Текст книги "Муравьиное масло"

Автор книги: Радий Погодин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Радий Петрович Погодин
Муравьиное масло

Погодин Радий Петрович родился в 1925 году в деревне Дуплево Калининской области. В 1927 году семья Погодина переехала в Ленинград. До начала Великой Отечественной войны Р. П. Погодин закончил 8 классов школы. В конце 1941 года был эвакуирован с матерью из блокадного Ленинграда на Урал. Жил там в детском доме, работал кочегаром, монтером, помощником мельника. В 1942 году ушел на фронт и находился в рядах 2-й гвардейской танковой армии до конца войны, командовал экипажем бронетранспортера. После войны работал слесарем-сборщиком, мастером на ленинградском заводе «Линотип». Писать начал в 1952–1953 годах: вначале очерки для детских радиопередач, потом рассказы. Первый рассказ его, «Мороз», опубликован в четвертом номере альманаха молодых ленинградских писателей – «Дружба».

«Муравьиное масло» – первая книга Р. П. Погодина.

В книгу входят семь рассказов, разных по характеру: есть среди них чисто юмористические, где в центре стоит смешной эпизод, забавный случай, происшедший с ребятами; есть лирические и, наконец, приключенческий, давший название всему сборнику.

Действие рассказов происходит в наши дни. Перед читателем раскрывается светлый детский мир, предстают ребята – озорные, порою трогательные, мечтающие о больших и славных делах.

Мороз

Мороз все зажал в свой ледяной кулак. Дома́, казалось, теснее прижались друг к другу. Словно вымазанные известкой, белели никогда не замерзавшие стекла витрин. Кусты в сквере топорщились колючими снежными шипами. Воздух стал жестким, а затаившийся под холодными арками ветер появлялся на улице только вслед за автобусом или стремительной легковушкой.

Толик вышел с Петькой Шапкиным из школы и тотчас сморщился:

– Ух ты!.. Холодина! Даже в носу щиплет.

– Морозик, – задрав кверху голову, заявил Петька. Он сощурил глаза, внимательно оглядел небо. – Вот завтра завернет, носа на улицу не покажешь!

– Не завернет, – возразил Толик. – Балтийское море… Мороз долго не держится. – Подбородок у Толика мелко дрожал, сам он сгорбился, засунул руки в рукава и, зажав портфель под мышкой, пританцовывал вокруг солидного широколицего Петьки.

– Много ты знаешь, – снисходительно заявил Петька: – Балтийское море… А смотри, небо над крышами зеленоватое и дым свечкой стоит!

– Пускай стоит, – пробормотал Толик в воротник, – а у меня уже руки отваливаются.

– Закаляться нужно было. – Петька сунул приятелю свои толстые меховые рукавицы. – Возьми, живо согреются… Да ты бей рука об руку, не стой, как мокрая курица.

Пока Толик хлопал себя и по бокам и по груди, отогревая застывшие пальцы, Петька подбежал к обледенелой стене школы и ногтем вывел:

«Завтра занятий не будет. Мороз», – подул в кулаки, глянул еще раз на небо и крикнул: «Пусть мои уши отмерзнут, если вру!»

– Т-точку поставь, – простучал зубами Толик. Ребят то и дело обгоняли прохожие. Все отчаянно торопились. Один Петька шел не спеша; щеки его алели, изредка, будто невзначай, он передвигал шапку с одного уха на другое. Толик тер рукавицами щеки и приговаривал:

– Ух… продрог… Д-даже… с-спину… ломит!

– Ага, – захрипел Петька, храбро вытягивая посиневшую шею, – еще не верил, что завтра мороз… Вот бы тебя в тайгу.

– А з… зачем мне туда?

– Чтобы там одним сугробом больше стало, – засмеялся Петька. – Приходи ко мне.

– Мерзнуть-то, – ответил Толик, вбегая в парадную.

– Печку затопим! – крикнул ему вдогонку Шапкин. Откуда-то с верхнего этажа вместе с грохотом каблуков до него донеслось: «Без меня не начинай». А звонкое эхо, словно в насмешку, прокричало у чердака: «Ай!.. Ай!..»

Приятели жили рядом, но к Петьке Толик попал поздно. Мама убирала квартиру и заставила его натирать пол.

– В двенадцать бы еще пришел! – встретил Толика Шапкин. – Я уже в айсберг превратился… В дрейфующую льдину… Что это у тебя? – ткнул он приятеля в торчавшие из-за пазухи тетради.

– Арифметика и естествознание…

– А… Завтра, – махнул рукой Петька. – Идем, я тебе индейский способ растопки покажу: при любом ветре одной спичкой!

– Тебе мама растопит, – ухмыльнулся Толик.

– Мне? – Белые Петькины брови возмущенно столкнулись на переносице. – Да ты знаешь, какая у меня мама? Она… Она мне, как себе, доверяет. – Светлая полоска насупленных бровей разошлась. – Она после работы в вечерний институт поехала. Намерзнется, – добавил он неожиданно теплым голосом. – А мы печку затопим. Приедет – тепло.

В печке уже лежали сложенные костром дрова. Петька встал на колени, взял пучок тонких лучинок, приготовленных на растопку, и настрогал их по-особенному – елочкой.

– Делай ветер! – скомандовал он Толику, воткнув лучинки между поленьями. Толик неистово замахал у Петькиного плеча тетрадками.

– Ты меня не обмахивай, я еще не вспотел. На дрова дуй.

Петька чиркнул спичку и тотчас спрятал огонек, сложив ладони фонариком. Огонек трепетал в ладонях, а ловкие Петькины пальцы светились… Лучинки вспыхнули. Огонек, как живой, побежал по ним дальше, дальше, к дровам.

– Здо́рово! – восхищенно прошептал Толик. – Как это ты?

– Ветер давай! – прикрикнул Петька. – Разговоры потом.

Толик снова замахал. Огонь крепко вцепился в сухие бока поленьев, защелкал, загудел, унося в трубу красные хвосты искр.

– Что, видал? Я в любую погоду костер разожгу.

– И в дождь?

– И в дождь, – уверенно кивнул Петька. Он пошел к выключателю, погасил свет. – Ишь, гудит, как настоящий… таежный. Ты побудь, я сейчас, мигом…

В темноте красноватое пламя действительно напоминало костер. Смолистые дрова пахли лесом. Огненные блики метались по комнате, превращая обычные предметы в странные, колеблющиеся тени.

– Спальные мешки вот, – вынырнул из темноты Петька, – возьми твой… В тайге без мешков могила.

По мохнатому воротнику Толик узнал свое пальто.

– Какой же…

– Соображай, – остановил его Петька таинственным шепотом, – мы с тобой у костра вроде геологи-следопыты. Кругом тайга, кедры… а мы руду ищем, и ничего нам не страшно.

Толик придвинулся ближе к товарищу. Ему вдруг показалось, что в зеркале шкафа, напоминающего сейчас мрачный утес, сверкнули красные глаза притаившегося зверя.

– Сейчас мы эту берлогу обложим, – командовал Петька, ползая на четвереньках вокруг письменного стола.

– Чем? – с готовностью спросил Толик.

– Ну, облаву сделаем, собак, значит, нужно, – пояснил Петька, – ты давай… Лай.

– Авв-ав, – стыдливо тявкнул Толик.

– Да разве так медведя дразнят! – рассердился Петька. – Так только болонки на мух лают. Смотри, как надо: «Р… р… р, гав-гав! Ув-в, гав!» – оглушительно загрохотал он простуженным басом и, подвывая, полез в берлогу. – Лезь за мной!

– Я лучше стрелять буду.

Петька зарычал по-медвежьи, пронзительно взвизгнул и кубарем выкатился из-под стола.

– Стреляй! Не видишь, – я раненый!

Толик щелкнул языком, крикнул: «бах!» – и для верности смазал Шапкина по спине.

– Кого бьешь! – завопил Петька. Но Толик уже сидел на нем.

– Убил, убил! – захлебывался он от восторга. – Сейчас шкуру снимать будем!

– Я вот тебе сниму! – вывернулся Петька. – Я тебе сейчас… С таким напарником только на кошек охотиться. – Он посопел, сердито глядя на Толика, и добавил примирительно: – Ну ладно, в тайге всякое бывает. Только делай мне первую помощь.

Печка уже протопилась, когда Толик вспомнил про тетради.

– Уроки-то, Петя! – сказал он упавшим голосом.

– Ну и что, уроки! Ничего, завтра сделаем. Мороз-то!..

Пошевелив угли кочергой, Петька развалился на своем спальном мешке.

– По естествознанию нас уже спрашивали, по русскому тоже. Медвежатинки бы сейчас зажарить… Любишь медвежатину?

– Люблю, только я ее никогда не пробовал.

– И я не пробовал. – Петька мечтательно сощурился. – Вкусная, должно быть…

– Петь, только вдруг завтра в школу?..

– Да что ты заладил? Сказано, – завтра мороз будет, и всё… – Но, чувствуя, что Толик не очень-то верит, Петька нехотя полез к окошку. – Воздух нюхаю; самый таежный способ предсказывать погоду, – объяснил он, пыхтя у открытой форточки.

Морозный пар медленно опускался по стене на пол.

– Ну, сколько нанюхал?..

– Гра… градусов тридцать, – дрожа от холода, но стараясь сохранить глубокомысленный вид, объявил Петька… – Сейчас будем золото искать, промывку делать… А может, алмазы?..

– Алмазы, – выбрал Толик.

* * *

Утром Толика разбудили чьи-то холодные руки.

У дивана в расстегнутом пальто стоял Петька. В руках он держал свой видавший виды портфель, лицо его было угрюмым.

– Ты чего?.. Случилось что-нибудь?

Петька отвел глаза и кивнул головой на окно. За оттаявшим стеклом медленно кружились крупные хлопья сырого снега.

– Вот тебе и дым свечкой! – растерянно прошептал Толик.

Огуречная техника

Мишка бросил ведро, стер пот со лба и боком, как вратарь, упал на траву.

– Фу-у… Еще грядка осталась. Польем – и купаться…

Генька молчал. Он лежал на меже и, покусывая травинку, пристально смотрел на желтые огуречные цветы, словно выпытывал у них что-то интересное и очень секретное.

Над поселком, над отвалами дальних шахт, над лесом, синеющим у горизонта, лениво кружились прозрачные разомлевшие облака. Внизу, стиснутая крутыми сланцевыми берегами, шумела на камнях и брызгалась пеной сварливая речка Елаховка. Здесь же, на колхозных огородах, было тихо, только гудели пчелы да изредка далеким эхом долетал крик маневрового паровоза, подвозившего на электростанцию топливо.

– Придумал? – ткнул Мишка приятеля в плечо.

Генька закрыл глаза и процедил, не выпуская изо рта травинку:

– М-м… Н-не мешай…

– Думай быстрее… Скоро такое пекло начнется – голова лопнет. Я вот от солнца каждый день вес теряю. – Мишка ущипнул свою плотную загорелую руку. – Видишь, кожа отстает, будто на два размера больше…

– Есть! – приподнялся Генька. – Давай воду ночью носить, а утром поливай, сколько хочешь…

Мишка почесал лоснящуюся от пота щеку.

– Не подходит… Поспать мы, конечно, успеем… Но какая же это техника! Сегодня ко мне ребята с капусты подошли, говорят: «Крюк ищем, вас с Генькой на буксир брать».

– А ты и рад…

– Я рад?.. Да я сказал, – пусть они этим крюком подавятся…

– Правильно. – Генька наморщил обожженный солнцем лоб. – Мне подумать немножко, я обязательно соображу что-нибудь.

Мишка с надеждой посмотрел на товарища и смущенно пробормотал:

– Генька, ты только сперва за водой сбегай, а то я уже упарился.

Бренча ведром, Генька побежал по уступчатой тропинке вниз, к реке. Вернулся он скоро и завопил:

– Дожили!.. Капустники уже в речку залезли… Купаются. А мы, как самые никудышные…

Мишка встал, пощупал свои бицепсы. Но вопрос был не спорный, и кулаки в этом случае не могли сослужить свою боевую службу.

– Вот польем остатки – и домой… Мне сегодня и купаться чего-то совсем не хочется.

Домой они возвращались скучно. Ветер гнал по тропинке пыль. Было тихо, лишь иногда робко стрекотали кузнечики.

– Тс-с… Слышишь? – вдруг остановился Генька.

– Слышу… Капустники на речке орут.

– А журчит, слышишь?

– Это тебе солнцем затылок напекло… Теперь до самого вечера журчать будет.

– Это тебе напекло, – рассердился Генька. – Прочисти уши. Здесь где-то рядом журчит.

Мишка прислушался. Скоро и он ясно различил тихое журчание.

– Это на шоссейке.

Солнце уже поднялось высоко и пекло так, что казалось, вот-вот закипит, заклокочет воздух над красным от клеверного цвета лугом. Ребята быстро взобрались на небольшой откос, перепрыгнули через какой-то дощатый настил и, оказавшись на раскаленном асфальте, заплясали, обжигая голые пятки.

Вдоль шоссе, соединяющего поселок с железной дорогой, тянулась длинная, крытая досками канава. В ней шумела вода. Ребята долго искали щель, чтобы заглянуть под настил, но доски были плотно пригнаны и крепко прибиты гвоздями. Наконец Мишке удалось приподнять одну из досок.

– Грязная, – разочарованно протянул он.

– Дай-ка мне, – оттолкнул его Генька. – Это она в темноте грязной кажется… Мутная просто. – Он поплескал воду рукой, посмотрел капельки на свет и даже лизнул языком. – Натуральная вода; это с электростанции отходы из котлов. Они в Елаховку текут.

– А вдруг они ядовитые? – проворчал Мишка.

Генька даже сел от неожиданности.

– Факт, ядовитые, – настаивал Мишка. – Иначе зачем канаву досками заколотили?

Генька глянул по сторонам, потом решительно поднял доску и, зачерпнув пригоршню воды, стал медленно пить.

– Чего ты?.. Брось! – Мишка схватил его за руку. Но Генька быстро проглотил воду и, плотно сжав губы, сел на горячие доски. Мишка смотрел на него растерянно. Друг ведь самый лучший… Четыре года вместе – и вот, может быть, сейчас…

– Не действует… – заявил через несколько минут Генька.

Мишка облегченно вздохнул, даже хихикнул совсем некстати, но тут же высказал предположение:

– Может, она против человека не действует, а против огурцов задействует…

– А мы только один огуречик польем для опыта.

Ребята сбегали за ведром и вскоре старательно поливали огуречный куст на краю гряды.

– Что ж это вы в самую жару на поле выползли?.. Проспали, небось? – раздался у них за спинами чей-то веселый голос.

На меже стоял молодой высокий парень в полотняной рубашке с полевой сумкой через плечо.

– Агроном колхозный, – зашептал Мишка.

– Мы утром поливали, – бойко оправдывался Генька. – А сейчас опыт один…

– А кто же вам позволил на колхозных огурцах опыты ставить? – нахмурился агроном.

Генька растерялся.

– Мы только на одном огуречке. Воду попробуем…

– С речки сюда далеко носить, – поспешил ему на выручку Мишка, – а от водовоза все наши ребята из школы отказались… Правда отказались, кого хочешь спросите… Одну рабочую и лошадиную силу высвободили… А это отходы, – показал он на ведро. – С электростанции. Они не вредные, вон Генька пил, и ничего…

Агроном почему-то закашлялся, вынул из сумки пробирку и сказал:

– А ну-ка давайте ваши отходы! Исследуем…

К вечеру, когда зной слегка спал и на асфальт легли длинные тени придорожных кустов, друзья с лопатами бодро шагали из поселка к своему участку. Через плечо у Геньки висел тонкий резиновый шланг, каким обычно шоферы перекачивают бензин.

– Ночевать в поле отправились? – смеялись им вслед возвращавшиеся с речки капустники. Мишка с Генькой сделали вид, что это их не касается. Остановились они у канавы, где утром пробовали воду. Генька сказал:

– Ставь веху, трассу прокладывать будем.

Мишка воткнул в землю лопату и не торопясь направился вслед за Генькой к участку. Время от времени Генька останавливался, прищуря глаз, смотрел на лопату, ставил прутик и звал Мишку дальше.

Утром, проходя мимо огуречного участка, ребята, половшие капусту, не нашли там ни Мишки, ни Геньки. Вокруг было пустынно и тихо, лишь со стороны шоссе доносились крики. Капустники бросились через луг к дороге.

Там, где вчера Мишка поставил первую веху, была вырыта яма, от нее отходила неглубокая, в один штык, канавка. Генька старательно засовывал конец шоферского шланга в щель между досками. Мишка сидел в яме.

– Начинай! – скомандовал Генька, закрепив шланг.

Мишка сделал глубокий выдох и, взяв другой конец шланга в рот, начал втягивать в себя воздух.

– Вы никак ртом воду носить собрались? – захохотал кто-то из подбежавших ребят.

– Носом, – ответил Генька и взволнованно забегал вокруг ямы.

Мишка покраснел от напряжения, присел. Глаза у него выпучились. И вдруг из его рта хлынул фонтан.

– Ура-а!.. – закричал Генька.

Мишка хотел подхватить, но захлебнулся, и у него получилось: «Угуль… Угуль». Наверху весело рассмеялись ребята.

– Чего смеетесь? – проворчал Мишка отплевываясь. – Это вам не с ведерком на поле бегать. Тут наука и техника – закон сообщающихся сосудов. – Он бросил шланг на дно ямы. Из отверстия, фырча, вырвалась упругая струйка, окатила вымазанные глиной Мишкины ноги. Вода, медленно кружась, заполняла яму. К Мишке потянулось сразу несколько рук; он без труда выбрался наверх, а вода все прибывала и прибывала. Наконец она поднялась до краев и, пенясь, потекла по канавке вниз, к огурцам.

Ребята бежали по тропке, глядя, как мутный ручеек крутит и разбивает высохшие на солнце комочки земли.

– Он же все поле затопит! – крикнул кто-то. Но ручеек, добежав до участка, сорвался в железную бочку, врытую у самых гряд.

– Не затопит, – ухмыльнулся Мишка. – У нас с Генькой отводной канал прорыт, прямо в Елаховку.

Торт

Торт стоял на стуле в большой картонной коробке, перевязанной голубой ленточкой. Наверху у скромной надписи – «Главхлеб» – топорщился жиденький бантик.

Около стула растянулся Ганька. Ему только что попало за облизанные хозяйские ботинки. Он уткнул голову в толстые передние лапы и тяжело вздыхал, – сетовал на свою трудную собачью судьбу.

Севка, самый верный Гошкин друг, неуклюже разглаживал электрическим утюгом галстук. Гошка, тяжело отдуваясь, орудовал сапожными щетками. Вот он выставил вперед ногу и, прищурив глаз, полюбовался зеркальным носком ботинка.

– Как лакированные стали… Севка, давай торт посмотрим!

– Чего его смотреть-то?.. Торт как торт…

– А может, нам не тот дали?.. Бывает же, не то дадут, а потом иди жалуйся.

Севка аккуратно сложил галстук, послюнил палец и провел им по раскаленному утюгу.

– Ишь, как шипит!.. Парообразование… Гошка, ну и жарища у вас!

– Душно, – согласился Гошка. – Бабушка пироги печет… Севка, а может, торт прокис уже?.. Давай одним глазком, для проверки?..

– Ладно, только чур, пальцами не ковырять!

Гошка бросил щетки и подскочил к стулу.

– А ну-ка подвинься! Развалился тут! – толкнул он Ганьку ногой. – Берем за бантик! Дергаем! Севка, тот самый!

За тортом друзья сходили еще утром. Он был большой, круглый. Посередине в разноцветных цукатных листьях алела огромная кремовая роза.

Гошка поспешно спрятал руки за спину.

– Красота! Как поставим на стол, ребята так и ахнут!..

– Подумаешь, ахнут… Не видали они тортов, что ли?

Гошка приподнялся на цыпочки, вытянул шею и провел ладошкой по губам.

– Севка, ты бы проглотил эту розу за раз?.. Ух и сладкая!..

Севка что-то промычал, но тут между ними протиснулся Ганька. Черные Ганькины глаза не мигая смотрели на торт, рот был открыт, а язык мелко дрожал.

– А ты чего тут дышишь?! Кусить захотел! Не выйдет, – торт общественный, со всего звена деньги собирали. – Гошка поспешно прикрыл торт крышкой и, путаясь, завязал ленточку. – Бабушка, мы к Косте Пухову на елку – торт будем есть!

– Ступайте, – послышалось из кухни.

Ребята быстро оделись. Ганька уже стоял у дверей и неистово крутил хвостом, норовя заглянуть в глаза мальчишкам.

– Ты дома сиди, чучело! – топнул ногой Гошка. – Мы в гости идем, это тебе не на речку.

Ганька еще сильнее закрутил хвостом, а при слове «речка» даже взвизгнул от удовольствия.

– Эх ты, дворняга-бестолочь! Я тебе русским языком говорю, – сиди дома!

– Да ты привяжи его, – посоветовал Севка.

Гошка разыскал веревку, обвязал ее вокруг Ганькиной шеи и зацепил за ножку этажерки.

– Вот так, сиди и не тявкай.

Но только ребята вышли, как в доме что-то грохнуло, раздался громкий лай и сердитый голос бабушки:

– Я тебя, окаянный!.. Пошел вон!..

– Так и знал, что он этажерку опрокинет. – Гошка ускорил шаг. – Пошли быстрее! Ребята, наверно, уже собрались – ждут.

Костя жил на самом краю поселка, у реки.

Друзья торопливо шагали по укатанной дороге. Кругом было темно, только над соснами, росшими за поселком, мерцали звезды. У новой, недостроенной еще дачи дорога, вильнув в кустах, круто покатилась к реке. За рекой над самым лесом висела луна. Она была похожа на прозрачный ледяной ком. Морозный воздух дрожал; и казалось, что дрожит луна, что она вот-вот сорвется и упадет в лес, разбросав до самого неба ледяные искры.

– Какой у нашей Земли спутник! – гордо заявил Севка.

– А чего она такая большая?

– Полнолуние потому что. – Севка начал путано объяснять, но Гошка осторожно дернул его за рукав:

– Гляди, чего повесили.

На воротах новой дачи, прямо перед глазами ребят, белела дощечка. На ней даже при тусклом лунном освещении была видна крупная надпись.

– «Осторожно!.. Злая собака!» – прочел Севка. – Ерунда! Кто ее там кормить будет?

– А может, специально голодом морят – для злости.

– Ну и пусть морят. Ты лучше на луну смотри… Вот бы на нее слетать!.. Поставил бы ракету на пригорок, прицелился… Р-р-р… Вжих – и там!

– Р-р-р… – раздалось вдруг откуда-то снизу. Из-под ворот винтом вывернулась большая собака.

– Спасайся!! – заорал Гошка. – Она голодная!

Друзья мигом взлетели на забор.

– Чего вылезло, страшило несчастное?.. Пошла обратно! Вот я тебя каблуком! – грозил Севка.

В темноте собака казалась ростом с теленка. Она с громким лаем прыгала на забор, визжала, крутила хвостом.

– Чего радуешься? Загнала на верхотуру… – пыхтел Гошка, устраиваясь между остриями затесанных под углом досок. – Вот тебе и елка! Теперь будем здесь до утра сидеть, словно бандиты какие. – Он посмотрел вниз и крепко прижал к себе драгоценную коробку с тортом.

Собака перестала прыгать, задрала голову кверху и протяжно завыла.

– В-воет… – заикаясь, пробормотал Гошка. – Овчарка… волчьей крови. Такой попадись – пуговиц не оставит.

Севка погрозил собаке кулаком.

– Чудище!.. Только и умеешь на мирных прохожих зубы скалить… Жаль, палки нет, а то бы я ожег тебя поперек спины.

Собака залаяла снова.

– Не умеешь с овчарками разговаривать, – не берись! – Гошка подтянул ноги чуть ли не до самых ушей. – С ними ласково нужно. Это тебе не дворняга… Собаченька, – запел он медовым голосом, – Джульбарсик, Пиратик… Ну, хороший, уберись, откуда пришел…

Собака стояла под забором, и на снегу была видна только ее косматая тень, и тень эта бешено крутила хвостом.

– Ишь, нервничает… Сейчас мы тебе конфеток дадим… Севка, давай конфеты!

– А где я их возьму?..

Гошка подтянул ноги еще выше.

– Заборы какие-то острые, сесть по-человечески нельзя… Собаченька, ты уйди. Мы тебе завтра чего-нибудь принесем вкусненького… Может, ты тортика хочешь?..

– Он же общественный! – заерзал на своей доске Севка. – Этот крокодил чего хочешь сожрет…

– Молчи… Нам только бы удрать, а потом пускай ищет… Ну, Джульбарсик, – Гошка вытянул руку с коробкой. – Видишь, какой большой… Тут тебе на всю ночь хватит. Как ты уйдешь, мы слезем и… и оставим тебе…

Внезапно собака высоко подпрыгнула. Гошка в страхе уцепился за доску – белая, перевязанная ленточкой коробка полетела вниз.

– То-о-орт!!! – заорал не своим голосом Севка и бросился вслед за коробкой.

Гошка в ужасе закрыл глаза. Он слышал, как кричит под забором Севка и как радостно повизгивает собака. Он еще крепче вцепился в доску.

– Все!.. Загрызет и тортом закусит!..

Но внизу творилось что-то непонятное.

– Отдай! – выкрикивал Севка. – Отдай, тебе говорят!.. Гошка!.. Да быстрее же!.. Заходи с хвоста!..

– Сейчас зайду… зайду… – закричал Гошка, но пальцы его все еще крепко держались за доску. Когда же он, наконец, спрыгнул, то в первую очередь увидел торт. С одной стороны за тонкие голубые ленточки его тянул Севка, с другой… С другой стороны был не Джульбарс, не Пират, а вывалявшийся в снегу Ганька.

– Вот тебе и волчья кровь!.. Ганька!.. Ах ты, дворняга, ах ты, обжора!.. Торта захотел?..

Услыхав в голосе своего хозяина грозные ноты, Ганька так сильно дернулся, что ленточки лопнули, и коробка с надписью «Главхлеб» шлепнулась на дорогу. Крышка отлетела, и торт вывалился прямо розой в снег. Сразу же над ним столкнулись три лба, четыре руки и две лапы. Торт не выдержал и расползся в бесформенную лепешку…

Гошка с визгом вцепился в Ганькину шею. А Севка поспешно сгреб торт обратно в коробку.

Скоро все трое шагали по дороге. Ганька шел посередине и, важно задрав хвост, нес в зубах помятую, кое-как перевязанную коробку с тортом. Ребята молчали. А что им оставалось делать!..