не режиссер. Послушай, я приехал сюда, у меня все складывается нормально. Ты тоже можешь пробиться в настоящий театральный мир. Приезжай, вдвоем нам будет легче.

– Но я не могу бросить свою учебу здесь, Настю. Ладно, я сейчас не готов тебе ответить. Перезвони мне через недельку.

Никита с удрученным видом положил трубку.

– Что он говорит? – спросила Настя.

– Хочет, чтобы я ехал в Москву.

– А ты сам этого хочешь?

– Я еще не знаю. Он уверяет меня, что там мою пьесу могут поставить.

– А как же мы, наша учеба, планы?

Никита вспылил.

– Я же еще ничего ему не ответил! – нервно воскликнул он. – Мне надо подумать.

Как-то на выходные Запольский предложил Анастасии вместе с компанией выехать за город.

– У меня дача недалеко от Соснового Бора, будет очень много интересных людей. Тебе это, наверняка, понравится.

Это было слишком смелое предложение, и Настя сразу же отказалась.

– Нет, нет, я не могу. Я, может быть, и хотела бы, но не могу. У нас с Никитой собственные планы на эти выходные.

– Но почему? – настаивал Запольский.

– Мы с Никитой хотели отдохнуть вдвоем.

– Но ведь там будет здорово. Он ведь у тебя драматург, ему надо общаться с людьми из мира театра. Возьми его с собой.

– Я не знаю…

– Вы ведь и так целыми днями вместе. Ну, не можешь расстаться с ним, не надо. Давайте поедем вместе.

Анастасия в конце концов уступила уговорам Авенира Запольского, и теперь дело оставалось за малым. Никита, как она и ожидала, с самого начала ответил резким отказом на предложение поехать на дачу Запольского.

– На эти выходные я хочу поработать над пьесой, – сказал он.

– Твоя пьеса никуда не денется, поехали. Тебе будет полезно встретиться с этими людьми.

– Какими еще людьми? – скептически спросил Шилов. – Этими сексуальными меньшинствами из театральной богемы?

– Что за глупости ты говоришь?

– Ничего подобного, об этом знает весь мир.

– Но ведь ты собираешься стать драматургом и работать вместе с этими людьми. Я понимаю, тебе не нравится Запольский. Может быть… может быть, ты даже ревнуешь меня к нему.

Промолчав, Никита сверкнул глазами, и Анастасия поняла, что не ошиблась.

– Это, конечно, глупо, но все-таки хоть как-то объяснимо.

– Вот именно, – буркнул Шилов.

– Не хочешь общаться с Запольским – не надо, тебя никто не заставляет. Но там будет много писателей, поэтов, драматургов, актеров, режиссеров, музыкантов. Ты наверняка найдешь человека, с которым тебе будет интересно пообщаться.

– Да к черту этих писателей, художников, музыкантов, – с неожиданной злостью ответил Никита. – Зачем они мне нужны?

– Как? – опешила Анастасия.

– А вот так. Плевать я на них хотел.

Анастасия обиделась.

– Ну и кому будет лучше от того, что ты сидишь здесь взаперти?

– Я сижу взаперти? Да мне в Москву надо ехать, а я болтаюсь тут, как дерьмо в проруби.

Теперь была изумлена Анастасия.

– Как – в Москву? Ты же сказал, что еще не решил.

– Уже решил.

– Но я не хочу ехать в Москву.

Никита немного смягчился, понимая, что переборщил.

– Пока еще рано обо всем этом говорить. Мне для начала нужно съездить на разведку.

– Когда?

– Вот дождусь звонка от Лисичкина и поеду.

– Раз ты так хочешь – что ж… Твое дело. Но что тебе мешает съездить на эти выходные со мной?

– Твой Запольский, – огрызнулся Никита. – Кстати, откуда у него такое дурацкое имя? Авенир.

– Никакой он не мой, – парировала Анастасия. – Вот если бы ты съездил со мной, то сам бы убедился, что между нами абсолютно ничего нет.

– Ну, конечно, – пробурчал Шилов, – я видел, как он на тебя пялится.

– Ладно, как знаешь, – тяжело вздохнув, сказала Анастасия и отвернулась.

Никита пошел на попятную.

– Как мы туда будем добираться? Ты знаешь, что я не выношу всех этих рейсовых автобусов.

– Он отвезет нас на своей машине.

– У него и машина есть?

– Да.

– Интересно, какая?

– Иномарка.

– Нет, нет и еще раз нет, – заявил Шилов. – Именно так люди и погибают. Сели в иномарку, поехали за город на пикничок и разбились.

Но увидев слезы на глазах Насти, Никита сдался.

– Ладно, поедем. Если уж погибать, так всем вместе.

Всю дорогу до Соснового Бора он сидел в машине, словно проглотив кочергу. А Запольский лихачески вел машину, как будто хотел поиздеваться над Шиловым.

– Я особенно люблю водить автомобиль в непогоду, – с улыбкой говорил он, обгоняя попутные машины. – Чем дерьмовее дорога, тем интереснее ехать.

– Может, мы все-таки не будем так гнать? – предложил Никита, сидевший позади.

– Не пугайся, – со смехом сказала Анастасия, – Авенир хорошо водит машину.

Она сидела впереди, поглядывая то на дорогу, то на Запольского. В ее взгляде нетрудно было прочитать восхищение.

– Ну вот, – наконец сказал Запольский, – сейчас выходим на финишную прямую и через пять минут будем на месте.

– Слава богу, – выдохнул Никита.

– Зато сейчас я покажу, на что способна эта машина. У нее есть режим форсированного двигателя. Настя, пристегни-ка ремень.

«Опель-сенатор», взревев мотором, рванул по прямой, как стрела, дороге, и Настя почувствовала, как ее вдавливает в кресло.

– Да, это просто здорово, – пробормотал сзади Никита.

Деревья за окнами замелькали с такой скоростью, что Настя закрыла глаза. Она испытывала настоящий восторг от этого полета над дорогой.

К вечеру дача была полна гостей. Запольский с гордостью водил их по просторным комнатам, в которых пахло сырым деревом.

– Между прочим, – с гордостью говорил он, – одно время эту дачу снимал сам Александр Блок.

Когда Настя с Никитой остались наедине, Настя обратила внимание, что Шилов был как-то неестественно напряжен.

– Да что с тобой, Никита? Успокойся. Пойди познакомься с кем-нибудь, поговори. Глянь, как здесь здорово. Простор, чистый воздух.

– Да, я вижу, как здесь здорово, – кисло отвечал Никита, – но мне от этого не легче.

Во дворе, усаженном голубыми елями, поставили мангал и начали жарить шашлыки. Гости, попивая вино, болтали о том, о сем, звенела гитара, отовсюду доносились женский смех, табачный дым клубами поднимался вверх.

Настя подошла к Никите, который держался в стороне и сунула ему в руки стакан с вином.

– Выпей. Может, наконец, расслабишься. Между прочим, Авенир познакомил меня с массой интересных людей.

– Ну, не знаю, – хмуро ответил Шилов, глотнув вина, – я что-то никого не заметил.

– Смотри, – показала Настя, – видишь, вот в том дальнем углу седой мужчина в свитере? Это Викторов, он написал пьесу «Три стрелы».

– Тоже мне, – хмыкнул Шилов, – великий драматург. Ну, написал пару пьес, получил литпремию.

– А вон там Вадим Шефнер.

Это имя тоже не произвело на Никиту никакого впечатления.

– Кто такой Шефнер? Что это за фамилия такая? – брезгливо произнес он. – Автор псевдофилософских романов.

Настя вытаращила глаза.

– Ну, если Шефнер для тебя не писатель, то не знаю, кто тебе нужен.

– Ладно, ладно, – смилостивился Шилов, – собралась тут пара писателей, и что, я должен перед ними польку плясать?

– Никита, я не понимаю, что происходит. Ты отгородился от всех, заковал себя в броню презрения и снисходительности. Посмотри на Авенира, он держится с ними со всеми так, как будто они его давние друзья.

– А твой Запольский, вообще, дерьмо, – резко ответил Никита, помрачнев. – Это он отгородился от всех забором из писателей и драматургов. Знаешь, что он мне недавно сказал? Он, видите ли, тоже хочет писать пьесы, только ему не хватает дисциплины. Да он просто бездарь, таланта у него нет, а не дисциплины. Моя пьеса ему, видите ли, неинтересна. Хоть бы сам попробовал что-нибудь написать.

– Ты несправедлив. Даже не знаю, что в тебе говорит – уязвленное самолюбие или ревность.

– Ничего подобного, – отрезал Никита. – Мне просто неинтересны эти люди. Вот если б здесь собрались писатели-классики, тогда другое дело. А так…

– Значит, те, кто здесь собрались, для тебя не авторитеты?

– Ни в коей мере, – безапелляционно заявил Шилов. – Все, что они сделали, было давно. Тогда и мерки были другие. Все они учились говорить эзоповым языком и никто никогда не называл правду правдой. Я не такой, я пишу по-другому. Сейчас нужно смотреть на жизнь прямо и называть вещи своими именами. А эти все такие претенциозные и пресные, что мне с ними совершенно неинтересно.

– Но все-таки, пойди с кем-нибудь поговори. Вот же Шефнер рядом с тобой.

– А о чем я буду с ним говорить?

– Не знаю, – пожала плечами Анастасия, – спроси у него совета.

– Какого совета? Что это тебе взбрело в голову? Подумай сама, как я буду выглядеть? Приставать к Шефнеру, просить его благосклонности. Нет, я не знаю…

– Но ведь ты – начинающий драматург. Неужели тебе не о чем с ним поговорить?

– Да ну его, – коротко ответил Никита и отвернулся.

– Не хочешь, не надо, я сама с ним поговорю. Только потом не жалуйся, что тебя не замечают.

Настя направилась к известному писателю, а Никита задержался. К нему немедленно подошел какой-то слащавый тип и, теребя Шилова за пуговицу, стал заглядывать ему в глаза и рассказывать ему о том, как мучительно мужское одиночество. Никите тут же показалось, что общение с Вадимом Шефнером гораздо предпочтительнее, и он уже без особых колебаний направился следом за Настей, оставив своего собеседника в недоумении.

– Знаете, – говорил тем временем известный писатель Анастасии, – часто люди приносят свои вещи и говорят с такой как бы небрежностью: «Прочтите»; а на самом деле все они хотят услышать только одно: «Мне очень нравится».

– Но ведь каждый начинающий писатель хочет услышать одобрение, иначе он бросит свое занятие и будет делать что-нибудь другое.

– Часто так и должно быть. Если нет таланта, то зачем мучить себя и других?

– А если талант есть, и все об этом говорят? Но человек просто… стесняется, что ли?

– На месте женщины, – хитро улыбнувшись, сказал Шефнер, – я бы поступил проще. Вам необязательно читать то, что он пишет, нужно просто говорить ему, что это хорошо. Мужчине важно знать, что его любят.

Именно в этот момент к ним подошел Никита. Настя представила его и тут же ретировалась, чтобы не смущать Никиту своим присутствием. Она присоединилась к соседней компании, искоса поглядывая на Никиту.

– Э… – растерянно глядя на Шефнера, сказал он, – я… давно заметил то, что вы здесь, и вот решил поговорить… э…

Потом он умолк, бессмысленно глядя на полупустой стакан.

– Вы, конечно, известный человек… наверное, очень занятой… Я, конечно, читал ваши книги… это очень хорошо написано…

На лице Шефнера отразилось выражение безграничной скуки. Он просто не понимал, чего от него хочет этот рыжеволосый молодой человек.

– Э… я тоже пишу. Я написал одну пьесу…

Его собеседник, наконец, не выдержал и, вежливо улыбнувшись, сказал:

– Извините, мне нужно в туалет.

На этом разговор был закончен. Настя тут же подскочила к Шилову.

– Что случилось?

– Нет, нет, ничего, – деловито ответил он, – все нормально.

– На тебе лица нет.

– Нет, все хорошо, – бодрился Шилов.

– Может, ты есть хочешь? Или пойдем прогуляемся? Здесь очень хороший воздух.

– Я не хочу, – уныло ответил Никита и с оскорбленным видом уселся в углу.

Отдых был безнадежно испорчен, но Анастасия не винила в этом Никиту. Ей было просто обидно. Тогда она еще многого не понимала.

Их отношения приобретали странный характер. Настя взрослела, а Никита продолжал оставаться большим ребенком. Он капризничал, когда его долго не хвалили, дулся по пустякам и подозревал Анастасию в том, что у нее роман с Запольским.

Что же оставалось делать Анастасии? Иногда ей казалось, что отношения между ней и Никитой напоминают роман между домашней и дикой птицами, между двумя генетически похожими, но разными существами. Счастливый союз между ними невозможен в принципе, но что-то притягивает их друг к другу, несмотря на разницу в видении мира. Домашняя птица должна сидеть в клетке, а дикая лететь на волю. Однако этого не происходит, и они по-прежнему живут рядом. Вот так…

Вскоре Никита отправился в Москву. Это случилось после еще одного звонка Сергея Лисичкина, который сказал, что нашел театр и людей, готовых финансировать постановку его пьесы. Шилов решил ехать немедленно. В одно прекрасное утро он собрал вещи и сказал Насте, что ему необходимо обязательно уже к вечеру быть в столице.

– Ты надолго? – спросила Настя?

– Пока не знаю. Может быть, на несколько дней, а может быть, придется задержаться.

– А как же институт?

– Плевать! Кому нужен этот институт, если у меня будет первая постановка.

Настя стояла у окна, рассеянно глядя на улицу.

Наверное, это, действительно, необходимо. И все-таки на душе у нее скребли кошки.

– Я вижу, ты совсем не рада.

– Нет, нет, – торопливо ответила она, – это, конечно, очень здорово.

– Если получится, то я попробую договориться, чтобы тебе дали роль.

– В этом нет необходимости, – сухо ответила Настя. – Актриса из меня никудышная.

Никита почему-то никак не прокомментировал эти слова.

– Я понимаю, что для тебя это очень важно… – сказала она, водя пальцем по стеклу.

– Да, это очень важно. Настя, я буду скучать по тебе.

Она горько усмехнулась.

– Ты говоришь так, как будто едешь не на несколько дней, а навсегда.

Он подошел к ней сзади и осторожно обнял за плечи.

– Глупая, конечно же, это не так. Я только сделаю свои дела и вернусь.

Они поцеловались, но в этом поцелуе не было прежней нежности и теплоты. Настя понимала, что в их жизни наступает новый период. Но пока она не могла осознать всей глубины происходящих перемен.

Они распрощались, скорее, как друзья, а не как влюбленные.

Лисичкин снимал в Москве квартиру. Там же поселился и Никита. Дела с постановкой оказались не такими простыми, как казалось раньше. Пьесу нужно было переработать, решить вопросы со спонсорами, выбрать актеров на главные роли. Все это затянулось вначале на несколько недель, а потом и месяцев.

Настя перебралась жить к родителям. Никита иногда звонил из Москвы, рассказывал о том, как идет работа. Но эти разговоры по телефону не могли заменить им живого общения. Настя проводила много времени в обществе Запольского. Но объяснялось это не ее чувствами, а желанием разогнать тоску после отъезда Никиты.

Шилов, когда она упоминала фамилию Запольского в разговоре с ним, начинал нервничать и злиться. Настя пыталась убедить его в том, что это ровным счетом для нее ничего не значит, и это вызывало у Никиты еще большую ярость. Настя понимала, что он ревнует, но в этом было больше его собственной вины. После этого разговоры быстро заканчивались, и у Насти на душе осталось неприятное ощущение.

Никита вел себя так, как будто уличил Анастасию в неверности. Но ведь формально она ничем не была ему обязана. И это угнетало ее еще больше.

Впрочем, кто может сказать наверняка, является ли легкий флирт грехом? Да, Запольский был к ней внимателен, может быть, даже чуточку излишне, но он не переходил грани дозволенного. Настя сама не позволяла ему делать этого. Может быть, он был слишком хитер, а Анастасия этого не ощущала?

Несколько раз Настя намеренно не поднимала трубку, когда слышала звонки по межгороду. Она знала, что Никита снова начнет выспрашивать ее об отношениях с Запольским, потом заведется, начнет кричать, а ей этого совершенно не хотелось.

Никита и сам не был безгрешен. Чтобы обеспечить успех его театральной постановки, режиссер выбрал на главную женскую роль одну известную, но стареющую актрису. Она уже несколько лет не играла в театре, а в кино ее перестали приглашать, и главная роль в новой пьесе была позарез нужна ей. Как часто бывает в таких случаях, она затащила Никиту к себе в постель. Театральная жизнь полна подобных примеров. Вот как это было.

Глава 3

Никита позвонил Сергею Лисичкину с Рижского вокзала. К счастью, тот оказался дома.

– Алло, это ты, Серега?

– Да.

– Это я, Никита.

– Шура! – обрадованно воскликнул Сергей. – Ты откуда?

– С вокзала звоню.

– Ты в Москве?

– Да, только что приехал.

– Ушам своим не могу поверить. Значит, ты все-таки приехал? Надолго в столицу?

– Посмотрим, как пойдут дела в театре. Ладно, об этом потом. А сейчас лучше расскажи, где ты живешь.

– Все очень просто. Бери такси и дуй в Люблино, на улицу Тихую.

– Да у меня с деньгами проблема, – замялся Никита. – К тебе же чуть ли ни через весь город ехать.

– Тогда сделаем по-другому. Ты сейчас где? На площади?

– Да, возле вокзала.

– Станцию метро «Рижская» видишь?

– Да.

– Пройдешь немного дальше до железной дороги. Там есть остановка электрички, кажется, Ржевская. Только не перепутай, Ржевская, а не Рижская. Сядешь в электричку и езжай до Люблино, это остановок семь. В общем, там спросишь. А здесь все очень просто. Наша улица начинается почти прямо от остановки. Запомни номер дома и квартиру.

Никита сделал так, как посоветовал ему Серега, но прошло не менее полутора часов, пока он, наконец, нашел нужное место.

После звонка дверь немедленно распахнулась, как будто Лисичкин поджидал его на пороге. Они принялись хлопать друг друга по плечам, потом обнялись.

– Привет, старик!

– Привет!

– Страшно рад тебя видеть! – воскликнул Лисичкин. – А ты совсем не изменился.

– Ты тоже, – ответил Никита. – Впрочем, нет, у тебя глаза другие стали.

– Интересно, какие же это?

– Посерьезнее.

Никита заметил в правом ухе Сергея маленькую золотую сережку.

– А это что такое?

Лисичкин почему-то смутился.

– Да так, ерунда, захотелось что-то… Ты раздевайся, проходи, а то мы на пороге застряли.

Сергей жил в обыкновенной однокомнатной квартире с минимальным набором мебели, но от этого она была даже более уютной. Раздвижной диван, стол, старая лампа с зеленым абажуром, пара стульев – вот и вся обстановка.

– Вообще-то, нормально, – сказал Никита. – Не очень просторно, но жить можно. А телефон есть?

– На кухне.

– Скоро к тебе начнут приходить счета.

– Какие счета?

– Оплата за телефонные разговоры.

Сергей хмыкнул и покачал головой.

– Насте собираешься звонить?

– Да.

– Неужели и дня без нее прожить не можешь?

Никите показалось, что в голосе Сергея прозвучали нотки ревности.

– Знаешь, у нас с ней в последнее время были проблемы.

– Вот как?

– Боюсь, что у нее роман.

– С кем?

– С Авениром Запольским.

– Ты наверняка об этом знаешь?

– Я подозреваю. Уж слишком внимательно он к ней относится, таскает за собой везде, где только можно.

– А что она?

– Она не отказывается.

– Может быть, ты все преувеличиваешь?

– Может быть… Да, неплохая квартирка, только от центра далеко. Я даже в вагоне заснуть успел, чуть твою остановку не пропустил.

– Ничего, привыкнешь, – рассмеялся Лисичкин. – У меня поначалу с этим тоже проблемы были, но на это быстро перестаешь обращать внимание. Тем более, что теперь мы вдвоем. Это куда веселее.

– А как ты нашел эту квартиру?

– Друзья помогли. Она, конечно, не слишком просторная, от центра далековато, но зато по карману.

– А деньги у тебя откуда?

– Постоянной работы у меня нет, но иногда что-нибудь подворачивается. То в рекламном ролике снимусь, то в кино…

– Ты снимаешься в кино?

– Это слишком громко сказано. Так, была пара эпизодических ролей. Снимался у Хвана, у Дыховичного. Ты «Прорву» не смотрел?

– Нет, я ведь в кино не хожу.

Лисичкин похлопал Шилова по плечу.

– Ты совсем отстал от жизни, старик. Не обижайся, конечно, но ведь я тебе говорил: в провинции многого не добьешься. А здесь есть возможности пробиться. Ты, наверное, проголодался с дороги? Пройдем на кухню, я тебя накормлю.

Они продолжили разговор за обедом.

– Знаешь, – сказал Никита, с аппетитом поглощая яичницу, – я придумал, как еще можно доработать пьесу. Там есть пара эпизодов, которые мне уже не нравятся. Кстати, ты говорил, что показывал ее одному режиссеру.

– Да, и он очень заинтересован в постановке.

– Режиссер-то хоть известный?

– Юрий Петрович Васильев.

– Мне это имя ни о чем не говорит.

– А напрасно, это очень известная в театральных кругах Москвы личность.

– Где он работает?

– Театр на Юго-Востоке.

– Кажется, что-то слышал.

– Еще бы. В прошлом году они поставили «Гамлета» в весьма своеобразной трактовке. Рецензии на этот спектакль были, наверное, в каждой газете.

– Кажется, я что-то читал, но не помню.

– Эх, ты, темнота. Только не обижайся, тебе нужно побыстрее окунуться в настоящую театральную жизнь.

– А что это за театр?

– У них небольшая труппа, часто приглашают актеров со стороны. В общем, подходят к делу современно.

– Так это Васильев не верит, будто я существую?

– Да. Он думает, что эту пьесу я написал, но не хочу в этом признаваться.

– Что-то я не совсем его понимаю.

– А тебе и не стоит его понимать, – беспечно махнул рукой Сергей. – По крайней мере, до тех пор, пока ты сам с ним не поговоришь.

– Он, наверное, еще молодой?

– Нет. А почему ты так решил?

– Вряд ли человек в возрасте сможет понять идеи, которые я постарался заложить в свою пьесу.

– Вынужден тебя разочаровать.

– То есть?

– Ему, наверное, лет уже под пятьдесят. И на театральной сцене он совсем не новичок. Жаль, что ты не позвонил перед приездом, могли бы уже сегодня встретиться с ним.

– Все получилось как-то… спонтанно.

– Наверное, твоя Настя не хотела, чтобы ты ехал.

– Да, были кое-какие проблемы.

– Ну, ничего. Сегодня я попробую договориться о встрече.

– Может быть, мне нужно съездить с тобой?

– Я думаю, что тебе после дорога стоит отдохнуть. Серьезные разговоры лучше вести на свежую голову. Располагайся, будь как дома. Спать можно вдвоем на диване, он просторный. А мне еще нужно забежать на «Мосфильм». Кажется, светит одна приличная работа.

– Ладно, у тебя горячая вода есть?

– Конечно. Прими ванну, отдохни, разбери вещи. Сколько времени у тебя есть? Хотя бы неделю побудешь?

– Посмотрим, как пойдут дела.

– Не дрейфь, старик, все будет в полном порядке. Я сегодня буду поздно, так что ты меня не жди.

– Мне можно позвонить в Питер?

– Конечно. Но за свои разговоры будешь платить сам.

– Договорились.

– Если захочешь, можешь сходить погулять. Тут рядом Люблинский пруд, очень живописное место. Там на гвоздике в прихожей вторая пара ключей, я обычно закрываю на один нижний замок.

Когда Сергей ушел, Никита тут же снял телефонную трубку и стал звонить в Питер, но Насти дома не оказалось, что возбудило в его душе новые подозрения. Приняв ванну, Никита не придумал ничего лучшего, как лечь спать.

Таким был первый день его пребывания в Москве. Он не почувствовал распростертых объятий, с которыми столица должна принимать каждый талант из провинции. Впрочем, все еще было впереди.

На следующее утро Никита вместе с Сергеем отправились на встречу с Юрием Васильевым, режиссером театра на Юго-Востоке. Оказалось, что театр располагается совсем недалеко в небольшом вполне современном двухэтажном здании на окраине нового микрорайона.

– Раньше у них был маленький подвал, – рассказал Лисичкин, – а вся труппа состояла из нескольких человек. Они работали на чистом энтузиазме. Но после того, как несколько их постановок наделали много шума, театр заметили. Сразу нашлись солидные спонсоры.

– Банк какой-нибудь?

– Даже не банк, просто какая-то фирма, торгующая нефтью. У них денег – куры не клюют. Так что, если Васильев решил поставить твою пьесу, то можешь не волноваться – деньги на спектакль найдутся. Знаешь, откуда взялось это здание?

– Спонсоры подарили?

– Точно. И ремонт сделали. На первом этаже – сцена, гримерки, на втором – рабочие кабинеты директора, главного режиссера. Всеми делами здесь заправляет Васильев.

– А ты с ним хорошо знаком?

– Я бы не сказал, что мы друзья, но кое-что о нем я знаю. Васильев отнюдь не либерал. Иногда даже может показаться резковатым. Однако я уверен, что тебе нечего бояться. Если уж он обратил внимание на твою пьесу, то это хороший знак.

Васильев принял их в своем кабинете. Это был высокий импозантный мужчина с седеющей шевелюрой и проницательным взглядом темных глаз. Делал он все просто, без всякой вычурности, свойственной, например, Авениру Запольскому.

«Наверное, именно так и должен выглядеть режиссер старой школы, – подумал Шилов, впервые увидев Васильева. – Чем-то напоминает Олега Ефремова».

Лисичкин первым поздоровался с Васильевым и представил Никиту.

– Я давно обещал вас познакомить с Никитой Шиловым. Это он написал ту самую пьесу.

Васильев пожал Никите руку и с улыбкой сказал:

– Несуществующий автор существующей пьесы? Что ж, приятно познакомиться. Присаживайтесь.

Сергей и Никита расположились в удобных невысоких креслах напротив рабочего стола Васильева. Он, в свою очередь, стал расхаживать по комнате, сунув руки в карманы. У Никиты почему-то появилось неприятное предчувствие. Ему показалось, что оптимизм Лисичкина относительно постановки был несколько преувеличенным. Первые слова Васильева только укрепили его сомнения.

– Драматург – профессия неблагодарная, – сказал режиссер. – На своем веку я встречал, наверное, не меньше сотни людей, которые считали себя способными писать пьесы. Но на самом деле талант был только у двух-трех человек. И тем не менее, пьесы продолжают писать. Ко мне приходят чуть ли не каждый день с рукописями, просят почитать. За последний год мне не попалось ни одной работы, которую я мог бы прочесть дальше первой страницы. Обычно все сразу бросается в глаза. Плохой стиль, искусственность ситуаций, откровенные глупости. Твою пьесу, – он посмотрел на Никиту, – ты не возражаешь, если мы будем общаться без лишних церемоний? Так вот, твою пьесу я прочитал целиком.

Никита попытался что-то сказать, но Васильев властным движением руки остановил его.

– Погоди, я еще не закончил. Итак, я знаю очень многих молодых драматургов. Большая часть из них не имеет никаких шансов на то, чтобы дожить до постановки своих пьес.

Услышав такое, Никита помрачнел. Лисичкин, обративший внимание на состояние друга, ободряюще похлопал его по руке.

– Насколько я мог убедиться, они этого заслуживают. Литературный дар нельзя приобрести упорным трудом, это моя точка зрения. Если тебе от природы не дано таланта, то, увы, никакой работоспособностью и никаким упорством тебе не добиться успеха. Если ты, Никита, думаешь, что сможешь прожить только литературным трудом, то тебе еще многое неизвестно в этой жизни. Что ты думаешь по этому поводу?

– Наверное, вы правы, – осторожно сказал Шилов. – Но мне казалось…

– Об этом позже, – прервал его Васильев. – На вещи нужно смотреть трезво.

Монолог режиссера был прерван телефонным звонком. Пока он выяснял финансовые вопросы, Никита наклонился к Сергею.

– Что-то я не могу понять – ему нравится пьеса или нет?

– Мне он говорил, что нравится. Но…

– Сказал бы все сразу прямо, а не ходил вокруг да около. По-моему, он решил прочитать мне лекцию о современной драматургии.

– Скорее, современных драматургах. Ладно, успокойся, у него просто такой характер. Я-то знаю, что с твоей пьесой все нормально.

Васильев положил телефонную трубку, открыл ящик стола и достал оттуда папку с рукописью. Он держал ее двумя пальцами так, словно боялся испачкаться.

– Перейдем к делу. Вот это твоя пьеса, Никита. Если, конечно, она заслуживает права называться пьесой.

Шилов сдержанно кашлянул. Этот разговор вызывал у него все большее и большее раздражение. Васильев как будто задался целью разнести начинающего драматурга в пух и прах.

– Пьеса показалась мне рыхлой, излишне затянутой. Некоторые сцены вообще не имеют права на существование. Кое-что выглядит просто странно. Все в целом – не смешно.

Никита прикрыл глаза рукой в страхе услышать окончательный приговор. Но Васильев, к его изумлению, неожиданно сказал:

– Но мне нравится. Несмотря на все недостатки, мне твоя пьеса понравилась.

Никита криво усмехнулся.

– Большое спасибо, вы очень любезны.

Васильев помахал ему пальцем, как разбаловавшему шалунишке.

– А ты не умничай, парень, не умничай.

Режиссер положил папку с рукописью на стол и стал задумчиво перелистывать страницы.

– Я тебе скажу, почему она мне нравится. В этой пьесе есть то, что я люблю. Она правдива. Ты знаешь, это может показаться странным, но в последнее время мне не попадались работы, за которыми я видел бы настоящую жизнь, настоящие чувства. А вот в этой пьесе они есть.

Он встал из-за стола и отвернулся к окну. Пауза затягивалась.

Никита и Сергей переглянулись, пожали плечами.

– Юрий Петрович, вы меня, конечно, простите, – взял на себя инициативу Лисичкин, – но все-таки нам хотелось бы узнать – что вы решили насчет постановки?

– То есть?

– Помнится, вы говорили, что намерены сделать спектакль по этой пьесе. Надеюсь, это еще в силе?

Васильев посмотрел на него с таким неодобрением, что у Никиты все внутри похолодело. Может быть, Лисичкин поторопился?

– Я еще ничего не решил.

– Но ведь… – начал было Сергей, однако Шилов дернул его за рукав.

– Да, молодость всегда нетерпелива, – улыбнулся Васильев. – Я понимаю, вам все хочется знать наперед. Что ж… сформулируем вопрос так: Никита, ты смог бы на месяц запереться в четырех стенах и притвориться, что еще не все знаешь в этой жизни?

Никита повеселел. Значит, его пьеса все-таки будет принята к постановке. Необходимо лишь доработать ее.

– Конечно, – кивнул он.

– А это не будет мешать твоей личной жизни, каким-то другим планам?

– Нет, – уверенно ответил Шилов. – Во-первых, я приехал сюда затем, чтобы добиться постановки. Ради этого я готов сидеть взаперти даже целый год.

– Ну, год – это слишком много, я могу и не дожить, – улыбнулся Васильев. – А вот месяца будет вполне достаточно. Ты еще что-то хотел сказать?

– Да. Кроме всего прочего я надеюсь, что мне поможет Сергей.

– Это лишнее, – заявил режиссер. – Над этой пьесой будем работать только ты и я. Я возьмусь за постановку лишь тогда, когда мы сделаем из сырой рукописи настоящее произведение искусства.

Когда Сергей и Никита вышли на улицу, Шилов выглядел самым счастливым среди живущих на этой земле. В мечтах ему уже грезились премьера, шумный успех, рукоплескания публики, положительные заметки театральных критиков в газетах и журналах…

– Я уверен, что все будет отлично. Мне показалось, что Васильев думает точно так же, – сказал он.

Но Лисичкин был настроен менее оптимистично.

– Он, конечно, хороший режиссер, но мне показалось… – Сергей осекся.

– Что тебе показалось?

– По-моему, он не хочет давать мне главную роль.

– Нет, это невозможно. Я сам буду настаивать на том, чтобы именно ты играл роль моего отца. В конце концов, драматург я или нет? Я имею право выбирать актеров на роли в моей пьесе.