Текст книги "Тиран духа"

Автор книги: Присцилла Ройал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Тело убитого, накрытое простыней, лежало на деревянной скамье в алтарной части замковой часовни. Томас оглянулся по сторонам, втайне надеясь, что кто-то придет и отменит поручение или, по крайней мере, составит ему компанию. Но он, увы, был тут совсем один.

Какое-то мгновение он помедлил возле трупа, потом стянул простыню, и взгляду открылось тело того, кто совсем недавно был чьим-то сыном, чьим-то братом и – кто знает? – чьим-то любовником.

Хотя в часовне стоял пронзительный холод, от тела шел явный запах разложения. Тошнотворный сладковатый дух испорченного мяса отделялся от бледной кожи трупа и бил прямо в ноздри. Томас закашлялся. Ему захотелось сблевать, но он не позволил себе этой слабости.

– Смелее! – подбодрил он себя. – Хотя ты и принял монашеский обет, ты ведь не перестал быть тем мужчиной, каким был раньше.

Он пожал плечами.

– Хотя тому мужчине, которым ты был раньше, вряд ли такое пришлось бы по вкусу.

Томас улыбнулся собственной слабой попытке вернуть присутствие духа.

Тело лежало на спине. Томас вдохнул поглубже и, наклонившись, принялся его осматривать. На лице видны были отметины. Возможно, царапины. Томас насчитал три, возможно четыре, неровные линии вдоль левой щеки. Кроме того, на левую же сторону лица пришлась довольно глубокая рана. Из нее, похоже, вовсю хлестала кровь, но она вряд ли могла быть смертельной – разве что если бы воспалилась. Разрез выглядел на удивление ровным. Острый нож?

Он осторожно повернул тело.

– Вот здесь, чуть ниже подмышки, убийца вонзил нож в левый бок Генри, – вслух произнес он. Голос, отразившись от грубо закругленного свода часовни, вернулся к нему гулким эхом. – Короткий надрез на лице от уха до подбородка. А потом удар в левый бок? Возможно ли, чтобы нападавших было двое? Один напал сзади, приставив к его горлу нож и ранив во время борьбы. Тогда второй атаковал Генри спереди, нанеся удар под левую руку?

Томас в задумчивости сдвинул брови. Если бы нападавший сзади застал Генри врасплох, убийца легко мог перерезать ему горло. В этом случае во второй ране не было бы нужды. Если бы Генри понял опасность и успел вырваться уже после того как получил легкую рану в лицо, то почему тогда он не позвал на помощь? Из комнат, выходящих в коридор, барон, священник и Томас могли броситься к нему на выручку и спугнули бы убийц раньше, чем те смогли нанести роковой удар: ведь Генри продолжал бы защищаться. Ни та, ни другая последовательность событий не объясняла двух ран. В чем же дело?

С другой стороны, рана в боку тоже выглядела довольно странной. Если Генри стоял, повернувшись лицом к убийце, тот, конечно, поразил бы его прямо в сердце. Он как-то повернулся? Томас попробовал покрутиться в разные стороны. Ни одно из движений не соответствовало вполне удару.

И наконец, эти царапины на лице. Откуда они?

Томас перевернул тело. На спине трупа зияла еще одна весьма глубокая рана.

– Если его убили ударом в бок, зачем тогда наносить еще удар в спину? – вслух высказал свое недоумение Томас.

Он наклонился и с близкого расстояния пристальнее вгляделся в рану. Потом сжал в кулаке невидимый клинок и мысленно нанес трупу удар. По-видимому, на этот раз замахивались сверху: лезвие вошло с правой стороны, удар был направлен вниз и вбок. Зачем кому-то, оказавшись лицом к лицу с Генри, понадобилось обегать его кругом, чтобы поразить в спину?

Он перевел взгляд обратно на рану в боку и сравнил размер отверстия здесь и в спине. Дыра в спине выглядела достаточно большой, позволяя предположить, что клинок вошел в тело полностью. Меньшее отверстие в боку означало одно из двух: или использовали совсем маленький нож, или лезвие вошло в тело Генри только до половины. Последнее более вероятно, подумал Томас.

– При ударе в бок нож мог проткнуть Генри легкое, но рана недостаточно глубокая, чтобы достичь сердца. Впоследствии она, конечно, все равно оказалась бы смертельной, – пробормотал он, – та же, что в спине, должна была убить его на месте.

Еще несколько минут Томас провел, осматривая тело в надежде, не обнаружится ли еще что-нибудь важное. Ничего. Тогда он выпрямился, набрал побольше воздуха и перевернул тело обратно на спину, причем проделал это с такой осторожностью, словно Генри был еще жив. Томас старательно натянул простыню, чтобы спрятать тело от любопытных глаз, и, не сказав больше ни слова, погрузился в задумчивость.

Как любой человек, Генри имел свои недостатки и, возможно, даже заслуживал наказания. Но такого? Томас бросил взгляд на очертания тела под простыней.

Никакой человек и никакие люди не имели права его убивать. Откуда у смертного, далекого от совершенства, право отнимать жизнь у себе подобных?

Вероятно, время, проведенное в тюрьме, научило Томаса с большим по сравнению с другими людьми недоверием подходить к вопросу, вправе ли вообще человек решать, кому какой смертью умереть. С этим он легко готов был согласиться. Если же совсем не кривить душой, то в глубине души он вообще оставлял лишь за Богом – не за людьми – право решать, заслуживают ли преступления, за которые теперь полагалось сжигать, вешать и четвертовать ближних, подобного наказания. Ведь то, что для одного справедливость, для другого излишество и распущенность. Кому тогда решать, что правильно?

Прошлым летом он наблюдал, как творится человеческое правосудие. Однажды он даже помог его отправлять. Сейчас, глядя на изувеченное тело Генри, он спрашивал себя, было ли у него на это право. А что, если суровая кара не лучший выбор и правильнее будет подождать, пока естественная смерть не предаст виновного в руки Божьего правосудия? Томас был в нерешительности. Или нужно оставлять выбор самому грешнику?

– Если грешнику открылась глубина его греха, то не должен ли он поспешить на Божий суд? – Томас тут же в страхе отверг эту мысль. – Прости меня, Господи, за такие мысли! Если дальше так рассуждать, получится, что самоубийство не грех, раз оно дает человеку скорее предстать пред Богом, а это уже самая настоящая ересь!

Он отвернулся от тела. Не следовало ему задумываться о подобных вещах. Такие вопросы лучше оставить для философов и святых. За недолгий срок он уже повидал столько насильственных смертей, а ведь Бог не благословил его ни спокойной верой человека, имеющего призвание к монашеской жизни, ни характером солдата, сердце которого загрубело от созерцания подобных вещей.

Томас повернулся и пошел прочь от тела, лежавшего на скамье, но вдруг остановился. Он точно видел какое-то шевеление. Прямо перед собой, ближе к двери.

Вот опять. У Томаса не было никаких сомнений. В полутьме кто-то двигался. Потом он расслышал легкое шарканье ног.

Постаравшись сделать так, чтобы тот, кто наблюдал за ним, кто бы он ни был, не догадался, что его присутствие обнаружено, Томас перекрестился, словно только что закончил молиться. Потом он наклонил голову и медленно, как будто погруженный в размышления, направился к выходу из часовни.

Дойдя до того места, где он заметил движение, он нагнулся, вроде как разглядывая свой башмак, а на самом деле искоса внимательнейшим образом вгляделся в темноту. Там снова шевельнулась тень – еще более темная, чем окружавший ее полумрак. Томас выпрямился и повернулся в сторону подвижного темного пятна.

– Что ты тут делаешь, Ричард? – спросил он.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

– Чем-чем занимался мой внук? – губы Адама против его воли расплылись в улыбке. Хотя он провел ладонью по усам и по рту, чтобы прогнать веселье, смех легко преодолел все эти ухищрения. – Что, прямо в часовне?

– Да, милорд. Охотился на драконов в часовне, так он мне сказал, – ответил Томас.

– И как, поймал? – спросила Элинор.

– Одного меня, – улыбнулся Томас. – Я сказал ему, что не в характере драконов зимой забираться в часовни, так что теперь он знает, что подобная охота вряд ли сулит богатую добычу.

– Но как он удрал из своей комнаты? – Улыбка исчезла с лица барона.

– Видимо, выполз потихоньку, прихватив с собой лошадку… – начала было Анна.

– …а потом по лестнице и в снег и ледяной ветер, – щеки Адама вспыхнули от гнева. – Нет, сестра, не говорите, что это ваша вина. Я сам сказал, что на его няньку можно положиться и что вы можете оставить его под ее присмотром. Будь проклято мое решение, во всем виновата она. Она-то где была, вот что я хотел бы знать? Готов поклясться, спала где-нибудь, удобно устроившись в укромном уголке, а мальчик мог простудиться насмерть, пока от теплого очага шел в промозглую часовню.

Анна покачала головой.

– Честное слово, милорд, этот мальчик точно выкован из железа. Еще вчера был еле жив, а уже сегодня носится по коридорам, словно дикарь.

Элинор кивнула.

– Точь-в-точь как его отец.

– Как угодно, но нянька была чересчур небрежна и понесет наказание за подобную нерадивость, – Адам поднял руку, подзывая пажа.

Элинор наклонилась и перехватила его руку.

– Отец, будь добрым и прости ее. Она всегда проявляла усердие и любит мальчика без памяти. Он так быстро поправился, что мы все решили, что опасность позади. То, что она прилегла ненадолго, не значит, что она пренебрегает своими обязанностями. Она имела полное право так поступить, потому что, когда сестра Анна оставила Ричарда на попечение доброй женщины, он сам спал глубоким сном.

– Или притворялся, – понизив голос, сказала Томасу Анна.

Услышав ее слова, Адам взглянул на обоих и тоже улыбнулся.

– Любой из нас мог совершить эту ошибку, – продолжала Элинор.

– Вот в этом я не уверен, дитя мое. Но ради тебя я буду милосерден. Ведь и правда, большой беды не вышло.

– По крайней мере, он не видел тела, – прошептал Томас на ухо сестре Анне, на сей раз уже с большей осторожностью, – этого я испугался прежде всего, но он мне сказал, что только что вошел, когда я уже собирался уходить.

Элинор кивнула в сторону монаха.

– Я думаю, брат Томас достаточно припугнул его, чтобы отбить охоту к приключениям в часовне или где-то еще без присмотра.

– Я сделал все что мог, милорд. Я сказал ему, что он подверг Гринголета опасности, взяв такого молодого коня с собой в незнакомое место без надлежащей подготовки. Я разрешил ему скакать только под присмотром и рядом с жилыми покоями, пока его лошадь приобретет необходимый опыт для преследования драконов в темных закоулках.

– И когда же Гринголет приобретет нужное умение? – в улыбке барона снова обозначились признаки веселья.

– Ваш внук спросил меня о том же, и я сказал ему, что он сможет скакать, где пожелает, когда я проведу с конем занятия и смогу подтвердить, что теперь Гринголет достаточно обучен для таких погонь.

Адам кивнул.

– Может быть, вы его и убедили. Мой внук слышал много рассказов про монахов-воинов, так что ему нетрудно будет поверить, что человек в рясе знает толк в лошадях и в войне. Когда мне было столько же лет, сколько Ричарду, я посчитал бы такое объяснение достаточным, хотя с ним и нелегко было бы смириться. – Тут его лицо утратило веселость: – Ладно, довольно об этом. Ты что-то хотела рассказать мне, дочь, – что-то, имеющее отношение к этому подлому убийству?

– Да, отец, – и Элинор принялась пересказывать ему то, что она услышала от Исабель, опустив разве что грубые намеки той и смягчив наиболее резкие выражения. О сне же и вовсе не сказала ни слова.

– Если угодно знать, что я думаю, – произнес Томас, когда она замолчала, – у жены сэра Джеффри был прекрасный повод убить лорда Генри.

Адам покачал головой.

– Я никогда не одобрял того выбора, который мой друг сделал, женившись во второй раз, – если эта шлюха вообще может называться его женой, учитывая, что Генри первым познал ее. Сейчас ярость от того, как она поступила с порядочным человеком, еще больше мешает мне рассуждать здраво.

Элинор прикусила язык. То, с какой легкостью отец назвал насилие и надругательство мягким словом «первым познал», больно ранило ее женское сердце, но сейчас было не время спорить об этом. Гораздо более важным казалось, чтобы он с ясным умом выслушал брата Томаса, что тот обнаружил, осмотрев тело Генри. Ему и так вряд ли понравится, что она нашла способ обойти его запрет, когда он не велел сестре Анне делать то же самое. Теперь она боялась, что его неудовольствие от того, что Томас это проделал, помешает ему по достоинству оценить важность его находок. Поэтому она поглубже спрятала свое раздражение.

– Как мне преодолеть омерзение к этому ее отвратительному обману, – продолжал барон, – и что я скажу сэру Джеффри, то и другое мне еще предстоит решить, когда я остыну и ко мне вернется способность мыслить. Но, несмотря на это, даже сейчас, когда я с удовольствием согласился бы с возможностью обвинить ее в этом убийстве, признаюсь, я не готов заключить, что женщина могла совершить подобное. – Адам перевел взгляд на Томаса: – Если бы она захватила его врасплох, она, положим, могла бы ранить его. Но нанести глубокий, а тем более смертельный удар… Не могу представить себе, как она сумела его сразить. Разве что исподтишка. Обследование тела, конечно, могло бы что-то прояснить.

– Брат Томас уже обследовал тело Генри, милорд, – вставила Элинор. Она затруднилась бы сказать, был ли гнев в устремленном на нее удивленном взгляде, но ей хватило ума не торопиться торжествовать над отцом.

– Вот как, – наконец сказал он сдержанным тоном, и в этой сдержанности чувствовалась явная угроза, – и что, этот наблюдательный муж разбирается в ранах, нанесенных оружием?

– Могу я свидетельствовать в пользу брата Томаса, милорд? – поспешила вмешаться сестра Анна.

В ответ барон улыбнулся довольно мрачно.

– Кто вам запрещает?

– Брат Томас регулярно помогает мне в монастырской больнице. Нам нередко приходится врачевать ножевые раны, когда деревенские жители выпьют лишку или вдруг обнаружат, что одна и та же дама дарит их своей благосклонностью.

Адам откинулся на спинку стула, переводя взгляд с одной монахини на другую. Выражение его лица при этом было трудно разгадать. Наконец он сказал:

– Я, сестра Анна, уважаю как ваше искусство, так и привычку открыто говорить то, что думаешь. Когда я отклонил просьбу дочери, спрашивавшей для вас позволения обследовать труп, я поступил так из уважения к требованию своего сраженного горем друга, а не потому, что хотел вас обидеть.

– Ваш запрет нисколько не обидел меня, милорд.

– И вы отнеслись к нему с большим уважением, чем моя родная дочь. – Он бросил взгляд в сторону настоятельницы: – Однако твой обходной маневр, Элинор, принес свои плоды. Я готов воздать тебе должное за это, равно как и за решение, которое, может статься, одновременно самое справедливое и самое полезное. Хотя я сам имею гораздо больший опыт в таких делах, чем сестра Анна или брат Томас, опыт, полученный мной на полях сражений, я не могу смотреть на тело Генри беспристрастно. В конце концов, ведь это у моего сына был зажат в руке окровавленный ноле. Но, ни сэр Джеффри, ни кто-либо из его людей тоже не обладают здесь необходимой объективностью, потому что это его сын убит. В то же время ни он, ни я не можем возложить груз беспристрастного суждения ни на кого из наших верных слуг, поскольку людям свойственно сначала оглядываться на господина, а уже потом – на факты.

Элинор вздохнула с облегчением.

Барон повернулся к Томасу.

– Получается, у нас нет иного выхода, как довериться вам – человеку, который по-настоящему подчиняется единственно Богу, – и надеяться, что вы сообщите нам свое объективное и сведущее мнение, пока разложение еще не успело тронуть тело, раньше, чем утихнет буря и сюда пожалует шериф.

– Да явит нам Господь Свою милость, и пусть этот снегопад не перестает, – еле слышно выдохнула Элинор.

– Итак, брат, что же вы нашли? – Барон отпил вина и нервно принялся постукивать костяшками пальцев снизу по столешнице.

– Генри нанесли несколько ударов ножом, а еще царапины – на лице и под левой рукой, но самая глубокая рана пришлась в спину, – сказал Томас, после чего приступил к подробному описанию каждой из ран.

Адам задумчиво покачал головой.

– Темное дело. Выходит, на Генри напали со спины, но он смог вырваться, прежде чем убийца перерезал ему горло, так? И рана в боку вызывает у меня недоверие. Выглядит так, будто кто-то один атаковал спереди, а другой – сзади, верно? Но откуда взяться двоим нападавшим? Может быть, его хотели ограбить? Точно так же нет ясности с царапинами на лице. А вы, брат, что об этом думаете?

У Элинор зашевелилась в душе слабая надежда, что отец так же, как она, верит в невиновность Роберта. Хотя внутренний голос с самого начала твердил ей это, она не знала наверняка. Все указывало на вину брата, и вот в первый раз слова отца позволили ей думать, что он допускает мысль, что это черное дело совершил кто-то еще. Если дать этому предположению вырасти в уверенность, отец сделает все, чтобы защитить сына.

– Пропало ли что-нибудь, лучше всего спросить у сэра Джеффри, – тем временем говорил Томас, – но когда тело еще лежало в коридоре, я видел на накидке Генри золотую застежку. По вполне понятным причинам я не мог проверить тогда же, на месте ли кошелек, но вор, конечно же, должен был сорвать застежку. Ее ничего не стоило захватить с собой, даже если вор испугался и убежал прежде, чем успел дочиста обобрать убитого.

– Когда я спрошу сэра Джеффри, что пропало у его сына, вы должны быть рядом, – сказал Адам. Теперь его пальцы выстукивали барабанную дробь на поверхности деревянной столешницы. – Теперь раны. Как вы сами объясняете их?

– Некоторые повреждения определенно наводят на мысль о женской руке, милорд: царапины на лице, а возможно, и рана в боку.

По крайней мере, так подумала сестра Анна, когда он сообщил ей о своих находках. Сейчас же Томас почел за лучшее не упоминать о том, что обсуждал эту тему с тиндальской врачевательницей.

– Эта рана мала и неглубока, хотя нож, видимо, проткнул легкое. Больше я вряд ли могу сказать. Сильная и рассерженная женщина определенно в силах нанести мужчине глубокую рану в спину. Однажды я уже видел такое, но тогда женщине это удалось лишь потому, что она застала мужчину врасплох. Он не увидел у нее ножа и неосмотрительно подставил спину. – Томас искоса взглянул на сестру Анну, и она в ответ чуть заметно кивнула. – Ни один мужчина не стал бы поворачиваться спиной к женщине, у которой в руке нож. Напротив, он попытался бы ее обезоружить. Я тоже думал, что нападавших могло быть двое, но сочетание всех ран не дает нам ясного ответа.

– Можно мне сказать, отец? У леди Исабель могло быть довольно злости и достаточно причин, чтобы убить пасынка, но у нее ничего бы не вышло, разве что Генри повернулся бы к ней спиной. Генри же, хоть и был небольшого роста, но был проворен и, как говорит Роберт, отлично владел мечом. Ко всему этому могу прибавить, что она сама ничего не сказала о том, что Генри приходил к ней.

– Итак, если леди Исабель и могла его убить, то она этого не делала. Я верно тебя понял, дочь моя? – Адам поднялся, поморщившись, когда ступил на больную ногу.

– У меня есть два вопроса. Вы позволите, милорд? – вмешался Томас.

Адам кивнул.

– Возле тела нашли только один нож?

– Да. Я его спрятал. На нем отсутствуют особые приметы, по которым можно судить о его принадлежности, если таков ваш второй вопрос.

– Какого размера был нож?

Адам сдвинул брови, припоминая.

– Я бы сказал, что это был, скорее, маленький нож. Такой берут, садясь за стол, а не отправляясь на войну.

– Значит, это мог быть как мужской кинжал, так и женский, – нахмурилась Элинор.

– Ты снова указываешь на жену сэра Джеффри. Какой бы соблазнительной я ни находил эту мысль, при том, что я терпеть не могу эту даму, я по-прежнему склоняюсь к мысли, что на Генри напали двое мужчин, – сказал он. – Мы со всей тщательностью расследуем это дело, неважно, каковы будут выводы. Я, конечно, уже распорядился допросить всех солдат, слуг и торговцев, находившихся здесь между тем, как ворота замка закрылись на ночь, и тем, как их открыли с утра для торговли. Есть вероятность, что убийца прячется среди них, тогда в самом скором времени мы узнаем всю правду.

Томас кашлянул и взволнованно оглянулся на настоятельницу.

Она кивнула, позволяя ему высказаться.

– Милорд, не может ли эта смерть быть как-то связана с гибелью вашего слуги?

– Я об этом думал. Генри был легкомысленный щенок, и хотя я полагаю, что смерть Хьювела – несчастный случай, ничего бы не произошло, будь Генри осторожен со своей собственной лошадью. Возможно, есть кто-то, кто мог пожелать отомстить, хотя я молю Бога, чтобы это было не так. Мне пришлось очень постараться, чтобы заслужить доверие своих людей. Тем не менее, мы не будем отрицать эту возможность и узнаем правду, как только будет допрошен каждый, кто находится в замке.

Томас открыл было рот, чтобы продолжить, но барон поднял руку в знак того, что не желает больше ничего слушать. Всем сделалось ясно, что аудиенция окончена.

– А нам тем временем, – тихо сказала Анна Элинор и Томасу, когда они вышли из зала, – нужно молиться, чтобы снег все валил и валил, не переставая, и шериф не попал в Вайнторп-Касл раньше, чем у нас в руках будут убийцы лорда Генри.

– Да, верно, – прошептала в ответ Элинор.