Текст книги "Опасный круиз"

Автор книги: Присцилла Хагон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

– Ключи? О, мой муж на туалетном столике оставил целую связку. Вам нужны вон те, маленькие. Спасибо, моя дорогая. Я очень рада, что нам попалась такая замечательная девушка. Это большое облегчение.

Я неожиданно почувствовала себя жутко виноватой. Ужасно все время чувствовать себя обманщицей. Мне нравилась эта чудаковатая, немного безумная женщина; было бы естественным посочувствовать ей, попробовать помочь как-нибудь. Но глупая девушка, вероятно, ничего даже и не заметила бы. Поэтому я только взяла ключи и принялась раскладывать вещи Кенди и Гильберта.

Странное состояние миссис Верритон только укрепило меня в моих подозрениях: тут явно что-то было нечисто. Впрочем, может, это на самом деле просто слабое здоровье, и, как только погода наладится, она расслабится и придет в себя.

В шесть часов, когда мы отплывали, шел проливной дождь, но оркестр, довольно курьезно, играл «О, какое чудесное утро». Немногие рискнули высунуть нос наружу, чтобы посмотреть на отплытие «Кариновы», но мы с детьми были на самой верхней палубе.

По мере того как полоса воды между бортом парохода и берегом увеличивалась, я все яснее понимала, что от моего прежнего восторга не остается и следа. Я чувствовала себя разочарованной и немного подавленной. Жаркое солнце казалось несбыточной мечтой, но я утешала себя тем, что совсем скоро мы выйдем в Средиземное море.

Во всяком случае, чего бы ни сулил мне этот круиз, назад теперь пути не было. Да и на раздумья оставалось не слишком много времени, потому что уже действовал корабельный распорядок дня и до ужина оставалось совсем немного времени. Никто, наверное, не станет переодеваться, но я все-таки решила надеть платье вместо голубого костюма, в котором выехала из Лондона.

Я забрала Кенди и Гильберта и обнаружила, что Эдвард Верритон поджидал нас, чтобы вместе спуститься вниз, в столовую.

– Я только прослежу, чтобы вы не ошиблись столиком – сказал он. – Сразу после еды детям лучше лечь спать. У них сегодня был трудный день, – у него все еще был довольно внушительный вид лондонского бизнесмена. Впрочем, наверное, немного погодя он расслабится; в круизе все может быть.

Столовая оказалась очень просторной, а столики, по большей части, довольно маленькими. Наш был один из самых больших – на восемь человек, хотя нас, кажется, набиралось всего семеро. Остальные четверо пришли почти сразу – мистер и миссис Крейг и их дети, Керри и Билл. К счастью, они оказались ровесниками юных Верритонов, а сходство имен очень позабавило Кенди.

– Керри и Кенди! Билл и Гил! – повторила она несколько раз.

Еда была изысканной и очень разнообразной. Ее подавал стюард, который, кажется, почти не говорил по-английски. Я предположила, что он итальянец, и мне трудно было справиться с искушением заговорить с ним на его родном языке, но я знала, что этого делать не следует. Дети Верритонов вели себя очень обходительно и прекрасно поддерживали беседу. Они, вероятно, многому могли бы научить своих родителей.

Я все лучше понимала необычайную сложность своего положения. Роль, которую я так необдуманно взялась играть тогда на Аппер-Белгрейв-стрит, нужно было во что бы то ни стало довести до конца. Подумав об умном лице Чарльза Гаррика, я вздохнула. Мне ужасно не хотелось разыгрывать дурочку, но – или придется это делать, или никаких круизов. Единственное, что оставалось – быть настороже и держать язык за зубами.

Когда мы с детьми выходили из столовой, я встретила Чарльза, который шел обедать во вторую смену. Он улыбнулся и сказал:

– Увидимся попозже в танцзале, Джоанна. Говорят, танцы будут, хотя и не допоздна.

Мне пришлось немного помучиться с Кенди и Гилом, которые зевали во весь рот и страстно убеждали друг друга, что совершенно не хотят спать. Я оставалась в каюте, пока они принимали ванну и готовились ко сну; потом без пререканий развела их по кроватям.

Идти в танцзал было еще слишком рано, и я побродила по пароходу, который теперь едва заметно покачивало. Еще не стемнело, но вечер, определенно, стоял не летний, и никакой охоты сражаться с ветром на палубе у меня не возникало. Вместо этого я немного погодя устроилась в одной из этих тесных комнат отдыха на пути в танцзал и стала разглядывать людей.

Я обрадовалась, когда Чарльз пришел за мной.

– Музыка начинается, – сказал он. – Но должен предупредить, мне нельзя слишком усердствовать. Я поехал в круиз как раз чтобы поправить свое здоровье.

– Так вы были больны? – спросила я по пути в танцзал.

– Я попал в аварию, – ответил он, останавливаясь около дверей. За ними, на большом свободном пространстве, уже танцевали под небольшой оркестр две или три пары. Пароход неожиданно накренился, и Чарльз подхватил меня, чтобы я не упала.

– Я не виноват в столкновении, – продолжал он, – но машину все равно не вернешь, да и самому мне прилично досталось. Могло быть и хуже, конечно, но я и так получил хорошую встряску.

– Да уж, наверняка, – однако мне показалось, что, несмотря на перенесенное, он выглядел очень неплохо. Он, вероятно, был из тех, кто быстро загорает. – Смотрите! Может, не стоит нам танцевать, раз…

– О, на самом деле, я прекрасно себя чувствую. Просто пока довольно быстро устаю. Через несколько дней, наверное, все будет совсем хорошо. Солнце и морской воздух, знаете ли… Вообще-то, я не из тех, кто ездит в круизы. Мне нравится что-нибудь более энергичное. Обычно я отправляюсь куда-нибудь в горы – в Альпы, Австрию или Швейцарию. Неплохая музыка, правда?

Он здорово танцевал, я получила колоссальное удовольствие. Я заметила, что Верритоны танцевали вместе. Эдвард Верритон танцевал довольно эффектно, а его жена была просто грациозна. Но она все-таки выглядела бледной и, по-моему, была недовольна собой. Он называл ее Мелисса. Это имя шло ей.

Они все еще танцевали, когда мы с Чарльзом решили отдохнуть. Народу собралось уже полным-полно и я обрадовалась, увидев много молодежи. Я вкратце объяснила Чарльзу, что сопровождаю двоих детей, с которыми он меня видел раньше, и показала Верритонов.

– Понимаете, это была возможность попасть в круиз.

– Вы студентка? – он уже рассказал мне, что год назад закончил Кембридж и работает в лондонском отделении фирмы своего отца.

– Нет, – это, безусловно, так и было на сегодняшний день, но я снова задумалась над тем, как же мне дальше продолжать разыгрывать мою новую роль. «У м-меня есть еще несколько недель, чтобы… чтобы подумать. Я только закончила школу этим летом».

Мы сели слишком близко к оркестру, и было трудно разговаривать. Поэтому, по большей части, мы занимались разглядыванием людей вокруг. Я гадала, сколько из них успеют подружиться друг с другом до конца нашего путешествия.

Неожиданно мой взгляд приковал к себе мужчина, сидевший неподалеку. Он был темноволосый, среднего возраста и сидел один, пристально разглядывая танцующих. Я заметила, что за Верритонами он наблюдал с особенным интересом. Пока они кружились в танце, его взгляд следовал за ними, но и потом, когда музыка кончилась и Верритоны направились к столику на том конце зала, он не спускал с них глаз. А когда Эдвард Верритон посмотрел в его направлении, мужчина немедленно подозвал проходившего мимо официанта и заказал коктейль. Эдвард Верритон не выказал к нему вовсе никакого интереса; через некоторое время мужчина снова выглядывал их.

Ладно, может быть, темноволосому незнакомцу просто нравилась миссис Верритон и ничего больше. Теперь он, кажется, потерял к ним всякий интерес. Он осушил свой стакан и встал, чтобы спросить женщину, сидевшую в одиночестве, не хочет ли она потанцевать. Они отдалились от нас, и теперь он уже не выглядел таким озабоченным, каким показался мне сначала, наоборот, весело болтал о чем-то.

Мы еще несколько раз потанцевали с Чарльзом, а потом я сказала, что мне лучше бы все-таки заглянуть к детям и после этого идти спать.

Я пожелала доброй ночи Чарльзу и поспешила вниз, на палубу А. Дети спали, и я прошла в свою каюту, где приняла горячую ванну и легла с книгой в постель.

Нет, это не движение корабля мешало мне заснуть, когда я отложила книгу и выключила свет. Мне мешали теснившиеся в голове, мысли. Столько новых впечатлений… какая темная вода за иллюминатором… Верритоны, вероятно, скрывают какую-то тайну. Или я все просто выдумала? Да нет, ведь не придумала же я этот разговор тогда наверху на Аппер-Белгрейв-стрит. Я до сих пор слышала этот голос с еле уловимым акцентом. Голос, таивший в себе какую-то смутную угрозу. Может, я неправильно поняла, но уж, во всяком случае, не выдумала.

Ладно, сказала я себе, чуть ли не в двадцатый раз поворачиваясь на другой бок. Если здесь что-нибудь кроется, то в ближайшие несколько дней все станет ясно. С одной стороны, мне ужасно хотелось без помех наслаждаться солнцем, морем и новыми видами; с другой – я все еще была охвачена любопытством. Тот мужчина в танцзале… Нет, уж это точно мои фантазии. Просто одинокий путешественник, интересующийся хорошенькими женщинами.

Я еще раз перевернулась на другой бок и заставила себя поскорее заснуть.

Глава 4

Фантазия или..?

Утром наш корабль плыл по замечательно голубому, слегка взволнованному ветром морю. Под дверью я нашла листок, где мне предлагали на выбор массу разных занятий. «При хорошей погоде бассейн открыт… настольный теннис и шафлборд… утренний магнитофонный концерт в главной комнате отдыха… игроков в бридж просят собираться в курительной комнате в два тридцать».

Я хорошо выспалась и чувствовала себя отдохнувшей и ко всему готовой. Я даже поднялась на палубу, перед тем как идти к детям. Они были одеты и пребывали в прекрасном настроении. Но неожиданно Кенди прихлопнула рот ладошкой и взглянула на дверь в соседнюю комнату.

– Папа просил не шуметь. Они завтракают в постели, и гораздо позже.

– Наверное, потому, что вашей маме нужно отдохнуть. В конце концов, это путешествие в первую очередь необходимо ей.

– Она не любит ездить в круизы, – безапелляционно заявил Гил.

– Да-а? Но ведь наверняка…

– Мы с Кенди слышали, как она сама об этом сказала. Она сказала, это всего лишь…

– … всего лишь неудачный предлог, и она молит Бога, чтобы он прекратил рассказывать всем, что она больна, – бойко закончила Кенди, понизив голос. Она, кажется, ни на минуту не забывала о двери в соседнюю каюту.

Сердце у меня в груди екнуло, а охота наслаждаться солнечным утром куда-то испарилась. Наверное, расспрашивать детей было нехорошо, но я сказала испытующе:

– Но она действительно больна, верно ведь? Выражение лица у Кенди сразу стало замкнутым.

Через некоторое время, когда мы вышли в коридор, она сказала:

– Она стала совсем другая. Никогда не смеется, не играет с нами. Нам с Гилом страшно не нравится, какая она стала.

Но за завтраком они снова развеселились и вели себя даже немного слишком шумно. Стало ясно, что Керри и Билл Крейги сделаются на время путешествия их неразлучными друзьями. Немедленно после еды они все вместе куда-то исчезли. Позднее я увидела их вместе с несколькими другими детьми на прогулочной палубе: они играли в какую-то игру, вроде «море волнуется». Темные волосы Кенди развевались на ветру.

Я взяла книгу в библиотеке и устроилась в шезлонге на палубе А в уютном местечке, как раз под навесом веранды. Было не очень жарко, но мое лицо уже горело от солнца и морского ветра. Я немного почитала, а потом стала наблюдать за людьми и поняла, что некоторые успели уже друг с другом познакомиться. Я снова видела того мужчину из танцзала. В шортах и довольно ярком свитере, он играл в теннис. Он был очень смуглый и уже загорел; определенно, он явно собирался хорошо провести время.

Неподалеку сидела женщина, которую я про себя прозвала Вечной Ворчуньей, потому что она ни на секунду не переставала критиковать всех и вся. Я слышала ее вчера вечером после обеда в комнате отдыха и она до сих пор не угомонилась.

– Разумеется, на «Королеве Елизавете» все совсем по другому, – послышался недовольный голос.

А потом я вздрогнула, потому что в этот момент Эдвард Верритон вышел на палубу и остановился в нескольких ярдах от меня. Он тоже надел шорты и свитер и очень мало походил на того горожанина, каким я его впервые увидела. Высокий, с мускулистыми стройными ногами, он, бесспорно, был очень красив.

Он заметил меня и направился в мою сторону. Я вскочила на ноги, сообразив, что должна была бы присматривать за детьми, а не бездельничать в шезлонге. С ним на самом деле не трудно было разыгрывать застенчивую девочку – это выходило более или менее естественно, потому что в его присутствии я все время чувствовала себя смущенной.

– Доброе утро, Джоанна, – сказал он. – Надеюсь, вы хорошо спали. Вы видели Кенди и Гила?

– С другими детьми, кажется, – запинаясь произнесла я. – Я сейчас… – но как раз в этот момент появилась длинная вереница детей. Эдвард Верритон извлек из нее сына и дочь, взял их за руки и бодро предложил:

– Пойдемте поиграем во что-нибудь, хорошо?

– Нам не хочется… – начал было Гил, насупившись.

– Тогда пошли поглядим, как поживает ваш теннис. Помните, как я натаскал вас на острове Пасхи, когда мы были в Касабланке. К полудню мы уже, наверное, достаточно набегаемся, чтобы сходить в бассейн.

Я проводила их взглядом и невольно нахмурилась. Когда я повернулась, чтобы поздороваться с Чарльзом, который появился откуда-то сбоку, то заметила, что тот темный мужчина из танцзала тоже наблюдал эту маленькую сценку.

– Он мог бы оставить детей в покое, раз им было хорошо. Он что, жить без них не может? – спросил Чарльз.

– Не думаю, что он их часто видит, – ответила я, все еще не отводя глаз от грациозной спины Кенди. Я узнала, что она и вправду занимается балетом.

В течение дня я наблюдала за Эдвардом Верритоном с нараставшим изумлением. Он вел себя как самый настоящий отдыхающий – эдакий жизнерадостный дружелюбный весельчак, всегда готовый поддержать компанию. Если он и притворялся, то выходило у него просто грандиозно. Так что, вероятно, это действительно была другая сторона его характера. В середине дня они с детьми искупались в бассейне; я тоже окунулась, хотя и не слишком храбро. Вода была холодная и расплескивалась по краям, когда пароход качало.

Чарльз благоразумно решил подождать, пока станет теплее. Я не думаю, чтобы Кенди и Гил пришли в восторг от купания – они вылезли из воды, как только отец это им позволил.

– Не очень-то они закаленные, верно? – усмехнулся, повернувшись ко мне, Эдвард Верритон. – Будьте добры, Джоанна, проследите, чтобы они хорошо вытерлись. Потом мы пойдем поиграем во что-нибудь, чтобы согреться.

К вечеру мне стало казаться, что я провела на пароходе сто лет. Пассажиры все лучше узнавали друг друга, и у меня появилось несколько друзей, в том числе одна очень милая блондинка, по имени Мэри Браун. Она путешествовала с родителями и несколькими молодыми людьми, среди которых были два брата-близнеца – Джеймс и Роберт. Джеймсу и Роберту было лет по восемнадцать – красивые рыжие симпатяги, – оба они охотно сопровождали меня по пароходу и предлагали принять участие в разных развлечениях.

Мне нравились близнецы, но Чарльз нравился, разумеется, куда больше. Он был уже взрослым человеком, и я чувствовала, что сильно проигрываю ему, хотя у нас и было много общего. Ясно, что я просто с ума сходила от необходимости все время держать язык за зубами. Мне страшно хотелось рассказать ему про Оксфорд и вообще говорить без стеснения. Кажется, я ему нравилась, но это не могло продлиться долго, потому что кому нужна девчонка, у которой, кроме смазливого личика, нет никаких других достоинств. Вот Мэри, например, и симпатичная, и умненькая. Она собиралась стать врачом и была, пожалуй, только немного слишком самоуверенной.

Я бы с удовольствием приняла участие в тех дискуссиях и спорах, которые периодически возникали. Но я не осмеливалась. Я никогда не могла знать, в какой именно момент Эдвард Верритон или дети могли подслушать меня. Это был постоянный страх, что случайно кем-нибудь брошенное слово даст Верритону повод подозревать меня. Как же тогда я раскрою эту тайну, если тут все-таки есть тайна.

Я могла, конечно, открыться Чарльзу, но сразу отказалась от этого. Все это было слишком неясно, слишком смутно; он, пожалуй, примет еще меня за сумасшедшую, с моими подозрениями.

Когда я после ужина уложила детей спать и поднялась на палубу, чтобы в последний раз посмотреть на море, то действительно казалась сама себе немного сумасшедшей. Солнце заходило в золотисто-красном сиянии, а небо вокруг светилось нежным зеленовато-голубым светом. Было довольно прохладно, но я все смотрела, как корабль разрезает носом пылающие в лучах вечернего солнца волны, и никак не могла оторваться.

Мы плыли по Бискайскому заливу, впереди было Средиземное море, Неаполь, Дубровник. Казалось нелепым тревожится о чем-то, вместо того чтобы просто получать удовольствие от плавания по морю на большом корабле. Ты просто жертва собственного бурного воображения, убеждала я себя.

– Чудесно, не правда ли? Завтра будет теплее, – неожиданно раздался чей-то голос.

Я оглянулась. Это оказался тот самый темноволосый мужчина, который следил вчера вечером за Эдвардом Верритоном. Теперь на нем был смокинг, и он выглядел в нем каким-то еще более смуглым, чем всегда. Он тоже весь день строил из себя весельчака вроде тех, которых называют душой компании. Но сейчас он был совсем другим – серьезным, мне показалось даже, немного мрачным. Впрочем, мгновение спустя он мне улыбнулся.

– Я уверена, скоро будет страшно жарко, – сказала я, потом в свою очередь улыбнулась и поспешила прочь, потому что сразу после ужина договорилась встретиться с Чарльзом, Мэри, Робертом и Джеймсом.

Пока я шла через главную комнату отдыха, мужчина, с которым мы только что разговаривали, не выходил у меня из головы. Может, это потому, что мне приходилось жить в разных странах и слышать, как говорят по-английски люди разных национальностей, но я, кажется, лучше других улавливала еле заметные оттенки. Так вот, в голосе того мужчины мне определенно послышалось что-то в высшей степени не английское. Ладно, это не имеет никакого значения; на пароходе много разных людей, есть даже одна привлекательная индийская пара с четырьмя обаятельными детьми. Я решила наплевать на все это.

Днем я почти не видела миссис Верритон, но сейчас она была в танцзале, одетая в серебристое платье. Когда я в первый раз ее заметила, она танцевала с одним из корабельных офицеров – красивым итальянцем. Изяществу ее движений можно было здорово позавидовать, но выглядела она невесело. У нее был вид человека, который оказался в отчаянном положении и изо всех сил пытается выкарабкаться. Или это снова мои фантазии? Нет, я так не думала. Один вид ее заставлял меня переживать так, как я не переживала никогда в жизни.

Я слегка испугалась, когда Джордж Верритон пригласил меня потанцевать, но, разумеется, согласилась.

– Вам нравится здесь, Джоанна? Вы уже познакомились с кем-нибудь?

– О, да! Благодарю вас мистер Верритон, – ответила я с девической наивностью. – Я ужасно люблю море!

– Вы, кажется, хорошо переносите плавание, – сказал он довольно небрежно. Я почти все время чувствовала, что, когда он разговаривает со мной, мысли его где-то блуждают.

– О, да! А Кенди и Гилу обед очень понравился, и они были такие сонные, когда я уходила. Но я не забуду заглядывать к ним в течение вечера.

– Это хорошо, – неопределенно отозвался он. И потом гораздо более внятно: – Как вы их находите? Думаете, они счастливы?

Я заморгала глазами и сделала все, чтобы выглядеть озадаченной.

– Они… они такие замечательные дети. Кенди такая красивая. Она рассказала мне о своих танцах. Всем детям хорошо на море, правда ведь?

– Возможно, вы правы, – мне кажется, я слышала, как он вздохнул. Потом танец кончился, и я вернулась к своим.

Часом или двумя позже мой первый день на море закончился. Перед тем как идти в свою каюту, я зашла к Кенди и Гильберту и стояла некоторое время, разглядывая их спящие лица. Только ради них это должны быть мои фантазии. Ведь все, что касается отца, неизбежно рано или поздно скажется и на детях. Однако похоже, они не слишком были к нему привязаны; я все больше убеждалась, что у Гила, в частности, есть на его счет какие-то особые соображения, о которых он предпочитает не распространяться.

Эти мысли снова и снова лезли мне в голову, когда я уже лежала в постели. Я почти молилась, чтобы причиной всему оказалось слабое, болезненное здоровье матери и отец, которому дела оставляют для детей слишком мало времени.

На следующий день мы плыли по замечательно голубому морю, ветер стал теплее и люди начали загорать. Солнце припекало все сильнее и мною овладели мир и покой. А когда в полдень по левому борту появились высокие красные скалы португальского побережья, я почувствовала себя просто очарованной. Иногда, когда мы проплывали недалеко от берега, видны были маленькие белые церквушки, или даже целые деревеньки. Я с восхищением вспомнила, что на обратном пути пароход поднимется вверх по реке Тахо до Лиссабона. Меня притягивал к себе вид этой залитой солнцем земли.

Жизнь на пароходе вошла в свою колею – еда, прохладительные напитки, плаванье, игры… Мы подолгу бездельничали в шезлонгах на палубе – когда могли их достать. Потому что шезлонгов, кажется, ни разу не хватило на всех, из-за них происходили вечные склоки. Я несколько раз слышала, как Вечная Ворчунья причитала, что на «Королеве Елизавете» можно было забронировать шезлонг.

У одного пассажира первого класса, в отличие от всех, был свой собственный ярко-красный шезлонг, потому что он унес его на самый верх, на балкон. Выше балкона пассажиров уже не пускали, да и сюда пока мало кто добрался. Это было замечательное место – солнечное и защищенное от ветра, тут можно было стоять, опершись о перила, и смотреть вниз на большую игровую площадку. Вот здесь-то Человек с Собственным Шезлонгом и принимал солнечные ванны в восхитительном одиночестве. Впрочем, боюсь, одиночество его продолжалось недолго – он свирепо поглядел в нашу сторону, когда мы расположились там своей веселой компанией. Роберт захватил с собой портативный магнитофон, а Джеймс – транзистор, – словом, нас здесь явно не ждали.

– Довольно необщительный тип, – пробурчал Роберт, просматривая свою коллекцию записей. – И обгорел уже, как поросенок. Ему не очень идет, верно?

Роберт был прав, но то же самое случилось и со многими другими отдыхающими. Человек с Собственным Шезлонгом был средних лет, полноватый и с лысеющей головой. Меня он в данный момент интересовал только потому, что я несколько раз видела его с Верритонами. Но я сказала себе, что это, вероятно, всего лишь случайное дорожное знакомство.

Дальше шла Женщина в Новом Платье, которая, кажется, меняла свои туалеты каждые несколько часов. Затем Озабоченная Леди – маленькая женщина с севера Англии, которая путешествовала одна и страшно боялась иностранных портов. Потом Очень Деловой Мужчина, Сэр Как-Его-Там, про которого говорили, что он миллионер.

Пофантазировать обо всем этом было очень интересно. Под влиянием солнечных лучей я расслабилась и забыла даже, что должна вести себя глупо. Когда на второй день я спустилась, чтобы одеться к обеду, то увидела, что явно похорошела. Я быстро загораю, и кожа уже приобрела чудесный золотисто-коричневый цвет. Даже мои волосы спереди имели золотистый оттенок. Если уж мне предстояло быть всего-навсего «девчонкой со смазливым личиком», то я должна признать, что была полностью удовлетворена своим отражением в зеркале.

Словом, я чувствовала себя расслабленно и счастливо, почти забыв о моих смутных подозрениях. Обед прошел чудесно; четверо детей болтали не умолкая. Крейги оказались обаятельнейшими людьми, и я была счастлива, что судьба столкнула меня с ними.

Но Кенди немного перевозбудилась и никак не хотела засыпать. Вот почему примерно через полчаса после начала танцев я улизнула и пошла проверить, угомонилась она или нет. Почти все танцевали или смотрели кино, поэтому нижние коридоры были пустынны.

Я миновала каюту Верритонов и, боясь разбудить детей, если они уснули, очень тихо проскользнула к ним, осторожно закрыв за собой дверь. В тусклом свете ночника я сразу увидела, что Гил крепко спит. Кенди тоже спала, но одеяло почти сползло на пол, и она что-то бормотала во сне.

В тот момент, когда я накрывала се, из каюты Верритонов до меня донеслись какие-то очень слабые звуки. Дверь в смежную комнату была на другом конце каюты, рядом с иллюминатором, я осторожно сместилась в ее направлении. Я не знаю, что заставило меня проявить любопытство. Это мог быть просто стюард, проводивший вечернюю уборку, хотя обычно он приходил гораздо раньше. Верритоны только начинали танцевать, когда я уходила, так что это точно не они.

Дверь неплотно прилегала к косяку, а внизу оставалась щель в дюйм или два. Звуки доходили даже сквозь гудение пароходных двигателей и слабое жужжание воздуха в кондиционере. Там явно кто-то ходил… Кажется, до меня донесся шум выдвигаемого ящика.

Ну конечно, это стюард. Просто забирает вещи в стирку. Джон Холл был горячим поборником чистоты.

Я вернулась к двери в коридор, выключила свет и собиралась уже выйти наружу. Но в этот момент я услышала, как кто-то выходит из каюты Верритонов. В долю секунды я с треском захлопнула дверь.

И была сторицей вознаграждена за эту предосторожность. Потому что из каюты Верритонов выходил не Джон Холл, а тот смуглый мужчина в смокинге. Смуглый мужчина, который, как я теперь убедилась, проявлял к моему работодателю самый подозрительный интерес.

Глава 5

Джоанна напугана

Я несколько минут стояла в темноте, слушая глухое биение собственного сердца.

Так вот оно что! Значит, все это не фантазии?! Эдвард Верритон действительно что-то скрывает, а смуглый мужчина, очевидно, обыскивал его каюту. Я даже не знала, как его зовут, мне следовало выяснить это. Я вспомнила, что уловила слабый намек на «иностранность» в его голосе. Тогда это, конечно, ничего не значило, но теперь становилось неожиданно важным.

Я вспомнила тот, другой голос, который слышала, когда сидела на ступеньках в доме на Аппер-Белгрейв-стрит. Нет, эти два голоса, совершенно точно, принадлежали разным людям, но… Разве не могло быть так, что «они» не вполне доверяли Эдварду Верритону и решили послать кого-нибудь в круиз, чтобы проследить за ним, а возможно, даже за его женой?

Я пошла в свою каюту, села на кровать и вот уже в который раз за эти дни стала вспоминать тот разговор наверху. Ни одна мелочь его не изгладилась в моей памяти. Я припомнила: «Все из-за вашей жены? Это немного тревожит меня». А потом: «Надеюсь, вы отдаете себе отчет в крайней важности этого рейса? Все должно пройти гладко. Кажется, девочка слишком быстро взрослеет…»

Я вспомнила, как быстро Эдвард Верритон вышел тогда из неловкого положения. Он сумеет защитить своих детей, в этом я как-то не сомневалась. Но если у его жены возникнут какие-нибудь подозрения, что тогда? Следует ей опасаться собственного мужа либо того смуглого незнакомца?

Я подумала об этой болезненно-красивой женщине с напряженным лицом и расстроенными нервами, которая выбивается из последних сил, чтобы сохранить самообладание. И я подумала об Эдварде Верритоне, который так здорово разыгрывает роль примерного семьянина. И меня затошнило.

Но тошнота прошла, и я призналась себе, что все это здорово подстегивает мое любопытство. Что-то происходило – или должно было произойти – и я, дочь детективного писателя и племянница старшего инспектора Скотланд-Ярда, хотела разгадать эту тайну. Я не оправдываюсь. Теперь-то мне ясно, какой сумасшедшей дурой я была, когда решила ввязаться в эту крайне опасную историю. Но я была там. Я знала этих людей. Я должна была разобраться.

На следующее утро я твердо решила узнать имя того смуглого мужчины. У меня нашелся список пассажиров, но от него было мало толку, поскольку незнакомец мог оказаться любым из многих мужчин, путешествующих в одиночку.

Но потом, когда Эдвард Верритон с детьми купался в бассейне, а я сидела на краю, я услышала вдруг, как одна женщина с любознательным видом спросила случившегося рядом офицера:

– Простите… не знаете ли вы случайно имени того веселого мужчины с прелестной маленькой девочкой и мальчиком?

Офицер посмотрел в сторону переполненного людьми бассейна. Он был итальянец, но ответил на прекрасном английском:

– С маленькой девочкой в оранжевом купальнике? Мистер Эдвард Верритон. Мы знаем мистера Верритона и его семью очень хорошо. Он уже плавал на нашем пароходе.

– Видно, что он не новичок, – заметила женщина.

Но я не могла придумать, как мне самой воспользоваться подобным случаем. Потому что, во-первых, того смуглого человека нигде не было видно, а во-вторых, я не хотела проявлять открытую заинтересованность.

Поэтому я повернулась спиной к солнцу и стала следить за Эдвардом Верритоном с заинтересованностью осведомленного человека и отчасти со страхом. Конечно, он уже ездил в круизы раньше, но с какими тайными целями? Что за тайна, а может быть, угроза скрывалась здесь?

– Прыгай сюда, Джоанна! – закричал Джеймс, брызгаясь в мою сторону.

– Я уже купалась.

– Ну, искупаешься еще разок. О чем ты так сосредоточенна размышляешь?

Я нырнула в бассейн.

Поскольку погода стояла теплая, ланч был сервирован в закусочной на веранде, откуда открывался вид на бассейн. Следовало просто взять поднос и самому выбрать себе что-нибудь, а потом можно было идти искать для трапезы какое-нибудь солнечное место. Мы с детьми надели сухие купальные костюмы и решили перекусить прямо в них, хотя отец и предупредил нас, что собирается переодеться и пойти с женой выпить чего-нибудь перед более цивильным ланчем в столовой.

Чарльз, Джеймс, Роберт и Мэри тоже ели на свежем воздухе. Но я не присоединилась к ним, поскольку была с Кенди и Гильбертом. Вместо этого мы расположились за маленьким деревянным столиком и нашими соседями оказались женщина, по имени Пегги Стерлинг, и француженка. Я знала обеих, потому что большую часть времени они проводили в бассейне или где-то рядом с ним. Madame Helot казалась мне обворожительной. Нос ее всегда прикрывал от солнца маленький зеленый искусственный листок, по-моему, просто очаровательная выдумка.

Пегги Стерлинг была гораздо старше меня; высокая, стройная, она успела загореть почти до черноты. Пегги, как я заметила, уже знала по именам громадное количество людей. Она ко всем была расположена самым теплым и дружеским образом.

За едой Пегги угощала нас рассказами о разных семьях.