Текст книги "Пламя над Англией. Псы Господни"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

Соавторы: Альфред Мейсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

Кто-то бежал по лесу. Дон Педро не испугался, его нелегко было испугать. Но он был начеку: скорей всего, к нему приближался враг.

Враг объявился внезапно и оказался вовсе не тем, кого ждал дон Педро. Из ольховника по ту сторону ручья выскочила рыжевато-коричневая гончая и, оскалившись, зарычала. С минуту она стояла на месте и яростно лаяла на чужака в черном. Потом принялась бегать туда и сюда, выискивая переправу, и наконец, изловчившись, одним махом одолела ручей.

Дон Педро тут же взобрался на огромный валун, лежавший неподалеку, и выхватил рапиру. Проклятая собака получит свое.

Гончая прыгнула и готова была броситься на него, но ее остановил властный голос:

– Лежать, Брут, лежать! Ко мне, а ну, ко мне!

Гончая в растерянности топталась на месте: охотничий инстинкт в ней боролся с послушанием. Но когда последовала повторная команда и из-за деревьев показалась хозяйка, собака, гавкнув напоследок от досады и злости, снова перемахнула через ручей.

ГЛАВА VI. КАПИТУЛЯЦИЯ

Дон Педро, величаво стоявший с мечом в руке на валуне, словно на пьедестале, низко поклонился, уповая на то, что не выглядит смешным.

Дама по ту сторону ручья, которую он приветствовал, должна была по закону взаимного притяжения противоположностей сразу очаровать сына Испании.

У нее был нежный яблоневого цвета румянец, темно-золотые, как спелые колосья, волосы, уложенные с божественной простотой, вопреки чудовищному жеманству, возведенному в моду Елизаветой. Синие глаза, широко раскрытые от изумления, были воплощением чистоты и наивности. Он с удовольствием отметил высокий рост и пленительную соразмерность, присущую лишь расцветающей женственности. Судя по наряду, она принадлежала к благородному сословию. Суживающийся корсет, нелепые фижмы, хоть и не столь смехотворные, как предписывала мода, не оставляли сомнений: перед ним отнюдь не простодушная Диана. Не только платье, но и сама манера поведения, то, как уверенно она держалась перед благородным, хоть помятый мокрый камзол и придавал ему несколько эксцентричный вид, незнакомцем, подтверждало догадку: это знатная дама.

– Сэр, вы намеревались убить мою собаку?

Дон Педро де Мендоса и Луна не напрасно пробыл три года при испанском посольстве в Лондоне, где постоянно бывал при дворе. Он говорил по-английски лучше, чем многие англичане, и лишь некоторое растягивание гласных выдавало в нем иностранца.

– Мадам, льщу себя надеждой, что вы не сочтете меня недостаточно галантным лишь потому, что не жажду достаться на обед вашей собаке? – спокойно ответил он.

Легкий акцент и юмор, заключенный в ответе, удивили ее еще больше.

– Боже правый! – воскликнула она. – Навряд ли вы выросли здесь, как гриб, за ночь! Откуда вы, сэр?

– О, откуда! – Он пожал плечами и грустная улыбка оживила его печальные глаза. – Одним словом не скажешь.

Дон Педро спрыгнул с камня и в три прыжка – с валуна на валун – пересек ручей. Лежавшая у ног хозяйки собака приподнялась и зарычала на него, но леди приказала ей лечь и в назидание хлестнула ореховым прутиком.

Дону Педро все же предстояло объяснить, кто он такой.

– Перед вами жалкая жертва кораблекрушения. Испанский галеон разбился о риф ночью в бурю, и меня выбросило на берег. Только я и уцелел.

Он увидел, как внезапно потемнело ее милое лицо; если в нем и отразился страх, то неприятия было значительно больше.

– Испанец! – воскликнула она тоном, каким говорят о чем-то злом и отвратительном.

Он, понурив голову, с мольбой протянул к ней руки.

– Убитый горем. – Он тяжело вздохнул.

Дон Педро тотчас отметил перемену в ее лице: женская жалость преодолела расовые предрассудки. Она всмотрелась в него внимательнее. Мокрая одежда и растрепанные волосы были красноречивее слов. Она ярко представила себе картину кораблекрушения, гибели людей и ужаснулась.

Дон Педро прочел на ее лице эту вспышку сочувствия – он очень тонко разбирался в людях – и тут же обратил ее себе на пользу.

– Мое имя, – сказал он, не скрывая гордости, – дон Педро де Мендоса и Луна. Я граф Маркос, испанский гранд и ваш пленник, – с этими словами дон Педро опустился на колени и протянул ей эфес рапиры, которую все еще держал в руке.

Она невольно отпрянула, потрясенная таким оборотом дела.

– Мой пленник? – она недоуменно свела брови. – О, нет, право же, нет.

– Если вам угодно, – настойчиво повторил дон Педро. – Мне никогда не вменяли в вину и, надеюсь, не вменят, недостаток храбрости. Но теперь, став жертвой кораблекрушения, один во враждебной стране, я никоим образом не намерен сопротивляться пленению. Я, как гарнизон, вынужденный сдаться, ставящий при капитуляции одно-единственное условие: сохранение чести и достоинства. Там, на берегу, у меня был выбор. Я мог броситься в море, отвергшее меня, и утонуть. Но я, как вы могли заметить, еще молод, к тому же самоубийство карается вечным проклятием. Я предпочел другое – пойти к людям, разыскать человека благородного происхождения и сдаться в плен, вручив ему свой меч. Здесь, у ваших ног, леди, я начал и закончил свой поиск, – и он протянул ей рапиру, которую на сей раз держал плашмя.

– Но я не мужчина, сэр, – молвила она в явном замешательстве.

– Так пусть же все мужчины вместе со мной возблагодарят за это Бога! – воскликнул дон Педро и добавил уже серьезнее. – Во все времена не считалось зазорным, если доблесть сдавалась на милость красоте. За свою доблесть я ручаюсь, а вы мне поверьте, пока не предоставится случай ее проверить, и, надеюсь, эта проверка позволит мне сослужить вам службу. А все остальное скажет ваше зеркало и глаза любого мужчины. Что касается благородного происхождения, то его сразу не признает лишь слепой или шут.

То, что эта ситуация возбуждает любопытство дамы и льстит ее самолюбию, не вызывало у дона Педро ни малейшего сомнения. Она столь романтична, что ни одна женщина, имеющая сердце и воображение, не устоит перед соблазном. Незнакомку смутила необычность самого происшествия и предложение испанского джентльмена.

– Но я никогда не слышала ничего подобного. Как я могу взять вас в плен?

– Приняв мой меч, мадам.

– Как же я удержу вас в плену?

– Как? – Он улыбнулся. – Пленника, который жаждет плена, удержать легко. Неужели ваш пленник может желать свободы?

Он посмотрел на нее с пылкостью, способной изгнать последние сомнения. Она, как и следовало ожидать, покраснела под его взглядом: дон Педро не давал ей опомниться.

– Я сдаюсь в плен, – сказал он. – Вы вправе потребовать за меня выкуп. Назначайте любой, какой пожелаете. Пока его не пришлют из Испании, я ваш пленник.

Дон Педро видел, что она все еще сильно колеблется. Возможно, его импульсивная пылкость, поспешность только усилили ее сомнения. И тогда он решил прибегнуть к обезоруживающей искренности, твердо уверенный в том, что подробный рассказ о его бедствиях найдет отклик в ее душе, и тогда ему удастся ее уговорить. Дон Педро подчеркнул, что рассчитывал на милосердие, что лишь надежда на ее доброту и сострадание побудили его избрать путь, который она сочла необычным, и это соответствует истине.

– Подумайте! – заклинал он ее. – Если я попаду к кому-нибудь другому, мне, возможно, придется худо. Я вовсе не оскорбляю ваших соотечественников, отказывая им в благородстве, которое, по законам рыцарства, мы должны проявлять к несчастному, беспомощному врагу. Но люди – рабы своих страстей, а чувства, которые англичане испытывают сейчас к испанцам… – он сделал паузу, пожал плечами, – впрочем, это вам известно. Может, статься, первый встреченный мной англичанин отбросит представления о том, как подобает поступать, и позовет на помощь других, чтобы прикончить меня.

– Вы полагаете, без других не обойтись? – парировала она, задетая тонким намеком на то, что одному англичанину не устоять против испанца.

– Да, полагаю, леди, – не колеблясь ответил дон Педро, прекрасно знавший женщин, и добавил не без самоуничижения. – Если вы отказываете мне в смелости, я разрешу ваши сомнения делом.

Он знал, что доказательств не потребуется, что некоторый вызов, прозвучавший в его ответе, произвел на нее должное впечатление, и он в ее глазах – человек, сохранивший достоинство в беде, готовый принять участие только в определенных, не оскорбляющих его честь пределах. Если раньше он недвусмысленно просил ее о сострадании, теперь он столь же ясно заявлял о том, что примет его лишь в том случае, если не пострадает его чувство уважения в себе.

Она же поняла, что если она согласится на его странное предложение и примет его в качестве пленника, ей придется его защищать. И это будет достойно ее, ибо, хоть перед ней и испанец, он человек и джентльмен. Она была совершенно уверена в том, что справится со своей обязанностью и отстоит своего пленника от любого агрессора. Он правильно оценил ее благородство и смелость. Во всем Корнуолле нет никого, кто мог бы противостоять ей, вздумай она проявить свою волю.

Женское начало и склонность к романтике взяли верх. Она приняла капитуляцию и проявила великодушие, столь свойственное, по ее убеждению, английскому рыцарству.

– Будь по-вашему, сэр, – сказала она наконец. – Дайте мне обещание, что не предпримете попытку убежать, и я позволю вам сохранить оружие.

Дон Педро, все еще стоявший на коленях с протянутой рапирой, склонил голову и торжественно произнес клятву:

– Перед лицом Господа и Пресвятой Девы клянусь честью и верой, что останусь вашим пленником и не буду стремиться к побегу, пока вы сами не вернете мне свободу, от которой сейчас отказываюсь.

С этими словами дон Педро поднялся и вложил рапиру в ножны.

– Не сочтите за наглость, мадам, могу я узнать имя той, у кого я отныне в плену?

Она улыбнулась, в душе у нее оставалось чувство неловкости за эту странную сделку.

– Я леди Маргарет Тревеньон.

– Тревеньон? – повторил он, проявляя неожиданный интерес. – Стало быть, вы из семьи герцога Гарта.

Леди Маргарет, естественно, удивилась, что испанец так хорошо осведомлен в английских родословных.

– Он мой отец, сэр, – ответила она и в свою очередь пожелала удовлетворить свое любопытство. – А что вам известно о герцоге Гарте?

– Мне? Увы, ничего, и это мое упущение. Война, к счастью, поможет мне его восполнить. Но я слышал о герцоге Гарте от своего отца, о том, как он чуть не лишился жизни из-за вашей нынешней королевы в царствование Мария Тюдор. Мой отец был в свите короля Филиппа, когда он был мужем королевы Англии. Полагаю, он хорошо знал вашего отца. Если угодно, это устанавливает между нами странную связь.

Но связь была отнюдь не странная, как полагал дон Педро или как могло показаться на первый взгляд. Отец дона Педро был одним из бесчисленных знатных испанцев, находившихся при дворе королевы Марин Тюдор в то время, когда адмирал Сеймор и его друзья приобретали все больший вес в глазах общественности, и король Филипп и его окружение опасались, что их деятельность – угроза положению испанцев в Англии.

– Памятуя о собственных невзгодах и риске, которому подвергалась его собственная жизнь, милорд Гарт, надеюсь, проявит сочувствие к несчастью другого, – сказал дон Педро и, спохватившись, не требует ли он слишком многого, прибег к юмору. – И самая главная из этих невзгод, смертельная угроза для меня – голод.

– Следуйте за мной, сэр. – Маргарет улыбнулась. – Посмотрим, можно ли помочь этому горю и облегчить ваше положение.

– Облегчить мое положение? Valga me Dios! [174]В этом, право же, нет нужды.

– Следуйте за мной! – приказала она и повернулась, а гончая прыжками понеслась вперед.

Дон Педро покорно, как и подобает пленнику, пошел за ней, от всей души вознося хвалу Всевышнему за свое чудесное избавление.

ГЛАВА VII. ПЛЕННИК МАРГАРЕТ

Они поднимались по извилистой тропинке, испещренной солнечными бликами; лучи солнца пробивались сквозь ветви, еще мокрые после ночной бури. Впереди леди с собакой, за ней – дон Педро, отчасти потому, что к этому его обязывало нынешнее положение, отчасти потому, что они не могли идти рядом по узкой тропинке. Приближаясь к вершине холма, где заросли кончались, они услышали доносившуюся сверху веселую песню. Слова песни, которую пел сильный мужской голос, трудно было разобрать, что, впрочем, не имело значения. Суть ее сводилась к тому, что жизнь моряка – веселая, переменчивая, бродячая. Дон Педро засмеялся: его воспоминания о жизни на море включали все, что угодно, только не веселье.

Услышав его смех, Маргарет замедлила шаг, глянула на него через плечо, и на губах ее мелькнуло подобие улыбки. Кто-нибудь другой, не обладавший сатанинской проницательностью дона Педро, решил бы, что она улыбнулась сочувственно, оценив его чувство юмора. Дон Педро же уловил в улыбке нечто иное, таинственное, пока непостижимое для него. Тайна раскрылась, когда они увидели певца, миновав наконец мокрые заросли и оказавшись на открытой вершине холма, поросшей вереском. В лучах утреннего солнца он переливался золотом и пурпуром. Дон Педро увидел высокого юношу с беззаботным выражением лица.

Он приветствовал появление Маргарет радостным криком, его смеющиеся глаза засветились от радости. Длинноногий, в высоких сапогах из недубленой кожи, он слегка раскачивался при ходьбе, и по этой нарочито-тяжелой матросской походке каждый встречный должен был с первого взгляда распознать в нем старого морского волка, каковым он себя и почитал. Каштановые волосы, развевавшиеся на ветру, местами выцвели под тем же солнцем, что так красиво позолотило его кожу, придав молодому лицу свежесть и очарование. Он держал за плечом охотничье ружье.

Пес радостно кинулся к парню и на миг преградил ему путь, и Маргарет удивленно спросила, почему он поднялся в такую рань. Он быстро объяснил. В Труро – ярмарка, там выступают актеры, которые, как говорят, однажды давали представление в Лондоне перед самой королевой. Вот он и выехал пораньше, чтобы сопровождать ее на представление, если ей будет угодно. А пьесу дают после обеда во дворе харчевни “Герб Тревеньона”. Узнав, что Маргарет ушла на прогулку, он спешился и пошел ей навстречу. Не желая терять времени попусту, попросил у Мэтью ружье, чтоб подстрелить зайца или тетерку на обед его светлости. Сообщив ей все это скороговоркой, он вдруг спросил, кто ее спутник.

Маргарет могла по-разному представить своего пленника. Из всех способов она лукаво выбрала самый маловразумительный и в то же время интригующий:

– Джервас, это дон Педро де Мендоса и Луна, граф Маркос.

У молодого моряка округлились от удивления глаза.

– Испанец! – воскликнул он таким тоном, словно хотел сказать: “Дьявол!” и почти инстинктивно скинул с плеча ружье, будто готовился к бою. – Испанец! – повторил он.

Дон Педро улыбнулся, придав лицу подобающее обстановке выражение усталости и грусти.

– Насквозь промокший, сэр, – сказал он на своем безупречном английском.

Но сэр Джервас едва взглянул на него и перевел взгляд на Маргарет.

– Скажите, ради бога, откуда взялся испанец?

– Море, отвергнув меня, милостиво бросило к ногам ее светлости, – ответил вместо нее дон Педро.

Джервас с первого взгляда невзлюбил его и отнюдь не потому, что дон Педро был испанцем. Возможно, дон Педро намеренно вызвал его антипатию – слишком они были несхожи – и внешне, и складом ума: в каких бы обстоятельствах они ни повстречались, между ними никогда бы не возникла привязанность. Дон Педро был непревзойденным мастером уязвить человека в самую душу – и тоном, и взглядом, и его искусство вызывало тем большую досаду, что сочеталось с изысканной вежливостью, не дававшей основания выразить недовольство.

– Хотите сказать, что потерпели крушение? – с откровенной враждебностью спросил Джервас.

Тонкое лицо дона Педро снова осветила слабая грустная улыбка.

– Надеюсь, я выразил ту же мысль более галантно. В этом единственная разница.

Молодой человек подошел поближе.

– Какая удача, что я вас встретил, – сказал он просто.

Дон Педро поклонился.

– Вы очень любезны, я ваш должник.

– Любезен? – Джервас хмыкнул. – Боюсь, вы заблуждаетесь, – и, исключая дальнейшее напоминание, добавил коротко. – Я не доверяю ни одному испанцу.

– А какой испанец просит вас о доверия? – недоуменно спросил дон Педро.

Джервас пропустил его слова мимо ушей и перешел к делу.

– Начнем с того, что разоружим его, – обратился он к Маргарет. – А ну, сэр Испанец, сдавайте оружие.

Но тут наконец вмешалась леди.

– Идите своей дорогой, Джервас, – сказала она, – и занимайтесь своими делами. А это вас не касается.

Джервас на мгновение опешил.

– Почему? – Он пожал плечами и усмехнулся. – Нет, это дело имеет ко мне прямое отношение. Это мужское дело. Ваше оружие, сэр.

Дон Педро снова улыбнулся своей привычной печальной улыбкой.

– Вы опоздали на полчаса, сэр. Я уже сдал свое оружие. Вернее, я сохранил его, дав клятву человеку, взявшему меня в плен. Я пленник леди Маргарет Тревеньон.

Сэр Джервас сначала застыл от изумления, потом расхохотался. В его смехе прозвучало неприкрытое пренебрежение, которое рассердило ее светлость. Она вспыхнула, и это должно было послужить предупреждением молодому человеку.

– Чистое безумие! – воскликнул Джервас. – Когда это женщина брала мужчину в плен?

– Вы только что слышали об этом, сэр, – напомнил ему дон Педро.

– Вы молоды, Джервас, – презрительно сказала Маргарет. – Весь мир открыт вам, чтобы вы набирались ума. Идите за мной, дон Педро.

– Молод! – с негодованием выкрикнул Джервас.

– О, да, – подтвердила она, – и все ваши ошибки происходят от бессердечия. Впрочем, вы меня задерживаете.

– Видит Бог, я это делаю намеренно. – Рассерженный Джервас решительно преградил им путь.

Дон Педро мог предложить Маргарет свою помощь. Но он не торопился. Он углядел нечто знакомое в поведении графини и сэра Джерваса. Его собственное положение было чрезвычайно опасным. Он должен был соблюдать осторожность, чтоб не нарушить ненадежное равновесие. Поэтому он оставался в стороне от спора, предметом которого был он сам.

Тем временем сэр Джервас, заметив гнев в глазах Маргарет, подавил свой собственный.

Он понял свою ошибку, не понял лишь, что негодование Маргарет вызвано его плохим поведением.

– Маргарет, это дело…

– Я сказала, что вы меня задерживаете, – прервала она его мольбу.

Маргарет держалась очень высокомерно и властно. Возможно, в ней возобладало упрямство, унаследованное от своенравной матери.

– Маргарет! – Голос Джерваса дрожал от волнения, ясные глаза, чью голубизну подчеркивал загар, были полны тревоги. – Мое единственное желание – служить вам…

– Никакой службы мне не требуется, а уж столь назойливо предлагаемой – тем более.

– Идемте, дон Педро! – в третий раз приказала она.

Сэр Джервас на сей раз отступил: он был очень обижен и не хотел продолжать разговор. Но когда она уходила и дон Педро послушно двинулся за ней, Джервас, больше не скрывая своих чувств, бросил на него ненавидящий взгляд. Испанец ответил на него поклоном, в котором усматривалась почтительность и ничего больше.

Сэр Джервас угрюмо смотрел им вслед; дивное сентябрьское утро померкло, исчезла из души радость предвкушаемой встречи с Маргарет. Он счел себя ужасно оскорбленным – и не без оснований. Вот уже неделю он большую часть дня проводил с ней – либо в ее поместье, либо на прогулках – пеших и верховых. Между ними установились близкие теплые отношения, и Джервас был уверен, что период испытаний подходит к концу и скоро Маргарет даст согласие на официальную помолвку.

Джервас отнюдь не отличался самодовольствем. Даже внушая себе, что Маргарет любит его, он сознавал, что ее любовь – чудо, и он сам, и его заслуги здесь ни при чем. Любовь Маргарет – незаслуженный дар фортуны, который принимают с удивленной благодарностью, не задаваясь вопросами.

Но события этого утра снова означали крушение всех надежд. Ясно, что она его не любит. Просто ей было весело коротать с ним время. Дни ее текли тоскливо в поместье Тревеньон со скучным книгочеем-отцом, и Маргарет была рада, что он приглашает ее на прогулки верхом, охоту, сопровождает в Перин или Труро, катает на яхте или берет с собой на рыбалку. Но любви, истинной любви к нему в ее сердце не было, иначе она не обошлась бы с ним, как сегодня, не унизила, не оспорила его законного права распоряжаться испанцем, выброшенным на берег. Все это казалось невероятным и терзало душу. А ведь он был человек с положением в обществе, уверял себя Джервас. Королева произвела его в рыцари за участие в боях против Армады, и полномочия, данные ему ее величеством, налагали на него определенные обязательства и здесь, в Корнуолле. Арест испанца, спасшегося в морском сражении и выброшенного на берег после кораблекрушения; разумеется, входил в его обязанности, и Маргарет не помешает ему выполнить свой долг, они не заморочат ему голову абсурдно-романтической сдачей в плен, разыгранной этим испанцем. Впрочем, не так уж его капитуляция абсурдна, поразмыслив, решил Джервас. Далеко не абсурдна. Это пример испанской хитрости и коварства. Ради спасения собственной шкуры он сыграл на женском пристрастии к романтике.

Еще раз тщательно все обдумав, сэр Джервас принял окончательное решение. Он отправится в поместье Тревеньон и избавит лорда Гарта и его дочь от незваного гостя, как бы это ни отразилось на его собственной судьбе. А сотом он разыщет сэра Фрэнсиса Дрейка или другого флотоводца и отправится на поиски новых приключений на собственном прекрасном корабле, который оснастил для него сэр Джон Киллигру.

Джервас решительно вошел в дом Тревеньонов, не дожидаясь, пока о нем доложит старый мажордом Мартин, заправлявший скромным хозяйством графа Гарта. Джервас бросил ему в руки ружье и, не внимая увещеваниям, отстранил старика и направился в библиотеку, где Маргарет и ее пленник сидели наедине с графом.

Его светлость был изрядно раздосадован. Речь шла уже не о временных помехах в ученых занятиях, безмерно раздражавших графа, а о деле, чреватом всевозможными неприятностями, о постоянной ежечасной угрозе желанному миру в доме. Дон Педро с самого начала пытался сблизиться с графом, напомнив ему о знакомстве со своим отцом в далекие дни правления королевы Марии. Это несколько оживило туманное представление графа об обязанностях, которые налагает положение. Благосклонность графа выразилась в том, что он не очень явно проявил свое неудовольствие по поводу вторжения и всех неудобств, которые оно сулило.

Худой и бледный затворник почти дружески посмотрел на испанца из-под кустистых бровей, и слабая улыбка мелькнула в когда-то каштановой, а ныне почти белой бороде.

– О, да. Я помню дона Эстебана де Мендосу. Очень хорошо помню. Так, стало быть, это ваш отец? – Граф улыбнулся приветливее. – У меня есть все основания его уважать.

Граф погрузился в раздумья, перебирая в памяти события, внезапно извлеченные из небытия. Он припомнил, что из всех испанцев при дворе королевы Марии дон Эстебан де Мендоса был, вероятно, единственным, кто не жаждал крови принцессы Елизаветы. Когда стараниями Рено создалась угроза для ее жизни, именно дон Мендоса сообщил об этом адмиралу, и своевременное предупреждение, возможно, спасло жизнь ее высочеству.

Этими воспоминаниями и было продиктовано последующее высказывание графа.

– Сыну дона Эстебана де Мендосы не угрожает опасность в Англии. Многие джентльмены будут рады служить вам, памятуя о вашем отце. Сама королева, стоит напомнить ей о прошлом, станет вашим другом, как когда-то ее другом был ваш отец.

– Возможно, они предпочтут вспомнить, что я командовал галеоном Армады, – возразил дон Педро. – Недавние события куда более весомы, нежели дела давно минувших лет. И в любом случае, между мной и джентльменами, которые могли бы отнестись ко мне дружелюбно, – почти вся Англия, где любовь к испанцу почитается зазорной.

И в этот самый момент совет нарушил сэр Джервас; вместе с ним в затхлую библиотеку, казалось, ворвался здоровый свежий ветер вересковых пустошей и моря. Он был слегка взволнован и переполнен неистовой силой – и то, и другое его светлость не переносил. Властью, данной ему королевой, Джервас предложил избавить лорда Гарта от незваного гостя. Он не предлагал услугу, а высказывал намерение, что еще больше не понравилось графу.

– Полномочия, предоставленные вам ее величеством, Джервас, не дают вам права врываться ко мне в дом, – назидательно заметил граф. – Я прощаю вас, потому что понимаю ваше рвение. Но оно неуместно и лишено смысла. Дон Педро уже сдался в плен.

– Маргарет! Женщине! – негодующе воскликнул сэр Джервас и счел излишним входить в объяснения. Абсурдность самого по себе факта была очевидной. – Пусть по своей воле сдастся властям в Труро, пока не объявлен розыск. С вашего разрешения, милорд, я берусь сопровождать его туда.

– Вы рискуете, его могут разорвать на куски на улицах Труро, – сказала Маргарет. – Это не по-рыцарски.

– Риск исключается, если он пойдет со мной. Можете мне довериться.

– Я бы предпочла довериться этим стенам, – ответила Маргарет.

Выслушав их доводы, Джервас потерял терпение.

– Немыслимо! – настаивал он. – Когда это женщины брали в плен? Как она удержит его в плену?

– В плену удерживает честь, сэр, – спокойно и вежливо ответил дон Педро, – если пленник дал честное слово. Оно связывает меня крепче всех цепей вашей тюрьмы в Труро.

В ответ, разумеется, последовало оскорбительное заявление, которому трудно найти оправдание. Джервас все еще искал основания для спора, но Маргарет отвела его аргументы, напомнив, что ее несчастный пленник ослаб, насквозь промок, замерз, умирает от голода, и как бы ни решилась впоследствии его судьба, исходя из простого человеколюбия, надо одеть, накормить пленника, дать ему отдых.

Граф же, предчувствуя возможность скорее вернуться к изучению Сократа и его рассуждениям о бессмертии души, использовал возможность положить конец спору и выпроводить незваных гостей из библиотеки.