Текст книги "Маркиз де Карабас"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Если мы все еще говорим о справедливости, я выражусь другими словами, – сказал Пюизе. – Этот доблестный предводитель, этот близкий друг получил по заслугам. На сем и кончим, если не возражаете.

Однако конец пришел и терпению Буарди.

– Грожан, уведите этого человека и сделайте то, что я вам приказал, – распорядился он.

– Грожан!

Твердый голос и суровый вид Пюизе пригвоздил шуана к месту. Затем граф схватил Буарди за плечи и развернул его так, что они вновь оказались лицом к лицу.

– Послушайте, безумец. Я уничтожил бы вас, не будь я вашим другом. Если вы рассчитываете добиться своего только потому, что имеете под рукой своих людей, то оставьте эту мысль. Я не один. Для дела, ради которого я оказался здесь, со мной прибыла тысяча человек. Это в пять раз больше, чем ваш отряд. Так что позвольте мне посоветовать вам склониться перед силой, коль скоро вы отказываетесь склониться перед доводами рассудка.

Вдруг Пюизе резко изменил тон, рассмеялся и протянул Буарди руку.

– Послушайте, друг мой. Покончим миром. Впереди у нас общее дело. Нам не пристало ссориться.

Буарди не принял протянутой ему руки.

– Ссору затеял не я, – тяжело дыша, ответил он. – Вы угрожаете мне ради спасения человека, который, в сущности, вам безразличен.

– Он мне вовсе не безразличен. И честь мне далеко не безразлична. Как ваша, так и моя. Завтра вы поблагодарите меня за вмешательство.

И граф снова протянул руку.

По-прежнему не приняв ее, Буарди отошел от Пюизе и остановился по другую сторону стола.

– Говорить больше не о чем, – сказал он с горечью.

– Я надеялся, что есть, – возразил Пюизе. – Но я не буду настаивать. Сожалею, но вы произвели на меня отнюдь не благоприятное впечатление, господин Буарди.

– Я в отчаянии, – последовал дерзкий ответ. – Должны ли мы продолжать нашу беседу?

– Только не по личным вопросам. Есть кое-что еще, о чем вы можете догадаться хотя бы по тому, что я прибыл не один, а с вооруженным отрядом. Мне известно, что завтра утром невдалеке отсюда по пути в Ренн проследует конвой с оружием, боеприпасами и обмундированием для армии Шербура. Он движется под охраной целого полка «синих», который также пополнит шербурскую армию. Таким образом, потребуются значительные силы, чтобы справиться с ними. Мне нужна ваша поддержка, и я должен просить вас распорядиться, чтобы к рассвету ваши люди были под ружьем, готовые выступить к пункту, который я вам укажу.

Он говорил твердым, властным тоном, чтобы отмести малейшие возражения, каковые могли бы прийти на ум строптивому и склонному к противоречию Буарди. Поскольку Буарди молчал, а его красивое лицо было по-прежнему темным от гнева, Пюизе добавил после небольшой паузы:

– Вы слышали меня, господин де Буарди?

– Слышал, – наклонил голову, холодно ответил Буарди.

– В таком случае, будьте любезны отрапортовать мне на рассвете.

И, не дожидаясь ответа, граф повернулся к Кантэну:

– Вы пойдете со мной, господин де Шавере, и вы тоже, барон.

Пюизе вышел. На сей раз никто не осмелился задержать Кантэна, когда след за величественной фигурой графа он покинул хижину, где еще несколько минут назад смотрел в страшное лицо смерти.

Глава XV
ШУАНЫ

За непродолжительное время, что Пюизе провел у Буарди, на краю прогалины, словно по волшебству, выросла трехстенная бревенчатая хижина площадью примерно в двенадцать квадратных футов. С энергией муравьев ее построили двадцать человек из числа сторонников графа, которые теперь при свете факелов заканчивали настилать кровлю из веток.

Войдя внутрь, Пюизе, Кантэн и барон увидели наскоро сколоченный стол и несколько табуретов. Охапки листьев и папоротника заменяли постели. Хижину довольно хорошо освещали два факела, вставленные в крепления на стенах.

Шуаны были мастерами таких построек, равно как и траншей для укрытия воинских отрядов в своих лесных цитаделях. Эти траншеи, вырытые на большую глубину и замаскированные ветками, дерном и листьями, почти никогда не удавалось обнаружить отрядам «синих», осмелившимся проникнуть в лес. Они помогают объяснить тайну шуанов, методы ведения ими партизанской войны: их внезапные появления в самых неожиданных местах и столь же внезапные исчезновения. Донесения о том, что они будто проваливались сквозь землю, были гораздо ближе к истине, нежели подозревали те, кто посылал подобные донесения.

Молодой человек в одежде шуана, чуть выше среднего роста, но плотный и широкоплечий, что говорило о его недюжинной силе, улыбаясь, встал навстречу вошедшим. Это был Жорж Кадудаль [Кадудаль, Жорж (1771-1804) – один из вандейских конспираторов. Он был одним из организаторов, вместе с Пишегрю и Моро, так называемого заговора «адской машины» против Первого Консула (Наполеона)], предводитель шуанов из Морбиана; славе, которой он уже пользовался среди сподвижников, в самом недалеком будущем суждено было возрасти еще больше.

– Взгляните на свою квартиру, мой генерал. Взмах моей волшебной палочки – и она выросла из земли. Еще взмах – и прибудет ужин, хотя я сомневаюсь, что он удовлетворит ваши аппетиты, – светлые глаза навыкате остановились на Кантэне. – Новичок?

Пюизе познакомил их, представив Кантэна как своего друга маркиза де Шавере. Это удержало Кадудаля от дальнейших вопросов, и он вышел поторопить лентяев, занимающихся ужином.

Наконец Кантэн смог выразить графу свою благодарность:

– Я обязан вам жизнью, господин граф.

– Откровенно говоря, истину такого рода слышишь не каждый день, – тон Пюизе, окрашенный мрачноватым юмором, несколько удивил Кантэна. – Нам обоим повезло, что я вовремя прибыл сюда. Я начинаю верить, что наделен даром все делать одновременно.

– Я нахожу в этом столь же малую удачу для вас, сударь, сколь великую для себя. Мое положение было ужасно.

– И выпутаться из него вам стоило бы куда большего труда, чем из сетей Буажелена.

Граф фамильярно положил руку на плечо Кантэна, посмотрел ему в лицо и грустно улыбнулся. Вспомнив об их расставании в Лондоне, молодой человек залился краской стыда тем более жгучего, что Пюизе, казалось, забыл об этом.

– Я восхищен вашей сообразительностью, – продолжал граф. – И клянусь душой, вы вели себя более достойно, чем вам кажется. Готов держать пари, что Буажелен – мерзавец, получивший по заслугам, – знал, что, устраняя вас, служит интересам своих любезных кузенов. Вскоре вы поймете, что вам придется немало побороться за наследство.

– Будь что будет, но все, вами сказанное, не объясняет, почему вы почитаете удачей свое прибытие сюда именно сегодня.

Вместо Пюизе на вопрос Кантэна неожиданно ответил Корматен:

– Своевременное прибытие позволило генералу составить правильное мнение о человеке, которого он намеревался сделать своим заместителем, пока сам он будет отсутствовать.

– Это не более чем ваше предположение, барон. Я давно раздумал вручать верховное командование на время моих отлучек одному из этих признанных вожаков. Ядовитая зависть друг к другу делает их недостойными доверия. Назначить одного – значит провоцировать гнев и дезертирство других. Это слишком рискованно. Именно так мы потеряли Вандею. Только слившись воедино, наши армии могут одержать верх над «синими» и положить конец Республике. Но поскольку Лекор не подчинился Шаретту, а Стоффле отказался выполнять приказы как того, так и другого, «синие» безо всякого труда разгромили их поодиночке. Такое не должно повториться, и если не допустить этого в моей власти, – а я надеюсь, так оно и есть, – то и не повторится. Но вот и Жорж с ужином.

Вновь появился Кадудаль, энергично толкая перед собой двоих крестьян; один из них нес деревянное блюдо с зажаренным на костре гусем, второй – две корзины: одну с несколькими ржаными хлебами, другую – с полудюжиной бутылок вина.

– Гусь тяжел, как лебедь, и сочен, как грудной младенец, а анжуйского столько, что он может поплавать в нем, – объявил Кадудаль зычным голосом. – Ужин подан, мой генерал. К столу, господа.

Табуреты поставили вокруг стола, и Кадудаль сел вместе с остальными. Он послал Буарди приглашение присоединиться к ним, но посланец вернулся и сказал, что господин де Буарди просит извинить его.

– Ну и пускай этот глупец дуется в своей палатке, если ему так нравится, – пожал плечами Пюизе.

– Аромат этого гуся способен поднять настроение и у обладателя более тонкого желудка, – поклялся Кадудаль. – Но его потеря – наша находка. В конце концов, что такое один гусь на пятерых?

Хороший едок, Кадудаль подстегнул аппетит всей компании. Когда от гуся остались одни косточки, в хлебной корзине обнаружили козий сыр и инжир, после чего, вынув каждому по второй бутылке вина, Кадудаль и Корматен набили трубки.

Через открытую часть строения они могли видеть догорающие бивуачные костры и тени людей вокруг них.

Разговор шел в основном о политике. Корматен состоял в переписке с тайной роялистской организацией в Париже, которой Пюизе не доверял, считая ее сборищем самодовольных интриганов. Через нее барон получил сведения о положении дел в столице, о том, что новое правительство совершенно не владеет политической информацией и что ходят упорные слухи, будто многие из тех, кто находится у власти, в том числе Баррас, благосклонно относятся к реставрации монархии. Поговаривали, что сам генерал Гош после тюремного заключения по приговору Конвента разделяет монархические взгляды, и его миссия на Западе будет, скорее, миротворческой, чем карательной.

Пюизе не скрывал своего презрения ко всему, о чем говорил барон.

– Как все это похоже на аббата Броттье, пустозвона, вообразившего себя осью, на которой теперь вращается монархизм! Пусть себе выговорится вволю и посылает пустые донесения принцам. Наше дело – работа, и Запад умиротворится лишь тогда, когда мы выполним свою задачу и король вернется в Тюильри.

– Аминь еще раз аминь, – сказал Кадудаль. – Приведите нам подкрепление из Англии, и наши парни сметут вонючие остатки этой Республики ко всем чертям.

Из дальнейшего Кантэн узнал, что миссия Пюизе в Бретани завершена, и, уверенный в том, что его трехсоттысячная армия поднимется по первому слову, он возвращается в Англию сообщить об этом Питту и потребовать у него обещанную помощь. Он рассчитывал, что через три месяца все будет готово для нанесения удара. Его королевское высочество граф Д’Артуа, наместник королевства, принял на себя верховное главнокомандование; таким образом, имея главнокомандующим одного из принцев, соперничающие отряды роялистов забудут о разногласиях и объединятся в единую мощную армию.

Затем Пюизе заговорил о делах, имеющих непосредственное отношение к Кантэну, и получил от него подробный отчет обо всем, что с ним случилось по Франции.

– Итак, – закончил свой рассказ Кантэн, – поскольку я лишен возможности удовлетворить республиканские аппетиты господина Бене, мой маркизат переходит в национальную собственность; я же остаюсь маркизом понарошку, или, – по выражению Констана де Шеньера, между прочим, повторенному господином де Буажеленом, – маркизом де Карабасом.

– Шляпу долой! – смеясь, воскликнул Корматен, чем заслужил язвительный упрек Пюизе:

– Вы слишком толсты для Кота в Сапогах, барон.

– Хотел бы я знать, где его найти, – сказал Кантэн. – По-моему, сейчас мне именно его и не хватает.

– Можете не сомневаться, мы его вам найдем, – уверил молодого человека Пюизе. – Единственное, что вам необходимо, это терпение. Ну а пока вы сыты Францией по горло. Еще немного – и ваши кости останутся здесь навечно. Вы навлекаете на себя опасность с обеих сторон.

– Но отступить, признав свое поражение! – вздохнул Кантэн.

– Стратегическое отступление не есть поражение, дитя мое. Вы отступаете, чтобы сделать более уверенный бросок. Завтра вечером я отправляюсь на побережье. И посоветовал бы вам вернуться вместе со мной в Англию.

И опять Кантэн испытал чувство стыда при новом проявлении сердечного участия со стороны человека, от которого он был вправе ожидать совершенно обратного. Пюизе убедил молодого человека отбросить все сомнения, и прежде чем лечь спать, Кантэн написал Ледигьеру письмо, в котором сообщал, что неудача в Кэтлегоне не оставляет ему иного выбора, нежели возвратиться туда, откуда он прибыл, и ждать дальнейшего развития событий.

Пока Кантэн писал письмо, Пюизе отдал собеседникам последнее распоряжение перед отъездом относительно своего представителя на Западе на время его отсутствия. Он окончательно утвердился в намерении не назначать ни одного из дворян, возглавлявших отряды, набранные в их собственных землях.

– С моей стороны это было бы непростительной глупостью. Я понимаю это так же хорошо, как и то, что будь я бретонцем и имей на своей стороне большой отряд собственных крестьян, – даже звание верховного главнокомандующего, врученное мне принцами, не заставило бы этих господ подчиняться моим приказам.

– Эти бретонцы завистливы, как испанцы, – согласился Корматен.

– О, что касается зависти, барон, не думайте, будто во Франции этой болезнью заражены одни лишь бретонцы.

Он с горечью рассказал о препятствиях, которые чинят ему в Англии завистники, с безрассудной злобой стремящиеся лишить его доверия британского правительства, без которого их дело заведомо обречено на неудачу.

– Для такой роли здесь подходит только один человек, – продолжал Пюизе, – чье влияние, доблесть и репутация вызывают у республиканцев почти суеверный ужас. Я говорю о Буарди.

– Ошибаетесь, господин граф, – возразил Кадудаль. – Я знаю, чего он стоит, и со своими людьми готов служить под его началом. Но остальные... Черт возьми, ни один из них не признает превосходство господина де Буарди.

– Поэтому я и привез господина де Корматена.

Барон посмотрел на Пюизе, и его выпученные глаза еще более округлились.

– Но вы не намерены...

– Намерен. Надо все решить сегодня. Эти бретонцы не станут подчиняться бретонцу, поэтому нам остается только одно: пригласить человека со стороны. Они признали мое назначение принцами, поскольку я не бретонец. Признают и ваше назначение моим генерал-майором, принимая во внимание только ваши заслуги профессионального военного, которые я не премину особо подчеркнуть в своем воззвании к ним. Смейтесь, смейтесь, черт возьми. Здесь есть над чем посмеяться.

Корматен, явно желал увильнуть от ответственности, но Пюизе умело отвел их.

– Люди куда более склонны уважать неизвестное, чем знакомое, – таков был его последний, не лишенный сарказма аргумент. – Что вы на это скажете, Жорж?

– Это выход, – ответил Кадудаль.

– Вы слышали, барон? Таков глас рядового той армии, которой вы будете командовать.

– Но мои обязанности? Мне ничего о них не известно.

– Их недолго перечислить: поддерживать единство огромной тайной армии, ожидающей сигнала к выступлению; избегать распыления ее сил в мелких стычках и безрезультатных схватках; укреплять монархический дух и готовность, когда придет время сражаться за трон и алтарь. Таковы ваши обязанности. Они несложны и в их исполнении вам помогут командиры, с которым вы будете консультироваться.

– Господин барон может положиться на меня. Я пользуюсь здесь определенным влиянием, – сказал Кадудаль.

– Как среди рядовых, так и среди командиров, – добавил Пюизе. – Имея рядом с собой Жоржа, вы можете ни о чем не беспокоиться. Итак, прежде чем лечь спать, я напишу свое воззвание.

Барон, подвергшийся двойному воздействию – силы убеждения и силы власти, отбросил остатки сомнений и расположился на одной из грубых постелей, предоставленных ему лесом.

С первыми лучами дня они уже были на ногах и, запив корку хлеба глотком вина, выехали следом за армией, которая с легким шорохом, почти неприметно для глаз, двигалась через предрассветный лес. В засаду отправилась тысяча человек, у каждого была белая кокарда на шляпе, эмблема Святого Сердца на груди и ружье, свисающее с плеча. Буарди не было видно, хотя он шел во главе своего отряда, и когда началась атака, то именно он первым повел своих людей в наступление.

Атака последовала за убийственным шквалом огня, грянувшим с опушки леса, мимо которого ничего не подозревающий конвой двигался по дороге в Ренн.

«Синих» насчитывалось четыреста человек, разделенных на два отряда: один впереди, второй позади длинной вереницы фургонов. Атаке подверглись одновременно голова и хвост колонны. Когда после нескольких залпов полегло около четверти солдат в обоих отрядах, шуаны хлынули из своего укрытия, разделившись на две группы, одну из которых вел Буарди, другую – Кадудаль, и напали на оставшихся в живых солдат, прежде чем те успели оправиться от смятения, вызванного внезапным нападением.

Тщетно пытались уцелевшие офицеры собрать их в боевой порядок. Тщетно майор, отчаянно ругаясь, приказывал им дать отпор противнику. Большинство из них были молодые новобранцы, еще не прошедшие крещения огнем и насмерть испуганные зверским видом напавших на них шуанов. Восстановить рассыпавшийся боевой строй было не в их силах, и как только майор упал на землю с убитого под ним коня, юноши побросали мушкеты и бросились бежать с поля боя: кто по реннской дороге, кто в лес, раскинувшийся напротив того, откуда появились шуаны.

Все произошло так быстро, что уже через полчаса от сражения не осталось никаких следов, кроме стоящих на дороге фургонов. Мертвых и раненых унесли в лес, и орда шуанов, нанесших удар, бесследно исчезла. Сохранился лишь рассказ, принесенный бежавшими с места стычки в реннский гарнизон, командование которого, сознающему свою неспособность разыскать неуловимого противника, оставалось только проклинать его и, к безмерному гневу Конвента, направить в Париж рапорт о богатых трофеях оружия, амуниции, обмундирования и фуража, которыми шуаны пополнили свои запасы для дальнейшего продолжения бандитских вылазок.

КНИГА ВТОРАЯ

Глава I
ЖЕРМЕНА

Холодным, но солнечным октябрьским днем Кантэн де Морле, который только что прибыл в Лондон, шел по Брутон-стрит по направлению к академии, носящей его имя.

Его возвращение в Англию в обществе Пюизе обошлось без приключений благодаря отлично налаженной системе секретной связи, которой пользовались роялисты. Она охватывала всю территорию Бретани, и у восхищенного Кантэна пробудилось глубокое уважение и доверие к человеку, чьими трудами она создавалась и поддерживалась.

Они путешествовали днем, спали ночью и сделали первую остановку немного севернее Ламбаля в тайном убежище на чердаке дома некоей госпожи де Керверсо, вторую – в Вилгурьо, где их радушно приняли в одном крестьянском доме; третью – в Нантуа, откуда агенту Пюизе в Сен-Брие было передано распоряжение к следующей ночи держать наготове рыбачью лодку. Этот агент встретил их в окрестностях Сен-Брие и незаметно провел через кордон береговой охраны и акцизных чиновников, блокировавших проход к берегу. Взятки, как объяснил Пюизе, также сыграли определенную роль в усыплении бдительности стражей берегов Франции.

На маленькой лодчонке они доплыли до одномачтового рыболовного судна, стоявшего в двух милях от берега; на нем добрались до Джерси, а оттуда – на рейсовом пакетботе в Дувр [Дувр – портовый город в Англии, графство Кент, в 28 км от французского порта Кале]. Даже в мирное время их путешествие едва ли могло пройти более спокойно.

И вот, снова войдя в свой дом, Кантэн поднялся по лестнице и как ни в чем не бывало появился в фехтовальном зале.

При виде его седой Рамель, который в это время занимался с учеником, издал восклицание, чем привлек внимание О’Келли, отдыхавшего в амбразуре окна.

– Силы небесные! Это вы, Кантэн, или только ваш призрак?

Прежде чем Кантэн успел ответить, О’Келли уже подскочил к нему и, громко смеясь, тряс его руку; Рамель, бесцеремонно бросив своего ученика, крутился вокруг, а старик Барлоу, вошедший в зал, стоял в нескольких шагах от них, дрожа от волнения.

– А мы, было, думали, что уже никогда не увидим вас по сю сторону ада! – воскликнул О’Келли, положив руку на плечо Кантэна. Глаза его сияли от радости.

– Причина тому – недостаток веры.

– Вовсе нет. Причиной тому ложь, которой мы поверили. Разве мадемуазель де Шеньер не приходила сюда с месяц назад сказать нам, что вас убили?

– По ее словам, вы были убиты шуанами где-то в Бретани, – объяснил Рамель.

– Так сказала вам мадемуазель де Шеньер?

– Да, именно она. И в ее прекрасных глазах стояли слезы. Хотел бы я заслужить их своей смертью. Она сказала, что им сообщил об этом... Как его имя, Рамель?

– Дворецкий Шавере, сказала она. Не припомню его имени. Господин Сен-Жиль получил от него письмо.

– Ясно, – сказал Кантэн и на его губах мелькнула горькая улыбка. – Это многое объясняет. Негодяй слишком поспешил.

Затем вспомнив о слезах, упомянутых О’Келли, Кантэн забыл обо всем остальном. Ему очень хотелось подробнее узнать об этих слезах. Но он не осмелился расспросить о них, решив получить исчерпывающую информацию от особы, которая, как утверждали, их пролила.

– Эту ошибку надо немедленно исправить. Я сейчас же нанесу визит на Карлайл-стрит.

– Вы не сделаете ничего подобного, разумеется, если цель вашего визита – встреча с мадемуазель де Шеньер. Они переехали на Перси-стрит, недалеко от Тоттенхэм-Корт-роуд. Я записал адрес. Думаю, их обстоятельства несколько изменились.

После такого заявления Кантэн не стал медлить. Получив от О’Келли адрес перчаточника на Перси-стрит, он отправился разыскивать его дом. Перчаточник направил его на третий этаж, и, поднявшись по скрипучей, мрачной и узкой лестнице убогого дома, молодой человек постучал в дверь, ведшую в задние комнаты.

К немалому удивлению Кантэна, дверь открыла сама мадемуазель де Шеньер в модном сером платье и с изысканной прической. Ее облик явно не соответствовал жалкой обстановке комнаты.

Она стояла перед ним с широко раскрытыми глазами, и краска медленно сходила с ее лица. Затем она вскрикнула и наконец, справившись с волнением, спросила:

– Это действительно вы, господин де Морле? Вопрос был задан почти шепотом.

– Я напугал вас? Простите меня. Если бы я мог предположить, что вы сами выйдете на мой стук...

– О, нет-нет, – перебила она. – Мы думали, что вы мертвы, кузен Кантэн, и... и...

– Я знаю. О’Келли мне говорил. Вы получили письмо от Лафона.

– Лафон написал, что ему сообщил об этом общественный обвинитель Анжера и что Шавере теперь конфисковано.

– Понятно, – Кантэн с извиняющимся видом улыбнулся. – Могу я войти?

Вопрос Кантэна встревожил мадемуазель де Шеньер.

– Ах, нет. Нет. Я... я бы предпочла, чтобы вы этого не делали. Я здесь не одна. Тетушки и Констана нет дома. И это очень хорошо. Пожалуй, им лучше не знать о вашем возвращении. Не знаю. Мне нужно время, чтобы подумать.

– Я ни в коем случае не хочу причинять вам беспокойство.

– Тогда, пожалуйста, уйдите. Сейчас же. Я бы не хотела, чтобы Констан вас здесь встретил. Мне становится страшно при одной мысли о том, что может случиться. Констан никогда не простит вас, пока жив.

– Значит, он должен простить меня? За что?

– За убийство нашего кузена Буажелена. Видите ли, нам все известно.

– Так! Эта история уже обросла слухами! – Кантэн презрительно рассмеялся. – Он погиб от моей руки. Но я не назвал бы это убийством. Единственным убийцей в этом деле был сам Буажелен.

Ее грустный вопрошающий взгляд застыл на его лице, но шум внизу вновь пробудил ее тревогу.

– Ах, Боже мой! Если это они? Уходите, сударь, уходите, прошу вас.

– Мне надо так много сказать вам, – вздохнул Кантэн. Он думал о слезах, про которые говорил О’Келли.

– У вас будет такая возможность. Я сама приду к вам, а теперь уходите.

Она с трудом выговорила эти слова, и Кантэн понял, что ее обещание объясняется желанием поскорее отделаться от него.

– Когда вы придете?

– Когда хотите. Сегодня. Вечером. О, пожалуйста, уходите!

– Я буду иметь честь ждать вас.

– Ждите. Да, да.

Кантэн еще не успел откланяться, как дверь закрылась, и он удалился, размышляя над тем, сдержит ли она данное ею слово.

Кантэн возвратился домой и стал ждать. В шесть часов вечера Барлоу ввел закутанную в плащ мадемуазель де Шеньер в ту самую обитую панелями комнату наверху, куда она уже приходила перед отъездом Кантэна три месяца назад.

Когда она позволила ему снять с себя плащ, он увидел, что страх, который несколько часов назад не позволил ей принять его, сменился суровой непреклонностью.

– Я держу свое слово, – сказала она. – Мне пришлось дать его из страха перед тем, что могло бы случиться.

– И других причин у вас не было? – мягко, спросил он.

– Мне... мне казалось правильным дать вам возможность объясниться.

Кантэн пододвинул ей стул.

– Мой рассказ будет прост, – сказал он, – а выводы из него я предоставлю сделать вам самой.

Мадемуазель де Шеньер села, и Кантэн, расхаживая взад и вперед по комнате, приступил к рассказу. Он начал с визита в Шавере и закончил вмешательством Пюизе, которое спасло его от смерти.

– Можно объяснить сообщение о моей смерти. Раз я оказался в руках шуанов, обо мне никто никогда не услышал бы. Можно объяснить и некоторые другие вещи. Можно объяснить, почему Буажелен обратился ко мне как к маркизу де Карабасу, помня, что именно Констан первым назвал меня так. Вы не улавливаете здесь совпадения?

– Оно не так велико, – во время рассказа Кантэна ее манеры смягчились, но теперь снова стали натянутыми. – Однако я не улавливаю, какие выводы вы делаете.

– В таком случае – я воздержусь от них.

– Если вы предполагаете существование какого-то заговора между моими кузенами и господином де Буажеленом, то эта мысль недостойна вас. Не говорят ли подобные выводы о том, что вы слишком склонны к подозрительности? Разве то, что вы путешествовали с охранной грамотой, выданной вам санкюлотами, не является достаточным основанием для предположений господина де Буажелена?

– Он не знал о существовании этой грамоты. Меня обыскали уже после его смерти. – Кантэн заметил, что мадемуазель де Шеньер вздрогнула. – Надеюсь, мадемуазель, вы вынесете мне снисходительный приговор за способ, который я избрал, что спасти свою шею от петли, уготованной мне вашим родственником. У меня не было иного выбора.

– Я понимаю, – она снова смягчилась. – Какая гнусность! Вы сделали Констана своим непримиримым врагом. Он не должен знать о вашем возвращении.

– А по-моему, должен. Я не намерен прятаться. Он непременно узнает, что я снова в Лондоне.

– Возможно и нет, ведь мы возвращаемся во Францию. Через два или три дня мы уедем из Лондона. Сен-Жиль уже в Голландии с Сомбреем.

– Вы возвращаетесь во Францию? Сейчас? – ужаснулся Кантэн. – Но ведь это опасно!

Взгляд мадемуазель де Шеньер еще более смягчился; ее тронуло такое проявление заботы о ней. Она даже слегка улыбнулась и покачала головой.

– Нам ничего другого не остается. Вы видели, где мы живем. Тетушка не может этого вынести.

– Силы небесные! Но это все-таки лучше, чем французская тюрьма.

Казалось, она не слышала восклицания Кантэна.

– Конфискация Шавере лишила нас средств к существованию. Ими снабжал нас Лафон, который считал Сен-Жиля ближайшим наследником. Тетушка не способна смириться с нищетой. Она всегда жила в роскоши. Террор кончился, и мы почти ничем не рискуем. Декреты против эмигрантов остаются в силе, но на них уже не обращают внимания. Во всяком случае, так нас уверяют.

– Но куда вы поедете?

– Все очень просто, – улыбнулась она. – Не вы один подумали о гражданине Бене. Лафон устроил так, что за крупную взятку из доходов с Шавере Бене приобрел для нас Гран Шэн, когда два года назад, после нашей эмиграции, его продавали как национальную собственность. Нас уверяют, что если мы вернемся, то сможем спокойно владеть им.

– И все-таки это большой риск, – сказал Кантэн, с грустью глядя на мадемуазель де Шеньер.

Она пожала плечами.

– Вся жизнь – риск. Что я могу поделать? Тетушка скорее пойдет на риск, чем будет жить в бедности. Итак, мы собираемся в дорогу и через пару дней уедем. Если здесь и нечему радоваться, – закончила она, – то я довольна хотя бы тем, что наш отъезд устраняет возможность вашей ссоры с Констаном.

– Вы так боитесь за него? – спросил Кантэн.

– За него! – воскликнула она. – За него? За вас, и только за вас я боюсь. Я знаю его безжалостный, мстительный характер.

– За меня! Какое счастье услышать от вас такие слова! Какое счастье думать, что я вам не совсем безразличен!

– Но... но это естественно. Разве не так?

– Я надеялся – о, как я надеялся! – что однажды это случится! – Кантэн приблизился к мадемуазель де Шеньер. – Судите же, как вы мне дороги и сколь ужасает меня одна мысль о вашем возвращении во Францию. Если вы уедете, я возможно, никогда вас больше не увижу.

Она опустила глаза и стала смотреть на свои руки, сложенные на коленях.

– То же самое я говорила вам, когда приходила сюда отговаривать вас от путешествия во Францию.

– Боюсь, что не совсем. Или для вас действительно имело значение, вернусь я или нет?

И здесь, вспомнив про слезы, о которых говорил О’Келли, Кантэн отбросил все сомнения.

– Понимаете ли вы, как это важно для меня? Жермена! Он опустился на одно колено перед стулом, на котором сидела мадемуазель де Шеньер, и обнял ее.

Она слегка напряглась в его объятиях, но не сделала попытки освободиться.

– Вы не поедете во Францию! – воскликнул Кантэн. Она с неожиданным удивлением посмотрела на него, затем рассмеялась, и в глазах ее засветилась нежность.

– Если им так угодно, то пусть госпожа де Шеньер и ее сын вдвоем отправляются навстречу опасности.

– А я? Как могу я не поехать с ними?

– Вы не догадываетесь? – взгляд Кантэна, казалось, проникал в бездонные глубины синих глаз Жермены. – Как видите я вынужден отбросить условности, сейчас не до них. Вы можете не уезжать с ними, выйдя за меня замуж, хоть я и остаюсь простым учителем фехтования и маркизом де Карабасом.

– Кем бы вы ни были, вы остаетесь Кантэном, – ласково ответила Жермена и, наклонившись, поцеловала его.

– Боже мой!.. – едва переводя дыхание, воскликнул Кантэн. – Значит, решено!

– О, нет. Дорогой мой, вы забыли, сколько мне лет, точнее, вы этого не знаете. Еще целый год я не смогу распоряжаться собой. До его истечения госпожа де Шеньер – моя опекунша, и закон на ее стороне. – Если бы не это, – закончила она, – все было бы так просто.

– Но если бы она согласилась...

– Было бы безумием даже заикнуться перед ней об этом. Нет, нет, мой Кантэн. Такое счастье пока не для нас.

– А для меня утрачено даже счастье, дарованное этим часом, ведь его затмевает страх за вас.

Она погладила его по отливающим бронзой волосам.

– Дорогой мой, ваш страх преувеличен. Эмигранты начинают возвращаться во Францию, и нас уверяют, что пока они будут осторожны, им не грозит никакая опасность, особенно на Западе, который правительство всеми силами стремится умиротворить.