Текст книги "Элегии и малые поэмы"

Автор книги: Публий Овидий Назон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Письмо четырнадцатое
ГИПЕРМНЕСТРА – ЛИНКЕЮ

        Брату, который один уцелел из недавно столь многих,

        Павших от женской руки, шлет Гипермнестра письмо.

        Держат меня взаперти, сковали цепью тяжелой:

        За благочестье мое так наказали меня.

5     В горло тебе железо всадить рука побоялась —

        Вот и казнят; а убей мужа я – стали б хвалить.

        Лучше уж казнь, чем волю отца такую исполнить!

        В том, что от крови чисты руки, не каюсь ничуть.

        Пусть он пламенем жжет ту, чье пламя чистым осталось,

10   Пусть в лицо мне метнет факел, что свадьбе светил,

        Или зарежет мечом, что вручен не для доброго дела, —

        Смерть, от которой ушел муж, не минует жену!

        Но по добиться ему, чтоб сказала я, умирая:

        «Каюсь», – каяться в чем? Не в благочестье ль моем?

15   Кается пусть в преступленье Данай и жестокие сестры, —

        За злодеяньем всегда ходит раскаянье вслед.

        Сердце трепещет, едва я ту печь кровавую вспомню,

        И от внезапной опять дрожи немеет рука.

        О несвершенном писать она робеет убийстве,

20   Хоть и считали ее мужа способной убить.

        Но попытаюсь. Едва одели сумерки землю,

        В час между светом и тьмой, в час между ночью и днем

        Нас, Инахид, повели во дворец высокий Пеласга,[158]158
  Инахиды – потомки речного бога Инаха, отца Ио. Пеласг – царь Аргоса, приютивший Данаид.


[Закрыть]

        Принял невесток своих сооруженных Египт,

25   Всюду светильни горят, окованы золотом ярким,

        Жгут, против воли огня, ладан во всех очагах.

        Кличет народ: «Гимен, Гименей!» – но бог улетает,

        Даже Юнона и та город покинула свой.

        Вот под крики друзей, от вина нетвердой походкой,

30   Каждый свежим венком влажные кудри обвив,

        Весело к ложу спешат женихи – но к смертному ложу,

        Мнут покрывала они – свой погребальный покров,

        Отяжелев от вина и еды, уступают дремоте, —

        Весь, ничего не боясь, Аргос высокий уснул.

35   Вдруг почудилось мне: умирающих слышатся стоны…

        Слышались въяве они; то, что страшило, сбылось.

        Кровь отлила, и холод сковал мне тело и душу,

        И отогреть не могло новое ложе меня.

        Словно колосья, когда Зефир их легкий колышет,

40   Иль на холодном ветру стройных листва тополей,

        Так, или даже сильней, я дрожала. А ты был недвижен,

        Было снотворным вино, что поднесла я тебе.

        Страх из сердца меж тем прогнало отца приказанье:

        С ложа встаю и клинок слабой хватаю рукой.

45   Нет, тебе я не лгу: я трижды меч заносила,

        И с занесенным мечом падала трижды рука.

        К горлу я твоему – всю правду позволь мне поведать. —

        К горлу я поднесла данный Данаем клинок.

        Но благочестье и страх запретили приказ нечестивый

50   Выполнить: в чистых руках дерзкий не держится меч.

        Стала я волосы рвать, порвала пурпурное платье,

        Стала такие твердить голосом тихим слова:

        «Твой, Гипермнестра, отец суров: приказанье исполни,

        Пусть и этот идет братьям убитым вослед.

55   Дева и женщина я; и природа, и возраст мой кротки, —

        Нежным негоже рукам трогать жестокую сталь.

        Нет, пока он не встал, сестер последуй примеру, —

        Храбрые, верно, уже всех истребили мужей.

        Если эта рука убить кого-нибудь может,

60   Только кровью моей пусть обагрится она!

        Надо ль казнить их за то, что Даная престол захватили?

        Отдал его бы и так он чужеземным зятьям!

        Казни пускай заслужили они – но чем провинились

        Мы? Почему не могу я незапятнанной быть?

65   Женщине меч для чего? Для чего мне нужно оружье?

        Шерсть и корзинка моим больше пристали рукам!»

        Так я шептала; меж тем полились за словами и слезы,

        Прямо на тело твое падали капли из глаз.

        Ты, чтоб меня обнять, протянул полусонные руки

70   И о меча острие их не поранил едва.

        Я начала уж бояться отца, и слуг, и рассвета;

        Заговорила – и вмиг сон с твоих глаз прогнала:

        «Быстро вставай, Белид,[159]159
  Белид – потомок Бела, отца Даная и Египта.


[Закрыть] один из недавно столь многих,

        Или же ночь для тебя вечною станет. Беги!»

75   В страхе вскочил ты; тебя оставила сонная вялость.

        Смотришь, как в робкой руке меч смертоносный дрожит.

        Хочешь меня ты спросить… «Беги, пока ночь не минула!» —

        Я говорю, и во тьму мчишься ты; я остаюсь.

        Утро настало; Данай зятьев убитых считает;

80   Страшный не сходится счет: недостает одного.

        Как он сердился, изъян средь убитой родни обнаружив!

        Мало казалось ему крови, что пролили мы.

        Вмиг от отцовских колен отрывают меня и в темницу

        Тащат за волосы: так награждена я за все!

85   Видно, с тех пор, как жена стала телкой, а телка – богиней,[160]160
  Жена – Ио, из ревности превращенная Юноной в корову, а затем, после долгих скитаний, прибывшая в Египет, где она превратилась в богиню Исиду.


[Закрыть]

        Яростный гнев на нас в сердце Юноны не гас.

        Не отомстила ль она, когда девушка вдруг замычала,

        И Громовержца привлечь прежней красой не могла?

        Новая телка взошла на песок над родительским током,

90   Видела в отчей воде чьи-то чужие рога.

        Вместо жалобных слов из уст вылетало мычанье,

        Страшен был собственный вид, страшен был собственный крик.

        Есть ли в отчаянье прок? Для чего ты в воду глядишься,

        Ноги считаешь зачем, новым копытам дивясь?

95   Ты, внушавшая страх ревнивый сестре Громовержца,

        Голод теперь утолять будешь листвой и травой,

        Будешь пить из ручьев и глядеть на себя в изумленье,

        Будешь бояться, что рог собственный ранит тебя.

        Ты, чьи богатства досель Юпитера были достойны,

100 Будешь отныне лежать голой на голой земле.

        Много родственных рек, и морей, и земель пробежишь ты,

        Путь откроют тебе реки, земля и моря.

        Но для чего ты, Ио, бежишь за далекие воды?

        Не убежать от себя: новый твой облик с тобой.

105 Мчишься куда, Инахида? Ведь ты сама за собою

        Гонишься, ты и беглец, и неотступный ловец.

        Телке безумной вернет обличье возлюбленной бога

        Нил, через семь рукавов воды несущий в моря.

        Что вспоминать о делах, совершенных седой стариною?

110 В юные годы мои есть что оплакивать мне!

        С братом ведет отец мой войну; лишенные царства,

        Изгнаны мы; нас укрыл город у края земли.

        Брат жестокий отца завладел жезлом и престолом,

        С немощным старцем толпой немощной странствуем мы.

115 Жив остался один из целого племени братьев:

        Мне – по убитым теперь и по убийцам рыдать.

        Столько ж сестер у меня погибло, сколько и братьев,

        Пусть и тех и других слезы мои оросят.

        Я за то, что ты жив, ожидаю мучительной казни;

120 Чем же вину наказать, если за подвиг казнят?

        Сотая прежде в толпе сестер и братьев, – неужто,

        После того как один брат уцелел, я умру?

        Если тебе еще есть до сестры незапятнанной дело,

        Если достоин, Линкей, дара ты был моего,

125 Или на помощь приди, иль убей и лишенное жизни

        Тело тайком положи на погребальный костер.

        Кости мои собери и, слезами омыв, схорони их,

        И над могилой моей краткую надпись поставь:

        «Здесь Гипермнестра лежит; за свое благочестье в награду

130 Смерть, от которой спасла брата, она приняла».

        Хочется дальше писать, но рука цепенеет в оковах,

        И отнимает мои силы последние страх.

Письмо пятнадцатое
САФО – ФАОНУ

        Что же, увидев листок, что прилежной исписан рукою,

        Сразу твои глаза руку узнают мою.

        Или, если на нем не прочтешь ты имени Сафо,

        То не поймешь, от кого краткое это письмо?

5     Может быть, спросишь еще, почему переменным размером

        Я пишу, хоть пристал Сафо лирический лад?

        Плачу о нашей любви; а элегия – слезная песня,

        Вторить не может моим горьким слезам барбитон.

        Вся я горю, как горят поля плодородные летом,

10   Если безудержный Эвр гонит огонь по хлебам.

        Ты поселился, Фаон, в полях под Тифеевой Этной.[161]161
  Тифеева Этна. – Под Этной погребен Тифей – изрыгающее огонь чудовище, пораженное молнией Юпитера.


[Закрыть] —

        Пламя сильней, чем огонь Этны, сжигает меня.

        Песен, которые я с созвучьями струн сочетала,

        Мне не создать: ведь для них праздной должна быть душа,

15   Юные девушки мне из Метимны и Пирры[162]162
  Метимна, Пирра – города на Лесбосе.


[Закрыть] немилы,

        Все мне немилы теперь жены Лесбосской земли.

        И Анактория мне, и Кидно – обе постыли,

        И на Аттиду глядеть больше не хочется мне;

        Все мне постыли, в любви к кому меня упрекали,

20   Ты присвоил один множества женщин удел.

        Созданы годы твои для утех, и лицом ты прекрасен.

        Было для взоров моих пагубно это лицо!

        Лиру возьми и колчан – и покажешься ты Аполлоном,

        Если крутые рога вырастут – будешь ты Вакх.

25   Дафну любил Аполлон, а Вакх – царевну из Кносса,

        Хоть и не знали они песен и лирных ладов.

        Мне Пегасиды[163]163
  Пегасиды – Музы.


[Закрыть] меж тем диктуют нежные песни,

        Всюду по свету звенит славное имя мое.

        Даже Алкей, мой собрат по родной земле и по лире,

30   Так не прославлен, хоть он и величавей поет.

        Пусть красоты не дала мне природа упрямая, – что же!

        Все изъяны ее дар мой с лихвой возместил.

        Ростом мала я – зато мое имя по целому миру

        Слышно: высоко оно – значит, и я высока.

35   Кожа моя не бела; но Персей ведь любил Андромеду,[164]164
  Андромеда, спасенная Персеем дочь царя Кефея, была эфиопкой.


[Закрыть]

        Хоть Кефеида была смуглой, как все в той стране.

        Черных голубок порой любит голубь с зеленым отливом,

        К пестрым порой голубям белые горлицы льнут.

        Если искать лишь таких, что тебя красотою достойны,

40   То не найти ни одной – нет, не найти ни одной.

        А по моим ведь стихам я тебе казалась прекрасной,

        Клятвенно ты признавал: я хорошо говорю.

        Пела я; помню, тогда – у влюбленных хорошая память —

        Ты поцелуи не раз мне между песен дарил.

45   Это любил ты, и всем по душе была я Фаону, —

        Больше всего, когда нас к делу Амур призывал.

        Как любил ты моих сладострастных движений свободу,

        Резвость в любовной игре, шепот, утехам под стать,

        Или, после того, как сливало двоих наслажденье,

50   Как ты истому любил в наших усталых телах!

        Новой добычей твоей сицилийские женщины стали.

        Что мне Лесбос теперь? Быть сицилийкой хочу!

        Прочь беглеца моего отошлите из нашего края.

        Жены Нисейской земли, девы Нисейской земли!

55   Пусть его льстивый язык не обманет вас ласковой ложью, —

        Все, что вам говорит, раньше он мне говорил.

        Также и ты, что живешь на сиканских горах, Эрицина, —

        Я ведь твоя, – помоги жрице, воспевшей тебя.

        Прежним неужто путем пойдет судьба моя злая,

60   Будет ли дальше она так же сурова ко мне?

        Шел мне шестой только год, когда матери кости, до срока

        Собраны в пепле костра, выпили слезы мои.

        Брат мой растратил добро, опутанный страстью к блуднице;[165]165
  Брат Сафо Харакс полюбил гетеру и разорился из-за нее, в чем Сафо неоднократно упрекала его в стихах.


[Закрыть]

        Что же досталось ему? Только позор и разор.

65   Стал, обеднев, бороздить он проворными веслами море,

        Что промотал без стыда – хочет бесчестно нажить;

        Возненавидел меня за мои увещанья, за верность, —

        Вот что мне принесла честных речей прямота!

        Но, будто мало бед, без конца меня угнетавших,

70   Дочка прибавила мне новых тревог и забот.

        Ты последнею стал причиной горя и жалоб:

        Гонит, как прежде, мою ветер враждебный ладью.

        Пряди волос у меня по плечам висят в беспорядке,

        И самоцветных камней нет уж на пальцах моих;

75   Золота нет в волосах, и дарами земли Аравийской[166]166
  Земля Аравийская славилась благовониями.


[Закрыть]

        Больше не пахнут они; грубое платье на мне.

        Что наряжаться теперь? Кому я хочу приглянуться?

        Всех стараний моих рядом виновника нет!

        Нежно сердце мое, легко его стрелами ранить,

80   В нем – причина того, что влюблена я всегда.

        Видно, когда родилась я, такой мне закон положили

        Сестры и спряли тогда мне не суровую нить.

        Либо искусство мое и занятья мне нрав воспитали,

        Нежным, податливым дух Талия сделала мой.

85   Надо ль дивиться тому, что пушком пленил меня первым

        Возраст, который пленить может и зрелых мужей?

        Ты бы, Аврора, его похитила вместо Кефала,

        Да не пускает тебя первый похищенный твой;

        Если бы Феба его увидала всевидящим взором,

90   Волей ее усыплен был бы надолго Фаон;

        В небо его в колеснице своей увезла бы Венера,

        Только боится – а вдруг Марсу понравится он.

        Ты не мальчик уже, но еще и не юноша, – годы

        Самые лучшие! Ты – сверстников честь и краса!

95   К нам, прекрасный, вернись, прижмись к груди моей снова,

        Сам не люби, но любить мне, умоляю, позволь!

        Я пишу, а из глаз невольные катятся слезы;

        Видишь, как много слов в этих размыто строках.

        Пусть ты уехать решил, но ты мог бы смягчить расставанье,

100 Перед разлукою мне молвивши: «Сафо, прощай!»

        Ни поцелуев моих, ни слез не унес ты с собою,

        Я без тревоги жила, боли такой не ждала.

        Кроме обиды, ты мне ничего не оставил на память,

        И у тебя никакой памятки нет от меня.

105 Я и напутствий тебе не дала, да и если дала бы,

        То лишь одно: чтобы ты Сафо не смел забывать.

        Я неразлучным со мной клянусь тебе Купидоном,

        Силой святой девяти избранных мною богинь, —

        Чуть лишь мне кто-то сказал: «Покидает тебя твоя радость», —

110 Долго я не могла ни говорить, ни рыдать.

        Не было слов на устах и слез в глазах пересохших,

        Только стесненную грудь холод сковал ледяной.

        Боль утихла – тогда я ударила в грудь кулаками.

        И не стыдилась при всех с воплями волосы рвать,

115 Словно несчастная мать, что сама бездыханное тело

        Сына несет на руках к месту, где сложен костер.

        Брат мой Харакс, несчастьем сестры упиваясь злорадно,

        Часто ко мне на глаза стал появляться сейчас,

        Чтобы меня устыдить моей печали причиной,

120 «Что ей рыдать? – он твердит. – Дочь ведь жива у нее!»

        Вместе стыд и любовь не ходят; с грудью наружу,

        В порванном платье – такой люди видали меня.

        Нет от тебя мне покоя, Фаон: тебя возвращают

        Сны – и делают ночь ярче погожего дня.

125 Рядом с собой тебя нахожу, хоть ты и далеко,

        Только ведь радость дарят слишком недолгую сны.

        Снится мне, будто твоя рука под моей головою.

        Снится, что на руку мне голову ты положил,

        Твой поцелуй узнаю, языка твоего прикасанье. —

130 Кстати сорвать поцелуй, кстати вернуть ты умел.

        Будто и вправду ты здесь, я шепну тебе слово, ласкаясь,

        Чтобы любви послужить, губы не спят и во сне.

        Стыдно сказать, что бывает затем, – но все же бывает;

        Радуюсь я, а потом быть без тебя не могу.

135 Всходит Титан и взорам себя открывает и землю,

        Я же тоскую, что сон быстро покинул меня.

        В лес, в пещеры бегу, будто лес и пещеры помогут, —

        Часто бывали они стражами наших утех.

        Словно как та, что Фурий сестрой Эрихто[167]167
  Эрихто – мифическая колдунья.


[Закрыть] гонима,

140 Мчусь я, не помня себя, космы висят по плечам.

        Видят глаза нетесаный туф на сводах пещеры, —

        Раньше тут был для меня мрамор мигдонский, не туф.

        Лес нахожу, который не раз давал нам с тобою

        Ложе и нас защищал плотным покровом листвы,

145 Не нахожу лишь того, кто владел и лесом и мною;

        Что без него мне леса? Он их сокровищем был.

        Вижу примятую я траву на лужайке знакомой:

        Нашей тяжестью мы стебли пригнули к земле.

        Здесь я легла, и к месту, где ты лежал, прижималась,

150 Милая прежде трава выпила слезы мои.

        Ветки, казалось, со мной горюют, поникнув листвою,

        Не было слышно меж них сладостной жалобы птиц.

        Только об Итисе песнь исмарийском птица Давлиды[168]168
  Исмарийский – фракийский. Давлида – город в Фокиде, где Прокна была превращена в ласточку.


[Закрыть]

        Пела, печальная мать, в скорби о мести своей.

155 Итиса птица поет, а Сафо – любовь и разлуку,

        Все остальное вокруг, будто бы в полночь, молчит.

        Есть, прозрачней стекла, в лесу источник священный,

        Верят у нас, что таит некое он божество.

        Ветви над ним широко водяная раскинула ива,

160 Словно роща густа; берег травою порос;

        Здесь я легла, чтоб мое отдохнуло усталое тело.

        Вижу сквозь слезы: стоит рядом одна из наяд

        И говорит: «Если жар безжалостный сердце сжигает,

        То в Амбракийскую ты землю скорее ступай.

165 Там во всю ширь с высоты Аполлон моря озирает,

        Берег Левкадским зовет или Актийским народ.[169]169
  На Актийском мысу находился храм Аполлона.
С. Ошеров

[Закрыть]

        Девкалион, когда к Пирре горел любовью, отсюда

        Бросился и, невредим, лег на соленую гладь.

        Тотчас ответная страсть спокойного сердца коснулась

170 Пирры, и Девкалион тотчас утишил свой пыл.

        Этот закон Левкада хранит; туда отправляйся

        Тотчас же и не страшись прыгнуть с вершины скалы».

        Только совет отзвучал, и наяда и голос исчезли;

        Я поднимаюсь, дрожа, слезы бегут по щекам.

175 Нимфа, спешу я туда, к скале, что ты указала;

        Прочь боязнь: ведь ее страсть победила давно.

        Что б ни случилось со мной, все я буду счастливей, чем ныне.

        Ветер, меня подхвати: легкой я стала теперь.

        Также и ты, Купидон, мне крылья подставь, чтоб укором

180 Вечным Левкадской волне гибель моя не была.

        Фебу я там посвящу черепаху общую нашу,

        Две всего лишь строки будут такие под ней:

        «Лиру тебе посвящает, о Феб, благодарная Сафо,

        Дар, что достоин ее, дар, что достоин тебя».

185 Но для чего ты меня посылаешь на берег Актийский,

        Если и сам ты, беглец, можешь вернуться ко мне?

        Ты избавленье мне дашь скорей, чем Левкадские воды,

        И благодетельней ты будешь, и краше, чем Феб.

        Или, тверже скалы и свирепей прибоя Левкады,

190 Хочешь, чтоб славу тебе гибель моя принесла?

        Лучше грудью тесней к твоей груди мне прижаться,

        Чем с вершины скалы броситься грудью в волну.

        Вот моя грудь, Фаон: ее называл ты прекрасной

        И многократно хвалил дар, обитающий в ней.

195 Быть бы речистой сейчас! Но боль – искусству помеха,

        И средь несчастий меня дар мой покинул совсем.

        Прежних нет уже сил и для песен их не хватает,

        Плектр от горя молчит, лира от горя нема.

        Женщины Лесбоса, вы, и невесты морской Митилены,

200 Чьи имена прославлял струн эолийских напев,

        Женщины Лесбоса, к вам любовь мне честь запятнала, —

        Не приходите толпой слушать кифару мою:

        Все, что нравилось вам, унес Фаон, убегая…

        Горе мне! Чуть было я «мой» не сказала «Фаон».

205 Мне возвратите его – и к вам вернется певица;

        Он оживляет мой дар, он убивает его.

        Я пытаюсь молить, но словами дикое сердце

        Трону ли я или умчит их бесполезно Зефир?

        Пусть умчавший слова примчит паруса твои ветер;

210 Будь ты, медлитель, в уме – сделал бы это давно.

        Если назад поплывешь, – за корабль твой обетные жертвы

        Есть у меня; поспеши, сердце мое не круши!

        Только отчаль: путь откроет морской рожденная в море,

        Ветер корабль понесет, – только отчаль поскорей!

215 Сам Купидон слетит на корму и за руль твой возьмется,

        Нежной распустит рукой и уберет паруса.

        Если ж тебе по душе с пеласгийской Сафо разлука, —

        Хоть и не скажешь ты, чем я заслужила ее, —

        Пусть несчастной о том хоть письмо жестокое скажет,

        Чтобы в Левкадских волнах я попытала судьбу.

НАУКА ЛЮБВИ

Книга первая

        Кто из моих земляков не учился любовной науке,

        Тот мою книгу прочти и, научась, полюби.

        Знанье ведет корабли, направляя и весла и парус,

        Знанье правит коней, знанью покорен Амур.

5     Автомедонт[170]170
  Автомедонт – возница Ахилла.


[Закрыть] направлял колесницу послушной вожжою,

        Тифий стоял у руля на гемонийской корме, —

        Я же Венерой самой поставлен над нежным Амуром,

        Я при Амуре моем – Тифий и Автомедонт.

        Дик младенец Амур, и нрав у него непокладист,

10   Все же младенец – и он, ждущий умелой руки.

        Звоном лирной струны сын Филиры утишил Ахилла,[171]171
  Сын Филиры – кентавр Хирон.


[Закрыть]

        Дикий нрав укротив мирным искусством своим:

        Тот, кто был страшен врагу, кто был страшен порою и другу,

        Сам, страшась, предстоял перед седым стариком;

15   Тот, чья мощная длань сулила для Гектора гибель,

        Сам ее подставлял под наказующий жезл.

        Словно Хирону – Пелид, Амур доверен поэту:

        Так же богиней рожден, так же душою строптив.

        Что ж, ведь и пахотный бык ярмо принимает на шею,

20   И благородный скакун зубом грызет удила, —

        Так и Амур покоряется мне, хоть и жгут мое сердце

        Стрелы, с его тетивы прямо летящие в грудь.

        Пусть! Чем острее стрела, чем пламенней жгучая рана,

        Тем за стрелу и огонь будет обдуманней месть.

25   Лгать не хочу и не буду: наука моя не от Феба,

        Не возвещает ее грающий птичий полет,

        Не выходили ко мне, пастуху Аскрейской долины,

        Клио и восемь сестер, вещий ведя хоровод;[172]172
  Клио и восемь сестер. – Гесиод рассказывает о том, как девять Муз посвятили его в поэты, во вступлении в «Феогонию».


[Закрыть]

        Опыт меня научил – внемлите же опытной песне!

30   Истина – вот мой предмет; благослови нас, Любовь!

        Прочь от этих стихов, целомудренно-узкие ленты.

        Прочь, расшитый подол, спущенный ниже колен![173]173
  Ленты, сдерживавшие прическу, и расшитый подол столы (женского верхнего платья) – знак свободнорожденных женщин, законных жен. На эту оговорку Овидий ссылается в «Скорбных элегиях», II, 247–250.


[Закрыть]

        О безопасной любви я пишу, о дозволенном блуде,

        Нет за мною вины и преступления нет.

35   Первое дело твое, новобранец Венериной рати,

        Встретить желанный предмет, выбрать, кого полюбить.

        Дело второе – добиться любви у той, кого выбрал;

        Третье – надолго суметь эту любовь уберечь.

        Вот уроки мои, вот нашего поприща меты —

40   К ним колесницу помчу, быстро пустив колесо.

        Стало быть, прежде всего, пока все дороги открыты,

        Выбери – с кем из девиц заговорить о любви?

        С неба она к тебе не слетит дуновением ветра —

        Чтобы красивую взять, нужно искать и искать.

45   Знает хороший ловец, где сети раскинуть на ланей,

        Знает, в какой из ложбин шумный скрывается вепрь;

        Знает кусты птицелов, и знает привычный удильщик

        Омуты, где под водой стаями рыбы скользят;

        Так и ты, искатель любви, сначала дознайся,

50   Где у тебя на пути больше девичьих добыч.

        Я не заставлю тебя широкий раскидывать парус,

        Незачем плавать тебе в самую дальнюю даль.

        Хоть и Персею пришлось жену добывать у индусок,

        И от Лаконской земли в Трою Елена плыла.

55   Столько в столице девиц, и такие в столице девицы,

        Что уж не целый ли мир в Риме сошелся одном?

        Жатв на Гаргарской горе, гроздей виноградных в Метимне,[174]174
  Гаргарская гора – в Малой Азии; как плодородное место она упомянута в «Георгинах» Вергилия; Метимна славилась своим вином.


[Закрыть]

        Рыб в пучине морской, птиц под покровом листвы,

        Звезд ночных несчислимей красавицы в нынешнем Риме —

60   Уж не Энея ли мать трон свой поставила здесь?

        Если молоденьких ты и едва подрастающих любишь —

        Вот у тебя на глазах девочка в первом цвету;

        Если покрепче нужна – и покрепче есть сотни и сотни,

        Все напоказ хороши, только умей выбирать;

65   Если же ближе тебе красота умелых и зрелых,

        То и таких ты найдешь полную меру на вкус.

        Ты лишь пройдись, не спеша, под Помпеевой свежею тенью

        В дни, когда солнце стоит над Геркулесовым Львом,

        Или же там, где щедротами мать померилась с сыном,

70   Мрамором из-за морей пышно украсив чертог.

        Не обойди колоннад, мановением Ливии вставших,[175]175
  Помпеева тень – портик при театре, построенном и Риме Помпеем. Солнце в созвездии Льва стоит в июле. Чертог – портик Октавии при театре Марцелла (сына Октавии, племянника Августа); колоннады – портик Ливии (жены Августа) при палатинском храме Аполлона.


[Закрыть]

        Где привлекают глаза краски старинных картин, —

        Там пятьдесят Данаид готовят погибель на братьев,

        И с обнаженным мечом грозный над ними отец.

75   Не пропусти священного дня сирийских евреев

        Или Венериных слез в день, как погиб Адонис;

        Не позабудь и мемфисской телицы в льняном одеянье[176]176
  Перечисляются восточные праздники, отмечавшиеся и Риме любителями: еврейская суббота, сирийский (перешедший и в Грецию) праздник Адониса, египетский праздник Исиды.


[Закрыть] —

        Зевса познавши любовь, учит любви она дев.

        Судная площадь – и та не запретное место Амуру:

80   В шуме толпы площадной часто вскипает любовь.

        Там, где мраморный ряд колонн Венерина храма,[177]177
  Венерин храм – храм Венеры Прародительницы на форуме Юлия (форум был обычным местом судебных разбирательств), перед которым был устроен «Аппиев фонтан», украшенный статуями нимф.


[Закрыть]

        А перед ним в небеса бьет водомет Аппиад.

        Там не однажды любовь уязвляла блюстителей права,

        И охранявший других сам охраняться не мог.

85   Там не однажды немел и самый искусный вития,

        Не за других говоря, а за себя самого.

        И, потешаясь, глядела Венера из ближнего храма,

        Как защищавший других стал беззащитен пред ней.

        Но полукруглый театр – еще того лучшее место:

90   Здесь для охоты твоей больше найдется добыч.

        Здесь по себе ты отыщешь любовь и отыщешь забаву —

        Чтобы развлечься на раз или увлечься всерьез.

        Как муравьи вереницей спешат туда и обратно,

        Зерна держа в челюстях, пищу привычную впрок,

95   Или как пчелы летят по своим облюбованным рощам

        И по душистым лугам вскользь от цветка и к цветку,

        Модные женщины так на модные зрелища рвутся:

        Толпы красавиц текут, в лицах теряется глаз.

        Все хотят посмотреть и хотят, чтоб на них посмотрели, —

100 Вот где находит конец женский и девичий стыд.

        Ромул, это ведь ты был первым смутителем зрелищ,

        Рати своей холостой милых сабинянок дав!

        Не нависали тогда покрывала над мраморным склоном,[178]178
  Покрывала натягивались над театрами для защиты от солнца.


[Закрыть]

        А на подмостки внизу рыжий не брызгал шафран, —

105 Сценою был безыскусный развал наломанных сучьев

        И густолистых ветвей из палатинских дубрав,

        А для народа кругом тянулись дерновые скамьи,

        И заслоняла листва зной от косматых голов.

        Каждый глазами себе выбирает желанную деву,

110 Каждый в сердце своем страстью безмолвной кипит.

        Вот неумелый напев из этрусской дуды вылетает,

        Вот пускается в пляс, трижды притопнув, плясун, —

        И под ликующий плеск еще неискусных ладоней

        Юношам царь подает знак к похищению жен.

115 Все срываются с мест, нетерпенье криками выдав,

        Каждый добычу свою жадной хватает рукой.

        Словно голубки от клюва орла летят врассыпную,

        Словно овечка бежит, хищных завидя волков,

        Так под напором мужчин задрожали сабинские девы:

120 Схлынул румянец с лица, трепет объемлет тела.

        Страх одинаков во всех, но у каждой по-своему виден:

        Эта волосы рвет, эта упала без сил,

        Эта в слезах, но молчит, эта мать призывает, но тщетно,

        Эта нема, эта в крик, та цепенеет, та в бег.

125 Вот их ведут чередой, добычу любовного ложа,

        И от испуга в лице многие даже милей.

        Если иная из них отбивалась от властного друга —

        Он на руках ее нес, к жаркому сердцу прижав,

        Он говорил: «Не порти очей проливными слезами!

130 Чем для отца твоя мать, будешь и ты для меня».

        Ромул, ты для бойцов наилучшую добыл награду;

        Дай такую и мне – тотчас пойду воевать!

        Как же тут не сказать, что красоткам опасны театры

        С тех знаменитых времен и до сегодняшних пор?

135 Небесполезны тебе и бега скакунов благородных —

        В емком цирке Амур много находит удобств.

        Здесь не придется тебе разговаривать знаками пальцев

        И не придется ловить тайные взгляды в ответ.

        Здесь ты хоть рядом садись, и никто тебе слова не скажет,

140 Здесь ты хоть боком прижмись – не удивится никто.

        Как хорошо, что сиденья узки, что нельзя не тесниться,

        Что дозволяет закон трогать красавиц, теснясь!

        Здесь-то и надо искать зацепки для вкрадчивой речи,

        И ничего, коли в ней пошлыми будут слова:

145 Чьи это кони, спроси у соседки с притворным вниманьем;

        Ежели хлопнет коню, хлопай за нею и сам;

        А как потянутся лики богов и меж ними Венера[179]179
  …потянутся лики богов… – Цирковые зрелища открывались торжественной процессией, направлявшейся с Капитолия, которая обходила цирк, неся на носилках и в колесницах изваяния богов.


[Закрыть] —

        Хлопай и рук не щади, славя свою госпожу.

        Если девице на грудь нечаянно сядет пылинка —

150 Эту пылинку с нее бережным пальнем стряхни.

        Если пылинки и нет – все равно ты стряхни ее нежно.

        Ведь для заботы такой всяческий повод хорош.

        Если до самой земли у красотки скользнет покрывало —

        Ты подхвати его край, чтоб не запачкала пыль:

155 Будешь вознагражден – увидишь милые ножки,

        И ни за что упрекнуть дева не сможет тебя.

        Кроме того, последи, чтоб никто из заднего ряда

        В спину ее не толкал грубым коленом своим.

        Мелочь милее всего! Как часто полезно подушку

160 Под локоток подложить для утомленной руки

        Или же, веер раскрыв, на соседку повеять прохладой,

        Или поставить к ногам вогнутый валик скамьи.

        Благоприятен и цирк началу любовных подходов —

        Благоприятен и шум возле песчаных арен.[180]180
  Песчаные арены – в амфитеатрах, где устраивались бои гладиаторов.


[Закрыть]

165 Здесь над кровавым песком воюет и отрок Венеры —

        Метко он ранит сердца тем, кто на раны глядит.

        Заговорить, коснуться руки, попросить объявленье,

        Спор предложить об заклад, кто из бойцов победит, —

        Тут и почувствуешь ты, как трепещет стрела в твоем сердце,

170 Тут-то из зрителя сам станешь участником игр.

        А вспоминать ли о том, как Цезарь явил нам морскую

        Битву персидских судов и кекропийских судов.[181]181
  Морская битва между флотилиями, изображавшими корабли персов и афинян (кекропийские), была устроена Августом 12 мая 2 г. до н. э. на играх в честь открытия храма Марса Мстителя.


[Закрыть]

        Как от закатных морей до восточных морей собирались

        Юноши с девами в Рим, разом вместивший весь мир?

175 Кто в подобной толпе не нашел бы предмета желаний?

        Многих, многих, увы, пришлый измучил Амур.

        Ныне же Цезарь[182]182
  Цезарь – здесь приемный сын Августа Гай Цезарь, двадцатилетний юноша, в 1 г. до н. э. назначенный командовать в начинавшейся войне против парфян, прославлявшейся как месть за поражение Красса в 53 г. до н. э., когда орлы, служившие знаменами римским легионам, достались в добычу парфянам. Военные действия не развернулись, и через два года война была закончена мирными переговорами.


[Закрыть] ведет полки на окраины мира,

        Ныне и дальний ему будет покорен Восток!

        Жди расплаты, парфянин! Ликуйте, павшие с Крассом!

180 Снимется с римских орлов варварской власти позор.

        Мститель грядет, с юных пор обещающий быть полководцем,

        Мальчик правит войну – долг не мальчишеских лет.

        Робкие души, божественных лет не считайте по пальцам —

        В Цезарях доблесть цветет раньше расцветной поры.

185 Дар небесный в душе пробуждаться умеет до срока,

        И не преграда ему – леность медлительных лет.

        Новорожденный тиринфский герой, двух змей удушая,

        И в колыбели своей сыном Юпитера был;

        Вакх и поныне юнец – каким же юнцом он когда-то

190 Индию в страхе поверг под побеждающий тирс?

        Годы и счастье отца в твоем начинании, отрок,

        Годы и счастье отца будут в победе твоей.

        Имя такое нося, ты не можешь начать по-иному:

        Ныне ты юношам вождь, будешь и старцам вождем.

195 Братья есть у тебя – отомсти же за братние раны,

        Есть отец у тебя – отчее право блюди.

        Твой и отчизны отец тебе доверяет оружье —

        Твой и отечества враг[183]183
  Враг – парфянский царь Фраат IV, который (по крайней мере, так верили римляне) захватил царскую власть, убив своего отца.


[Закрыть] вырвал свой трон у отца:

        Копья сыновней любви против стрел преступных нечестий

200 В бой Справедливость ведет, Верности знамя подняв.