Текст книги "Капитан Мак. Игрок"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

Соавторы: Понсон дю Террайль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

– Вряд ли ты еще придешь сюда. И я не смею спросить об этом, но… Если ты когда-нибудь почувствуешь необходимость во мне. Хотя этого, конечно, никогда не произойдет. Но если все же… – она повела руками. – Нет такого, чего бы я не сделала для тебя, Джон.

Он подносил ее руку к своим губам, когда она резко отняла ее. Выпрямившись, он увидел, что она смотрит на него сквозь слезы.

– Джон, может быть, у тебя есть капля жалости для бедной одинокой женщины, которой ты очень дорог. Может быть, ты оставишь ей что-нибудь на память, о чем она могла бы думать и мечтать потом долгие годы. Обними меня, Джон, и прижми к себе хотя бы на мгновение. Перебрось мостик через пропасть между нами. Пожалуйста.

– Маргарет!

Он крепко сжал ее в своих руках, наклонил голову и поцеловал ее в трепетные губы.

– Через месяц будет пятнадцать лет с тех пор, как ты последний раз так обнимал меня, – прошептала она. – Мы были почти дети тогда. Ты помнишь?

– Спрашиваешь! – он еще раз поцеловал ее, до того, как она отстранила его.

– Теперь иди, – сказала она.

Он тут же подчинился.

– Прощай, Маргарет. Да поможет тебе Бог.

Она смотрела на него, пока он одевал свою накидку и шляпу. Потом он быстро вышел из комнаты. Долго вспоминал он после этого, как, в последний раз обернувшись, увидел ее печальное, бледное лицо и неподвижное, словно изваянное из мрамора, тело.

Глава 19
Честь графа Орна

Париж в тот вечер гудел от новостей, связанных с арестом принца Сельямаре и поисках других заговорщиков. Когда об этом услышал полковник де Миль, знавший об участии графа Орна в заговоре, он посчитал своим долгом предупредить Орна, чтобы тот успел скрыться. Он плохо представлял себе, где граф может находиться, и поэтому решил найти графиню, чтобы узнать об этом. Было уже поздно, но он считал дело столь важным, что готов был вытащить графиню из постели.

На улицу Аржантей он пришел около часу ночи. Он заметил, как из дома графа вышла высокая фигура, закутанная в плащ. Он подумал, что это Орн и крикнул:

– Эй, господин граф! Эй!

Не обращая на него внимания, человек сел в носилки, и его тут же подняли четверо мужчин и понесли от дома. Впереди шел слуга, фонарем освещавший им путь.

Покричав еще, но не получив ответа, полковник подо шел к дому. Знакомый ему швейцар как раз запирал двери дома. Он сказал ему, что графа Орна нет в Париже, а что только что покинувшего их господина зовут господин дю Жасмин.

– Господин дю Жасмин! – повторил полковник. – Странное имя. Он искал господина графа?

– Нет, полковник. Он посетил госпожу графиню.

– Parbleu! – воскликнул де Миль, вложив в это слова всю силу своего удивления.

То, что он делал дальше, объяснялось его инстинктивным желанием получить информацию, которая может пригодиться. Он помчался догонять носилки. Фонарь слуги, освещавшего для них путь, был все еще виден во тьме. Полковнику казалось, что ему крайне выгодно будет выяснить, кто же под именем дю Жасмина посетил графиню в полночь.

Швейцар запер, наконец, двери, как он думал, на ночь. Однако не прошло и десяти минут, как в них громко постучали. На этот раз он встретил закутанного в плащ человека, который оттолкнул его в сторону, и, пройдя в дом, скинул свой плащ.

– Господин граф! – удивился швейцар. – А минуту назад сюда зашел полковник де Миль, и я сказал ему, что вас нет в Париже.

Орн не придал этому значения. Он был лихорадочно возбужден.

– Госпожа графиня? – отрывисто спросил он. – Она дома?

– Она уже легла, кажется.

Граф помчался по лестнице, ведущей в спальню, перепрыгивая через две ступеньки за раз.

Горничная его жены встретила его у дверей спальни, сказав, что госпожа графиня уже легла. Ответив ей что-то нечленораздельное, он взял со столика подсвечник и, не сняв шляпу, вошел в спальню.

Графиня лежала, откинувшись на подушки. Она все еще не могла прийти в себя после случившегося. Она приподнялась и повернулась, чтобы увидеть, кто так грубо нарушил ее покой.

– Ты! – воскликнула она. И если бы граф был внимательным человеком, он бы уже по тону, каким она произнесла это слово, понял, что никто не мог быть менее желанным гостем для нее сейчас. – Почему ты здесь? Что ты хочешь? Как ты смеешь так вторгаться сюда?

– Прости меня, – бросил он. Она заметила, что на лице его не было ни кровинки. – Не время. Раз я приехал в Париж, нарушив запрет, значит, вещь серьезная. Сейчас это вопрос жизни и смерти.

– Чьей жизни, интересно, и чьей смерти?

– Чьей? Mordieu! Моей! Чьей же еще? Я в смертельной опасности. Так что извини, что потревожил тебя.

– И по этой причине ты даже шляпу с головы не снял?

– Дело сейчас не в шляпе, а в самой голове.

– Пока она еще при тебе, может быть, ты ее откроешь? Все же…

– Да черт с ней, со шляпой! – он стянул ее и отбросил от себя. Его послушание могло бы удивить ее, если бы она уже не знала, какова причина его панического приезда. – Меня ищут. Я затянут в заговор, сплетенный Менами и этим дураком Сельямаре. Ты, наверное, слышала, что его раскрыли. Сельямаре, Мены и кое-кто еще уже арестованы. Все доказательства в руках регента. Среди них и мое письмо, которое меня заставили написать королю Испании. Если я не смогу где-то спрятаться, то я погиб.

– А почему же ты сюда-то явился? В Париж?

Минуту назад он еще мог контролировать свой страх. И делать вид, что он способен противостоять известной ему опасности. Но сейчас он из последних сил, прерывающимся голосом смог ответить ей:

– Я… Я должен был вернуться сюда. Мне нужна твоя помощь. У меня нет денег. Они нужны мне, чтобы скрыться. Ради Бога, не смотри на меня так, Марго. Сейчас не время. Я знаю, я виноват перед тобой. Это все мой проклятый характер. Но, несмотря ни на что, я любил тебя, Марго, и, если ты поможешь мне сейчас в этой отчаянной ситуации, то я клянусь Богом, что не доставлю тебе больше огорчений. Наша разлука будет только временной, и…

– Вот этого я и боюсь, – перебила она его. Еле заметная улыбка дрогнула на ее губах. – Будущего не существует. Есть только прошлое. И я хорошо знаю тебя. Как только опасность минет…

– Не говори так, Марго. Не говори так!

– Ты прав, так говорить нет никакой необходимости. Лучше спросить у тебя, что ты можешь мне предложить в обмен на помощь, кроме этих пустых обещаний?

– Боже мой! – вскричал он. Ярость опять начала бушевать в нем. – Ты понимаешь, что ты говоришь? Как ты можешь валяться в постели, когда жизни твоего мужа угрожает смертельная опасность? Не забывай, я ведь твой муж.

– А ты сам-то помнишь об этом?

– Да! – заорал он, разъяренный ее спокойствием. – И у меня есть супружеские права. Например, право потребовать у тебя то, что я только что скромно просил.

Она улыбнулась, глядя на его красное перекошенное лицо с горящими глазами.

– Я повторяю, я могла бы попросить у тебя чего-то большего, чем пустые обещания. Но я не буду. И не подумай, что я напугана твоими угрозами. Ты получишь то, в чем нуждаешься, потому, что я так хочу.

Он посчитал благоразумным успокоиться. Тон его стал примирительным.

– Я благодарен тебе, Марго. Я знал, что у тебя доброе сердце.

Она встала из постели и, подойдя к столику, выдвинула ящичек в поисках ключей. Она стояла между ним и подсвечником с горящими свечами. Через ее ночную сорочку просвечивало тело. Его вид разбудил в нем чувственность, которая возобладала даже над его страхом. Он подавил вздох. Голос его стал мягким и ласкающим.

– Как ты прекрасна, Марго!

Эти слова и их тон заставили ее вздрогнуть. Она поспешно отошла к стене, так что между ними оказался высокий секретер, скрывавший ее до плеч. Она наклонилась, вставляя ключ. Ему были видны только ее каштановые волосы.

Он шагнул к ней. Голос его был тихим, умоляющим.

– В конце концов, моя дорогая, из-за чего нам ссориться? Мы, конечно, разные люди. Но это не должно нам мешать. Ведь мы в душе понимаем друг друга. Я никогда не говорил тебе, какие ты во мне вызываешь чувства. Может быть, я совершал глупые поступки. Да, я признаю это. Но если б ты только знала нежность моих чувств к тебе, то была бы терпеливее ко мне. Я люблю тебя, моя дорогая, очень сильно. Когда я тебя впервые увидел, я понял: эта женщина будет моей.

Он подходил к ней все ближе, говоря это. Между ними оставался только секретер. Она испытывала к нему сейчас огромный страх, такого страха она никогда не знала. К горлу подступил комок. Она изо всех сил пыталась скрыть волнение и тот ужас, который потряс ее при мысли, что сейчас она всецело в его власти.

Из ящика секретера она достала стопку золотых монет и кипу банкнот. В потаенном углублении под этим ящиком лежало письмо Орна к королю Филиппу. Ее пальцы уже нащупывали пружину, которая открывала доступ к нему. Она собиралась отдать ему это письмо и тем избавить его от его самых больших опасений, но вдруг поняла, что это письмо дает ей большую власть над ним.

Она выпрямилась, смерила ею строгим взглядом и, стараясь говорить спокойно, произнесла:

– Здесь тысяча луидоров. Это все, что у меня сейчас есть. На первое время тебе должно хватить, – она положила деньги на секретер. – Возьми их и уходи.

Он засунул золотые монеты в один карман, банкноты в другой. Его глаза напряженно смотрели на нее.

– Я, значит, напрасно открывал тебе сердце? «Возьми и уходи», да? Выгоняешь, как собаку. А что, если я не уйду? Я, как-никак, имею в этом доме некоторые права.

Голос ее был тверд и холоден:

– Возможно. Но ты забываешь, что тебя ищут. И это последнее место, куда ты должен был прийти, и первое, куда придут они, когда обнаружат, что тебя нет в Со.

– В Со?

– А ты там не был? И разве все, кто был в Со, уже не арестованы? Если они преследуют тебя, то скоро явятся сюда.

Он на мгновение смутился, но тут же нашелся и с презрением ответил:

– Как же, явятся! В такое время! Даже им надо когда-нибудь поспать.

– Ты хочешь обмануть себя этим? – она решила рискнуть. – Барон де Нель тоже был участником заговора, не так ли? И он бежал из Со, как только туда просочились первые слухи о провале. Как и ты, он поехал в Париж. Так вот, лучники вытащили его из постели вчера в три часа ночи.

Страх, исказивший его лицо, показал ей, что она попала в точку.

– Тысяча чертей! Это правда?

Это была ложь. Но он успел научить ее, что можно лгать для своих целей.

– А откуда же я тогда узнала, что де Нель участвовал в заговоре? Теперь-то ты понял, что каждую минуту за тобой могут явиться? Иди, иначе ты затянешь веревку на своей шее собственными руками.

Он вздрогнул, представив себе это зрелище. А она решила к кнуту страха добавить еще и приманку для его жадности.

– Не теряй времени. Скажи мне, где ты будешь, и я отправлю туда еще денег.

У него пропало желание оставаться. У него вообще пропало всякое желание, кроме желания побыстрее унести ноги. Она права, признал он, грязно выругавшись. А потом, любезно поблагодарив ее за деньги в надежде получить еще, он надел шляпу и отбыл. У нее кружилась голова от испытанного ею страха и отвращения.

Когда он вышел на улицу, начался снег. Закутавшись в плащ, он пошел к улице Сент-Оноре. Попав на эту всегда людную улицу, он, подумав, повернул на запад и побрел через весь город в предместье Сент-Филипп дю Руль. Он подумал, что самое безопасное для него было бы переночевать у своего друга де Миля.

Несмотря на поздний час, ему не пришлось долго ожидать у двери. Ее открыл почти сразу же сам де Миль. Он был полностью одет и держал в руке свечу, рукой прикрывая ее пламя от сквозняка.

Он выругался от удивления.

– Это ты, граф? Входи, входи. Я сам только что вернулся. И, кстати, из-за твоих дел.

В вестибюле граф стряхнул снег со своего плаща и шляпы.

– Моих дел?

– У меня есть для тебя новости. Но пойдем наверх.

Он пошел вперед, высоко подняв свечу.

Наверху, в обшарпанной комнате, которая напомнила Орну о его последней, так неудачно закончившейся, встрече с Катрин Лоу, полковник налил ему стакан бургундского, в которое еще добавил бренди.

– Это согреет тебя. А тебе сейчас необходимо согреться.

Орн с радостью взял стакан, думая, что де Миль говорит о холоде в его комнате. Угли в камине давно остыли. Он отпил половину стакана и вытер рот.

– Ну, какие у тебя новости?

– Для тебя плохие, – полковник помолчал. Потом решительно объявил: – Тебе наставили рога. Вот такие новости.

Орн раздвинул свои полные губы в каком-то подобии улыбки.

– Да ты пьян, де Миль. Я таких шуток не люблю.

– Шутка! Слушай, приятель, ты знаешь, что этот заговор де Менов лопнул?

– Конечно. Я успел удрать из Со как раз вовремя, пока меня не схватили. Ну и что из этого?

– Сейчас узнаешь. Я пошел на улицу Аржантей. Узнать, где тебя найти, чтобы предупредить. Как раз, когда я подходил туда, а было это за полночь, из дома выскользнул человек, которого я сперва принял за тебя. Привратник сказал мне, что он был у графини. Назвался он дю Жасмином. Ну я как твой друг, для твоего же блага, захотел узнать, кто это на самом деле. Уж больно странное имя он назвал. Пошел за носилками. И куда его принесли, угадай? В Отель-де-Невер! Этот человек, который полночи провел у твоей жены и назвался вымышленным именем, это твой дорогой друг Ла. Думаю, выводы ты сделаешь сам.

Орн стоял очень спокойно. Лицо его побледнело, но оставалось непроницаемым. Первым делом он вспомнил о том, как Катрин Лоу рассказала ему, что графиня Орн выдала Лоу намерения парламента. В это он тогда поверил. Но вот в любовную связь между Лоу и графиней, которую подозревала Катрин, он тогда не поверил, хотя и притворился, что верит, для своей выгоды. Но после рассказа де Миля он припомнил презрительный тон графини в ответ на его мольбы. И все стало на свои места. Эта изменница, еще содрогаясь после объятий своего любовника, спровадила его, мужа, из дома с полным равнодушием к тому, что ему угрожало.

Страстные, мстительные слова сорвались с его губ:

– Я убью этого негодяя. Убью собственными руками. Я не такой человек, которого можно обесчестить.

– Вот и правильно. Подумай о твоей чести.

Граф, мерявший комнату шагами, был слишком расстроен, чтобы задуматься, не посмеивается ли над ним полковник, который многое знал о нем.

– Шустрый парень этот твой шотландец, проворный и с юмором. Пока ты пытался соблазнить его жену, он соблазняет твою. Если бы дело касалось не тебя, а другого, я бы даже восхитился его лихостью.

– Ну и восхищайся! – рявкнул Орн. – Черт бы вырвал твой поганый язык, – он в ярости продолжал ходить из угла в угол. – Я убью эту отвратительную собаку. Убью его. Но сперва я поговорю с графиней. Так поговорю, что эта шлюха до конца жизни запомнит.

Так рассчитывал оскорбленный граф Орн. Но после мучительной бессонной ночи в квартире де Миля, когда он на следующее утро явился на улицу Аржантей, то наткнулся там на отряд военной полиции, который искал его.

Ему даже не разрешили повидать графиню и взять с собой то, что он просил. Его бросили в карету и повезли в Бастилию.

Он, конечно, боялся самого худшего. И только через несколько дней с удивлением узнал, что его арестовали не за участие в заговоре, а всего лишь за нарушение запрета регента. Расследование, проведенное в Со, выяснило, что он тоже был там, то есть менее чем в пятидесяти лье от Парижа, как ему было приказано. Поэтому был выписан ордер на его арест, его разыскали на улице Аржантей и посадили в тюрьму без всякого суда. Он вздохнул с облегчением, хотя и был удивлен. Ему не терпелось отомстить за себя. Но он вспомнил, как кто-то сказал, что месть – это блюдо, которое лучше есть холодным. И он решил, что так действительно будет лучше.

Глава 20
Общественный долг

Достижения лаэрда Лауристонского в сфере финансов превосходили все, известное до него, но и они должны были померкнуть в сравнении с тем, что он собирался предпринять дальше.

Возможно, в реализации своих гигантских планов он находил утешение от сердечной боли, которую испытывал после встречи с графиней Орн. Не исключено также, что, после того, как она открыла свои чувства к нему, он стал питать надежду если и не на возобновление их прежней близости, то хотя бы на то, что достижение им головокружительных высот в экономике заставит ее тайно гордиться им. Это чувство встречается довольно часто. А может быть, все объяснялось еще проще – его безграничным честолюбием, которое удовлетворилось бы только тогда, когда вся экономика Франции оказалась бы в его крепких руках. Скорее всего, однако, его невероятную активность вызывали все три названных стимула и можно только гадать, какую часть составлял каждый из них.

После заключения ее мужа в Бастилию, чему она обрадовалась как избавлению, графиня Орн покинула Париж, ее дом на улице Аржантей был закрыт, и мистер Лоу узнал от леди Стэр, что она поселилась в Дордони, в приобретенном ею замке. Он подумал, что ее отъезд вызван не только арестом графа, но и благоразумием в отношении его самого. Он признал это справедливой, хотя и жестокой мерой, и целиком погрузился в свою работу.

Таким образом, в то время как граф Орн сгорал от ненависти в Бастилии, герцог де Ноай и члены парижского парламента злобно наблюдали за деятельностью удачливого иностранца, а Катрин Лоу разрывалась между светскими развлечениями и ревнивыми размышлениями о своем муже, отблеск величия которого вызывал все растущее уважение к ней в beau monde, яркая звезда лаэрда Лауристонского поднималась к своему зениту.

Теперь он держал монополию на торговлю Франции с Америкой, Азией и Африкой. Он увеличил свой флот до семидесяти кораблей. Он начал ввоз канадской кожи и владел также монополией на соль и табак.

Но, поскольку все его богатство держалось только на разработанной им системе кредита, которую плохо понимали остальные, он понимал, насколько это ненадежно. Он решил получить для себя еще больше полномочий. Главной целью для него стал пост генерального контролера финансов, на котором пока находился д'Аржансон.

Предварительным условием для этого был контроль над чеканкой монет. Он сделал регенту головокружительное предложение взять на себя выплату общественного долга, размер которого, достигавший полутора миллиардов ливров, требовал от казны выплат в виде ежегодных процентов восьмидесяти миллионов. Теперь мистер Лоу посчитал, что его кредит достаточно силен, чтобы выдержать этот груз. Только от человека, известного своей финансовой мудростью, регент мог согласиться выслушать серьезно такое предложение.

Когда Его Высочество пришел в себя, то дал разрешение ознакомить его с деталями плана, а также пригласил д'Аржансона принять участие в их обсуждении.

Закрывшись с ними в Пале-Рояле одним августовским днем, мистер Лоу, легко играя цифрами, отбивал все их возражения, пока и у герцога, и у генерального контролера головы не пошли кругом.

Его предложение сводилось к тому, что он брал на себя этот долг, и за это казна позволяла ему сбор налогов в стране, а также платила три процента годовых от стоимости долга, что составляло пятьдесят миллионов, то есть он экономил государству тридцать миллионов. Он же, в свою очередь, выпускал банкноты на сумму, равную сумме долга. Их должны были в установленном порядке раздать кредиторам государства и таким образом выкупить долг.

Для начала, сказал он, он выпустит сто тысяч банкнот по пятьсот ливров каждая. Регент выпятил нижнюю губу, сомневаясь, разойдется ли такое количество. Но мистер Лоу сказал, что он придумал наживку, которая должна будет притянуть публику. Это была наживка, основанная на отсутствии выбора.

Монополистическая сеть, объединившая крупнейшие компании в одну – Индийскую, привела к тому, что единственным другим местом, куда можно было инвестировать капитал, оставался государственный долг. Поскольку этот долг брала на себя все та же Индийская компания, обладающие капиталом члены общества, рантье, не имели иного выхода, кроме как вкладывать свои деньги в выпущенные акции, если они, конечно, хотели и дальше продолжать стричь купоны. Схема поражала своей простотой.

Убежденность регента переросла в энтузиазм, и он дал свое согласие.

Тщетно д'Аржансон, от возмущения лишившись даже своего обычного красноречия, пытался противостоять этому плану. Перед ним встала отчетливая перспектива лишиться права на сбор налогов и, таким образом, у него, генерального контролера финансов, не оставалось, собственно, никаких финансов для контроля.

– Ваше Высочество, неужели вы не видите, что происходит подмена государства Индийской компанией? Ведь вы фактически превращаете долги государства в акции компании господина Ла. Вы также забываете об интересах тех, кто вложил деньги в организацию сбора налогов. А они имеют от нас двенадцать процентов годовых. Теперь их дивиденды, получается, будут произвольно снижены до трех процентов?

– Не произвольно, – сказал регент. – Вы исходите из того, что они будут обязаны реинвестировать средства в акции компании. Но никто их не станет к этому принуждать.

– Мне кажется, господин Ла однозначно доказал нам, что у них не останется выбора. Если произойдет то, чего он добивается, то Индийская компания станет единственным объектом для инвестиций во Франции, и как раз на это господин Ла и рассчитывает. Огромный капитал в полтора миллиарда фактически окажется вложенным в акции его компании. И Ваше Высочество полагает, что рантье останутся довольны, когда по необходимости произойдет резкое падение выплат их дивидендов?

Регент вопросительно посмотрел на улыбающегося мистера Лоу, предлагая ответить ему самому.

– То, что вы предполагаете, маркиз, не является обоснованным. Три процента годовых, которые государство заплатит компании за передачу ей его долгов, будут составлять сорок восемь миллионов. Сбор налогов принесет, как вы знаете, еще шестнадцать миллионов. А то, чего не достает до восьмидесяти, которые сейчас получают владельцы долговых обязательств, они получат за счет самой компании.

– Это, – в ярости сказал маркиз, – дом на песке.

– Простите, маркиз, но до сих пор он не упал и не упадет до тех пор, пока будет существовать торговля.

– У меня нет такой уверенности, – смуглое лицо д'Аржансона пылало негодованием. – То, что ваша всеохватывающая компания будет делать, это пока из области мечтаний. И я скажу вам, сэр, и вам, монсеньер, если позволите, что передавать всю торговую монополию в руки государства означает ставить эксперимент с непредсказуемыми последствиями. Вы убираете главный стимул для торговцев, который является основой общественного богатства, – конкуренцию. Опытные торговцы будут заменены не имеющими опыта служащими, назначенными господином Ла. Последует спад торговли, а затем и производства.

– Я как будто слышу слова, – сказал мистер Лоу, – бывшего канцлера д'Агессо. Вы, наверное, еще не успели забыть, маркиз, что когда он приводил те же самые аргументы, единственный голос против принадлежал вам?

– Не совсем так, – возразил ему д'Аржансон. – Я поддерживал вас только в отношении банковской системы. Никто не предвидел такого огромного всеохватывающего монстра, как ваша компания. И я заявляю, что это сумасшествие – подвергать страну опасностям, которыми чреват отход от общепринятой финансовой практики. Я предсказываю катастрофические последствия.

– Сходные аргументы приводились и против моей банковской системы. Их ошибку показала практика, она же в будущем покажет ошибку и ваших слов. Не забывайте, что я сразу снимаю с государства почти половину его ежегодных выплат по обслуживанию долга.

Этот последний аргумент перевесил все построения д'Аржансона, хотя его самого и не смог переубедить. Его неприязнь к мистеру Лоу сильно возросла после такого удара как по его карману, так и по его гордости. Его Антисистема теперь была обречена на разорение. Кроме того, он терял право на сбор налогов.

Вспоминая, как он один против всех защищал банковские идеи Лоу, д'Аржансон смотрел теперь на шотландца, как на змею, пригретую им на своей груди. Униженный вдвойне, и как финансист, и как юрист, он в тот день вышел из Пале-Рояля смертельным врагом мистера Лоу.

Позднее, когда мистер Лоу, придя в Отель-де-Невер, объявил о победе своему брату, тот отнесся к ней без восторга. Он встретил рассказ боязливыми возражениями, сходными с аргументами д'Аржансона, но высказанные с гораздо большей откровенностью.

Осторожный, уравновешенный младший брат был в ужасе перед невиданным размахом предстоящих дел. Давно зная о планах, вынашиваемых старшим братом, он надеялся на благоразумие регента, который должен был их отвергнуть. Он едва мог поверить, что азарт игры захватил регента настолько, что победил его врожденную осторожность.

Он хмуро сидел в кресле, и рассказ брата о победе заставлял его хмуриться все сильнее. Вместо радостных восклицаний, которые мистер Лоу, как он считал, вполне заслужил, он услышал от Уильяма только тихий стон.

– Пугает меня это все, – сказал он.

– Да ты, кажется, не понял меня. Короче говоря, я заменяю старый, умирающий кредит новым и жизнеспособным.

– И сколько он, по-твоему, проживет под таким ужасным грузом в два миллиарда? И это к тому, что мы уже успели нахватать. Да он нас просто раздавит.

Мистер Лоу засмеялся.

– Кассандра[64][64]
  Кассандра – в греческой мифологии дочь троянского царя Приама, пророчица, зловещим предсказаниям которой никто не верил


[Закрыть], предсказывающая гибель Трои.

– Надеюсь, я не похож на Кассандру, которой не верили обреченные.

– Обреченные! Да ты подумай как следует, Уилл. Как только выйдет указ, мы сможем соединить в одно целое банковское дело, торговлю и управление всеми финансами Франции. У нас в руках будет самая большая финансовая власть, которая когда-либо существовала.

– Вот это-то и пугает меня: управлять всем этим будет крайне сложно. Сможешь ли ты?

– С твоей помощью, Уилл.

– На мою помощь ты, конечно, можешь рассчитывать. Я отдам делу все свои силы. Но тебе же будет нужно больше, гораздо больше сил. Боже! Куда эта дорога приведет нас? Хотелось бы узнать хоть что-нибудь обнадеживающее про Луизиану. До сих пор Миссисипи не дает прибыли. И даст ли когда-нибудь? Ты улыбаешься, Джон? Думаешь, я трус, да? У меня просто не такие нервы, как у тебя, игрока.

– Признай, по крайней мере, что на такие ставки я еще не играл.

– Это да, Джон. Ты чертовски силен в рассчитывании ходов. Но, ради Бога, ответь, – простонал он, – почему ты не удовлетворишься достигнутым. Есть ли предел твоей жадности?

– Жадности! – мистер Лоу расхохотался. – В чем ты видишь жадность? Да, я ворочаю миллионами, но что я взял лично для себя? Что я купил лично для себя, если не считать дома в Германде поблизости от Брие? Да и это я сделал для Катрин, чтобы она могла воображать себя владелицей замка. Этот мой образ жизни в Париже? Но я мог бы так же жить и на те деньги, что у меня были, когда я только сюда приехал. Это не жадность, Уилл. Это страсть к игре. Она для меня все. И, – добавил он с неожиданной серьезностью, – таким меня и надо принимать. И не надо меня за это корить.

– Да не корю я тебя. Я боюсь, что у нас сорвется все дело.

Мистер Лоу пожал плечами.

– Солдат знает, что рискует жизнью. Это не мешает ему оставаться солдатом. Человек – хозяин своей судьбы. Нужно уметь ставить на карту все.

– Ладно. Поглядим, что из всего выйдет.

– Может быть, неплохо выйдет.

– А ты не думаешь, что строишь на песке?

– Песок превратится в камень, как только потекут товары из-за океана.

– А они успеют?

– Должны.

Уилл вздохнул и наморщил лоб. Он заговорил с сильным шотландским акцентом:

– Ты должен совершить чудо, как Моисей, добывший из камня воду.

– С той только разницей, что он добыл воду, а я добуду золото. Но пока следует еще поработать, чтобы быть готовыми к выходу указа.

Указ был обнародован в конце месяца и утвержден парламентом со скрытым неодобрением. Согласно ему отменялась существующая аренда на сбор налогов, и право сбора передавалось Индийской компании. Тем, кто вложил деньги в организацию сбора налогов, они возвращались. Аналогичным образом возвращались деньги и владельцам государственных обязательств. Держатели всех этих ценных бумаг должны были явиться в казначейство, где им выдавали квитанции, на которых указывалась сумма. Эту сумму они могли, не откладывая, получить в Индийской компании по желанию золотом или банкнотами.

Принимая во внимание, что денежная надбавка тем, кто предпочтет банкноты, остановит на них выбор большинства, регент согласился с требованием Лоу увеличить их выпуск. Эти банкноты затем должны были уничтожаться при продаже на них очередной серии акций Индийской компании.