Текст книги "Прогулки с Библией"

Автор книги: Рафаил Нудельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Все эти детали побудили Гросса еще в 1973 году предположить, что автор «Дейтерономистской истории» жил и творил именно во времена Иосии и был страстно заинтересован в успехе его религиозной реформы, считая ее (в общем духе своего понимания законов еврейской истории) судьбоносной для еврейского народа. Однако другой американский исследователь, Эрнест Райт, подверг эту гипотезу резкой критике. Он указал на тот факт, что в «Дейтерономистской истории» изложение доведено до гибели Давидовой династии, а это не согласуется с проходящим сквозь все книги этого цикла утверждением, будто Господь обещал «дому Давида» вечное правление. Критика Райта побудила Гросса уточнить свою гипотезу. В последующих работах он предположил, что у «Дейтерономистской истории» было два автора. Первый действительно жил во времена Иосии, когда еще не были ясны ни судьба затеянной царем религиозной реформы, ни судьба самой Давидовой династии, второй же, по мнению Гросса, дописывал печальный конец этого цикла уже в вавилонском плену, не очень заботясь (в силу трагических обстоятельств) о том, чтобы согласовать и «причесать» весь текст под одну гребенку.

В такой видоизмененной форме гипотеза Гросса была принята большинством современных исследователей ТАНА-Ха, и сегодня мы можем говорить, что новейшая библеистика признает неведомого «первого Дейтерономиста» современником царя Иосии. Тем самым она принимает за данность, что Второзаконие и примыкающий к нему цикл исторических «хроник» были собраны, обработаны и частично заново написаны одним человеком, жившим в самом конце VII века до н. э., за каких-нибудь два десятилетия до разрушения первого Храма и гибели Давидовой династии. Быть может, он даже успел дожить до этих страшных событий, похоронивших все его мечты и надежды на религиозное обновление еврейского народа. А мечты и надежды эти были, бесспорно, пламенно-сильными – недаром же он сравнивал своего героя, царя Иосию, с величайшим еврейским религиозным реформатором всех времен – самим Моисеем. Эта пламенная религиозная пылкость сближает Дейтерономиста с самыми выдающимися еврейскими пророками. Не среди них следует ли его искать?

Прежде чем ответить на этот вопрос, обратимся к результатам другого исследователя «Дейтерономистского цикла» – уже упомянутого выше Баруха Гальперина. Эти результаты позволяют еще более сузить тот круг людей, из которого вышел «Первый Дейтерономист». Работа Гальперина была опубликована в 1974 году, когда этот молодой ученый только оканчивал Гарвардский университет. В своей работе, посвященной Второзаконию, Гальперин собрал ряд неоспоримых фактов, свидетельствующих о том, что главная, «законодательная» часть книги (главы 12-26-я) восходит к источникам, которые, по всей видимости, сложились намного раньше эпохи Иосии, возможно, даже за столетия до этой эпохи. Многие ее предписания отражают обычаи намного более древних времен, в некоторых случаях – даже более ранних, чем времена Объединенного царства. Например, перечисленные там законы призыва народа на войну соответствуют системе всеобщей мобилизации колен, характерной для Эпохи судей: с появлением у евреев царей ополчения отдельных колен были заменены профессиональной царской армией. Но с этими древними предписаниями соседствуют другие, явно выдающие свое более позднее происхождение, – например, настойчиво подчеркиваемый и страстный призыв к борьбе с местными культами (жертвенниками на «высотах»). Иными словами, Второзаконие имеет более сложный характер, чем полагали прежние исследователи: древний источник здесь включен в более позднюю общую рамку, созданную, судя по всему, уже во времена борьбы за централизацию культа Яхве. Анализируя эту рамку, Гальперин пришел к выводу, что книга в целом, судя по всему, была написана во времена Иосии, что подтверждает гипотезу Гросса.

Далее, однако, Гальперину удалось продвинуться намного ближе к загадке авторства Второзакония – а стало быть, если верить Ноту, и всего «Дейтерономистского цикла». Он обратил внимание на то, что более поздние предписания книги явно свидетельствуют о ее «пролевитской» направленности.

Эти предписания ограничивают право царей накапливать богатства и наложниц, что никак не соответствует царским интересам. Такие особенности трудно согласовать с предположением, что книга возникла при царском дворе. С другой стороны, она предписывает царям следовать советам левитов и пророков, а народу – обеспечивать служителей Яхве всем необходимым для жизни. По мнению Гальперина, эти особенности позволяют думать, что Второзаконие возникло в кругу левитов Иудеи – современников Иосии. С этим предположением согласуется и общая религиозная направленность книги и всего «Дейтерономистского цикла». Остается выяснить, интересы какой именно группы левитов этот цикл отражает.

То не могли быть, говорит Гальперин, первосвященник и другие законослужители иерусалимского Храма. При всем его упоре на необходимость централизации культа в «избранном Господом месте» «Дейтерономистский цикл» нигде не упоминает, что таким местом должен быть иерусалимский Храм. Создателем книги не мог быть и провинциальный, «деревенский» левит из числа тех, кто проводил богослужения «на высотах», – ведь предписания Второзакония направлены именно против них. Перебрав, таким образом, все возможности, Гальперин приходит к выводу, что религиозный кодекс Второзакония полнее всего совпадает с интересами и характером потомков давних левитов Силома, того первого религиозного центра древних евреев, откуда вышел и автор «элоистского» текста Торы. Действительно, эта группа имела все основания стремиться к централизации культа; будучи отлученной Иеровоамом от храмов, она издавна нуждалась в помощи народа; она принимала власть царя, но хотела ее ограничения; она была резкой противницей сползания монархии в идолопоклонство; наконец, она еще хранила память о домонархических порядках (частично сохранявшихся среди северных, израильских колен до самого падения Израиля).

Кто-то из этих левитов, продолжает Гальперин, мог еще во времена существования Израильского царства (то есть до 722 года до н. э.) записать древний устный закон и обработать его так, чтобы он соответствовал интересам данной жреческой группы; а после падения Израиля этот драгоценный свиток мог быть унесен (для его спасения) в Иудею. Разумеется, этот первый составитель «кодекса Второзакония» не был искомым нами Дейтерономистом – он жил на добрых сто, а то и больше лет раньше него. Этот предтеча Дейтерономиста попросту зафиксировал давнюю традицию. Дейтерономист же, уже во времена Иосии, воспользовался этим источником и положил его в основу своей грандиозной схемы еврейской истории. Он прибавил к «кодексу жрецов Силома» свое историческое вступление, в котором описал деяния Моисея, а также заключение, в котором рассказал, как умирающий Моисей записал «книгу Закона» (то есть Тору) на свитке и велел положить этот свиток в Ковчег Завета, где он и был «найден» во времена Иосии. Так возникла совершенно новая книга – та, которую мы ныне называем Второзаконием и которую Дейтерономист сделал началом и основой им же созданного исторического цикла, излагающего всю еврейскую историю как последовательное развитие нескольких центральных сюжетов – верности/неверности Яхве; завета Бога с Давидом и его династией; идеи централизации культа и борьбы с местными святилищами; Моисеева Закона. Благодаря такому построению все важнейшие события этой истории получили у Дейтерономиста единообразное причинное объяснение; вся она обретает глубокий религиозный смысл и целенаправленность. Ее конечной целью становится создание религиозной утопии, начатое царем Иосией, нашедшим спрятанную Моисеем Тору и решившим поступать в строгом соответствии с ней.

Но если все положения Закона, исполнение которых Дейтерономист считает обязательным для выживания еврейского народа, соответствуют принципам «кодекса жрецов Силома», то и сам этот автор, заключает Гальперин, скорее всего, тоже принадлежал к потомкам этих жрецов. В таком случае он, как и они, должен был вести свою родословную от Моисея (а не от Аарона, как левиты Иерусалима). Это предположение действительно подтверждается текстом цикла: в нем прославляется Моисей и всего лишь дважды упоминается Аарон – один раз, чтобы сообщить, что он умер раньше Моисея, второй – чтобы напомнить, что Господь готов был истребить его за создание золотого тельца. Подобно жрецам из Силома, Дейтерономист недоброжелательно относится к Иеровоаму и Соломону: его герои, религиозные реформаторы Езекия и особенно Иосия, уничтожают идолов Вефиля и Дана, созданных Иеровоамом, и медного змия, установленного Соломоном.

Итак, автора «Дейтерономистской истории» следует искать среди современников царя Иосии, симпатизировавших религиозной реформе царя (или даже инициировавших ее) и одновременно принадлежавших к числу потомков жрецов из Силома, бежавших в Иудею за столетие до того, после разрушения Израильского царства. В то же время чисто литературные особенности «Дейтерономистского цикла», как мы уже говорили выше, сближают этого автора с еврейскими пророками. Исходя из этих двух примет, Гальперин решил проверить, не было ли среди современников Иосии человека, удовлетворявшего обоим требованиям сразу. И он действительно нашел такого человека. По утверждению Гальперина, им был не кто иной, как великий пророк Иеремия (Йермиягу). Именно Иеремия, по мнению Гальперина, был создателем книги Второзакония и всего «Дейтерономистского цикла» в целом. По его гипотезе, он и есть искомый всеми гениальный Дейтерономист.

Эту дерзкую гипотезу, разумеется, трудно принять на веру. Но оказывается, у нее есть убедительные основания. Прежде всего, это особое место, отводимое в цикле царю Иосии. Из Книги пророка Иеремии известно, что он был пылким сторонником царя Иосии и его реформ, что его пророческая деятельность началась во времена этого царя и что именно он после гибели царя составил «Плач на смерть Иосии». Далее, для всего «Дейтерономистского цикла» характерна сквозная мысль о том, что зигзаги еврейской истории определяются прежде всего и более всего выполнением или невыполнением евреями заповедей Господних. Но в точности та же мысль является главной и для пророческой Книги Иеремии: в ней он предсказывает Иудее судьбу Израиля, поскольку она, как некогда Израиль, «отступила от Завета», и видит в вавилонянах орудие этой Божьей кары (кстати, именно поэтому он призвал евреев покорно подчиниться вавилонянам, сдав им Иерусалим, и даже, кажется, подобно Иосифу Флавию, пытался перейти на сторону врага).

У гипотезы Гальперина есть и более конкретные подтверждения. Оказывается, Иеремия был связан со всеми теми людьми, которые имели отношение к «находке» книги Второзакония в Храме. Например, письмо пророка к евреям, находившимся в вавилонском плену, было послано через Гемарию, сына первосвященника Хелкии, и Елиасу, сына писца Сафана (Шафана). Пророчества Иеремии, направленные против преемника погибшего Иосии, царя Иоакима (Иегоякима), были зачитаны при дворе другим сыном Сафана, тоже Гемарией. Тот же Гемария и его брат Ахикам спасли пророка от побиения камнями за эту книгу. А сын Ахикама (и внук Сафана) Гедалия, которого вавилоняне назначили наместником завоеванной ими Иудеи, взял пророка под свое покровительство. Когда Гедалия был убит восставшими иерусалимцами и на Иудею двинулись разгневанные этим вавилоняне, пророку пришлось бежать, вместе с остатками населения города, в Египет (где он и умер). Все эти факты свидетельствуют о том, что Иеремия имел прямое касательство к тому кругу, где появилась (была «найдена») книга Второзакония, так удачно обосновавшая реформы царя Иосии. И в этом кругу пророк был «своим». Судя по сказанному, то был круг главных инициаторов религиозных реформ, а затем – наиболее влиятельных сторонников провавилонской политики при дворе иудейских царей. В этом кругу Иеремия, несомненно, был человеком самого большого литературного дарования, как о том свидетельствует его собственная пророческая книга. Поэтому было бы только логично заключить, что, когда здесь возникла идея создать убедительное обоснование актуальности и важности религиозных реформ («восстановления Завета») в виде какой-нибудь книги или цикла книг, за реализацию этого замысла взялся именно Иеремия.

Тому есть и косвенное свидетельство: многие литературные особенности пророческой книги Иеремии дословно соответствуют особенностям стиля Второзакония и «Дейтерономистского цикла» в целом. Иеремия, например, пишет: «Обрежьте себя для Господа и снимите крайнюю плоть сердца своего…» – а во Второзаконии мы читаем: «Обрежьте крайнюю плоть сердца вашего…» У Иеремии: «…перед всем воинством небесным»; во Второзаконии: «…перед всем воинством небесным». У Иеремии: «…из земли Египетской, из железной печи»; во Второзаконии: «…из печи железной, из Египта». И так далее.

На основании всех этих многозначительных совпадений и фактов Гальперин и заключил, что религиозный закон, составляющий основу Второзакония, равно как и весь «Дейтерономистский цикл», содержащий книги ТАНАХа, а также Книга пророка Иеремии вышли из одного и того же круга людей, к которому принадлежал и сам пророк. В этом кругу Иеремия действительно кажется самым вероятным автором. И эта вероятность становится еще выше, если учесть одно дополнительное обстоятельство.

Гипотеза Гальперина была развита Ричардом Фридманом, который показал, что окончание «Дейтерономистского цикла», описывающее начальный период вавилонского плена (и созданное, следовательно, уже после взятия Иерусалима вавилонянами в 597 году до н. э.), было, скорее всего, дописано тем же Иеремией, но уже после его бегства в Египет. Мы не будем приводить здесь все аргументы и доводы Фридмана, отметим лишь, что в заключение своего анализа Фридман напоминает о любопытном подтверждении из самого неожиданного источника – Талмуда. Оказывается, та же талмудическая традиция, которая приписывает авторство Пятикнижия Моисею, а Книги Иисуса Навина – самому Иисусу Навину, утверждает, что автором двух последних Книг Царств был пророк Иеремия!

Отмечу одну любопытную деталь. В Книге пророка Иеремии часто упоминается писец «Варух, сын Нирии». О нем известно, что он переписывал для Иеремии ряд документов, был близким к нему человеком и отправился с ним в изгнание в Египет. И вот в 1980 году израильский археолог Нахман Авигад нашел оттиск печати, запечатленный на древнем (между VII и VI веком до н. э.) папирусе, где совершенно ясно и недвусмысленно читается: «Принадлежит Варуху, сыну Нирии, писцу»! Это был первый в истории предмет, лично связанный с человеком, имя которого упоминается в тексте ТАНАХа. И какого человека – писца пророка Иеремии!

Теперь, завершив затянувшийся рассказ о создании и авторстве Второзакония, мы должны сделать еще одно, последнее усилие и разобраться в том, что говорит библейская критика о двух оставшихся главных источниках (или, как их еще называют, «документах»), из которых состоит еврейская Библия, – текстах Жреца и Редактора. Кто их авторы, когда они были созданы, каковы их исторический контекст и значение?

Грубо говоря, текст Жреца, или Р, – это все то в Пятикнижии, что не есть Е, J или D. Вообще-то можно было бы ожидать, что этот «остаток» представляет собой беспорядочную смесь всевозможных вкраплений. Но поразительный факт (обнаруженный уже первыми исследователями Библии) состоит в том, что если вычленить из Торы такой остаток, то окажется, что на самом деле он представляет собой вполне связный текст, некое особое повествование, которое почти без пропусков излагает примерно то же, что и текст Е-J, – всю историю мира, от сотворения до праотцев, и всю историю евреев, от праотцев до египетского рабства, исхода и возвращения в Ханаан. К этой обширной исторической части автор Р добавляет еще более пространную обрядовокультовую часть, которой почти не было в Е и J. Из нее видно, что, в отличие от авторов текстов Е и J, автора Р вопросы культа и его исполнения интересуют едва ли не в первую очередь. Не случайно они занимают основную часть его текста – половину Книги Исхода, половину Книги Чисел и почти всю Книгу Левит. А в целом текст Р оказывается самым большим в Пятикнижии – его объем равен объему всех трех остальных источников, вместе взятых. И при этом весь он лингвистически и стилистически однороден и индивидуален, как может быть однороден лишь текст, принадлежащий перу одного автора.

Уже в 1833 году Э. Рейсс обратил внимание на тот странный факт, что в книгах пророков имеются отсылки лишь к тексту Е и J, но не упоминаются те пункты (заповеди) Закона, которые содержатся у Р. Из этого он сделал вывод, что текст Р был записан позже основных пророческих книг. Поскольку эти книги (Исаии, Иеремии и Иезекииля) были завершены уже после разрушения первого Храма, во времена вавилонского плена, следовало предположить, что в эпоху первого Храма текст Р еще не существовал. Поэтому Рейсс отнес его создание к более поздней эпохе, то есть ко временам второго Храма, то есть после возвращения из плена. Впоследствии ученик Рейсса, Граф, высказал предположение, что такая детальная разработанность указанных концепций, какая характерна для текста Р, может быть только результатом длительного религиозно-исторического развития. Упоминавшийся выше Вельхаузен, считая, что развитие еврейской религии шло от духовно-этического монотеизма к «бездуховной» жреческой теократии, а внешние формы религиозности развивались в сторону централизации культа, обратил внимание на то, что в тексте Р такая централизация упоминается как нечто само собой разумеющееся, то есть существующее и укоренившееся, а такое могло быть только на самом позднем этапе «жреческой теократии», установившейся в Иудее при Эзре (Ездре) и Нехемии (Неемии), после возвращения евреев из вавилонского плена.

Противники гипотезы Рейсса – Графа – Вельхаузена давно указывали на весьма важный сомнительный пункт в ней: если текст Р написан во времена Эзры, когда Храм играл центральную роль в религиозной жизни евреев, почему в самом тексте нет никаких упоминаний о Храме? Граф и Вельхаузен ответили на это утверждением, что такое упоминание есть, только «замаскированное»: повсюду, где в источнике Р идет речь о так называмой «Скинии Завета», «в действительности» подразумевается Храм. Действительно, размеры Скинии, указываемые в тексте Р, подозрительно точно соответствуют размерам Храма, названным в 6-й главе Первой книги Царств: если Храм имел 60 локтей в длину и 20 в ширину, то Скиния – 30 локтей в длину и 10 в ширину, то есть была ровно вдвое меньше. Исходя из этих соображений, Граф заключил, что никакой Скинии не было вообще (в самом деле – кто бы мог нести такое громоздкое сооружение по пустыне до самого Ханаана?!) и весь рассказ о ней придуман автором текста Р.

Но, как показали современные исследования, все эти хитроумные гипотезы были излишними. Гипотеза Графа – Вельхаузена о позднем происхождении текста Р оказалась ложной в своих основных посылках. Сначала в Книге Иеремии, а затем в Книге Иезекииля были обнаружены хоть и немногочисленные, но достаточно достоверные ссылки на источник Р. Их не могли найти раньше, потому что они были ссылками, так сказать, «от обратного»: Иеремия, например, цитировал Р, переворачивая – и тем самым отрицая – его текст. Там, где Р говорит: «В начале создал Яхве небо и землю, и земля была безвидна и пуста… и сказал Яхве: Да будет свет», Иеремия пишет: «Смотрю на землю, и вот, она безвидна и пуста, – на небеса, и нет на них света». Автор Р в Книге Левит говорит о «Торе (то есть о заповеди) всесожжении и жертв», а у Иеремии Господь провозглашает: «…отцам вашим Я не говорил и не давал им заповеди о всесожжении и жертве». И так далее, все в том же духе. Аналогичные скрытые переклички с Р имеются и у Иезекииля. Это означает, что пророкам данный источник был знаком и, стало быть, он существовал уже до разрушения первого Храма.

Что же касается «кратности» размеров Скинии и размеров Храма, то Ричард Фридман выдвинул предположение, принципиально противоположное гипотезе Графа-Вельхаузена: не Скиния была «придумана» автором Р по образцу существовавшего в его время Храма, а сам этот Храм (его Святая Святых) был задуман по образцу задолго до него существовавшей Скинии. Сама же она после постройки Храма была перенесена из Силома в Иерусалим и помещена во внутреннем храмовом помещении (то есть в Святая Святых). Иными словами, по Фридману, текст Р мог быть написан лишь в те времена, когда первый Храм еще существовал. По всей видимости, он был записан там же, где этот Храм находился, – то есть в Иудее, может быть – в самом Иерусалиме. Его автором был, скорее всего, храмовый священнослужитель (ибо весь текст, как мы уже отмечали, выражает интересы жреческой группы), а поскольку священнослужителями иерусалимского Храма были коэны-аарониды (прямые потомки Аарона), то и автор Р был, надо думать, одним из этих коэнов. Время создания текста можно еще более сузить. Как показал шведский ученый Мовинкель, автор Р целых 25 раз повторяет рассказы из объединенного текста Е-J (начиная с истории сотворения мира). А это значит, что он писал уже после создания этого единого текста, то есть, как мы говорили выше, после 722 года до н. э. С другой стороны, текст Р, как мы видели, был известен пророку Иеремии, предположительно – автору «Дейтерономистского цикла», начатого при царе Иосии (639–609 годы до н. э.); стало быть, текст Р был написан раньше этого царствования. В целом это дает следующие (разумеется, гипотетические) временные рамки для его написания: между 722 и 639 годом до н. э.

Текст Р не имеет тех литературных и прочих достоинств, которые отличают тексты Е и J, но и он по-своему замечателен. Прежде всего, замечательны его повторы, или «дублеты». Сравнение рассказов Р и Е-J сразу обнаруживает, что автор Р был решительно недоволен тем образом Бога, который возникал из книги его предшественника, и пытался последовательно провести свое, иное представление о Нем. Так, уже в первом дублете (рассказ о сотворении мира) у Е-J сказано (Бытие 2:4): «Элоим создал землю и небо», а у Р (Бытие 1:1): «В начале сотворил Яхве небо и землю». Эта, казалось бы, простая перестановка слов – «небо и земля» вместо «земля и небо» – на самом деле скрывает за собой стремление придать Богу более «небесные», более трансцендентные черты. Автор Р решительно борется с той антропоморфизацией Бога, которая присуща Е и J. Бог Элоиста и Яхвиста ходит по райскому саду, разговаривает с первыми людьми, закрывает за Ноем и его семейством двери ковчега и с удовольствием обоняет запах жертвы (одного из семи «чистых» животных), принесенной Ноем по случаю завершения потопа. У Р этого Ноева жертвоприношения нет, ибо Ною велено взять с собой лишь одну (а не семь) пару от каждого вида «чистых» тварей, и он не может убить ни одну из этих тварей, ибо тогда не останется пары для размножения данного вида. Соответственно Р получает возможность изгнать из рассказа режущее его слух слово «обонять» применительно к Господу.

Господь у Р не обоняет, не ходит, не разговаривает, не творит людей «по Своему образу и подобию», ибо у Него нет «образа» – Он бестелесен и безлик. Он пребывает на небесах. Он – творец того грандиозного космического порядка, что запечатлен в Торе и является основой также и порядка земного, подчиняющего себе всю жизнь еврейского народа: Храм, коэны, жертвы, праздники, строжайшее соблюдение заповедей и ритуала. Нарушителей этого порядка ждет суровое наказание, ибо если у Е-J Бог прежде всего «милосерд», «человеколюбив» и тому подобное (вспомним, как Он пощадил Исаака, как уступал Аврааму в торге за Содом и множество других аналогичных случаев), то Р рисует Его прежде всего суровым и беспощадным (хотя и справедливым) судьей. Судьба бунтаря Корея (Кораха) и его сторонников, описанная в 16-й главе Книги Чисел, – яркая тому иллюстрация.

Все сказанное выше об особенностях текста Р поддается обобщению: его автор как бы сознательно, шаг за шагом, противопоставляет Торе Е-J «свою» версию Торы, последовательно проводящую идею трансцендентного Божества вместо антропоморфного Бога и идеал еврейской теократии, возглавляемой жрецами-коэнами, вместо племенной демократии и светской монархии. Текст Р написан в идеологической полемике с текстом Е-J; но если припомнить сказанное чуть выше о скрытой полемике Дейтерономиста с автором текста Р, то мы увидим любопытную закономерность: все главные источники («документы») Торы написаны как идеологическое отрицание друг друга и каждый из ее авторов проводит свои религиозные идеи, воплощая их в своих рассказах и в их композиции.

Поэтому одна из самых поразительных особенностей Пятикнижия в целом состоит, пожалуй, в том, что какой-то безвестный (и, несомненно, гениальный) Редактор ухитрился так продуманно и искусно соединить все эти четыре разных и внутренне полемичных документа, что они образовали единое целое, и притом – не просто целое, а такое целое, которое превышает сумму своих частей. Дублированные рассказы стали оттенять и углублять друг друга в литературном, психологическом и смысловом плане (что, конечно, никак не могло быть задумано ни одним из авторов, который и предполагать не мог, что его текст будет соединен с текстами его антагонистов); а сама концепция Бога (то есть еврейского монотеизма) обрела глубочайшие взаимодополняющие измерения – отвлеченной трансцендентности и антропоморфного человеколюбия, гневной справедливости и любовного милосердия, качественной непостижимости и диалогической близости.

Такая редактура была, несомненно, творческим актом, который поставил Редактора вровень с титанами, составившими окончательный свод основных «источников» Торы. Кто мог быть этим Редактором? Многие исследователи полагают, что составление канонического текста Пятикнижия происходило не в один прием, а через множество этапов, возможно – в разные времена, и поэтому редакторов тоже было несколько. Мне более симпатична другая гипотеза, которая приписывает редактуру одному человеку – Ездре ( ивр. Эзра), священнослужителю и «книжнику, сведущему в Законе Моисеевом», второму (после Моисея) «законоучителю» еврейского народа, который в 458 году до н. э. вернулся в Иудею с предписанием персидского царя Артаксеркса учить народ «закону Бога твоего, находящемуся в руке твоей».

«Закон, находящийся в руке…» – это наверняка свиток Торы, и мы действительно знаем, что главным деянием Ездры было перезаключение Завета евреев с Господом (Ездра 10:3).

Впрочем, может быть, это был вовсе не Ездра, а какой-нибудь иной, неведомый книжник тех же времен; а может быть, редакторов и в самом деле было несколько. Послепленные времена темны и загадочны: не известно, что происходило с евреями в вавилонском плену и египетском галуте; не известно, куда исчезли (именно в это время) Ковчег Завета и Скиния; не известно, куда девались потомки дома Давидова Шешбацар и Зоровавель, приведшие назад в Иудею первую группу отпущенных из плена евреев в 537 году до н. э. (они исчезают бесследно, так и не восстановив почему-то Давидову династию), и так далее. От всего почти 150-летнего периода, начиная с разрушения первого Храма (587 год до н. э.) и до составления Книги Ездры (после 458 года до н. э.), сохранилось лишь несколько имен, названных Ездрой в его книге, упоминание о постройке Шешбацаром и Зоровавелем неказистого второго Храма да рассказ об одном-единственном событии, которому, собственно, и посвящена Книга Ездры, – о расторжении им еврейских браков с нееврейками. Понятно, что в отсутствие других сведений исследователи невольно хватаются за тот скудный набор фактов, который сообщает Ездра, и за него самого. Но все это не принципиально.

Принципиальным является вывод, который мы можем теперь сделать на основании всего сказанного. Этот вывод, подкрепленный всей совокупностью собранных за прошедшие два столетия культурно-исторических, лингво-текстологических и других фактов и их научного анализа, состоит в том, что ТАНАХ (во всяком случае, Пятикнижие, ибо мы говорили здесь преимущественно о нем) писался (записывался) на протяжении многих сотен лет разными людьми в разные исторические эпохи с разными целями. Таков в самом кратком виде суммарный итог всех библейских исследований. Подчеркнем, однако, снова: речь идет о составлении (порой на основе более древних источников) окончательных текстов. Это, несомненно, сделали люди. Но это не отвечает на вопрос: кто или что вдохновляло этих людей? Писали Е, J, PhD«пооткровению Божьему» или по собственному, чисто человеческому вдохновению – это было и остается вопросом веры. Напомним в этой связи, что когда-то, еще в XIV веке, Йосеф Бонфильс, первый еврейский ученый, провозгласивший по поводу одного из стихов Торы, что «Моисей этого не писал», многозначительно добавил: «Впрочем, что мне до того, писал это Моисей или другой пророк, коль скоро слова всех этих людей суть истина, явленная в пророчестве».