Текст книги "Последний Герой. Том 8 (СИ)"

Автор книги: Рафаэль Дамиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5

На месте происшествия уже вовсю работала местная опергруппа. Труп выкопали. Его осматривали судмедэксперт, следак из комитета и криминалист в придачу. Рядом роились опера, участковый и кое-какое местное начальство во главе с Кругловым.

– Колото-резаная, – сообщил судмед во всеуслышание, рассматривая рану, – в районе сердца один точный удар.

Мы с Шульгиным наблюдали за действиями со стороны. К нам подошёл Круглов.

– Да-а, – проговорил он. – Барабаш-то оказался не в машине, а в земле. Вот так сюрприз… Кто же тогда в машине?

– Это вы у нас спрашиваете? – ухмыльнулся я.

Круглов прищурился, а я продолжил:

– Кто-то недавно говорил, что без нас разберётся. А по факту вы даже прилегающую территорию должным образом не обследовали…

Подпол помолчал, а потом выдал:

– А что вы вообще здесь делали? – в его голосе прозвучала настороженность. – И как вы его, черт возьми, обнаружили?

– С собакой гуляли, – коротко сказал я, кивнув на привязанного к дереву Мухтара.

Пёс сидел чуть в стороне, тихо и грустно глядел на нас и на людей в форменной одежде.

– С собакой? – удивился подполковник. – Именно здесь? Откуда у вас собака?

– Дмитрич, не изображай простачка, – проговорил я с ехидцей. – Всё ты понимаешь и уже догадался, что мы решили дополнительно осмотреть место убийства. И вот результат. Сделали вашу работу. Или что, по-прежнему будешь говорить, что мы тут мешаемся?

– Ну-у… – протянул задумчиво Круглов, сдвинув на затылок форменную шапку из темно-синей цигейки, в которой пока что было явно жарковато.

– А мы и будем мешаться, – продолжил я ровно, – пока не найдём Чучалина. Теперь-то ты понимаешь, что здесь серия убийств вырисовывается?

Между нами на миг повисла пауза.

– Да я-то что, – развёл руками Круглов, – вон Следственный комитет, у них дело. Они пусть и объединяют.

– Ну да, – сказал я. – А оперативные наработки от вас должны идти. Где инициатива, Олег Дмитриевич? Вот был бы ты моим подчинённым, подполковник…

При этих словах лицо Круглова заметно перекосило, но он быстро взял себя в руки и выдавил натянутую улыбку.

– Ну ладно, мужики, – сказал он, – не с того начали с вами. Согласен, что-то мутное у нас в городке творится. Давайте сегодня вечерком посидим, всё обсудим. Вы выскажете своё видение, я обозначу своё… Как понимаю, может, сработаемся.

– Хорошо, – кивнул я. – Где встречаемся? У тебя в кабинете?

– Да нет, – махнул он рукой. – Давай в неформальной обстановке, так сказать, встречу без галстуков устроим. Ресторан «Олимп». Тут, из подобных заведений, единственное приличное место. Адрес я скину. Часиков в семь вечера. Столик забронирую. Лады?

– Договорились, – ровно сказал я.

Мы пожали друг другу руки, и Круглов пошёл дальше руководить осмотром места происшествия.

– Что-то он так смягчился резко, – заметил Шульгин, глядя ему вслед.

– Не знаю, – ответил я. – Посмотрим, какую игру он затеял. Видишь, задобрить хочет – в ресторан позвал. Потом скажет, что и банкет за счёт местных, для гостей, так сказать. Готов поспорить.

– Это что получается, Макс, – размышлял Коля. – если Барабаш здесь и руки у него целы, тогда кто в машине? Это первый вопрос. А второй вопрос – если наш убийца, как мы предполагаем, убивает за некие грехи, которые прописаны где-то там, в божьем писании, не знаю где… За что таксиста тогда убили?

– Ну, чёрт его разберёт, – сказал я. – Может, тут за чревоугодие. Он же толстяк. Ну и похоть никто не отменял, хоть руки и целые.

– Ага, а тот, кто в машине, – сказал Шульгин, – у него рук нет. Его тогда за что? А?

– Личность его не установлена, – ответил я. – подождем результат ДНК-экспертизы, от него и будем плясать.

– Итого у нас получается три трупа, – подытожил Коля. – Сгоревший в машине, закопанный Барабаш, причём недалеко от своей сгоревшей машины, и убитый ножом наш риелтор – алчный Афоня, прямо на квартире, которую пытался кому-то втюхать.

– Вероятно, убийца изобразил клиента, – продолжил я. – Встретился на осмотре недвижимости с Лопарёвым и пришил его. Вряд ли он его там караулил или, скажем, случайно встретил, скорее всего, встреча у них была назначена.

– Хитрый гад, – сказал Коля, почесав переносицу. – Расчётливый. Что-то, знаешь, Макс, не похоже это на почерк Чучалина. Я тут его подноготную изучал – обычный урка: брал на гоп-стоп, отсидел, вышел, украл, снова в тюрьму. Не жизнь, а перекати-поле. Соображалкой не блистал, иначе на кичу регулярно не попадал бы.

– Ну, люди, бывает, меняются, – предположил я. – Особенно если у них в голове что-то перемыкает. Р-раз! – я щёлкнул пальцами, – и всё, уже не урка, а какой-то гуру, святитель, отец-основатель, сектант, мать его, лидер. Есть немало примеров, когда из уголовников получались вполне неплохие… гуру.

Шульгин усмехнулся:

– Это ты про Грача сейчас? Про своего кента?

– Да нет, – покачал я головой. – Грач – это другое дело. Он молодец. Он вообще-то всегда с нестандартным мышлением был. И людей не обирает, не обманывает, а, как бы странно это ни звучало, помогает… в психологическом и эмоциональном плане, так сказать.

– Ну не знаю, – протянул Шульгин с сомнением. – По мне, все эти богомольцы одинаковые. Лишь бы голову задурить. Вот только этот, если и дурит, то вредит конкретно – ножом бьёт, сжигает.

Мы подошли ближе. Судмедэксперт Пётр, в латексных перчатках, привычно осматривал тело, которое выглядело очень неприглядно.

Из земли выкопали, как выяснилось, именно Барабаша. Полный мужчина за пятьдесят, тело уже разбухло, кожа серо-бурого оттенка. На руках и лице пузыри – типичное посмертное гниение после двух суток в грунте. Из носа и ушей проступила межтканевая жидкость, смешавшись с грязью.

Пётр, не отрывая взгляда от тела, диктовал следователю под запись:

– … плотное, питание избыточное. В области левой стороны грудной клетки – колото-резаное повреждение в проекции пятого межреберья. Рана, проникающая в грудную полость, направлена спереди назад, сверху вниз, глубиной порядка десяти сантиметров. Имеется повреждение сердца. Причина смерти, предварительно – острая кровопотеря вследствие ранения сердца. Признаки посмертных изменений выражены умеренно… начальная стадия гниения, вздутие мягких тканей, кожа серовато-бурого оттенка, трупные пятна малиново-бурого цвета с участками зеленовато-серой пигментации. При наружном осмотре и пальпации иных телесных повреждений признаков борьбы или механической травмы не обнаружено.

Он выпрямился, не снимая перчаток, вытер рукавом пот со лба. Выдохнул.

– Ну что, Петя, скажешь? – спросил я.

Эксперт обернулся:

– Да что тут… ничего нового, – ответил он устало. – Пырнули и закопали. Думаю, вскрытие покажет то же самое. Тело, конечно, ещё надо хорошенько отмыть. Но переломов я не нащупал.

– Это что получается, – предположил Шульгин, – значит, он подпустил убийцу близко. И, возможно, даже знал его.

– Ну или убийца, – сказал я, – был его клиентом, которого он довозил.

– Логично, – кивнул Коля. – Но тогда кто второй, который сгорел в машине? Может, он двоих довозил?

– Да кто его знает. Гадать можно бесконечно, – вздохнул я. – Пока версии строить рано.

– Фактов нам явно не хватает, – вздохнул мой коллега.

– Кстати, Петя, – обратился я к судмеду, – что там по ДНК сожжённого трупа? Удалось получить генетический профиль? По базе бы пробили.

– Пока нет, – покачал головой Пётр. – Эксперты уже третью амплификацию запустили. Наши, из области. Не выходит никак профиль. Ткани и кости деградировали от термического воздействия. Получается генотип сильно куцый, урезанный, лишь по нескольким локусам читаемый. По другим аллели вовсе или не видны, или нестабильны.

– Чего? – переспросили мы с Колей в унисон.

– Ты по-человечьи, Петя, поясни, – улыбнулся я.

Пётр усмехнулся:

– Ну, короче, ни хрена не выходит, мужики… Обгорел основательно.

– А-а, – кивнул я, – теперь понятней. И что делать? Какие ещё остаются варианты?

– Ну, у наших ДНКашников реактивы китайские, – сообщил Пётр, устало снимая перчатки. – А они ещё, что называется, сырые. Так себе реагенты, короче, чувствительность хромает. Изначально ведь америкосы всю эту генетическую херабору в криминалистике развивали. Хотя она полезная, конечно, тема эта. Короче, я к тому, что у них корпорации во какие, наукоёмкие, и реактивы делают хорошие.

– И в чем проблема взять их реактивы? – уточнил я.

Тот посмотрел на меня, будто я дитя малое. Ничего, пусть на пальцах объясняет, я не обязан знать их кухню.

– Ну, сейчас-то время такое… С америкосами мы в штыках, их реактивы не закупаем. А если бы ими попробовать, может, чего бы и вышло.

– Так скажи им, пусть попробуют, я не знаю… скинуться там, заказать через какой-нибудь левый сайт, через страну третью. Мы бы даже поучаствовали финансово, так сказать.

– Ты что, смеёшься, Макс? – удивился Пётр. – Там флакончик объёмом меньше чайной ложки стоит пол-ляма, если на наши деньги переводить. А то и больше… И тем более, что просто так его не провезёшь – только в замороженном виде, доставка специальная.

Я присвистнул:

– Неслабо. Дорогое удовольствие эти ДНК-экспертизы.

– Угу, – кивнул Пётр. – На маркетплейсах не закажешь, – хохотнул он.

– И что делать? – спросил Шульгин. – Не в Америку же труп везти? Или вариант такой, – усмехнулся он. – Победить америкосов, завоевать их по-быстрому – и заставить работать на нас со своими реактивами. Как вам варик?

Улыбки он не прятал.

– Вариант отличный, – усмехнулся я. – Суперский. Но у нас на него… времени нет.

Пётр улыбнулся и проговорил:

– Ну, можно попробовать образцы тканей трупа в Москву отправить. Там, в головное Бюро СМЭ. Но это уж не от меня зависит – это следак должен суетиться. Комитетский.

– Понял, услышал тебя, Петя. Спасибо, – сказал я. – Со следаком перетрём, мотивируем.

Мы вернулись к Мухтарке. Он сидел рядом с машиной, грустный, и поскуливал.

– Молодец, – сказал Шульгин, потрепав его за ухом. – Нашёл-таки хозяина. Эх, сочувствую тебе, дружище. Но жизнь продолжается… и знаешь, тебе с нами точно скучно не будет, Мухтарыч, – улыбнулся Коля. – Обещаю.

В это время Пётр вдруг воскликнул:

– Тут на лбу – метка!

Он подошёл, взял спиртовую салфетку и стал тщательно вытирать синюшную кожу. Все сгрудились у трупа, в воздухе повисла тишина. Даже птички, кажется, притихли в лесу.

– Что там? – спросил я.

Пётр отнял салфетку и показал: на лбу виднелся линейный разрез, аккуратный и ровный, словно зарубка ножом. И второй порез – поперек.

– Крест? – переспросил я.

Пётр махнул рукой, неуверенно, мол, то ли крест, то ли плюс, то ли ещё что.

Круглов, стоявший рядом, посмотрел на нас и затем на лоб покойного. Лицо его померкло. Явно вдруг мелькнуло понимание, что связь между делами – вовсе не наша фантазия.

– Ну что, Олег Дмитриевич, – сказал я, обращаясь к местному начальнику, – вот тебе и связь с трупом риелтора. Объединяйте в серию.

Подполковник помолчал, сжал губы и ничего не ответил. Потому что сказать ему было нечего.

* * *

– Ох, что ж ты такой худющий, как коромысло горбатое, – причитала Маришка, наливая в тарелку дымящийся борщ с говяжьей масалыгой и щедро плюхнув туда шмат жирной домашней сметаны. Сверху посыпала всё мелко нарезанным укропчиком и поставила тарелку перед Михалычем. – Ешь, ешь давай, сейчас сальца построгаю.

– Угу… спасибо, – отозвался Михалыч, берясь за ложку.

– Тебе какого сала? – спросила она, улыбаясь. – По-фински или по-русски?

– Ого, – удивился Михалыч, прихлёбывая борщ. – А по-фински – это как?

– А мы так называем – в луковой шелухе вываренное, – пояснила Маришка. – Оно рыжее получается.

– Ну, давай того и того, – кивнул Михалыч и шумно втянул суп с ложки.

– Сейчас, – ответила Маришка и заботливо погладила его по голове, будто это был её собственный сынок, а не приблудный мужик.

Михалыч жил у этой Маришки уже два дня – в частном доме, на окраине Камнегорска. Она его отблагодарила за найденный кошелёк на рынке. В буквальном смысле – всем отблагодарила: и обедом, и ночлегом, и горячими объятиями.

А Михалыч? В такой ситуации он был доволен, как кот. Он так размышлял: кормят, поют, да ещё и бабёнка под боком, чего еще надо? Хоть и немолодая уже, но и он не мальчик. Маришка – женщина широкая в кости, зато грудь, что два бидона. Было где руки приложить.

«Лучше качаться на волнах, чем биться о скалы», – любил говаривать он. И теперь, похоже, нашёл свои буйки в тихой гавани.

– Ты кушай, мне на работу пора, – ласково сказала Маришка, подкрасив губы и надевая широкое пальто, которое можно было бы вокруг Михалыча обернуть два раза. – Если что, в холодильнике ещё холодец есть. Ой! Вот я дурында… Только горчицы нет к нему! Не купила, но ничего, я заскочу, возьму.

Она выглянула в окно, прищурилась и пробормотала:

– Эх, с утра, вроде, тихо, а к обеду небось опять морось пойдет… Не снег, а черти что… Брать зонт или не брать… – продолжала она сама с собой, – будет дождь, не будет… Наверное, не будет. Хоть тучки хмурятся, а у меня суставы не ломит. Хотя по прогнозу есть дождик, обещали, но наши синоптики всегда проигрывают моим коленкам, хи-хи!

Она рассмеялась, довольная жизнью, Михалычем и чем-то еще. А Михалыч уплетал себе суп.

«Эх, – подумал он, – ещё бы пятьдесят фронтовых… а лучше пять по пятьдесят».

Но у Маришки алкоголя не водилось, а у него самого денег не осталось.

– Слышь, мать, – проговорил он с набитым ртом, – может, ты это… пузыря прикупишь?

– Какого пузыря? – Маришка тут же упёрла руки в бока.

– Ну… беленькой. Сегодня не выходной, но с холодцом-то вечерком как хорошо, – промямлил Михалыч.

– С холодцом, с холодцом… – передразнила она. – В субботу, после баньки, налью. Ты ж останешься до субботы? А?

Смотрела она на него, вроде, и весело, но в глазах таилась надежда. И тихая глубокая грусть.

Михалыч прокашлялся, потупился.

– Ну а что, ага, ну а чо… можна… я в отпуску ведь.

– Вот и хорошо, – просияла Маришка. – Всё, я пошла.

Женщина вышла, хлопнув дверью старого домика.

Михалыч доел, отложил ложку, шумно выдохнул. Убрал тарелку в раковину, даже стёр со стола крошки. Потом, немного подумав, взялся и за посуду – вымыл тарелку, ложку, кружку. Всё, чтобы задобрить Маришку перед тем, что собирался сделать.

Постоял посреди кухни, задумчиво почесал затылок.

– Эх, что-то я размяк, – пробормотал он. – Чего это я так расчувствовался?.. Мне же… мне же надо туда, мне же… у меня же…

Он не договорил – слова застряли в горле. Делал всё на автомате. Пошёл в комнату, открыл шкаф, потом сервант, стал рыться по полкам. Нашёл невзрачные, старомодные украшения из золота – цепочку, пару колечек, серёжки с мутными камушками.

По весу – немного, но в ломбард примут. Там же, в нижнем ящике, отыскал старые серебряные ложки – явно фамильные, с потёртым гербом на ручке. Сгреб всё в кучу, положил на кровать.

Открыв шифоньер, вытащил старую спортивную сумку и начал складывать туда всё, что посчитал ценным. Добавил наручные часы – мужские, с позолоченным корпусом, правда, по виду, давно не идут. Нашёл пару старых фотоаппаратов, бронзовую статуэтку, аккуратно завернул в полотенце и сунул туда же. Для полноты добавил плед – вдруг пригодится в дороге.

Подошёл к окну, посмотрел в серое небо. Будто прощался с домом и двором. В этот момент хлынул дождь – тяжёлый, косой, стекавший по стёклам длинными струями. Окна будто плакали.

– Эх, – вздохнул Михалыч, – не угадала Маришка. Подвели её суставы – дождь пошёл.

Он натянул куртку, закинул сумку на плечо, обулся, тихо прикрыл за собой дверь и быстрым шагом направился к автовокзалу, стараясь не оглядываться.

* * *

Маришка зашла в магазин за горчицей – это был небольшой продуктовый в панельной пятиэтажке, недалеко от её дома.

– Любка, дай-ка мне вон ту горчичку! И посмотри срок годности, чтобы свежайшая была. Я без очков не увижу, – сказала она.

– Ой, – откликнулась Любка-продавщица в синем фартуке, доставая с полки банку горчицы. – А чё это мы такие нарядные сегодня?

– Ничего не нарядные, – пожала плечами Маришка. – Пальтецо? Если ты про пальто, то это я ещё в прошлом годе носила.

– Да я не про пальто, – хитро прищурилась Любка. – Губы намалевала, ресницы подвела… ха, Маришка, ты чё, ещё и брови выщипала? Когда успела? У тебя, что ли, хахаль появился? А ну колись!

– Да ничего не появился, отстань ты, – отмахнулась Маришка. – Скажешь тоже.

– Ну, пора бы уже, – не унималась Любка. – Пять лет как овдовела!

– Ой, не твоё дело, – отмахнулась снова Маришка. – Разберусь.

– Ну скажи, что появился. Ну скажи, скажи, скажи, – улыбалась Любка-продавщица, протягивая банку.

– Ла-адна-а… Только никому, – просияла Маришка, наклонилась ближе и заговорщически шепнула. – Это секрет. А то сглазят ещё. И не знаю вообще, надолго ли он… У него отпуск. Говорит, не местный он.

– Ух ты! – округлила глаза Любка. – Вот я – могила. Никому! А кто такой-то? Как звать?

– Ой, имени даже и не говорит, – вздохнула Маришка. – Михалычем, говорит, называй меня.

– Михалыч, – мечтательно протянула Любка. – А звучит! А фотка-то есть в телефоне?

– Ты дура, что ли? – осадила её Маришка. – Мы же не дети, чтоб фотки в телефоне делать.

А сама подумала, что есть одно фото – сделала тайком, пока он спал. Такой худенький, беспомощный. Тогда ей показалось, что она хочет его пригреть и накормить, всё сразу. Снимок она хранила, но никому не показывала. Даже сама иной раз боялась смотреть – чтоб не сглазить. Слишком уж всё хорошо сейчас, слишком спокойно. И будто бы она порхает, как мотылёк на крыльях. А ведь если мотылёк порхает – однажды непременно уткнётся в пламя свечи.

В это время хлынул дождь.

– Ах я, простофиля! – всплеснула руками Маришка. – Зонт не взяла… Ладно, пойду домой, заскочу, возьму. Недалеко ведь ушла. Уж работа меня дождётся.

Она взяла банку горчицы, расплатилась и поспешила обратно. Уже выходя из магазина, вспомнила: дала Михалычу к борщу белый хлеб, а у неё же был черный, свежий, с корочкой.

– Вот я дура, – пробормотала она. – Кто же борщ-то с белым хлебом трескает? Ну ничего. Сейчас я ему нарежу черного, корочки чесночком натру, солью посыплю. До работы успею. И зонтик заодно возьму.

Она поднялась по ступенькам на крыльцо, открыла дверь. Вошла. Стол чистый и пустой. Тарелка вымыта.

Улыбка на мгновение погасла, потому что Маришка подумала: Михалыч никогда за собой не моет посуду. Почему сейчас помыл?

– Я тута! – крикнула она, вернув улыбку на лицо.

А в ответ – гробовая тишина…

И Маришка всё поняла. Бессильно опустилась на стул. Глаза, полные слёз, смотрели на ящик серванта – выдвинутый, приоткрытый. Там всегда хранились её побрякушки.

Она даже не подошла проверить, остались ли они там. Было уже всё равно. Потому что сейчас потеряла она куда больше. Потеряла не золото и не серебро – веру, тепло, человека.

Маришка сидела и плакала, закрыв лицо ладонями, не в силах остановиться.

В этот момент на крыльце послышались шаги. Тяжёлые, торопливые. Маришка вскинулась, в сердце что-то кольнуло. Дверь распахнулась, а на пороге – Михалыч. Мокрый с головы до ног, с её спортивной сумкой на плече.

– А ты… чего здесь? – растерянно выдохнул он, осмотрев комнату.

– За зонтиком вернулась, – тихо сказала Маришка. – И вот, горчички тебе принесла. Там у меня ещё хлебушек чёрный, забыла тебе… к борщу-то дать.

Она хоть и сдержано, но шумно выдохнула, унимая слёзы, а потом подняла на него глаза с мокрыми ресницами и спросила:

– А ты куда ходил?

– Да я это… я-а… – замялся Михалыч, подбирая слова. – Ну… ну прости. Не смог я, – и выдохнул, опустив взгляд.

– Дурак ты, – сказала Маришка, улыбнувшись сквозь слёзы, и прижала его к своей широкой, тёплой, доброй груди.

* * *

Мы сидели в ресторане «Олимп». Зал, куда нас провели, был отдельный – что называется, для особых гостей. Стены обиты бордовым бархатом, по углам искусственные пальмы, на столах тяжёлые белоснежные скатерти и канделябры с электрическими свечами. Все с шиком, но, как сказал Шульгин – прошлый век. А по мне – так будто в свое время вернулся. Даже приятно.

На столе стояло всего вдоволь: тарелка с нарезкой из балыка и копчёной колбасы, маринованные грибочки, солёные огурцы, селёдка с кольцами лука, картошка по-домашнему, жареные баклажаны с чесноком, салат «оливье». Рядом кувшин морса для запивки и две бутылки коньяка, часть напитка уже разлита по бокалам. В центре – огромное блюдо с шашлыками, с горелкой под ним, от мяса поднимался тёплый аромат дыма и специй.

Мы закусили, выпили, снова закусили. Круглов расплылся в добродушной улыбке, хвалил город и местных жителей:

– Вот у нас народ – душевный, понимающий, не то что в ваших мегаполисах. Все друг друга знают, за друга – в огонь и в воду, – вещал он, слегка покачиваясь от выпитого, всё наливая и наливая.

Я терпел, пока он закончит прелюдию. Наконец, поставил рюмку и сказал:

– Ну что, Дмитрич, давай уже к делу.

Круглов вытер губы салфеткой, крякнул, поправил ворот рубашки под свитером. Сегодня он был одет по-простому – джинсы, свитерок, без погон и галстуков. Только вот джинсы были фирменные, дорогие, и свитер явно не китайский.

– Не с того мы начали, мужики, – улыбался он. – Вижу, вы парни умные, опытные опера, несмотря на зеленый возраст. Вот если бы у меня в отделе такие были – ух! – он сжал кулак и махнул им в воздухе. – Мы бы тут порядок навели!

– Но мы не твои сотрудники, – пробурчал Шульгин с набитым ртом, откусывая кусок шашлыка прямо с шампура.

– О, какое мясо сочное, – сказал он, жуя. – Только вот не пойму, что за мясо. Вроде не говядина, не свинина, да и не баранина…

Круглов прищурился и хитро улыбнулся:

– Дичь. Специально для гостей припасено.

– А ты, я смотрю, Дмитрич, здесь частенько бываешь, – сказал я, оглядываясь по залу. – Официантки тебе улыбаются, по имени-отчеству зовут.

– Ну так, я же начальник милиции, – с достоинством ответил Круглов.

– Полиции, ты хотел сказать, – поправил его Шульгин.

– Ну да, ну да, – кивнул Круглов, усмехнувшись. – Слово-то какое, всё не привыкну к нему. Для меня так и осталось – милиция. Большую часть жизни я именно в милиции лямку тянул, – проговорил он с грустью, и в голосе прозвучало что-то своё, личное, будто с реформой МВД у него отняли не только название, но и часть прошлой жизни.

– Лев Сергеевич, кстати, вам привет передавал, – наконец, перешёл к делу Круглов.

– Мэр? – удивился я. – Мэр Быков?

– Он самый, – закивал подполковник. – Я ему рассказал про вас, про ваше участие в выявлении, так сказать, серии преступлений. Конечно, с одной стороны, это пятно на нашем городе. Ну, виданное ли дело – маньяк завёлся!

Он вздохнул, покачал головой и продолжил:

– Отродясь у нас маньяков не бывало. Хотя… нет, был-таки один. Только не убийца, а насильник. Мы его тогда быстро взяли на живца. Пустили девчушку по тёмному городу, а сами сопровождали. Как раз по тем пустырям, за гаражами, что две части города соединяли – вы их видели. Тропа там была, и он на неё выходил. Ну да ладно, – махнул рукой Круглов, – это к делу не относится.

– Не относится, – кивнул я, смотря выжидающе.

Ведь явно он к чему-то вёл, к чему-то, ради чего и придумана эта встреча.

– Вот, – сказал Круглов, доставая небольшой кожаный чемоданчик и ставя его на стол. – Товарищ Быков передавал вам небольшой презент.

– Что это? – нахмурился я.

– Ну, так сказать, вам на командировочные расходы, – хмыкнул подполковник. – Хе-хе… Можете, кстати, и в ресторане этом питаться за счёт заведения.

– Ресторан – тоже мэра? – спросил я.

Круглов неопределённо развёл руками, ничего конкретного не ответив.

Я открыл чемоданчик. Внутри – аккуратные пачки купюр, уложенные ровно, как в банке.

– Слышь, подполковник, – сказал я твердо, – ты что, нам взятку даёшь?

Круглов на секунду смутился, глаза забегали, но быстро взял себя в руки и, натянув на лицо радушное выражение, произнёс улыбчиво:

– Ну что ты, Максим. Свои же люди, коллеги. Какая взятка? Мы же сидим, отдыхаем, выпиваем, шашлык кушаем. Всё хорошо. Это не взятка – это благодарность. От мэра, от Льва Сергеевича. Я же говорю, я просто передаю. Его наилучшие пожелания и благодарность за то, что…

– Погоди, погоди, – прервал я. – Какая, к чёрту, благодарность? Мы ничего такого не сделали.

Круглов замолчал, отвёл глаза.

– Ну как же, вы же… – начал он, но замялся.

– Слушай, – сказал я, – давай без дураков, Дмитрич. Расклад такой. Мы с напарником, – я кивнул на Шульгина, – нарыли, что у вас тут крутятся мутные схемы с похоронным бизнесом. И в этих схемах завязан мэр города. И, судя по всему, ты ему помогаешь.

Круглов ничего не ответил, только напрягся, взгляд стал острым.

– Это, конечно, не наше дело, – продолжил я. – Было бы не наше, если бы мы были гражданскими. Но мы – сотрудники полиции и обязаны среагировать.

Я наклонился вперёд, глядя ему прямо в глаза.

– Так вот, Лев Сергеевич, выходит, решил нас задобрить. Чтобы мы, как говорится, не совали нос куда не надо. Так, Дмитрич? Почему молчишь? Скажи – так?

– Э-э… Максим, ну чего ты начинаешь? – отнекивался подполковник. – Ну, если человек захотел отблагодарить – это же его дело. Ну что ты, у него этих денег, как говна за баней…

– Странно, – перебил я. – Зарплата провинциального мэра не такая уж и большая. Не думаю, что там великие деньги из бюджета выделяются.

– Ну, крутится человек, – сказал Круглов. – У жены его бизнес, там всё это нормально. Сам понимаешь.

– Ненормально, – ответил я, глядя ему прямо в глаза. – Нам деньги совать – ненормально. Вот что, Дмитрич, мы здесь, чтобы найти Чучалина. Но если мы что-то нароем другое, не обессудь… Дадим ход. Пошли, Коля.

Мы разом встали и вышли из-за стола. Шульгин не задержался ни на полсекунды.

* * *

Лишь только дверь закрылась за операми, глупая улыбка с лица подполковника Круглова исчезла, будто её выключили. Он сразу потемнел лицом, стал чёрнее тучи. Опустошил бокал коньяка не закусывая, достал из кармана телефон, набрал номер.

– Алло, Лёва, это я, – сказал он тихо.

– Ну как? – ответил на том конце Быков. – Как всё прошло?

– Хреново, Лёва, – прошипел Круглов. – Хреново прошло. Не взяли они посылку.

– А… не взяли, значит, презент мой, – повторил мэр после паузы.

– Не взяли, – подтвердил Круглов.

– Тогда переходи к плану «Б», – спокойно сказал Лев Сергеевич.

– Да, сейчас позвоню, – отрывисто произнёс Олег Дмитриевич. – Всё будет. Отбой.

Подполковник сбросил звонок, на секунду задумался, потом набрал следующий номер.

– Алло! Это я… Да, только что вышли из ресторана. Встречайте.