Текст книги "Муравьиное масло"

Автор книги: Радий Погодин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Рябиновая ветка

За лесом прокричал паровоз. Зычный басовитый гудок запутался в мохнатых еловых лапах, и до деревни долетело только глухое, усталое «Уу-у-у-у…»

– Скорый прошел… Четыре часа уже… – Володька сел на край канавы, свесил ноги в широкие, жилистые лопухи и лениво, одним глазом посмотрел на Симку.

Симка пыталась схватить прилепившуюся к высокой травинке пеструю, рогатую гусеницу, сложила щепоткой пальцы, надула щеки.

– Р-раз…

Гусеница угрожающе выгнула спину.

Симка отдернула руку, покосилась на брата.

Володька сплюнул, не разжимая губ, и сильно поддал по травинке ногой… Гусеница перелетела на другую сторону канавы.

Остренькие Симкины реснички задрожали, нижняя губа, став квадратной, дернулась, поползла к подбородку.

– Только зареви, – встану и совсем раздавлю твоего червя…

Симка шмыгнула носом, подобрала губы и повернулась к брату спиной.

– Во-олодька-а!..

От колхозного гаража, размахивая руками, мчался Володькин дружок – Ильюшка Шершень. Загорелый, в отцовской тельняшке, с желтыми патлатыми волосами и облупленным до ссадин носом, Шершень затормозил у канавы пяткой…

– Стоп, машина!.. Володька, кончай антимонию разводить. Айда на станцию!.. Там сегодня кино показывать будут.

– Не могу, – Володька отвернулся к забору. – За Симкой глядеть надо…

– Чего за ней глядеть-то?.. Не украдут, небось… – Шершень покружил вокруг Симки, потрогал зачем-то ее плечи, приподнял подбородок и заглянул ей в глаза. – Заберем с собой!.. Сейчас со станции шофер приехал, говорит, про шпионов картина.

Володька приподнялся.

– Честное слово?..

– Чтоб мне ни разу в кино не ходить!.. Чтоб меня…

– Ладно… – Володька задумчиво поскреб исцарапанное колено. – Все равно с Симкой нельзя, – не дойдет она…

Шершень тряхнул головой.

– Дойдет, она выносливая.

– Я может, еще дальше твоего дойду, – заявила Симка.

Володька метнул на нее уничтожающий взгляд:

– Ты молчи, когда говорят старшие. – Потом он сжал кулак и протянул его к самому Симкиному носу. – На, разожми!

Симка насупилась.

– Не буду… Он грязный.

– Эх ты, принцесса!.. Мазут от грязи отличить не можешь… Нет, Шершень, не пойду. С нею по дороге натерпишься.

– Брось ты. – Шершень расправил плечи, поискал на своих длинных, по колено, трусах карманы и важно добавил. – Я ее на свою ответственность беру… Идти-то всего три километра.

Володька подумал еще, но уже больше для авторитета, и согласился: «Ладно… Только мамке ни гу-гу… Поняла?»

Сначала они шагали по пыльной, изрытой колесами машин и телег дороге, затем свернули на тропинку. Справа, за густыми кустами, тянулось полотно железной дороги, слева – лес. Шершень шел впереди и разглагольствовал.

– Шпионы – самый зловредный народ… – Он подобрал с земли кривой, похожий на пистолет корень и ткнул им в старую замшелую ель.

– Руки вверх!.. Хватит, полковник Штрунк… Мы с вами еще в гражданскую войну встречались; тогда вы были удачливей!.. Отпираться бесполезно!..

– А зачем отпираться? – спросила Симка, прыгая перед молоденькой, невысокой рябинкой.

Шершень подошел к ней и нагнул увешанную алыми кистями ветку.

– Натура такая хлипкая, навредят, потом выкручиваются.

– Пошевеливайся!.. Это еще зачем?.. – Володька подтолкнул сестренку в спину. – Не за ягодами пошла.

Симка сунула в рот горьковатую блестящую ягодку и подвинулась ближе к Шершню.

– Вот бы шпиона поймать, – продолжал Володька. – Идем, а он тут как тут… Только в нашей местности они не водятся, – заводов нету.

Шершень заложил руку с корнем за спину и снова зашагал по тропинке.

– Ты не смотри, что заводов нету, зато у нас железная дорога… По ней все возят. Я читал, как шпионы под рельс мину заложили.

В лесу было тихо. Пахло сухим мхом, муравьиными кучами. А на маленьких, звенящих от неутомимой воздушной живности полянках стоял аромат густого шмелиного меда.

– Вот, может, мы идем, а шпионы лес поджигают…

«Дзинь… Дзинь…» – послышалось из-за кустов.

Симка споткнулась.

– Иди, иди… Это обходчик костыли подколачивает…

«Дзинь… дзинь…» – снова зазвенел рельс.

Ребята остановились.

Шершень заправил выбившуюся из трусов тельняшку, приложил палец к губам и нырнул в кусты. Скоро оттуда послышался легкий, переливчатый птичий посвист. Володька растерянно посмотрел на сестру.

– Ты, Симка, за мной иди… На два метра…

Шершень лежал под кустом.

– Смотри, – кивнул он в сторону насыпи.

Там, на рельсе, сидел согнувшись мужчина в светлой шляпе и полосатой рубашке с короткими рукавами. Через плечо у него висел фотоаппарат.

«Шпион, как есть шпион…» – В животе у Володьки стало тоскливо, словно он натощак проглотил ложку уксуса.

– Шпион, да? – дернула его Симка.

Володька тихонько цыкнул на нее, приказал лечь рядом с Шершнем.

Мужчина на насыпи поднялся, посмотрел себе под ноги, смешно попрыгал на одном месте и зашагал в сторону станции.

– Песок притоптывает… Это их первая повадка, – шепнул Шершень.

Через несколько минут над насыпью высунулись три головы и снова спрятались, – мужчина еще не дошел до поворота.

– Симка, беги в кусты, прячься!.. Мину разрывать буду.

Шершень на животе перевалил через рельс и начал осторожно разгребать песок в том месте, где было больше всего следов.

Володька потащил его за ногу.

– Не рой!.. Бабахнет – косточек не соберешь…

Глаза у Шершня стали круглые… Медленно, не дыша, вытащил он из песка руки. Облизал пересохшие губы и ткнул пальцем в шпалу.

Там, на самом краю, лежал блестящий металлический шпенек. Один конец его был острым, другой закручен в колечко.

– Чека! – выдохнул Шершень – Предохранитель… – он быстро схватил шпенек и посмотрел по сторонам.

На полотне уже никого не было.

– Упустили!.. Шпиона настоящего упустили, диверсанта!.. – У Шершня был вид человека, понявшего вдруг, что он никуда не годится и нет ему в жизни места. Наконец Шершень повернулся к Володьке. – Ты вот что, оставайся здесь с Симкой, а я побегу за ним.

– Да он тебе, как цыпленку, шею свернет, – возразил Володька. – Вдвоем нужно.

– А мина?!

Симка сидела, наклонив голову, и торопливо перебирала оборочки своего голубенького сарафана.

– А что надо делать? – прошептала она.

– Молчи!.. Гусениц ловить, – прикрикнул Володька.

– Что делать? – Шершень схватил Симку за руку. – Дождаться обходчика и рассказать про мину… А если поезд пойдет, помахать чем-нибудь красным…

– А чем? – спросила Симка. Пальцы ее еще проворнее забегали по волнистым голубым оборочкам.

Ребята беспокойно оглядели друг друга.

– Всегда так: когда нужно, – ничего нет. – Шершень засопел от досады. – Знаешь что?.. Ты просто рукой маши и кричи. Машинист услышит, – остановится.

Володька тяжело вздохнул.

Симка кивнула, и голова ее при этом опустилась еще ниже.

Скоро мальчишки уже бежали, пригнувшись, по тропинке вдоль насыпи. Володька то и дело оглядывался и бормотал в затылок Шершню:

– Будет сидеть и реветь…

Они миновали поворот, когда их снова остановил звук ударов об рельс: «Дзинь… дзинь…»

Ребята юркнули в кусты.

– Вторую мину закладывает, наверняка… Если на первой осечка получится, то, значит, здесь, на второй… – Шершень набрал побольше воздуха, зачем-то прищурился, отодвинул ветку и выглянул из куста.

Мужчина в полосатой рубашке сидел на рельсе к ним спиной.

– Ну, чего?.. – Володька навалился на приятеля, стараясь выглянуть из-за его плеча.

Мужчина сердито проворчал себе под нос, махнул рукой, и какая-то блестящая железка упала прямо к ногам ребят.

Шершень быстро нагнулся. Володька, напиравший сзади, полетел в куст.

Вот тут они, наконец, разглядели лицо неизвестного. Красные, обожженные солнцем щеки, большие очки в светлой оправе и совершенно выгоревшие брови.

– Кхе-е… – кашлянул мужчина. – Мальчики, нет ли у вас веревочки… или проволоки?

Володька попятился на четвереньках:

– Бежим!.. Связать хочет!..

Но Шершень исподлобья глянул на диверсанта, проглотил какой-то противный, ставший поперек горла, комок.

– Нет у нас веревки… У нас соб-собака с собой… Треззор, с-спокойнее!..

Володька почувствовал удар пяткой в бок.

Мужчина удивленно поднял брови, очки у него смешно шевельнулись.

– Что? – сказал он. – Собака?.. А зачем мне собака? Может, у вас хоть шнурочек какой-нибудь найдется?..

– Ишь, крутит, – шептал Володька. Он уже поднялся и стоял рядом с Шершнем. – Шнурочек ему, паразиту, понадобился…

Мужчина быстро нагнулся к рельсу.

Шершень с Володькой шмыгнули в кусты и зарылись носами в колючую траву.

Но ничего не взорвалось, – в руке у мужчины нелепо торчала обыкновенная сандалия.

– Куда ж вы, мальчики?.. Пряжка у меня вот сломалась… Всю дорогу чинил, чинил и совсем доломал… – Мужчина смущенно улыбнулся, глянул на каленые ребячьи пятки и добавил: – А босиком не привык еще…

– Привыкать нужно… – Володька помигал глазами и покосился на приятеля.

Шершень поднялся красный, потный… Шпенек, который он принял за предохранительную чеку, был явно от пряжки. Шершень незаметно разжал руку, бросил шпенек в куст и, хмурясь, подошел к мужчине. Около рельса не было видно ничего подозрительного. Только валялась половинка разломанной пряжки.

– А булавка вам не пригодится? – Шершень оттянул резинку трусов, вытащил приколотую ко шву булавку. – Вот… У нас вода в речке ключевая… Всегда ношу на случай судороги: кольнешь – и все пройдет…

Мужчина взял булавку, прикрепил ею ремешок сандалии, встал и потоптался на месте…

– Ну, вот теперь крепко… Только я же отдать ее не смогу.

Шершень великодушно махнул рукой.

– Ладно, пусть вам на память.

Мужчина взглянул на часы.

– Десять минут до поезда… Побегу! – Он поблагодарил ребят и, придерживая одной рукой очки, другой – фотоаппарат, побежал.

– Дачник… – покачал головой Шершень.

– Сандаль… – процедил сквозь зубы Володька. Он вдруг присел и уставился на Шершня.

– А Симка-то! Поезд ведь сейчас пойдет!!

Шершню словно подзатыльник дали; он подпрыгнул, лягнул в воздухе ногами и зачастил по шпалам. Володька бежал впереди него, делая большие скачки. За поворотом ребята увидели худенькую Симкину фигурку. Она одиноко и как-то очень беззащитно голубела на пустынной насыпи.

Невдалеке послышался гудок, и, опередив состав, уже несся по рельсам, как по проводам, дробный сливающийся цокот колес.

Услыхав за спиной шаги, Симка обернулась. Лицо ее было бледным, губы сжаты, а пальцы крепко сжимали ветку рябины с тремя тяжелыми красными гроздьями.

– Упустили, да?..

Володька схватил ее за руку, и все трое мигом слетели с насыпи.

Из-за леса надвигалась черная громада поезда.

Симка вырвалась, начала махать веткой, держа ее высоко над головой… Из паровозной будки высунулся машинист, обтер руки паклей и весело улыбнулся ребятам.

– Дачный прошел, – машинально отметил Володька. – Шесть часов…

– В кино опоздали, – проворчал Шершень, морщась и разминая отбитые о шпалы пятки.

– Опоздали?.. – губы у Симки дрогнули, но за шумом мелькавших мимо вагонов не было слышно, всхлипнула она или сдержалась.

Когда поезд прошел, Володька оправил на сестренке сарафан, а Шершень заглянул ей в глаза, виновато улыбнулся и сказал:

– Ну, Симка, не горюй!.. Кино завтра к нам в деревню привезти обещали…

Суп с клецками

Жили они втроем: мама, Сережка и Пек. По-настоящему Пека звали Петром. Но как-то Сережка прочитал про Петра Первого, подозвал братишку к себе, повертел его, осмотрел со всех сторон. Братишка был коротенький, толстоногий, с надутыми, словно резиновыми, щеками. Серые глаза его смотрели удивленно и простодушно.

– Тоже мне Петр! – разочарованно сказал Сережка. – Просто Пек без номера…

Петя тоже оглядел себя, потрогал свой выпуклый живот и признал, что Пек даже лучше, – короче и красивее.

Отец братьев был военным. Он служил на далеких туманных островах. Один раз Сережка объяснил брату, что папина часть стоит на самой восточной точке советской страны. Пек долго вглядывался в ветреное, сизое небо за окном, потом подошел к маме и заявил:

– Папа, должно быть, очень утомился, ведь на точке совсем сесть некуда.

Мама засмеялась: «Пек ты мой, Пек!.. – тормошила она его. – Остров, где находится папа, большой, а пограничники живут там в хороших, теплых домах»… Так и закрепилось за Петей новое имя.

Утром мама отводила Пека в детский сад, а сама шла на работу.

Сережка уходил из дома последним, являлся первым. С порога бросал портфель на диван, туда же летели шапка, пальто и шарф. Накинув кое-как одеяло на свою не убранную с утра постель, Сережка садился обедать в одиночестве: ел холодные котлеты и запивал их компотом. Зато, когда приходила мама, все в комнате оживало, находило свое место. На Сережкиной кровати исчезали бугры и морщины, скатерть будто сама подравнивалась, пол начинал блестеть, на нём пропадали пятна, оставленные Сережкиными валенками. Мама умела готовить вкусные обеды. Когда она спрашивала сыновей, что сварить, они наперебой просили суп с клецками – любимое блюдо отца. У мамы суп обязательно получался прозрачным, ароматным, а наверху плавали такие важные кругляши жира, что братья брались за ложки с большой осторожностью, словно боясь потревожить их. Когда мама ставила этот суп на стол, глаза ее становились задумчивыми, а в уголках рта просыпалась тихая ласковая улыбка. Глядя на нее, Сережка и Пек тоже начинали улыбаться и думать о том дне, когда приедет отец.

Однажды Сережка, прибежав из школы, хотел, как всегда, бросить портфель на диван и остановился… На диване, укрытая двумя мохнатыми одеялами, лежала мама.

– Ты что, заболела? – оторопело спросил он.

Мама грустно кивнула.

– Доктор, Сережка, велел мне полежать несколько дней.

Сережка осторожно положил портфель на подлокотник, сунул шапку в карман и на цыпочках подошел к маме. Она была такая же, как всегда, красивая; только под глазами у нее будто провели жиденькими синими чернилами.

– Тебе что-нибудь надо? – пробормотал Сережка, помигал короткими ресницами, причем нос его сморщился, а верхняя губа нависла толстым треугольным козырьком.

Мама попросила убрать в комнате и сходить за Пеком в детский сад.

Сережка повесил пальто на вешалку в коридоре и принялся за свое непослушное одеяло. Оно упрямо морщилось, свешивалось одним концом до пола или задиралось так высоко, что под кроватью были видны и футбольный мячик, и коробка от конструктора, и фанерный ящик, в котором отец прислал чучело чайки хохотуньи, сушеного краба и кусок каменной березы, крепкой, как сталь.

Сережка разглаживал одеяло, садился на бугры, чтобы они утрамбовались. Вконец рассердившись, он стащил одеяло на пол и только тут догадался, что причиной всех бед были скрученные в клубок простыни. Сережа стряхнул их, разровнял… Стащил с ноги валенок, положил на пол вверх носком и, придерживая его рукой, начал спускать одеяло до носка. Отошел в сторону – полюбовался. Край у одеяла был волнистый, но с этим уже можно было мириться. Сережка убрал со стола, подмел и пошел за Пеком.

– Ты не очень дома шуми, – наставлял он по дороге братишку, – и не мусори – убирать за тобой некому.

Пек со всем соглашался, но, придя домой, прямо в галошах затопал к маминому изголовью. Сережка не стал его ругать, только вздохнул, вытащил из-под шкафа щетку и, сердито сопя, стер следы. Потом он разогревал обед, мыл тарелки, делал уроки, а когда ложился спать, посмотрел в темноте на свои усталые руки, и в горле у него что-то жалостливо защекотало. Мама закашлялась… Сережка насторожился, готовый бежать к маме по первому зову, потом незаметно уснул, так и не успев пожалеть себя.

Сережка терпеливо, старательно хозяйничал. Утром убирал в комнате, поил маму и Пека чаем; Пек сидел дома, чтобы маме было веселее. После школы Сережка бегал в магазин, в булочную. Но хуже всего обстояло дело с обедом, – брать его приходилось в столовой. Для этого соседка тетя Варя, работавшая с мамой на одном заводе, приспособила ребятам сетку-«авоську». Туда ставилась кастрюля, кастрюлька поменьше и, наконец, самая маленькая.

В столовую Сережка ходил вместе с Пеком. Они оба изрядно растерялись, когда первый раз попали в шумный, заставленный столами зал. Долго топтались у порога, но, наконец, Сережка решился, взял Пека за руку и направился в дверь, откуда раздавалось шипенье, бульканье и выскакивали официантки с дымящимися подносами.

– Вы куда? – загородила им дорогу широкая низенькая старушка с мокрой тряпкой и целой башней тарелок в руках. – Пошли, пошли!..

– Директорша, наверно. – Пек дернул Сережку за хлястик. – Пойдем домой.

Заметив у ребят «авоську», старушка смягчилась, повела их к одинокому столику у самой входной двери. Над столиком висел плакат – «Отпуск обедов на дом».

– Вот тут и сидите. – Старушка вытерла тряпкой без того чистую клеенку и пододвинула Сережке какую-то бумажку. – Да не выбирайте дорогих-то блюд, берите что посытней…. – наставительно сказала она, собирая с соседних столов пустые тарелки.

– Чего возьмем? – громким шепотом справился Пек.

Сережка раздумчиво пошевелил губами.

– Давай на первое солянку сборную…

– А почему сборную? – спросил Пек.

Сережка задумался и не очень уверенно объяснил:

– Наверно, ее изо всех котлов собирают понемножку…

– Эту давай…

– На второе ромштекс с гарниром… – напирая на «р», предложил Сережка.

Пек насупился, завел глаза под лоб, что означало у него высшую степень растерянности, и пробубнил:

– Эту не буду… У нас в садике щенка так зовут. Я с клецками хочу.

Сережка прочитал всю бумажку от начала до конца, заглянул даже на другую сторону.

Может, здесь это по-другому называется, по-научному…

Но спросить ребята не решились.

Мама не ела того, что они приносили из столовой, – у нее был плохой аппетит; и Сережка покупал ей молоко и яйца.

Раза два маму навещал доктор – пожилая женщина в халате, надетом на зеленую шерстяную кофту. Она шумно входила в комнату, хвалила ребят за порядок, а потом выгоняла их на кухню.

– Скоро мама поправится, – говорила она, выписывая лекарства. – Вы берегите ее, – и совала Сережке голубенькие рецепты с печатью.

Мама поправлялась, иногда садилась, читала книги.

Сережка уже не шикал на Пека, когда тот заводил свои реактивные самолеты и таскал по полу старый электрический утюг-ледокол.

Подошло воскресенье.

Когда Сережка проснулся, в комнате сверкало солнце. После пасмурных февральских дней было оно еще неокрепшим, нежарким, но очень веселым.

Пек в одних трусах стоял на коврике и, подражая старшему брату, выравнивал на своей постели одеяло.

Мама спала, повернувшись к стене. На стуле возле ее изголовья лежали бумаги и автоматическая ручка. Видно, она писала папе и поздно заснула. Сережка осторожно подошел к ней. Лицо мамы было спокойным. Солнце вспыхивало в ее пушистых волосах золотыми искорками. Тени под глазами исчезли, а на щеках появился румянец.

Сережке вдруг стало так хорошо, что он шлепнул себя руками по голым бокам и хитро подмигнул Пеку.

– Пек, знаешь что? – он прислушался к маминому дыханию и оттащил брата за шкаф. – Давай маме на завтрак суп сварим?

Глаза Пека зажглись надеждой.

– С клецками?

Сережка кивнул.

Ребята быстро оделись. Пек начал закатывать на рубашке рукава.

– Сережка, и себе по тарелочке, ладно?..

– Ладно, – сказал Сережка. – Я побегу за мясом, а ты начинай картошку чистить.

На кухне Пек достал из корзины пять больших картофелин, сел на табурет и взялся за нож.

– Добавь еще одну! – крикнул из дверей Сережка. – Пусть на каждого по две штуки будет. – Скоро он прибежал из магазина и выложил на стол перед Пеком порядочный кусок мяса.

– Во, с мозговой костью… Для навара.

Пек ткнул пальцем пористую кость.

– Крепкие мозги… Может, разварятся, а?

– Наверно, – согласился Сережка. – Продавец сказал, – специально для супа…

Ребята вымыли мясо под краном, положили в кастрюлю, нарезали туда картошку, морковку, лук и поставили на плиту.

Сережка несколько раз видел, как мама приготовляла тесто для клецок. Он вытащил кулек муки, отсыпал немного в миску, разбил туда яйцо, добавил соли.

– А какой водой разводить надо, сырой или кипяченой? – спросил Пек.

– Наверно, сырой… Все равно в супе сварится, закипит, – решил Сережка.

Они месили тесто до тех пор, пока можно было ворочать ложкой, а когда ложка начала гнуться, Пек предложил покатать тесто по столу.

– Крепче будет, – убеждал он.

Сережка вывалил тесто на стол, но стронуть его с места оказалось не так-то легко. Оно намертво прилипло к клеенке.

– Ну и пусть прилипло, – пробормотал Пек, – ты муки добавляй и на одном месте замесим.

Сережка поручил это дело брату, сам пошел пробовать мясо. Он долго тыкал в суп вилкой и, наконец, крикнул Пеку:

– Готово, пора загружать!

– Загружай, – уныло отозвался Пек, с трудом вытаскивая из теста свои толстые, коротенькие пальцы.

– Значит, не отлипает? – глубокомысленно спросил Сережка.

– Не отлипает, – подтвердил Пек.

– Ну и пусть, мы стол к плите придвинем.

Ребята с трудом придвинули стол к плите. Сережка окунул ложку в бульон, затем поддел ею немного теста.

– Ты по полной бери, – запротестовал Пек, – маме поправляться надо… И вообще толстые клецки вкуснее.

Бульон в кастрюле кипел, клецки кружились, словно гонялись одна за другой. Скоро Сережка пригасил газ, и они пошли накрывать на стол.

Мама уже проснулась. Она поцеловала обоих сыновей и подозрительно глянула на Пека. Локти у того были в муке.

– Это я об стену в кухне, – неумело соврал Пек, отряхиваясь.

Сережка переменил на мамином стуле салфетку, расставил тарелки и побежал за супом… Суп был густой и мутный… Разлив его по тарелкам, Сережка недовольно подвинулся к Пеку.

– Не мог уж замесить как следует… Все клецки разлезлись.

– А вот и не разлезлись! – проворчал Пек, вытаскивая из тарелки большой, в полкулака, комок теста.

Мама удивленно помешивала суп ложкой.

– Что, если она есть не будет? – прошептал Сережка, соскабливая ложкой прилипшую к зубам клецку.

Пек завел глаза под лоб; веки у него начали подозрительно пухнуть. А мама отхлебнула одну ложку, другую, с улыбкой посмотрела на ребят и сказала, что уже давно мечтала о таком супе.