Текст книги "Цена свободы"
Автор книги: Proba Pera
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
– А ежели они будут столь строптивы и напористы и не захотят этого сделать? – поинтересовался Алексей.
– Тогда необходимо будет прибегнуть к блефу, мелкому шантажу и легкому насилию, но с вашей стороны все должно выглядеть, как хорошо разыгранный спектакль, – нехотя ответил Павел Сергеевич. – Надобно тебе и Мефодию, улучив момент, оказаться наедине лучше всего с Антоном Николаевичем, желательно в кабинете его отца, и всеми правдами и неправдами добиться того, чтобы он самолично отдал вам необходимые бумаги в руки. Если у вас все получится, ни Трегубов-старший, ни его сын не смогут ничего никому доказать, так как единственными свидетелями вынужденной передачи документов будем мы с тобой.
– Но как это осуществить? – взволнованно вопрошал юноша, считая предложенный дядей вариант заведомо обреченным на провал.
– Нам необходимо разработать четкий план, действовать быстро и слаженно, как часы, потому как до отплытия фрегата «Меркурий», на котором я должен присутствовать, осталось меньше недели. Во время завтрашней охоты всем нам надлежит быть на виду у всех и вести себя непринужденно. Есть у меня одна задумка, отвлечь внимание Николая Карповича и заставить его срочным образом уехать в соседнюю деревню, но это пока в планах. Если что, я дам тебе знать, – сказал старший Ланской, давая понять, что разговор на данную тему пока отложен. – Не забывай, хоть мы и дворяне, а они всего лишь помещики, пока имение не куплено, ты да я здесь на правах дорогих гостей, приближенных ко двору его императорского величества.
***
Известие о том, что барин желает найти достойную невесту для своего конюха Мефодия, да еще обещался забрать его с молодой женой в Санкт-Петербург, разлетелось среди челяди довольно быстро.
Все утро дворовые девки и замужние молодки, надев свои лучшие наряды, улучив свободную минутку, под тем или иным предлогом заглядывали к Мефодию в конюшню и в кузницу, желая привлечь к себе внимание.
Крепостным, как и благородным господам, хотелось лучшей жизни, а сменить захудалую деревеньку на Петербург являлось чуть ли не подарком небес. Девки промеж делами судачили, кому подобная честь выпадет. Некоторые даже повздорили и за косы друг дружку потаскали, кому столь завидный женишок достанется.
Лишь одна Дуня Федосова, взбивая на приусадебной кухне тесто для обеденного пирога, не радовалась. Девушку в последнее время бросало то в жар, то в холод, а от запахов рыбы и жирной пищи чуть ли не выворачивало.
Трина Изотова украдкой наблюдала за девушкой, что ранее слыла веселой щебетушкой, а ныне молчалива и грустна стала. То она румянцем жарким заливалась, то начинала дышать часто, мигом побледнев. Даже сейчас, слегка щурясь, Дуня рот ладошкой прикрыла и стала быстро сглатывать. Не удержавшись, девушка бросилась вон от разделочного стола, где месила тесто и, добежав до сеней, нагнулась над помойным ведром, опорожняя желудок.
– Что с тобой, Дуняша?! – заботливо спросила Трина, подходя к девушке. – Ты, часом не захворала?
– Возможно, съела что худое, – испугано ответила девушка, вытирая подолом рот.
– Ступай на улицу, где-нибудь в теньке схоронись, – предложила Изотова, – я сама тесто домешу, начиню и в печь поставлю.
– Спасибо вам, Трина Егоровна, – тихо поблагодарила Дуня, на нетвердых ногах следуя к выходу во двор.
***
С великим трудом, хмурым бурчанием и мысленными проклятиями, сдобренными глупой улыбкой, за которой зубы готовы были вдавиться обратно в челюсть, Мефодию удалось отделаться от назойливых девок и молодок, мешавших подготовить лошадей и амуницию к предстоящей охоте.
Как было велено, он чуть позже встретился с псарем и лесничим, передав тем все пожелания барина. Мол, на охоте благородные господа будут присутствовать. Чтобы комар носу не подточил, да все было чин-чинарём. После обеда его вновь позвали в барские хоромы доложить все ли готово к завтрашнему мероприятию.
Оставшись довольным оттого, что все его распоряжения касательно охоты исполнены, а Мефодий ведет себя с ним почтительно, как крепостному и положено, Николай Карпович, находясь в добром расположении духа, решил порадовать своего конюха хорошими новостями, как заправского приятеля.
– Ну, Мефодий, опосля охоты мы с его милостью, Павлом Сергеевичем, купчую на имение Трегубово подпишем, затем съездим в Карповку, а ты тем временем можешь сватов в семью Федосовых засылать. У них товар, у нас купец, – изображая добродушие, потешался Николай Карпович. – Дочь ихняя Дуняша, девка в самом соку, крепкая и, судя по матери, плодовитая, хорошей женой тебе станет.
Каждое слово этого мерзавца, словно обухом по темени Мефодия било. Молотком да по каленому гвоздю к кресту безысходности юношу прикалачивало, вгоняя металл в живую плоть по самую шляпку, вызывая боль нестерпимую. Неспроста именно сейчас барин женить его задумал. Знать бы, в чем тут подвох?
Помещик, тем временем, с издевательской улыбкой на устах продолжал живописать о прелестях городской жизни, а Трегубов его не слушал, вспоминая удивленные глаза Ланского, услышавшего новость о женитьбе друга. Не нужна ему никакая чертова свадьба! И жена не нужна! Хотя, против Дуни он ничего худого не имел. Она была хорошей, трудолюбивой девушкой, просто такой же подневольной, как и сам Мефодий, без особого права выбора.
Все, чего бы ему хотелось, это держать Лёшку Ланского в крепких объятиях, глядеть, как его ангельские глаза затянет дымкой страсти, а скулы покроются нежным румянцем. Он бы ловил губами его хриплые стоны и до одури зацеловывал уста, даря наслаждение их телам.
– Эй, кузнец, ты, часом, не заснул там?! – рявкнул Николай Карпович, возвращая Мефодия в суровую реальность. – Я велел тебе прочь ступать!
– Как вам будет угодно, – чуть резковато выдавил Трегубов и, не поклонившись барину, быстро покинул его рабочий кабинет, желая отыскать мать и поведать ей «радостную» новость.
Выйдя во двор и направившись в конюшню, Мефодий встретил у входа Трину, что дожидалась его с небольшой крынкой молока в руке и еще теплым ломтем хлеба, завернутым в край передника. Увидев хмурое лицо сына и почерневшие глаза, что чуть ли молнии не метали, она не на шутку встревожилась.
– Что опять стряслось, сынок?! Давно я тебя таким не видела! На вот, поешь, успокойся и все мне расскажи! – заботливо предложила женщина, протягивая сыну хлеб и молоко.
– Ты разве не слышала, что барин собирается меня женить?! – возмущенно вопрошал Мефодий, раздраженно отмахиваясь от принесенной матерью еды. – Почему вдруг сейчас?! Он даже возможности мне не дал сделать самостоятельный выбор, как это было с большинством крепостных! Велел в семью Федосовых сватов засылать! – сказал, словно выплюнул, Мефодий, сжимая кулаки. – Мол, дочь их Дуняша – в самом соку девка!
Услышав имя девушки и вспомнив ее недомогание да резко изменившееся настроение, Трину вдруг догадка прошибла. Поставив крынку на деревянную лавку, накрыв ее ломтем хлеба, она вцепилась в плечи сына, заставляя смотреть себе в глаза.
– Что у тебя с Дуней?! – стала спрашивать женщина.
– О чем это ты? – вместо ответа, удивленно спросил Мефодий.
– Ты был с ней близок?!
– Нет, – растерянно ответил Трегубов хлопая глазами, все еще не понимая, чего от него мать хочет.
– Не лги мне, сынок! Девки на тебя то и дело сами вешаются! Ты спал с ней?!
– Говорю же тебе, нет! – вновь стал терять терпение Мефодий.
Оставив сына с его невеселыми мыслями, Трина отправилась искать Дуню, желая расспросить девушку более основательно и подтвердить или опровергнуть свои опасения. Спросив челядь с кухни, женщине ответили, что Дуню отправили к ключу воды набрать.
Выбежав за ворота поместья, Трина направилась туда же и, спустя время, застала Федосову возле ключа с коромыслом в руке, собиравшуюся поддеть два полных ведра воды.
– Погоди с водой, потолковать надобно! – махнула рукой женщина, подлетая к Дуне. – Тебе ведомо, что Николай Карпович велел моему сыну Мефодию просить твоей руки и сватов в твой дом засылать?
– Нет, – с долей испуга ответила девушка, вмиг бледнея и начиная озираться по сторонам.
– Ты в тягости?! – с места в карьер спросила Трина.
Дуня задрожала как осиновый лист и, прикусив губу, потупила взор в землю.
– Ответь же мне! Ты ждешь ребенка?! – стала терять терпение женщина, схватив Федосову за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. – Чей он?! От Мефодия?! Отвечай немедля!
– Трина Егоровна, голубушка! – взмолилась девушка, заливаясь долго сдерживаемыми слезами. – Не губите, умоляю! – молила она, падая женщине в ноги. – Николай Карпович с меня живьем шкуру снимет! Не губите!
– Отвечай, от кого затяжелела! – добавив к голосу властные нотки, спрашивала мать Мефодия.
– От Антона Николаевича… – выдавила девушка, разревевшись как белуга.
– Успокойся, – вымолвила женщина спустя время, накрывая и приглаживая трясущейся ладонью русую макушку Дуняши. – Дай Бог, все уладится.
Подняв с земли коромысло, Трина подхватила два полных ведра и заместь девушки понесла их в усадьбу, дав бедолажной выплакаться и привести себя в порядок.
«Сколько же ты, ирод, будешь меня и сына моего мучать?! Чтоб тебе пусто было, антихрист окаянный! – шла и мысленно проклинала барина Трегубова, на чем свет стоит, Трина. – Насколько покойный Кирилл Карпович был строг, но справедлив, настолько этот выродок, его младший брат, был подл и жесток».
Солнце потихоньку уходило в закат, а на улице вечерело. Увидев матушку с двумя полными ведрами, шедшую по двору, Мефодий быстро к ней подскочил, аккуратно перехватив на свое плечо коромысло.
Трина со вздохом облегчения поблагодарила сына за помощь, пряча от него встревоженные глаза.
– Мама, что с тобой?! – забеспокоился Мефодий. – На тебе лица нет! Ты так быстро ушла, не сказав куда!
– Хозяин тебя неспроста за Дуню Федосову сватает, – решилась открыться женщина, – она носит ребенка Антона Николаевича, а ты, как я погляжу, весьма удачная партия, – выдавила Трина сквозь зубы, зло покосившись в сторону барских хором, из которых совершить вечерний променад перед ужином, вышло всё Трегубовское кодло.
– Вот значит как?! – рявкнул Мефодий, бросая коромысло наземь, да так, что ведра раскололись, и ноги обоих водой окатило.
Смачно ругнувшись, Мефодий развернулся и побежал в сторону барского дома.
– Нет, сынок, не надо, не смей! – в ужасе крикнула Трина, осмыслив, что натворила. – Остановись Христа ради, умоляю! – причитала она, пытаясь догнать сына и схватить того за плечо.
Да все без толку. Набирая обороты, словно раздразненный бык на выпасе, Мефодий пёр буром, приближаясь к ненавистной троице.
– Вот значит как, барин?! – выплюнул он в лицо Трегубову. – По доброте душевной женить меня хотели на девке порченой?! И все это, чтобы Антошу своего в очередной раз выгородить?! – не давал слово вставить Мефодий, глядя дерзко прямо в глаза. – Невысокого вы с сынком полета птицы, в отличие от вашего покойного брата! Тот хотя бы имел яйца, – крикнул конюх, хватая себя за причинное место, хуже оскорбления не сыскать, – признать отпрыска нагулянного, а не возлагать его на плечи какого-нибудь крепостного олуха! Так не бывать этому фарсу! Я на это подписываться не стану!
Двор затих. Немая пауза. Что у челяди, что у господ рты нараспашку от такой неслыханной дерзости и открывшейся правды. Николая Карповича нервный тик бить стал, Наталья Дмитриевна пятнами пошла, а Антоша часто сглатывая, не знал, куда глаза девать.
– П-платов! – гаркнул Трегубов, первым опомнившись, подзывая к себе приказчика и нескольких подсобных. – Схватить наглеца и отволочь в конюшню! Всыпать паскуде двадцать пять плетей моей особой нагайкой, а всем смотреть, чтобы неповадно было!
Мефодия схватили двое дюжих прихвостней, заломили ему руки за спину и поволокли на конюшню. Все, кто был во дворе с тихим ропотом, словно послушное стадо, отправились следом.
Первым зайдя на конюшню, Семен Платов смёл с лавки крынку с молоком, дождался, когда приведут упиравшегося и ругавшегося отборным матом наказуемого, разорвал на его спине рубаху и велел парням положить Мефодия ничком.
Кто-то из сердобольных крепостных незаметно всунул конюху кусок толстой кожи, которую он быстро сжал зубами. Схватившись руками за лавку, Трегубов приготовился к очередной публичной экзекуции, в душе надеясь, что Ланской еще долго будет отсутствовать, и ему не придется лицезреть сию неприятную и душераздирающую процедуру.
Глава 8
Трегубов велел Антону отвести Наталью Дмитриевну в хоромы и дать успокоительного. Ни к чему благородной даме глядеть на кровавую расправу, еще, чего доброго, в обморок хлопнется. Проводив сына и супругу холодным взглядом, он незамедлительно отправился следом за всеми на конюшню.
– Николай Карпович, кормилец вы наш, Христом богом вас умоляю, смилуйтесь! – всхлипывала Трина, быстро следуя чуть поодаль от барина. – Погорячился Мефодий сдуру, молод еще! Меня накажите заместь него!
– Твой байстрюк, эта змея подколодная, что я пригрел на своей груди, в который раз дерзнул мне перечить и опозорить перед всей челядью! – зло цедил помещик, останавливаясь у широко открытых ворот конюшни, откуда ему было хорошо видно все место предстоящей экзекуции. – Слава богу, что их милостей здесь нет! Они бы на смех меня подняли, что я на эдакого наглеца управы найти не могу! Этот строптивец получит, что и обещано!
– Вы же его убьете! Двадцать пять плетей! – причитала женщина, бросаясь Николаю Карповичу в ноги. – Велите мне дать половину, умоляю! Это я заставила Дуню во всем сознаться!
– Дура ты, дура, – шипел Трегубов, упиваясь очередным унижением братовой девки, – поступил бы твой ублюдок как велено, не стал бы ерепениться и перед чернью меня срамить, женился бы по-тихому, а в качестве свадебного подарка получил бы от меня вольную. Да и тебе бы обломилось, будь ты посговорчивей, – добавил Николай Карпович, окатив Трину похотливым взглядом.
– Он сделает как велено, барин! Я смогу его убедить, богом клянусь! Он послушает! – заливалась слезами Трина, силясь оттянуть час расплаты, взывая к черной душе Трегубова, пытаясь там найти хоть каплю жалости, надеясь на чудо.
– Конечно, – кинул он Трине, – опосля порки вразуми своего ублюдка бестолкового, что к чему. Приступай! – крикнул помещик, отдав распоряжение приказчику Платову.
– Умоляю вас, барин, смилуйтесь! – завыла женщина, хватая Трегубова за начищенный сапог.
– Пошла прочь! – рявкнул, тот отталкивая ногой хрупкую Трину, как надоедливую вшивую псину.
Семен Платов достал из-за пояса треххвостую нагайку и занес ее над головой, нанося сжавшемуся телу Мефодия первый удар.
Кожа спины юноши была слегка огрубевшей и привыкшей к жестокому наказанию, так что первые два удара просто заставили его вздрогнуть и вспомнить, когда в последний раз он получал «на орехи».
«Давненько, вроде как при батьке еще было» – силился соображать Мефодий, пытаясь отвлечься от острой боли. Уставившись темными, как грозовое небо, глазами на молочную лужу под ногами да размокший ломоть хлеба, он словил себя на мысли, что остался без обеда. Ну что ж, видать, теперь и ужинать не придется.
Кругом стоял тихий ропот, сопровождаемый прерывистым ревом Трины. Надсадно вырывавшееся из груди дыхание Платова от вынужденного усердия звучало в унисон с размеренным свистом треххвостой нагайки.
С пятым ударом плети кожу Мефодия вспорола кровавая борозда. С десятым борозд было уже в пять раз больше. Девки, что вздрагивали да изредка косились на лежавшего под кнутом конюха, тихо заревели, пряча лица в подолах льняных передников.
Стыда в душе Мефодия давно уже не было. А вот жгучая боль, ненависть и жажда мщения, что поднимались из самого его нутра, шли от каждой клеточки и нервного окончания, собираясь и раскаленным свинцом распирая горло, требовали разжать зубы, выплюнуть толстый кусок кожи, широко раскрыть рот и, набрав воздуху в легкие, заорать что есть мочи, да так, чтоб все окружавшие его звуки померкли.
Не кричал и не молил о пощаде Мефодий ранее, и сейчас такого удовольствия мерзавцу Трегубову не доставит. К пятнадцатому удару его спина походила на кровавое месиво, глаза заволокло дымкой боли и они стали терять резкость, в ушах стоял неприятный звон, а сам конюх, с трудом цепляясь руками за углы лавки, еле держался на краю забытья.
Задыхающийся и взмыленный Платов, стряхнув с плети кровь, уже хотел было нанести следующий удар, как его остановил истошный крик одной из дворовых девок, стоявшей рядом.
– Перестаньте! О, боженьки! – истерически завопила Дуня Федосова, падая на покрытый сеном земляной пол конюшни. Ее ладони были плотно прижаты к низу живота, а сквозь сарафан в районе бедер обильно стала проступать алая кровь.
Семен Платов, окинув лихорадочным взором девку, что, кажись, младенчика нерожденного выкидывала, перевел взгляд на Трегубова, ожидая дальнейшего приказа хозяина.
– Хватит! – нехотя процедил Николай Карпович, велев окатить Мефодия холодной водой, а Федосову поднять и отнести в избу родителей, отправив туда повитуху.
Ощутив, как холодная вода резанула по избитому до крови телу, юноша тихо застонал и стал отфыркиваться. Подойдя к конюху, Трегубов схватил его за влажные вихры, заставляя затуманенным взором глядеть себе в глаза.
– Везучий же ты, сукин сын, и стойкий, – прошипел барин тому в самое ухо, резко выпуская из рук голову Мефодия. Бросив удовлетворенный взгляд на многочисленные кровоточащие борозды, украшавшие спину непокорного стервеца, помещик вышел прочь из конюшни.
– Николай Карпович, батюшка, – скулила Трина, смиренно следуя за ним, потупив заплаканный взор, – дозвольте сыну раны залечить.
– Что ж, изволь, – милостиво бросил Трегубов, окатив женщину холодным взглядом, – он мне к завтрашней охоте нужен.
– Христос с вами, будьте милосердны! – взмолилась Трина. – Дай бог, чтобы он через пару суток оклемался!
– Ладно! – рявкнул Николай Карпович, теряя терпение. – Что хошь с ним делай! Исцеляй, ворожи, припарки да мази прикладывай, но чтобы через двое суток он приступил к своим холопским обязанностям! Я тут дармоедов спесивых держать не намерен!
***
Оба Ланских в предвечерних сумерках проезжали по безлюдному двору усадьбы и уже были у самой конюшни, как услышали истошный женский вопль.
Алексей первым спрыгнул с коня и стал расталкивать людскую толпу. Мимо него быстро прошел дюжий крепостной, неся бесчувственную дворовую девушку, подол и передник которой был весь в пятнах крови.
– А вот и вы, господа! Алексей Петрович, Павел Сергеевич, мое почтение, – поприветствовал их Трегубов. – Не изволите ли в дом зайти, умыться с дороги и отужинать?
– Что здесь произошло?! – встревожено спросил младший Ланской, проводив взглядом крестьянина, несшего девушку, а затем, взглянув на деревянную лавку конюшни, на которой лежало тело жестоко избитого молодого человека.
Сердце Алексея сжалось в комок, когда он увидел темную макушку, слипшиеся от воды волосы, знакомый силуэт, плечи, крепкие руки, а в подтверждение своих самых худших опасений – рядом сидевшую и тихо ревевшую Трину. Женщина мягкой тряпицей аккуратно промакивала кровь из многочисленных ран на спине сына, больше походившей на сырой котлетный фарш.
– Пустое, не на что там смотреть, – снисходительно ответил Трегубов, махнув рукой в сторону конюшни, – просто нерадивых слуг наказываю, – добавил Николай Карпович, следуя в дом, – вы со мной, господа?
Куча мыслей пронеслась в голове молодого дворянина за краткий миг. Он собирался при оставшейся челяди обозвать Трегубова жестоким тираном и безбожником, мерзавцем и негодяем. Оскорбить и опозорить прилюдно, дав пощечину. Он желал вызвать этого сукина сына на дуэль, а дядю попросить быть своим секундантом.
Алексей уже сделал шаг в направлении ожидавшего их Трегубова, воздуху в легкие набрал, сжал кулаки и открыл рот, как вдруг, стоявший рядом Павел Сергеевич больно схватил его за предплечье.
– Тотчас же последуем за вами, Николай Карпович, – любезно заверил его Ланской-старший, – я только велю своим людям позаботиться о наших лошадях.
Непринужденно поклонившись и наградив обоих дежурной услужливой улыбкой, помещик отправился в дом отдать распоряжения касаемо благородных господ.
– Какого черта, дядя!? – зашипел Алексей, вырываясь из на удивление крепкого захвата Павла Сергеевича.
– Ты чуть все не испортил! – выдавил в ответ Ланской-старший, следуя за племянником вглубь конюшни. – Что ты, глупец, собирался выкинуть?! – спросил его мужчина, хватая за плечо, пытаясь привлечь к себе внимание. – Указывать Трегубову, как обходиться с челядью?! Оскорбить, вызвав на дуэль?!
– Отстань! – зло огрызнулся Ланской-младший, смахивая крепкую руку Павла Сергеевича со своего плеча и, наплевав на все, опускаясь на колени перед лежавшим ничком другом.
– Мефодий, как ты?! Я здесь! Я рядом! – встревоженно молвил юноша, пытаясь аккуратно приподнять влажную голову друга.
– Алёшка…– со стоном произнес Трегубов, еле ворочая языком и с трудом разлепляя веки, силясь сфокусировать взгляд, – все… хорошо. Ты только… прости, приятель, что опять… – выдохнул Мефодий, проваливаясь в долгожданную темноту.
– Я пойду в дом, – тихо молвил старший Ланской, отводя взгляд от кровавого месива на спине юноши, – постарайся тут не задерживаться, Алексей, если хочешь, чтобы у нас все получилось. Ни единым взглядом, словом либо поступком ты не должен дать Трегубовым понять, насколько тебя это задело. Пусть видят, что нам все равно, как и по статусу положено. Иначе Николай Карпович может стать подозрительным и спутать все карты. Тогда все твои чаяния и надежды полетят коту под хвост, и я буду бессилен что-либо изменить. Твой друг сильный, стойкий и мужественный, он скоро поправится, – пытался подбодрить побледневшего племянника Павел Сергеевич, покидая просторное помещение конюшни.
Выходя, его милость посторонился, пропуская на конюшню одну из дворовых девок.
– Вот, Трина Егоровна, – обратилась к женщине запыхавшаяся служанка, – принесла все, как вы просили. Ведро свежей воды, кусок чистого льна и ваш целебный бальзам, – стала перечислять девушка, кладя ветошь и горшочек с целебной мазью на деревянную колоду, а ведро с водой оставляя подле.
– Спасибо, Катюша. Ступай, пока тебя не хватились, – молвила женщина, выдавив грустную улыбку.
– Что случилось, Трина? – тихо спросил Ланской, закрывая за девушкой двери конюшни, оставаясь с бедной женщиной и неподвижно лежавшим Мефодием наедине.
Выполоскав тряпицу в чистой воде, и вновь прикладывая ее к искалеченной спине сына, женщине в скорм времени удалось остановить кровь из многочисленных ран. Все, слава богу, оказалось не так плачевно, как она боялась.
– Барин велел ему жениться на Дуне Федосовой, – устало начала Трина, боязливо оглядываясь на двери, – а она, бедняжка, от барского сынка затяжелела. Решили хозяева таким образом двух зайцев одним махом убить. Мой Мефодий прознал про то, да не выдержал, видать, накипело за все это время, – молвила женщина, начиная легкими движениями, стараясь не бередить раны, наносить на спину целебный бальзам, что зачерпывала из горшочка. – Вы бы его видели! – с долей гордости и печали продолжала говорить Трина. – В глаза смотрит дерзко, говорит четко и громко, понося всю Трегубовскую семейку, обвиняя в несостоятельности и отсутствии мужской гордости, в отличие от покойного Кирилла Карповича, что признал своего сына, хоть и незаконного. А потом еще осмелился при всех, в пику барину, схватить себя за причинное место, потешаясь, – сказала женщина, краснея и опуская глаза.
– Мефодий не был бы Мефодием, поступи он по-иному, – с гордостью изрек Ланской, держа приятеля за безвольную руку. – А дальше что было? Почему мы с Павлом Сергеевичем слышали истошный женский крик? Кого-то еще наказали? За что? Я видел девушку… – сыпал вопросами Алексей, не в силах сдержать волнения.
– Вы, ваша милость, скорее всего, видели Дуню Федосову, – мягко перебила Трина, заканчивая наносить мазь и покрывая спину сына чистым льняным полотном. – Ежели бы не она, сердешная, – молвила женщина, промакивая вновь навернувшиеся слезы подолом передника, – забил бы Платов Мефодия насмерть.
– Каким образом?! Я видел ее! У ней передник и подол сарафана в крови был! – удивленно вопрошал Ланской. – Неужто и ее, горемычную, Трегубов выпороть велел?!
– Она, кажись, младенчика скинула, здесь, прямо на конюшне, во время избиения Мефодия. Тем, бедолажная, и прекратила сыновы и мои мучения, – ответила Трина, тяжело вздохнув. – Вы бы шли, Алексей Петрович, – обратилась она к юноше более уверенно, – негоже вам здесь быть да с челядью чужой гутарить. За Мефодия не беспокойтесь, я думала, хуже будет. Я побуду с ним до утра. Он парень дюжий да молодой, дай бог, за пару суток оклемается.
Будто услышав слова матери, молодой человек зашевелился и тихо застонал.
– Поправляйся, дружище. Я завтра тебя проведаю. До свидания, Тринушка, крепитесь. Если что, непременно меня кличьте, – тихо молвил Алексей.
Отпустив руку друга и слегка потрепав его по затылку, Ланской вышел из конюшни, направившись в барские хоромы. Когда он проходил мимо столовой, его окликнул сидевший за обеденным столом Трегубов в компании хмурой Натальи Дмитриевны, осунувшегося Антоши и переодевшегося к ужину Павла Сергеевича.
– Не изволите ли откушать, Алексей Петрович? Милости просим! – любезно предложил Николай Карпович, указывая рукой на свободный стул и прибор за столом.
– Благодарю вас, сударь, – высокомерно ответил Алексей, выдавив из себя некоторое подобие улыбки. – Вы были правы, не стоило мне смотреть на весь этот ужас. От вида чужой крови у меня напрочь пропал аппетит. С вашего позволения, господа, я хотел бы пораньше лечь спать.
– Ступайте, сударь, – вступил в беседу Павел Сергеевич, кладя в рот кусочек отменно приготовленной говядины, – я с удовольствием составлю компанию нашим дорогим хозяевам здесь, за ужином, а затем любезному Николаю Карповичу – в его кабинете за сигарой и бокалом портвейна. Нам нужно многое обсудить и проверить оружие к завтрашнему утру, не так ли? – осведомился старший Ланской у Трегубова.
– С превеликим удовольствием, ваша милость, это для меня честь, – пролебезил помещик, сверкнув услужливой улыбкой.
– Хочу тебе напомнить, Алексей, – вновь вмешался Ланской-старший, – что завтра состоится знатная охота. Ступай, выспись как следует, – снисходительно заметил он, делая глоток вина из своего бокала, – надеюсь, тебя не стошнит от пролитой крови? Когда стреляют, подобное бывает знаешь ли, – надменно молвил его дядя, вызвав ехидную ухмылку у сидевших за столом Трегубовых.
– Доброй ночи, – ответил его племянник, непринужденно поклонившись.
Павел Сергеевич, безусловно, прав, твердил себе Алексей, следуя по безлюдному коридору, освещенному канделябрами, к себе в опочивальню. Ему необходимо будет фальшиво улыбаться и делать вид, что ничего существенного не приключилось, скрывая свои подлинные чувства и эмоции. Полагать за истину, что Николай Карпович имел на то полное право, а Мефодий заслужил сполна.
Но как забыть, что его близкому другу, человеку, страстно ласкавшему его тело и почти сознавшемуся в своих чувствах, причинили подобные страдания?
Его доблестного рыцаря лишили верного коня, всех регалий и званий, знаков отличия и сверкающих доспехов. Ненавистные враги, жестоко истерзав его тело, бросили на потеху собственной гордыни.
Думая об этом, Алёша до крови укусил свой кулак, с горечью понимая, что не ощутит и тысячной части той жуткой боли, через которую пришлось пройти Мефодию.
Глава 9
Алёше снился прекрасный сон. Он и Мефодий, оба мокрые, не спеша выходили на берег, только что искупавшись. Солнечные лучи ласкали кожу, переливаясь радугой в капельках влаги в волосах и на теле. Они смеялись и о чем-то беседовали.
Лицо Трегубова вдруг стало серьезным, глаза затянуло дымкой возбуждения, и он мягко опрокинул Ланского на траву, накрывая своим телом. Мефодий стал его ласкать, припадая к мягким, чуть дрожащим губам.
– А-лё-ша! – слышит Ланской отдаленный зов.
Юноша не в силах оторваться от алчущих губ друга, чтобы ответить.
– Мефодий, пожалуйста, – протяжно просит он, слегка отстранившись, как друг опять берет в плен его алые губы.
– А-лё-ша! – слышит он совсем близко и ему удается оторвать от себя стонущего Мефодия, чтобы ответить. Юноша уже открывает рот, как ладонь Трегубова прикрывает его уста. Ланской придавлен тяжелым телом друга, глаза его широко открыты, скулы покрывает жаркий румянец, диафрагма и легкие начинают часто сокращаться и молодой человек запоздало понимает, что он задыхается, ему катастрофически не хватает воздуха.
– Тише, Алёша, это всего лишь я, – слышит он шепот у самого уха.
Юноша уже не спит. Он часто дышит через нос, резко открывает глаза и пытается встать, чувствуя, что кто-то накрыл его рот ладонью и упирается в плечо.
Сфокусировав свой взгляд, он видит склонившегося над ним дядю. Павел Сергеевич отнимает ладонь от его рта и приставляет свой указательный палец к губам в немой просьбе соблюдать тишину.
– Не хотел тебя будить, а уж тем более пугать, извини, – зашептал он, садясь на край широкой кровати.
– Уже утро? – так же тихо спросил Алексей, садясь и потирая заспанное лицо, опираясь поясницей о несколько мягких подушек.
– Пока нет, но скоро рассветет, – ответил дядя. – Ты, наверное, уже догадался, что вчера вечером я намеренно был с тобой груб. Пусть наши гостеприимные хозяева считают тебя слегка избалованным и изнеженным франтом. У нас не было возможности обсудить предстоящую охоту и дальнейшие действия. Выслушай мой план, затем будешь задавать вопросы, ежели они появятся.
– Хорошо, говори, – прошептал Алексей, вглядываясь в лицо старшего Ланского, освещаемое прикроватной свечой.
– Я планирую предложить Трегубову пригласить стряпчего из Петербурга на предстоящую охоту. Ближе к вечеру в охотничьем домике, что равноудален от Карповки и Трегубово, мы с Николаем Карповичем подпишем купчую на это имение. Ты весь день будешь находиться рядом на глазах у всех и вести себя как положено юному дворянину. Хочешь, изображай скуку, хочешь, веди непринужденную или заумную беседу без умолку. Больше общайся с Антоном Николаевичем, он, как– никак, почти тебе ровня.
– Это я смогу, – выдавив мину, пообещал племянник.
– Наши личные слуги тоже будут с нами, – продолжал Павел Сергеевич, – двоих из шести я утром, чтобы слышали Трегубовы, отправлю с поручением в Петербург. На самом деле они тайно отправятся в Карповку и под покровом вечерних сумерек устроят там небольшой переполох. Скажем, подожгут амбар, предварительно убедившись, что никто не пострадает.
