Текст книги "Игрок"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Она раскачивалась от мук на своем стуле, сжав руки между коленями.

– Я думала, тебе все равно. – причитала она. – Это вело меня, подстрекало меня. Если бы ты тогда показал мне, что тебе не все равно, Джон, то никакому мужчине не достались бы мои улыбки, которые ты сейчас назвал легкими.

– Ты моя жена. У нас одинаковая фамилия. Ты мать моих детей.

– И ты всегда помнил об этом, Джон? – с грустью спросила она.

– Всегда, хотя никогда не говорил тебе об этом. Всегда, хотя ты постоянно упрекала меня в выдуманных тобой изменах. До самого последнего времени, когда наша обязанность хранить друг другу верность была сведена на нет твоим легкомыслием, а я подвергся сильному искушению. Однако, как я уже сказал тебе, мое искушение отказало мне.

– По крайней мере за это мне следует благодарить Бога, – сказала она, плача.

– И Маргарет Огилви, – сказал он, садясь за свой стол.

– Добродетель этой женщины, которую ты так оскорбляла, остановила меня.

Она сидела, собираясь с мыслями. Потом очень тихо заговорила.

– Ты был честен со мной, Джон, и я хочу быть столь же честной в свою очередь. Когда я стала подозревать, когда ты дал мне повод делать это, что у тебя с графиней Орн существуют близкие отношения, я снова нашла графа. Я умышленно использовала его… его интерес ко мне в надежде сделать его своим союзником, чтобы он мог удержать свою жену от встреч с тобой. Я отчаянно… отчаянно хотела спасти нас, Джон. Пойми меня! – не ожидая его слов, она с горечью поведала ему о своем неудачном союзе с Орном.

Хотя его лицо оставалось внешне бесстрастным, сердце его было тронуто этим признанием, приоткрывавшим подлинные чувства Катрин к нему, всегда скрытые под ее сварливым тоном. После ее рассказа оба молчали. Тишина прерывалась только рыданиями женщины в кресле.

Когда он, наконец, заговорил, тон его слов был мягок.

– Вытри слезы, Катрин. Что было, то было, и не будем об этом больше вспоминать. Я тоже виноват и все прекрасно понимаю. Судьба просто играла нами обоими.

Она посмотрела на него. Он сидел прямо, строго глядя перед собой. Его руки крепко сжимали подлокотники кресла. Она заговорила со смирением.

– Ты великодушен, Джон. Более великодушен, чем я, возможно, заслуживаю. Но что дальше?

– Дальше?

– Что ты будешь делать дальше?

– Делать? Да ничего.

– Нет, так нельзя. Ты же знаешь леди Стэр. Знаешь ее злобность. Думаешь, она удержится и не разболтает, что Макуэртер был убит вместо тебя? И она же сказала тебе, какой вывод отсюда сделают. Ох, зря ты им это сказал.

– Это было глупо, конечно. Я понял ошибку, как только произнес эти слова. Но я был возбужден, ты же видела.

– Если узнают, что граф Орн думал, что убивал любовника своей жены, то это послужит для него частичным оправданием, как она и говорила.

– Да какое это имеет значение? Его же все равно казнят.

– Боже мой, да неужели я не понимаю этого? Разве о нем я думаю? О тебе речь, Джон. А так это его оправдание поставят тебе в заслугу. Понимаешь?

– Понимаю, – сказал он. Потом вдруг подумал, что это оправдание будет за счет доброго имени Маргарет.

– Поедешь к регенту?

– Пожалуй. Так будет лучше, – сказал он бесцветным голосом. – Поеду.

Он встал.

– Скажу Лагийону, чтобы велел закладывать экипаж. Проходя мимо нее, он остановился и посмотрел на нее.

Он был тронут тем, как она беспокоилась за него. Он думал, что она давно уже неспособна на такое чувство. Встретив поднятый к нему навстречу взгляд, он легонько провел по ее голове пальцами.

– Бедная Катрин, – вздохнув, сказал он, – судьба славно поиграла с нами.

Она хотела ответить ему, но он вышел до того, как она нашла подходящие слова. Вернулся он поздно и нашел ее в нетерпеливом ожидании. Его взгляд сказал об его неудаче еще до того, как он заговорил.

– Напрасная попытка, – сказал он. – Я никогда не видел, чтобы Его Высочество проявлял такое упорство. Это не простое упрямство. Он едва выслушал меня. Ответ его был достойным: «В этом государстве, – сказал он, – существует один закон для дворян и другой для простолюдинов. Но в случае убийц и грабителей закон одинаков для всех». Я ему сказал тогда, что прошу снисходительности не ради Орна, а ради меня самого. Я сказал, что будут считать, что я из мести упросил Его Высочество проявить строгость. Он был крайне ироничен: «В таком случае мы будем сносить эти обвинения вместе. Вы должны быть счастливы оказаться со мной в одной компании.» И это было его последнее слово.

В следующий вторник, который пришелся на страстную неделю, на Гревской площади граф Орн и полковник де Миль были подвергнуты ужасной, грубой казни, будучи заживо колесованными.

На другой день, когда регент проезжал по улицам Парижа, он был встречен криками такого восторга, какого он еще не знал.

За его строгий, без сословных различий, суд население приветствовало его как своего защитника. Говорили, ссылаясь на мать регента, что Его Высочество мог проявить мягкость к своим собственным обидчикам, но он не прощал тем, кто нанес вред его подданным.

Мистер Лоу усмехнулся, когда узнал об этом:

– Теперь он будет оправдывать свою строгость.

Однако днем позже мистер Лоу был растерян, увидев, что такие же восторги толпы вызывает и он сам. Ему стало неловко при мысли, что строгость регента приписывают его влиянию.

Вновь усмехнувшись, он сказал брату, едущему с ним рядом:

– Он говорил, что мы разделим между собой обвинения за это решение. А вместо этого мы пока разделили только, овации. Но, поверь, и то, и другое одинаково отвратительно.

Глава 26
Прощание

Когда с этой историей было покончено, Джон Лоу долго пребывал в состоянии ужасного отвращения к жизни. Неделю спустя он узнал, что Маргарет снова в Париже.

Возможно, он считал, что нанести визит на улицу Аржантей является для него простым долгом после случившегося, но нельзя не отметить, что этот долг не был для него неприятен.

На этот раз его не встретили ни привратник, ни лакей. К графине Орн его проводил ее дворецкий. Задрапированные комнаты казались нежилыми. Он был снова принят в будуаре, единственной комнате, в которой мебель была не закрыта тканями, а стояла, украшенная восточными безделушками.

Маргарет подошла к нему, прямая и стройная в своих траурных одеждах, носимых скорее как дань обстоятельствам, чем из-за самого погибшего.

– Я думала, что ты придешь, – она слабо улыбнулась ему и протянула руку.

Он наклонился и поднес ее к губам.

– Ты надеялась на это? – спросил он.

Она посмотрела на него медленным, глубоким взглядом.

– Не знаю. События так отвлекли меня, что мои чувства слегка притупились.

Они сели в разных концах комнаты.

– Я в Париже проездом, – сообщила она ему. – Остановилась, чтобы привести свои дела в порядок. Понятно, теперь я не останусь во Франции. Имя Орна здесь слишком опозорено, – помолчав, она добавила: – Во всем этом ужасном происшествии единственное утешение для меня это то, что ты избежал смерти, которую за тебя принял твой человек.

Он вздрогнул. Лицо его стало суровым.

– Леди Стэр, кажется, не теряет времени зря.

– Она приходила с утра, чтобы принести мне свои соболезнования.

– И рассказать сплетню, которая потребует принесения еще более глубоких соболезнований.

– Она сказала, что все знают, что ты убедил регента быть беспощадным к графу.

– Это было очень любезно с ее стороны. А ты ей поверила?

– Что ты убедил регента? – она улыбнулась. – Нет, я же знаю тебя, Джон.

– Спасибо тебе, Маргарет. Я чуть было не поссорился с Его Высочеством, пытаясь уговорить его проявить милосердие.

Она широко открыла свои красивые глаза.

– Этого я, признаться, не ожидала.

– Ты не поняла, – сказал он, – Я поступил так, потому что думал о твоей чести. Эта вещь, о которой тебе леди Стэр сказала, что она всем известна, будет пачкать твое имя. Боюсь, что если не принять меры и не укоротить язычок ее сиятельству, она действительно станет всем известной.

– Ты хочешь сказать, что люди скажут, что ты был моим любовником? И что подлинной целью графа Орна было убить тебя, чтобы отомстить за свою честь? Это – полуправда, но ее нетрудно будет превратить в полную правду. Впрочем, для меня это не имеет никакого значения, – сказала она равнодушным тоном. – Я уезжаю домой, в Англию.

– Ты окончательно решила?

– А ты можешь предложить мне что-то лучшее?

Он подумал, что может. Неоформившаяся до конца мысль привела его к ней. Но под ее вопросительным взглядом его сознание прояснилось и четко увидело реальное положение вещей. Он знал, что она не могла остаться во Франции. Он понимал, что она теперь свободна и, как он чувствовал, одинока и беззащитна. Сам же он испытывал теперь чувство глубокого отвращения ко всей своей прежней деятельности и ради нее готов был бросить все, что он создал своим трудом.

И появилась робкая мысль, что ведь они могли бы уехать вместе куда-нибудь в Италию, Испанию или Голландию и там сделать попытку начать жизнь с начала. Но ее понимающие глаза сказали ему все то, чего он не учитывал в своих отрывочных и нечетких раздумьях, и сделали ясным, что она уже все обдумала и твердо поняла, что выхода у них нет. Их обстоятельства со смертью Орна нисколько не изменились, как это могло бы показаться на первый взгляд, а если уж и изменились, то только в том, что возникло новое препятствие.

И как бы прочитав все, что он думал, она сказала ему, когда, наконец, заговорила:

– Интересно, Джон, знает ли мир более смешную историю, чем наша. События, убрав помехи между нами, вырыли пропасть, через которую нам не перейти.

– Если б не Катрин, – сказал он, – я мог бы построить мост через эту пропасть.

– Мост, который проляжет через две могилы, – печально улыбнувшись, она покачала головой. – Не обманывай себя. Ты напрасно продолжаешь свои страдания и лишаешь себя покоя. Первый мой муж погиб от твоей руки, второй – из-за тебя. Даже если бы ты мог сейчас жениться на мне, то куда бы мы уехали? Мы бы должны были скрываться, бояться быть узнанными, знать об окружающем нас презрении. Такая жизнь в конце концов заставила бы нас возненавидеть друг друга. Подумай об этом, и пусть эта мысль принесет тебе облегчение. Джон, я бы на коленях молила тебя о прощении за то, что я вновь вошла в твою жизнь, лишив тебя покоя, если бы я не пришла тогда спасти тебя от смертельной опасности.

– О том, что ты вернулась в мою жизнь, я никогда не пожалею, – вскричал он, – как бы мне ни было сейчас больно. Я узнал о твоей великой жертве, и это вернуло мне уважение к тебе, которое я уже испытывал когда-то, и потеря которого лишила меня уважения ко всему на свете. За одно это я всегда буду благодарен тебе.

– Пусть тогда мысль об этом утешает твою память обо мне. А я буду утешена тем, что ты так думаешь. Постарайся быть счастлив с Катрин, Джон. Она любит тебя, и одно это было бы непреодолимым препятствием для меня, даже если бы не существовало других. Поверь, нельзя построить счастье на чужих страданиях.

– Катрин! – негодующе воскликнул он. – Да разве я пришел бы к тебе год назад, если бы верил в это? Катрин любит только себя. Она ценит меня за ту роскошь, что я даю ей. Я не думаю, что если со мной произойдет несчастье, она останется рядом.

– Ты ошибаешься. Мое сердце говорит мне это. Я видела ее в Со и поняла, что она по-настоящему любит тебя. Но если я и ошибаюсь, то все равно у тебя есть дети. Постарайся быть счастлив с ними, так же как и я буду искать утешения в своем сыне. Он всегда будет напоминать мне о тебе, потому что я родила его ради твоего спасения. А теперь, мой любимый, давай попрощаемся. Ты рожден для удачи, так же как я для веселья. Останься же верен своей судьбе.

Он понял, что эти слова подводили в их отношениях окончательную черту. Говорить больше было не о чем.

В последний раз, на короткое мгновение, он взял ее в свои руки. И сразу же торопливо вышел, чтобы встретить бурю, первые тучи которой уже начали собираться.

Глава 27
Приближение бури

Народ любил мистера Лоу за простоту и за то оживление, которое он внес в его доселе унылую жизнь. Приписывая его влиянию состоявшийся акт правосудия над графом Орном, они громко приветствовали его на улицах. Но по той же самой причине те, в ком текла благородная кровь, смотрели на мистера Лоу в высшей степени неодобрительно.

Ремесленники, чьи заработки выросли по милости Джона Лоу в пять раз, снимали перед ним свои шляпы и кричали: «Да здравствует господин Ла!». Дворяне, многие из которых благодаря ему составили себе состояние, произносили его имя с плохо скрытой ненавистью.

Как бы сильно, по их мнению, Орн ни заслуживал казни, но, говорили они друг другу, почему этот иностранец имеет такую власть, что способен настоять на исполнении приговора, который бесчестит дворянина. Мстительный д'Аржансон не уставал распространять слух, что Орна осудили по ошибке. Слух этот принимал все более извращенную форму и в конце концов выглядел так: Орн вовсе не был пришедшим грабить убийцей, как его представили. Это был муж, мстящий за свою честь, и убивший невиновного по ошибке.

Герцог Антен, оставшийся другом мистера Лоу, предупредил его об этом слухе.

– Конечно, я знаю, что это грязная ложь, – сказал его светлость. – Но как это доказать? Свет любит грязные сплетни, и чем они грязнее, тем больше он их любит.

Д'Антен обладал редким качеством приводить обычно невозмутимого мистера Лоу в состояние ярости.

– Правду выяснил суд. А доказательство у меня есть. Мистер Лоу достал письмо Дюшателя.

– Да, это вполне убедительно, – согласился герцог. – Но как сделать, чтобы о нем узнали? Сплетня о вас растет неудержимо.

– Я знаю, кто ее источник, – сказал мистер Лоу. – Но теперь, конечно, поздно его затыкать.

И все же он пошел в британское посольство, потребовал встречи с лордом Стэром и заговорил с ним без всяких околичностей.

– Это отвратительная сплетня, граф, видимо, распространяется вами в знак благодарности за то, что я помог вам разбогатеть. Я предупреждал ваше сиятельство, что если появится эта ложь, то я потребую от вас строгого ответа.

Они стояли друг перед другом, разделенные письменным столом, два шотландца, высокий и низкий. Посланник пытался сохранить свое достоинство. Лицо его побледнело, глаза от гнева налились кровью. Он напыщенно сказал:

– Вы говорите со мной в непозволительных выражениях, сэр. Тем не менее, я готов уверить вас, что к распространению упомянутого вами слуха я не имею никакого отношения.

– В таком случае уверьте меня, что ваша жена к нему тоже не имеет отношения. Или вы предпочитаете спрятаться под юбкой ее сиятельства? Если вы будете отрицать, что это один из вас, то, значит, вы лжец. Вам и только вам было известно, что Макуэртера ошибочно приняли за меня и убили.

Стэр, побледнев, пытался высокомерно улыбнуться, но у него получилась только вымученная гримаса.

– Сэр, вы должны помнить, что здесь официальное учреждение, и поэтому я не могу требовать у вас удовлетворения.

– Граф Орн тоже говорил со мной в подобном тоне, когда я потребовал от него оставить в покое мою жену. Я наказал его за это. Будете наказаны и вы, граф.

– Наказан! – задыхаясь, воскликнул его сиятельство и иронично засмеялся.

Мистер Лоу повернулся и быстро вышел из комнаты.

Он сразу же отправился в Пале-Рояль к Дюбуа. Не допускающим возражений тоном он заявил ему:

– Господин аббат, этот Стэр распространяет порочащую меня ложь.

Аббат удивленно посмотрел на него. В тоне мистера Лоу отсутствовала привычная изысканность.

– И что, простите, я должен предпринять?

– Ну, раз вы такой недогадливый, я вам сейчас скажу. Поскольку он отказывает мне в удовлетворении, укрываясь в своем посольстве, то вы должны его оттуда выкурить.

– Выкурить? Господи Боже, да как же я смогу это сделать?

– Как? А вы разве уже не государственный секретарь по иностранным делам? Потребуйте от лорда Станхоупа, чтобы он отозвал его.

– Боже помилуй! – ужаснулся Дюбуа. – О чем вы просите? Есть же предел…

– Нет. Вы медленно соображаете. Эти подлецы представляют для меня опасность. А я не хочу подвергаться опасности. Я несу на своих плечах финансы Франции, подобно тому, как Атлант держал на своих плечах землю. Если из-за подлости этого негодяя я оступлюсь, то наступит хаос. Ну, теперь вы поняли?

Аббат почесал проплешину, потом почмокал, втягивая впалые щеки.

– Но вы требуете принять крайние меры, господин Атлант.

– Конечно. И вы их примете. Иначе вы никогда не станете архиепископом Камбрейским и не наденете красную шляпу.

– Пусть Бог будет к вам милостив. Неужели я слышу угрозы в свой адрес?

– Да нет. Я вас просто предупредил. Но я могу попросить Его Высочество устроить вам это. Хотите, попробую?

– Нет, нет, – успокоил его аббат. – Но вы хоть понимаете, что я не могу сделать такой шаг без санкции регента?

– Все, что от вас потребуется, это объяснить ему серьезность дела. Его Высочество не захочет финансового краха, который наступит, если я стану жертвой компании клеветы. Пусть он это четко уяснит. Если будет необходимо, то скажите, что либо Стэр уйдет со своего поста, либо я – со своего. Но я уверен, это вам говорить не понадобится. Удачи, господин аббат.

Он быстро вышел. Аббат, внутренне содрогаясь, направился к регенту.

– Никогда бы не поверил, – причитал он, – что господин Ла может быть в такой ярости.

Его Высочество с легкостью согласился на требование мистера Лоу, поскольку и сам не любил посланника. В тот же самый день курьер отправился к лорду Станхоупу, чтобы проинформировать его, что граф Стэр больше не является persona grata ^[72] при французском дворе. В приватном послании Дюбуа объяснил лорду Станхоупу, что причиной отставки является вражда между Стэром и мистером Лоу. Этого вполне хватило. К тому времени вся Европа оценила превосходство финансовой политики, проводимой во Франции, и испытывала такое уважение к ее творцу, что ни одно зарубежное правительство не осмелилось бы навлечь на себя неудовольствие генерального контролера.

Через неделю граф Стэр был унижен известием об отставке с поста посланника. Потом ему пришлось вытерпеть еще одно унижение – он узнал, кто явился тому причиной. В оставшиеся до отъезда дни он пытался навредить Лоу, сколько мог. Он предал огласке причину лишения его должности посланника.

Хотя его при дворе и не любили, и, как писала мать регента, регент был рад от него избавиться, все же его отставка, как он и рассчитывал, усилила ненависть к Лоу. При дворе в полной мере смогли оценить теперь власть шотландца, который мог уже и посланников менять по своей воле. Лоу возненавидели, потому что поняли, сколь он может быть опасен. И эта ненависть начала искать у шотландца уязвимое место, в которое можно было бы нанести удар.

Регент, чувствуя угрюмую враждебность двора к своему генеральному контролеру, делал все, что было в его силах, чтобы ей противостоять. Он хвалил Лоу на всех официальных церемониях, часто их видели рядом в оперной ложе. Вследствие этого никто не осмеливался открыто проявлять по отношению к Лоу невежливость. Кампания против него велась очень незаметно. Возглавлял ее его бывший друг, а ныне злейший враг д'Аржансон.

Маркиз был проницательным человеком и видел, сколь опасна для финансовой системы, созданной мистером Лоу, продолжающаяся дикая спекуляция акциями Индийской компании. Стоимость одной акции этой компании достигла сумасшедшей величины – двадцати тысяч ливров, что в сорок раз превышало ее номинал.

Но эта опасность не только тешила надежды д'Аржансона и его товарищей, но и усилила тревогу осторожного Уильяма Лоу. Весенним днем, вскоре после отставки Стэра, когда стоимость акций достигла своего апогея, он, вооружившись листком бумаги, покрытым вычислениями, искал своего брата.

– Джон, я принес годовой баланс. Тебе надо внимательно посмотреть его. Мы получили колониальных товаров на сумму в семнадцать миллионов. Еще семь миллионов составила прибыль от продажи табака, соли и чеканки монет. Добавь сюда шестьдесят три миллиона от процентов за национальный долг и от налогов. Итого: около восьмидесяти миллионов. Эта прибыль могла бы обеспечить выплату дивидендов в размере пяти процентов по первоначально выпущенным акциям Индийской компании. Но скажи мне, сколько процентов составят дивиденды от суммы в десять миллиардов, что является полной стоимостью всех выпущенных акций компании?

Мистер Лоу бегло просмотрел лист с вычислениями и бросил его назад.

– Ты хочешь сказать, что нормальные проценты выплат за такой капитал составляют четыреста-пятьсот миллионов, а у нас только восемьдесят? Это же просто твои старые аргументы.

– А какие нужны еще?

– Я уже говорил тебе, что те, кто сейчас покупают наши акции за такую цену, должны понимать, что они вкладывают деньги в будущее. Вложенные ими средства будут окупаться постепенно, по мере развития торговли колониальными товарами.

– Как же, как же – постепенно! И когда же они начнут приносить адекватную вложенным средствам прибыль по-твоему? Ты обещал навести порядок в Луизиане. Но ничего не сделано. Рапорты, поступающие оттуда, указывают, что труд местного населения бесполезен без должного надсмотра. А белые, которые живут там, – просто разный сброд. Богатства, на которые ты делал ставку, остаются лежать в земле.

– Ты не прав. Я не забывал об этом. У меня был приготовлен план. Я только ждал согласия регента для его принятия.

Он раскрыл свой план повышения численности белого населения колоний, который точно повторял действия Англии. Теперь, получив согласие регента, он мог привести его в жизнь.

Он собирался встретиться с Ле Бланом, нынешним генерал-лейтенантом полиции, чтобы тот организовал высылку всех бродяг, воров, нищих, способных двигаться инвалидов, проституток и подобных им категорий людей на миссисипские плантации, где они смогли бы честно трудиться на благо родины. Он давал этим несчастным шанс начать новую жизнь, очищал от них Францию и обогащал ее плодами их труда в Новом Свете.

Этот план развеял уныние Уильяма.

– Выглядит неплохо. Остроумная увязка разнородных проблем, – но потом к нему вернулись опасения. – Если бы это было проделано года два назад, то мы бы уже собирали первые плоды. А так… Что если безоглядная вера в твою компанию сменится паникой? Ты подумал о таком исходе?

– Я о нем не перестаю думать, поскольку эти сумасшедшие спекулянты довели цену до полного абсурда.

– И что мы предпримем?

Мистер Лоу раздраженно пожал плечами.

– Они говорят, что я творю чудеса. Но я же все-таки не Бог. Я только надеюсь, что у вкладчиков хватит терпения дождаться, когда корабли из Луизианы привезут нам богатства. А пока будем делать то, что в наших силах. Можно затеять небольшие манипуляции на рынке этих акций, чтобы развлечь наших пайщиков.

– Как ты спишь по ночам, Джон?

– Нормально.

– Да, у тебя нервы настоящего игрока. Хотел бы я иметь такие, чтобы тоже спать спокойно.

– Ну, я думаю, я скоро смогу тебе немного помочь.

Он взялся за спекулянтов очень умело. Он сбил цену на акции, выбросив их на рынок, что заставило мелких торговцев присоединиться к нему и продавать свои акции тоже. Потом он резко остановил продажу. Они следом начали скупку, но уже по более низкой цене. Потом этот цикл повторился, что еще больше снизило цену акций. Такие колебания цены повлекли совершенно дикие спекуляции на рынке ценных бумаг, что, в свою очередь, отвлекло внимание от потери дивидендов, поскольку можно было сделать большие деньги и так, при удачной купле-продаже самих акций.

Пока мистер Лоу использовал эту помпу, чтобы держать свой корабль на плаву, д'Аржансон старался вызвать бурю, которая потопила бы его.

Он начал свою кампанию против Лоу атакой на его бумажные деньги. Он вычислил, что количество банкнот в обращении достигало двух с половиной миллиардов, что в три раза превышало количество чеканного золота. Такой избыток бумажных денег, делавший положение Лоу крайне шатким, происходил из первоначальной его ошибки, которую он допустил, когда разрешил продавать свои акции за банкноты, а не прямо за долговые обязательства кредиторов государства.

Вследствие этого, когда кредиторы получили в казначействе банкноты в обмен на свои обязательства и пришли в компанию за акциями, они вынуждены были платить за них цену, вздутую успевшими их скупить спекулянтами. Не желая этого делать, они оставили у себя полученные банкноты. В результате те не поступили в Индийскую компанию, где их должны были уничтожить, как планировалось с самого начала, а остались в обращении, усиливая инфляцию.

Люди д'Аржансона исподволь начали распространять слух, что Лоу занимается скупкой французского золота, выдавая за него ничем не обеспеченную бумагу. Тревога, вызванная этим слухом, повела людей в банк, чтобы менять банкноты на золото. Одним из первых пришел принц де Конти, сделавший себе благодаря мистеру Лоу огромное состояние.

Чтобы забрать обмененное на банкноты золото и серебро, принц пригнал на улицу Кенкампуа три подводы. Это зрелище вызвало большую тревогу, на что принц и рассчитывал. Рынок ценных бумаг был мгновенно парализован, дельцы встали в очереди, осаждающие Банк. Они требовали обменять их банкноты на золото.

Казалось, что эта лавина сметет и мистера Лоу, и его систему. Но за спиной мистера Лоу была абсолютная власть, способная на любые средства, и он умел ею пользоваться. Немедленным указом он девальвировал звонкую монету по отношению к банкнотам на десять процентов. Он был готов и к дальнейшей девальвации, но этого не потребовалось. Возникло обратное движение. Те, кто только что стояли в очереди с целью обменять банкноты на золото, встали в другую – обменять золото на банкноты.

По просьбе мистера Лоу регент строго отчитал принца де Конти. Он был обвинен в подрыве финансового благополучия Франции. Не допускающим возражения тоном ему было приказано возвратить не менее двух третей полученного золота обратно в Банк.

Положение было восстановлено, но, чтобы исключить повторение взрыва, был выпущен еще один указ. Согласно ему, количество золота во владении частных лиц было ограничено, был полностью запрещен его вывоз за границу, а использование в качестве оплаты сведено к минимуму. Тогда же мануфактуры, производившие изделия из драгоценных металлов, получили предписание ограничить их вес до указанного.

Но все это были отчаянные принудительные меры, которые правительства применяют, находясь в стесненных обстоятельствах, и которые, каковы бы ни были немедленные последствия, заканчиваются всегда одинаково – катастрофой. После проведенных мер в общественном сознании появилось скрытое беспокойство. Его и решил использовать д'Аржансон, чья первая атака была отбита. Теперь он решил напасть на Индийскую компанию.

Вовсю велась высылка в Америку неблагонадежных лиц, которых собирали по всей Франции. Деятельность отрядов, которые ее осуществляли, однако, вызвала скандал. Сама по себе эта мера была мудрая, но запоздалая и к тому же проводилась она очень грубо.

Облеченные полномочиями чиновники рыскали по всей стране и вели себя крайне жестоко. Общеизвестно, что те, кто проводит государственную политику на местах, особенно в случае применения принудительных мер, ведут себя зачастую низко и подло. Это хорошо проявлялось и в выполнении решения о высылке.

По произволу ответственных лиц толпы несчастных обоего пола отправлялись на телегах в Бордо, где их сажали на корабли. По пути в Бордо они не имели ни крова, ни пищи, что вело к многочисленным смертям среди них.

Выжившие отплывали в переполненных плавучих тюрьмах, где также свирепствовали голод и болезни. Те же, кто достигал Луизианы живыми, вместо того, чтобы начать работать, как правило, возвращались в Новом Свете к той же жизни, которую вели в Старом. Но все это еще не было самым ужасным.

Чиновники быстро поняли выгоду своего положения. Они перестали ограничиваться ловлей бродяг и преступников, а стали хватать и обычных граждан, требуя выкуп за освобождение от высылки.

Слухи об этом быстро распространялись по стране. Враги Лоу обвиняли его во всех этих нарушениях. Ненависть к нему все усиливалась и, наконец, обрушилась на него. Его выезды в город больше не сопровождались приветствиями. Его карету все чаще встречали оскорбления, а иногда в нее летели тухлятина и камни.

Невозмутимый, каким он оставался и в пору его восхвалений, он принял немедленные меры к прекращению злоупотреблений. Отряды, осуществлявшие высылку, были расформированы, а их чиновники отправлены в Германию, Италию и Швейцарию, чтобы набрать желающих трудиться на земле. Им предлагались для обработки двести восемьдесят акров земли в Луизиане, освобожденные от арендной платы и налогов на три года.

Даже невеселый Уильям признал эту меру блестящей. И даже допустил, что она может помочь им выиграть время, которого так катастрофически не хватало, особенно из-за действий д'Аржансона, проявлявшего все большую активность.

Маркиз утверждал, что цена на акции Индийской компании вздута до абсурда, поскольку, и с этим невозможно было спорить, пройдет немало лет, прежде чем акции начнут приносить доход, если они вообще его когда-нибудь принесут, учитывая скандальные неудачи с переселением колонистов.

Он напомнил о том, какие дивиденды он платил за акции своей Антисистемы, разрушенной мистером Лоу. Он и его друзья красноречиво убеждали многочисленных владельцев акций Индийской компании не держаться за них, а продавать, пока они еще имеют цену, а вырученные деньги вкладывать в настоящие ценности: дома, землю, драгоценности и тому подобное.

Это красноречие делало свою работу. Поколебленная недавними насильственными мерами с банкнотами и золотом уверенность в Индийской компании стала еще меньше из-за таких разговоров. Держатели акций начинали прозревать. Это прозрение вело за собой ускоряющееся падение цены на акции.

Когда их цена упала с двадцати до двенадцати тысяч ливров, Уильям Лоу понял, что сбываются те опасения, которые он высказывал еще тогда, когда его брат только начал расширять свою деятельность от банковских операций к управлению всей финансовой жизнью страны. Он стал умолять брата спасти Банк, пожертвовав компанией.

– Банк, – настаивал он, – стоит на твердом основании. Он выдержит эту бурю. Пусть спекулянты играют с акциями сколько им угодно. Если они разорятся, то ругать им придется лишь свою жадность.

Совет был разумный. Но Лоу уже не был холодным игроком прошлых лет. Гнев и тревога лишили его ясности видения, притупили дар безошибочных вычислений.

Человек, говоривший о себе, что он выигрывает, потому что знает, почему проигрывают другие, и умеет считать варианты, стал безрассуден, как самый заурядный игрок. Он начал проявлять, как это делают подобные игроки, отчаянное упрямство, пытаясь преодолеть неудачный расклад карт. С подобным вызовом он отверг совет брата и вернулся к своим уловкам.