Текст книги "Безымянная невеста (СИ)"

Автор книги: Рада Сарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– А ты про бога тут не говори! Знаю я вас, сатанистов! – приглушенно донеслось снаружи. Мама что-то спокойно ответила. Матвей ошалело смотрел на меня.

– Милицию вызову! За оскорбление чувств верующих! – грозила на экране видеофона старушка-божий одуванчик, потрясая потрепанным номером газеты "Красная звезда". Видимо, там и вычитала.

– Они уже полиция много лет! – усмехалась матушка, уперев руки в крутые бока и оскалившись.

– Да без разницы, хоть варягами обзови – все воры и хапуги! – плевалась соседка.

Кажется, скандал шел к логическому завершению. Сейчас мама напомнит про оскорбление чувств "слуг закона", закон о клевете и какие-нибудь очередные штучки из нововведений ЖКХ – и бабка сдуется. Подумать только, родители уже седьмой год тут живут, а она все никак не успокоится. Подумаешь, папа у меня меломан. Наверняка опять вечером Апокалиптику слушал или что покрепче, раз соседка сатанистами назвала. Главное, чтобы не Dragon Force или Dimmu Borgir – тогда еще снизу припрутся. Там у нас семейка хипстеров обосновалась года два назад.

– О, дочь приехала. – С кухни выглянул папа в длинном фартуке, как у официантов в его любимом кафе (по-любому в качестве сувенира получил!), и домашних штанах на завязках.

– Привет, пап. Это Матвей, – представила я парня.

– Юрий Витальевич, очень рад, наконец, увидеть вживую, – отсалютовал папа зажатой в руке лопаткой для блинчиков.

– Взаимно, – улыбнулся Матвей, поправляя лямки нашего багажа на плечах, – куда можно сумки поставить?

– В Ксанкину комнату несите, – мама, встряхнув челку, закрыла дверь и подошла ко мне, жалуясь на ходу. – Шапокляк старая! Каждую неделю сцены устраивает! Привет, ребенок. Как добрались?

– Нормально, потрясло только немного в конце, – буркнула я, волоча рюкзак в сторону собственной комнаты. Родители так и не стали ее обставлять по-новому, рассчитывая, что я буду иногда приезжать. Все равно большую часть времени они проводили в строящемся коттедже за городом. Была у папы такая мечта, да – собственный дом в два этажа, с английским травяным газоном, камином и золотистым ретривером. Два года назад они начали эту мечту реализовывать – нашли участок земли и купили щенка. Песиху назвали Вафлей – я, если честно, так и не поняла, почему. Дом был уже почти достроен, оставалась только внутренняя отделка на втором этаже.

Аэропорт, как и весь аэропарк, в нашем городке был на редкость убог. Серая панельная колбаса в два этажа, деревянные перила с облупленным лаком внутри, невнятная отделка с совковыми стендами-кармашками в половину стены – "техника безопасности". Самолеты, на которых летать жутковато – так натужно они скрипят на взлете. Драконовские цены на билеты (ей-богу, за границу слетать дешевле, чем от нас до Москвы или Питера), персонал с постными лицами и бегущей строкой на лбах "ходют тут всякие, чай пить мешают". В общем, провинция. Хотя в этом году прогресс коснулся и аэропорта – тут появился халявный вай-фай и кофейный автомат "Nescafe".

Мы вылетели из Петербурга в 8.20, приземлились ровно в 10. На подлете к родным пенатам попали в небольшую турбулентность, порадовались, что на такие короткие перелеты полноценные завтраки-обеды не полагаются. Свой комплект самолетных гостинцев (кофе-булочка-джем-масло-вилка) убрала в сумку, потом отдам отцу, очень уж он любит такие штуки. Получили багаж около одиннадцати утра, вышли на улицу, вдохнули теплый воздух с ароматом цветущих яблонь и свежего асфальта...

– Добро пожаловать на мою родину, Матвей, – шутливо кланяюсь в пояс. Парень хохочет и отбирает у меня сумку, вешая ее на другое плечо, по соседству с собственными вещами.

Из аэропорта ехали – не поверите – на маршрутке. Матвей заявил, что хочет посмотреть город без туристических уловок (боги, да кому мы тут нужны, в этом Предуралье?!). В результате тащились до центра минут сорок стоя – на следующей же остановке в салон набились бабульки-огородницы с рассадой и баулами. Никогда не понимала, как они все это таскают и, самое главное, что в баулах? Тяжелые, как будто там кирпичи с ближайшей стройки напиханы!

Договорившись, что город посмотрим чуть позже, когда познакомим Матвея с родителями и разложим вещи, мы вошли в подъезд, где и столкнулись с мамой. Пока летели, я рассказала парню, чтобы не удивлялся – у нас в городе в домах подъезды, не парадные, а на улицах бордюры, не поребрики. И тому подобные лингвистические мелочи. Он посмеялся и обещал не удивляться при разговоре с "аборигенами".

Аборигены в лице моих любимых родителей подождали, как воспитанные люди, пятнадцать минут после ухода в комнату, после чего потребовали нас к столу. Папа ради встречи расстарался и приготовил свои фирменные блинчики с припеком, мама радостно вручила Матвею в честь знакомства собственноручно сшитый фартук – черный, в пол, с широкими карманами по бокам.

– Ксана говорила, что ты любишь готовить, – пояснила маман, с интересом ожидая реакцию гостя. Тот не подвел, поднялся из-за стола, надел подарочек и обернулся ко мне.

– Ну как?

– Настоящий шеф-повар! – похвалила я. Ему и правда шло, как не удивительно. С такой-то фигурой... Матвей подмигнул, снял обновку и, сияющий, уселся на место.

– Приедем домой, приготовлю тебе ужин, – шепнул он мне, прикусив напоследок мочку уха. Вот же ...! Чувствую, что краснею, как маков цвет.

– Пойду, чай налью, – поднимаюсь из-за стола и под сдавленные смешки родителей скрываюсь на кухне. О да, мама явно поняла, какие мысли забрели нам обоим в голову. Хорошо хоть, промолчала.

Когда я вернулась за стол, родители наперебой рассказывала Матвею всяческие истории из моего детства. Вы знаете, наверное, как это бывает – всплывают и горшки, надетые на голову, и разрисованные фломастером лица, и гости, накормленные куличиками из морского песочка (кто виноват, что тетя Лена была такой доверчивой и, лежа на пляжу, раскрыла рот по первой же моей просьбе?). И ты, как главный герой всех событий, сидишь, слушаешь в сотый раз рассказ про не самые умные собственные поступки и не знаешь, то ли покраснеть и смыться, то ли посмеяться вместе со всеми. После в ход пошла тяжелая артиллерия – детские фотоальбомы, коих родители нащелкали за время моей жизни внушительную стопку в половину моего роста высотой. Я глубоко вдохнула и, пожелав удачного просмотра новой жертве родительских восторгов, ушла в комнату. Позвонила Ирке, договорилась о встрече. Подумала, набрала еще пару человек из числа старых друзей. Все равно мы здесь на неделю, времени хватит.

Ирка потребовала привести Матвея с собой, заявив, что в одиночку даже на порог меня не пустит. Пришлось обещать быть вдвоем.

– Ты, Ксанка, тихушница! Жениха себе нашла, так, глядишь, замуж выйдешь, а мы и не узнаем. – Притворно возмутилась напоследок подруга и попрощалась.

***

Мне категорически не спалось. Матвей уже давно сопел в обе дырочки, подкатившись ко мне под бок, а я так и эдак размышляла над словами подруги.

"Жениха нашла, как же. Матвей – мой жених. Оксана Юрьевна Левицкая" – прикидывала я так и эдак свое возможное будущее с этим человеком. Странно, но в свои двадцать семь я как-то не задумывалась о создании семьи. Не до того было – театр, съемки, постоянная работа над собой. Так что подкинутую подругой мысль я вертела, как только в голову приходило, примеряла фамилию, представляла общих детей и... отстраненно понимала, что картинка счастливой семейной жизни с Матвеем в моей душе никак не укладывается. Не мое это счастье. Главное, успеть вовремя ему об этом сказать.

Глава 16. О женихах, кумирах и кладбище

Наверное, Эльза, если я ей скажу о своих сомнениях, обзовет меня романтичной дурой. Мол, парень красивый, обеспеченный, не пьет, не курит, за собой следит, работа престижная, меня любит и балует – чем не жених? Но... раздумья с той ночи заронили в мою уверенность в чувствах к парню здоровенное зерно сомнения. Которое успешно прижилось и разрасталось все больше и больше, пока мы гостили у моих родителей. Ничего удивительного, что в итоге я решила обсудить этот вопрос с Иркой – к ней мы как раз нагрянули с визитом в субботу, за день до отъезда.

– Ир, я все думаю... Ты тогда Матвея моим женихом назвала, – начала я, подсев к подруге на диванчик. Ирка медитировала, глядя на то, как "дядя Матвей" развлекает девчонок. Конкретно сейчас мелкие, но жутко энергичные козы играли с моим парнем в парикмахеров. Я с ужасом представила, сколько придется выпутывать из его гривы всяческие бусинки-перышки-ленточки и содрогнулась.

– Разве не жених? – расслабленно отозвалась Ирка, мечтательно улыбаясь. – Он на тебя так смотрит... Я думала, вы уже вроде как помолвлены.

– Нет, я...– ерзаю на диване, отводя взгляд от Матвея. – В общем, я сомневаюсь, что он именно тот, от кого бы я хотела рожать детей и так далее.

Ирка перевела на меня томный взгляд, присмотрелась и кивнула каким-то своим неведомым мыслям.

– Помнишь Игоря? – подруга увлекла меня за собой на кухню, крикнув мужу, чтобы спас гостя от внезапного облысения. – Так вот, с ним я ощущала то же самое. Он в моем вкусе, мы с ним прекрасно ладим, нравимся родственникам с обеих сторон, устраиваем друг друга в постели, идеально подходим, в общем. Но – смотришь и не можешь представить жизнь вместе на будущие лет двадцать.

Она прервалась, залезая с головой в холодильник. Вытащила на свет торт со взбитыми сливками, подумала, вслед за ним выудила откуда-то бутылочку ликера. Налила в рюмку, вручила мне и продолжила.

– Игорь тогда приезжал, помнишь? Как раз собирался замуж звать. Потом подумал, присмотрелся к тому, как я привыкла жить. И все понял сам. Он был слишком идеален, понимаешь? А с таким человеком жить по-настоящему невозможно. Ни поругаться, ни посходить вместе с ума. – Это да, Ирка с мужем частенько устраивали на пару такое, что город потом еще неделями лихорадило. – А с Сережей я все могу. И главное – понимаю, что люблю его таким, какой он есть. Ни на кого другого смотреть даже не хочется. Для меня это практически после первого свидания ясно стало. Так что решай.

Я согласно кивнула и вернулась в гостиную – распутывать хохочущего Матвея, который изображал для двух трехлетних малявок лошадку "и-го-го". Оценила сцену со стороны и поняла, о чем говорила Ирка. Действительно, он слишком идеален, чтобы стать его женой в будущем. Сама же себя изведу потом, пытаясь приблизиться к образу его спутницы. Прекрасно зная, что именно этого он меня требовать как раз и не станет.

Так и вернулась в Питер – в смятении и странной решимости разобраться с отношениями.

***

По возвращении в Питер меня ожидал сюрприз – Аннушка, подпирающая спиной дверь нашей квартиры.

– Ну, наконец-то! Вы на чем ехали? – недовольно проворчала она, отряхивая джинсы от пыльцы, веселеньким желто-зеленым слоем устилающей весь пролет.

– Здравствуй, Аня, – поприветствовал режиссера Матвей и нырнул в квартиру первым. Девушка издевательски присела в реверансе и пропустила следом за ним меня.

– Ань, что-то случилось? – я рассматривала подругу в тщетной попытке догадаться, что же ее привело.

– Конечно, нет. Я просто так сижу у вас под дверью с девяти утра, – насмешливо всплеснула руками Аннушка, топая прямиком в кабинет. С ума сойти, она тут шестой час уже торчит?! Матвей ободряюще хлопнул меня по плечу и скрылся на кухне. Пришлось идти, беседовать с нашей язвительной Мальвиной.

– Объясни, как у тебя так получается? – стоя ко мне спиной, обратилась Аннушка, когда я закрыла дверь комнаты за собой.

– Что именно? – загружаю в кофе-машину капсулы для капучино, нажимаю "старт". К двум категориям, пьющим с утра пораньше, ни я, ни гостья не относились, так что обойдемся и этим напитком.

– Вообще все, но в конкретный момент – отношения с мужиками, – дергает уголком губы Аня, садясь на диван. – Тебя окружают одни мужики – на сцене, за сценой, без разницы. И никаких склок! Ни драк, ни сцен ревности, ни обвинений! Я не могу понять, как ты, этакая женщина-вамп, умудряешься жить так спокойно?!

Тут надо сказать, что женщина-вамп – это всего лишь сценический образ, который придумали Эльза с Яном, а Матвей одобрил. Мне, конечно, нравилось на короткое время перевоплощаться в этакую порочную соблазнительницу с ведьмовскими глазами, не спорю. Какой девушке не понравится, когда по мановению ее ресниц кавалеры готовы биться насмерть за право выполнить любой каприз? А ты стоишь в сторонке, вся такая уверенная в себе и неприступная, и вроде бы даже ни при чем – подумаешь, суетятся, силятся угодить... Костюмы, которые шились именно для этого образа, каждый раз сбивали меня с толку: то платья скромного кроя под горло, но из полупрозрачной ткани, то простые брюки и блуза – «крестьянка", неведомым образом выставляющие все мои формы в наилучшем свете, то шпильки-стилеты и лосины с корсетом, то платья-трансформеры, в определенный момент спектакля по желанию костюмеров меняющие степень открытости и облегания тела. Гардеробному богатству соответствовал и макияж – Ариша умудрялась гримировать меня так, что на лице появлялись невидимые до того хищные, опасные, неклассические в своей красоте, но крайне притягательные черты. Добавьте к этому коллекцию духов и эфирных масел на все случаи жизни, занятия по стрип-пластике с личным тренером, курс латинских танцев (бачата и кизомба были в приоритете) и мой собственный кураж, просыпающийся с первым шагом на сцене. Загадочная, грациозная, таинственная, желанная, страстная, чувственная – и тому подобными эпитетами пестрели открытки в букетах, которые я получала после каждого спектакля. Боги, если бы дарители знали, как над их комплиментами хохочут мои друзья! И как радуется Матвей, что такой видит меня лишь на сцене. Какие могут быть склоки между мужчинами в моей жизни, если одна часть из них страдает по несуществующему человеку (они не могут узнать меня на улице, проходя мимо, специально проверяла), а вторая давно и прочно заняла места моих верных товарищей?

– Наверное, потому что во всех отношениях расставляю все акценты с самого начала, – предположила я в качестве ответа на Аннушкин крик души. – Ань, все парни, которые сейчас рядом со мной, прекрасно знают, как к кому из них я отношусь. И знают, что я очень редко меняю свое мнение. Исключением был лишь Матвей.

– Может быть, это и правда выход, – пожевала губу девушка. – Да, наверное, так и сделаю.

– Ты не хочешь рассказать, что у тебя все-таки случилось? – отлично, выводы она сделала, но причину своего ожидания под дверями так и не назвала!

Девушка замялась, как-то затравленно оглянулась и осипшим голосом вдруг предложила:

– Сходи со мной завтра на Богословское, на могилу Цоя?

– А ничего, что до годовщины еще два месяца с лишним? – я застыла с двумя чашками кофе в руках.

– Меня не будет в России 15 августа, еду на Алтай, в горный поход, – смущенно улыбнувшись, объяснила Аннушка.

– И на кладбище ты мне объяснишь, что происходит? – уточнила я, подсовывая чашку режиссеру.

– Обязательно! – выдохнула она, уткнувшись носом в напиток и замолчала.

После того, как взбудораженная непонятно чем Аннушка ушла от нас, я рассказала Матвею о нашей скудной беседе. Тот закатил глаза и поспешил мне все разъяснить.

– Как я понял из рассказов Эльзы, Аннушка после разрыва с Яном ударилась в разгул и сейчас встречается одновременно с тремя мужиками. Видимо, они, как в дурном анекдоте, прознали про существование друг друга. Вот она и дергается.

Парень обнял меня, целуя в шею и явно подталкивая в сторону спальни. Родители спят очень чутко, да и отец в разговоре намекнул Матвею, что на их территории никакого разврата не потерпит, так что в нагрузку к знакомству с моими родными и друзьями парень получил неделю воздержания. Молодой человек собирался наверстать упущенное, но... Всегда подозревала, что мобильный на выходные нужно отключать. Матвея вызвонил отец и потребовал срочно приехать к ним на семейный совет как наследника семьи. Парень выругался сквозь зубы, но поехал, оставив меня разбирать вещи и приводить себя в порядок. Вернулся он уже после полуночи, когда я видела десятый сон. Само собой, ни о каком интиме речи быть не могло, что явно не добавило плюсов в его отношение к Аннушке, сбившей весь изначально составленный распорядок дня.

***

– Что-то всех этим летом на Алтай тянет, – недовольно бубнила я, собираясь на встречу с режиссером по утру. Синоптики вновь перепутали что-то в своих предсказаниях, так что Питер вместо обещанного солнышка заливал противный мелкий дождь. Который ни капли не помешал Аннушке, до одержимости любившей творчество Виктора Робертовича и ежегодно посещающей его могилу.

Ехать пришлось на автобусе, что, опять же, не добавляло мне радости – в салоне было душно, мысль об открытии окон пришлось задавить в зародыше, глядя на других пассажиров – сплошь и рядом или с детьми, или приближающихся к маразму.

Аннушка ждала меня у входа на кладбище, кутаясь в веселенький желтый дождевик и сжимая в руках охапку ромашек. Рядом с философским выражениям лица торчал парень в толстовке с каким-то пучеглазым зверьком и со сложенным зонтиком в руках.

– Привет, – шмыгнула Аня, ежась на ветру. – Знакомьтесь, Альберт, мой молодой человек, Оксана, моя коллега. И пойдем уже!

Мы с парнем обреченно переглянулись и пошлепали вслед за поклонницей Цоя, по пути выяснив, что встречаются Аня с Альбертом уже месяц, а на его толстовке изображен белый лемур.

Богословское кладбище было древним, еще времен 19 века. Конечно, ближе к выходу оно выглядело весьма и весьма прилично – за недавними захоронениями следили родственники, иногда волонтеры. На Богословском хоронили блокадников и военных, ученых и деятелей культуры. Тропинки и мощеные тротуары сменяли друг друга, чернокаменные плачущие ангелы соседствовали с реалистичными бюстами умерших, вычурные эпитафии – с краткими "родился, жил, умер". Странные мы, люди, даже в смерти умудрились найти повод для пустого бахвальства и показушничества. Кому нужен, например, шикарный памятник с меня ростом с золочеными буквами и высеченной на нем фигурой бегущего парня? Мертвому, которому ничто уже не важно? Родителям, которым этот широкий жест обошелся явно недешево? Родственникам и знакомым, чтобы оценили всю глубину горя? Жизнь ему это не вернет. Зато добавит лишний повод уцепиться за собственное горе и воспоминания тем, кому он был дорог. Смешно, наверное, но мне гораздо ближе идеи древних, когда погибшего сжигают, пепел развеивают, а сами три дня после этого празднуют (тризна называется) – в его честь, между прочим. Потому что свой путь этот человек прошел, хорошо ли, плохо ли – но прошел. Для него больше нет причин оставаться здесь, а значит, его близким совсем не пристало страдать и горевать. Напротив, порадоваться за него, пожелать перерождения и жить дальше. Все же стоны из серии "на кого ты меня покинул" – проявление человеческого эгоизма и собственничества. Даже по формулировке видно. Но я отвлеклась.

Пока Аннушка воздавала должное кумиру, я решила навестить могилу другого музыканта – вокалиста групп "Король и Шут", ушедшего не так давно.

"Наверное, мы осознаем, что жизнь проходит, когда друг за другом начинают умирать наши кумиры", – думала я, разглядывая черную с потеками дождя плиту с портретом музыканта. Помню, в сети шли долгие дебаты, сборы подписей и средств на установку памятника для Михаила Горшенева. В последний момент вмешался его брат, сказав, что "Горшок" был в принципе против всяческих видов захоронения, так что его воля и так нарушена (прах не развеяли, как он просил, а захоронили на главной аллее Богословского), посему никаких памятников не нужно. Кому он дорог, те и так будут его помнить.

Я вернулась к могиле Цоя через полчаса, надеясь, что этого времени подруге хватит. По дороге прошла мимо троицы молодых людей, столпившихся у кованой оградки неподалеку от "вечной обители" музыканта. Рядом с ними терся и Аннушкин парень.

– Ань, может, уже пора идти? – я тронула неподвижно стоящую подругу за плечо. Та кивнула.

– Еще минутку.

Что ж, у всех свои ритуалы. Через минуту Аннушка повернулась ко мне, стряхнула воду с капюшона дождевика и двинулась к выходу. Я только собралась спросить ее, что же за история случилась между ней и Альбертом, почему она просила меня пойти с ней, как услышала за спиной гулкий топот, но обернуться уже не успела.

Я пришла в себя от холода. Было зябко, мокро, а еще сильно болела голова где-то в области затылка. Интересно, что еще за кладбищенские воры нарисовались? И где, в таком случае, наш единственный мужчина? Неужели так заболтался и не заметил, как мы ушли?

Впрочем, потеряшка нашелся в тот момент, как я открыла глаза. Альберт, скинув капюшон толстовки, стоял, недобро улыбаясь, перед нами. За его спиной виднелись примеченные мной "трое из ларца" – в косухах, цепях и тяжелых ботинках.

– С добрым утром, – глумливо кивнул парень. Я только сейчас поняла, что именно меня смущало с момента прихода в сознание – руки оказались прижаты к телу толстым кожаным ремнем, второй конец которого надежно примотали к ржавенькой ограде где-то в глубине кладбища. Рядом застонала Аня, которую парни примотали прямо к холодной стелле на могиле. Происходящее начинало живо напоминать сюжет низкопробного детектива с двумя невинными жертвами сектантов в нашем лице.

Тем временем парень придвинулся вплотную к Аннушке, преувеличенно нежно огладил ее лицо, провел большим пальцем по губам.

– Я же предупреждал, что не прощаю обманов, разве не так? – интимным шепотом уточнил он у моей подруги. Та судорожно кивнула, распахнув испуганные глаза. Парень цыкнул и продолжил, переложив руку ей на грудь и внезапно сильно сжав. – Раз предупреждал, ты сама напросилась, милая. Не люблю, знаешь ли, слыть рогоносцем.

Парень отстранился и щелкнул пальцами. К нему подошел один из косухоносцев и вручил... косметический карандаш?! Альберт сухо кивнул и снова обратился к режиссеру, которая, кажется, от ужаса была на грани нового обморока.

– Спасибо добрым людям, которые меня просветили, – очень недобро усмехнулся он, поигрывая карандашом в руке. – Так вот, милая, я решил сделать так, чтобы больше никто не попался в твои лживые объятия. Жаль, конечно, что ты подружку с собой прихватила, но она-то ни в чем не виновата. Пусть любуется – глядишь, уроком станет. Рот ей завяжите, – приказал парень своим товарищам. Те невозмутимо подошли ко мне. Один навалился на плечи, не давая встать (я успела присесть на оградку, чтобы совсем не застыть, валяясь на земле), второй сжал в ручищах мою голову, третий достал из сумки на плече (хороший же он арсенальчик с собой таскает!) кляп на ремешке и спокойно, не торопясь, застегнул его на мне. Постоял, критически осматривая результат, вытащил застрявшую под ремешком прядь волос, аккуратно завел мне за ухо, накинул мне на голову капюшон и, довольно крякнув, удалился вместе с подельниками к выходу с кладбища. Заботливый какой, надо же.

Альберт в это время что-то нашептывал белеющей Анне, выводя ей на лбу черным карандашом букву "А", заключенную в круг. Я, конечно, понимаю, "Алая буква" – это произведение классика, все дела. Но там женщина носила знак своей измены на груди в виде нашивки, если мне память не изменяет. Карандаш же смоется сразу же, не маркер!

В этот момент парень, все так же улыбаясь и шепча, достал из кармана складной нож. Щелкнул зажигалкой, нагревая лезвие перед глазами Аннушки. Полюбовался игрой цветов на разогретом металле, коротко поцеловал девушку и...

Твою мать! Я изо всех сил дернулась в ремнях, подскочив на месте и пытаясь дотянуться до подруги. Сил, чтобы вырваться, не хватало, в глазах стояли злые от собственного бессилия слезы. Все предусмотрел, урод! Мне не хватало каких-то тридцати сантиметров, чтобы хотя бы оттолкнуть его!

Альберт, крепко вцепившись в подбородок Аннушки, горячим ножом медленно вырезал ей на лбу нарисованное клеймо. Девушка стояла, не дергаясь, до крови прокусив губу. Еще бы, одно ее неловкое движение – и она может остаться без глаза. Экзекуция продолжалась минуты три от силы. Парень чмокнул Аннушку в нос, издевательски улыбнулся в ответ на мой бешенный взгляд и кинул нож мне под ноги. После чего, махнув рукой, развернулся и... ушел.

– Кто тебе рассказал? – хрипло каркнула ему вслед режиссер. Дождь усилился, синие волосы обвисли мокрыми сосульками, со лба текли розоватые ручейки, смешиваясь с капающей по подбородку кровью из прокушенной губы. Кожа на лбу побагровела вокруг "клейма", вспухла уродливыми буграми.

– Есть у вас один доброжелатель, – хохотнул в ответ Альберт, обернувшись. – Рыжая такая, с кудряшками. Не умеешь ты в людях разбираться, Анечка.

И он ушел. Я с жалостью посмотрела на Аннушку, которая после услышанного ошеломленно застыла. Кряхтя, опустилась на колени перед брошенным ножом, кое-как схватила его затекающей рукой. Кричи-не кричи, нас затащили так глубоко, что вряд ли кто-то здесь будет проходить в ближайшее время. Так что на чужую помощь рассчитывать не приходилось. Я перепилила ремень, удерживающий мои руки пониже локтей, извернулась, достав одну из плена, сорвала дурацкий кляп. Поморщилась, восстанавливая кровообращение и скидывая остатки "пут" и подбежала к подруге.

Аня! Аннушка! Лотосова, твою мать! – тормошила я ее за плечи, пытаясь вывести из апатии. Не помогло – режиссер все так же таращилась в пустоту ничего не выражающим взглядом. Я вздохнула, матерясь про себя, и отвесила ее пощечину.

– Ну, хоть какой-то отблеск мысли появился, – хмыкнула я, перехватывая несущийся мне в лицо кулак. Нашла под ближайшим деревом свой рюкзак, насквозь промокший и заляпанный грязью, достала влажные салфетки и мобильник. Салфетки кинула Аннушке – протереть лицо, шею и одежду, где уже виднелись красноватые разводы. Сама же набрала номер Матвея.

– Душа моя, срочно, без вопросов, забери нас с кладбища, – сообщила я ему настолько спокойно, насколько могла. Парень пообещал быть через двадцать минут (интересно, где это он сейчас?). Я собрала остатки сил, помогла Аннушке привести себя в порядок и потащила подругу к выходу.

– За что она так? – через пять минут молчания спросила режиссер.

– Я не знаю, Ань, – пожала я плечами. – Но вряд ли только за выброшенный чай.

Режиссер грустно усмехнулась и вплоть до выхода шла молча. Там мы перешли дорогу, укрывшись от дождя под навесом ближайшего дома. Расспрашивать сейчас о причинах произошедшего я не стала – мы обе могли в любой момент сорваться. Подумать только, парень был на сто процентов уверен в своей безнаказанности! Даже нож оставил! Неужели верит, что Аня позволит ему и дальше ходить на свободе? Я бы на ее месте подала в суд. Или хотя бы кликнула пару ребят, чтобы наваляли чересчур ревнивому поклоннику. Но поступок Юльки... Лично для себя я могла его объяснить. Во-первых, это была мелкая, подлая, типично женская, но месть. Юля все-таки завидовала Анне – ее умению чувствовать людей, ее авторитету среди актеров, ее выдержке. Пока Анна была в театре, Юле не светило ничего нового, кроме поста сценариста. Да и, в конце концов, именно из-за жалобы Аннушки Юльку в итоге уволили. Во-вторых, девушка вряд ли предполагала масштаб последствий своего поступка. Да что там, никто бы не заподозрил этого ничем не примечательного, кроме смешной толстовки, паренька в подобных замашках! Где Аня его откопала и чем прельстилась в этой поистине невзрачной с виду личности – это уже другой вопрос. Практика показывает, что все маньяки с виду такие... никакие.

– Матвей приехал, – безразличным тоном проклацала зубами Аннушка, поправляя наушники в ушах. Боже, да она насквозь замерзла уже!

Парень припарковался через дорогу, у ворот кладбища, и сейчас нервно озирался, выйдя из машины. Я махнула ему рукой и поспешила через дорогу вслед за Аней. Та шла, не глядя по сторонам, не дождавшись зеленого света для пешеходов...

– Берегись!

Откуда взялась на дороге старенькая серая волга с желтыми фарами, я не поняла. Она просто вынырнула откуда-то и, не сбавляя скорости, неслась на девушку, бредущую через дорогу. Аня замерла в двух шагах от тротуара, в недоумении рассматривая отчаянно жестикулирующего Матвея, который, плюнув на все, уже бежал к нам. Я в очередной раз помянула всех чертей с их родственниками и, в два скачка приблизившись к подруге, оттолкнула ее с дороги. Жаль, не успела отскочить сама, вдруг споткнувшись и растянувшись на мокром асфальте.

"Жаль, с Матвеем объясниться не успела", – мелькнуло в моей голове. Сознание успело выхватить знакомую кудрявую макушку рыжего цвета за рулем мчащейся на меня "волги", а дальше была дикая боль, подозрительный хруст и темнота.

Глава 17. Звезда танцпола

Я открыла глаза. Меня разбудил неожиданный звук – как будто струна порвалась прямо над ухом. Взгляд выхватил в полумраке комнаты тяжелые занавески, какой-то хлам по углам и сваленные в кучу музыкальные инструменты всех мастей – гитары, скрипки, чехлы от барабанных тарелок и тому подобную дребедень. Голову ломило немилосердно, желудок грозился выскочить наружу в любой момент, руки-ноги болезненно ныли. Перед глазами все еще мелькал несущийся на меня автомобиль с психованной девчонкой за рулем.

– Подруга, ты умеешь напугать, – послышалось вдруг рядом. Щелкнул выключатель, на пыльном древнем трюмо (знаете такие, с двумя зеркальными створками по бокам?) зажглась яркая лампочка. Над моим лицом склонилась щедро накрашенная физиономия Лельки, нос щекотнули бордово-синие дреды. – Очухалась, звезда танцпола? Чтоб я еще хоть раз в жизни с тобой пошла пить!

Девушка подала мне руку, помогая сесть. Диван подо мной скрипнул, выбросив в воздух облачко пыли.

– Где это мы? – прокашлялась я и тут же со стоном ухватилась за голову.

– В гримерке, где еще, – недовольно сморщилась Лелька. – Вставай давай, там администратор скорую уже вызвала, курица нервная. Повезем тебя лечить. Отметили переезд в город мечты, блин.

Я покорно поднялась на ноги, прислушалась к своим ощущениям – кости точно целы. Правда, в голове какой-то туман, никак не могу вспомнить, что было до этого.

– На вот, выпей, – Лелька протянула мне бутылку с минералкой. Я залпом ее осушила (всего-то полбутылочки!) и снова застонала.

– Лель, что случилось-то? В голове муть какая-то – дождь, кладбище, авария...

– Хо-хо, нехило тебя приложило! – неприятно оскалилась подруга, открывая дверь. В помещение тут же хлынули типичные клубные запахи – алкоголь, пот, сигаретный дух и "ароматы" дым-машины. – Со сцены ты свалилась, Ксанка! Выдула "Северное сияние" и полезла стэйдж-дайвингом баловаться! Всех до тебя ловили, а твою бренную тушку не удержали, вот ты головушкой и треснулась об пол, – пояснила подруга, придерживая меня под локоток.