Текст книги "Опасный круиз"
Автор книги: Присцилла Хагон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Присцилла Хагон
Опасный круиз
Глава 1
Джоанна пишет письмо
Такие дни заставили меня разлюбить Лондон. Ветер метался по Глочестер-плейс, и внезапный холодный ливень загнал меня под козырек в какой-то дверной проем. Было почти невозможно поверить, что стоял август.
Я шла в публичную библиотеку посмотреть газетные объявления, потому что пришла к заключению, что должна найти какую-нибудь работу на лето – лучше бы там, где тепло и побольше солнца. Я решила это еще когда вернулась из Уэльса после отдыха в горах, но время как-то прошло, а я так ничего и не сделала.
На самом деле это меня тетя Моника заставила. «Вот совершенно не понимаю нынешнюю молодежь», – сказала она маме. – Они ничего не смыслят в приключениях. Посмотри на Джоанну: я знаю, у нее есть голова на плечах, иначе она не выиграла бы стипендию в Оксфорде. Между тем она бездельничает с утра до вечера».
– Как раз собираюсь найти на лето какую-нибудь работу, сказала я. – Только ничего подходящего пока не попадается.
– Она много времени сочиняет, – сказала мама.
– Безуспешно, я полагаю? – тетя Моника произнесла это так, словно мне и рассчитывать было не на что; я покраснела и бросила на нее уничтожающий взгляд.
Я очень болезненно реагирую, когда речь заходит о моих сочинениях. Я их ни разу никому не показывала, тем более отцу, и мучительно переживала, что мои детективные рассказы издатели продолжали возвращать с убийственной регулярностью.
– Ты должна разрешить отцу помочь тебе. Что толку, что он известный писатель, если ничего не может для тебя сделать. Пара слов в нужном месте…
– Или я сделаю все сама, или мне вообще ничего не нужно, – твердо возразила я.
– Ну, а лето тем временем проходит, – подзадорила она. Вот так я и оказалась на Глочестер-плейс и стояла под козырьком, пережидая дождь.
Я действительно полюбила Лондон, хотя и жалела часто, что отец бросил свою работу в бюро путешествий. Он начал писать детективные рассказы в свободное время, и они имели такой успех, что три года тому назад он бросил все остальное и стал заниматься только этим.
До этого мы часто жили за границей – Милан, Париж, Ривьера. Больше всего я скучала по Италии. Часто меня невыразимо тянуло к этим ярким краскам, темно-голубым небесам и стройным кипарисам; снова хотелось увидеть этих маленьких ящериц, суетящихся среди горячих камней…
Дождь перестал, и я живо зашагала в сторону библиотеки.
«Мне нужно что-нибудь захватывающее, – сказала я себе, захватывающее и чтобы было тепло».
Сначала мне не везло. А потом я подскочила на стуле, потому что в «Таймс» неожиданно увидела кое-что обещающее.
«Благоразумная простая девушка, возраст 17–20, требуется для сопровождения двух детей в круизе по Средиземному морю с 25-го августа по 12-е сентября. Проезд, расходы, разумные карманные деньги. Обращаться…».
Две с половиной недели, конечно, не слишком много, но уже кое-что. А Средиземное море – это просто восхитительно! «Благоразумная простая девушка…» «Простая» звучало несколько необычно. Почему «простая»? Что это еще значит – «простая»?
Я снова села и задумалась о себе. На самом деле, мне хотелось верить, что я не такая уж совершенно простая – это звучит как-то глупо. Но раз им непременно нужна простая, что ж, я сделаю все, чтобы им угодить.
Внезапно мне сильнее, чем всегда, захотелось солнца, голубого неба, развлечений, экзотических видов, – я и понять не могла, почему раньше ничего не сделала, чтобы найти работу. Наверное, это потому, что я так часто встречалась по вечерам с Микаэлем. Он скоро собирался на работу в Манчестер и с нетерпением ждал отъезда, что меня очень задевало. Я была немножко влюблена в Микаэля какое-то время, но он, по-моему, думал только о своей новой работе.
«Ох, проклятый Микаэль! Надо просто выкинуть его из головы», – сказала я вслух, и женщина за соседним столом поглядела на меня с удивлением.
Я снова посмотрела на объявление и увидела себя лениво вышагивающей вдоль плавательного бассейна в новом купальнике. Я просто обязана была получить это место!
От моего уныния не осталось и следа. В приподнятом настроении я помчалась домой и сочинила письмо – такое простое, как только смогла. Я лишь указала свой возраст и сообщила, что недавно закончила среднюю школу в Лондоне, где была старостой. Я написала, что люблю маленьких детей и умею с ними хорошо ладить и что я с удовольствием отправлюсь в круиз по Средиземному морю. Мне очень хотелось отметить, что у меня есть способности к языкам, но ничего такого вроде не требовалось. Все это озадачивало – на самом деле казалось очень таинственным – и когда я закончила письмо и отправила его, то не видела ни единой причины, по которой меня должны были бы выбрать из вероятных сотен страстно желающих.
Тем не менее, через пару беспокойных дней, в продолжение которых я ничего никому не говорила, я получила письмо, где мне предлагали прийти на Аппер-Белгрейв-стрит для собеседования. Автора письма звали Эдвард Верритон.
«Моя жена, – писал он, – женщина слабого здоровья, поэтому обычно мы отправляемся в морские путешествия по крайней мере дважды в год. Нам нужно, чтобы кто-нибудь кормил детей – девочке, Кенди, девять лет, ее брату, Гильберту, только восемь – укладывал их спать и следил, чтобы они вели себя как следует. На пароходе есть детская воспитательница, и она, наверняка, будет устраивать для молодежи много игр. Так что, я думаю, обязанности навряд ли будут для вас обременительными.
Если вы еще заинтересованы в месте, приходите, пожалуйста, ко мне в эту субботу в три часа».
Обрадованная и взволнованная, я с трудом могла дождаться субботы. Меня все разбирало любопытство, зачем Верритонам непременно понадобилась именно «простая» девушка.
Глава 2
Джоанна играет роль
Это был узкий дом с железными балконами на Аппер-Белгрейв-стрит. Окна первого этажа над нижним двориком украшал восхитительный подвесной цветник. Экономка провела меня в просторную прохладную комнату в задней части дома и указала на стул.
– Мистер Верритон сейчас занят. Я знаю, у вас назначено на три часа, но у него посетитель. Он сам открыл ему дверь, но зашел ко мне и предупредил, чтобы его ни по какому поводу не беспокоили. Он передает вам свои извинения. Он надеется, что это не отнимет много времени.
– О, ничего страшного, – сказала я и чопорно села, положив стиснутые руки в перчатках на свою сумочку.
Экономка удалилась, неслышно притворив за собой дверь, и в большую изящную комнату хлынула тишина. Мое волнение немедленно усилилось.
Прошло несколько минут, меня одолевало нетерпение и беспокойство. Они не могли рассердиться, если я немного поброжу вокруг. Я рассмотрела над камином портрет очень красивой, но болезненного вида женщины и изучила через стекла книги в книжном шкафу. На полу лежала раскрытая детская книжка. Это был «Ветер в ивняке», когда-то я сама ее очень любила.
Наверное, я просто нервничала, но комната показалась мне холодной. За стеклянными дверями был ухоженный садик – узенький лондонский садик, затененный на том конце большим платаном. Солнечный свет падал на три ступеньки, которые вели вниз к мощеной дорожке. Наверняка они не рассердятся, если я посижу и подожду там.
Я поддалась искушению и осторожно отворила прозрачную дверь. Убедившись, что ступенька чистая, я села и принялась разглядывать подстриженную траву и круглую клумбу с розами. Дом был и вправду прелестный, и Верритоны мне уже заранее нравились. Но суть дела состояла, разумеется, в том, чтобы это я им понравилась.
Несколькими минутами раньше я поняла, что где-то надо мной раздаются голоса. Сначала слова были неразличимы, но потом говорившие, вероятно, подошли ближе к распахнутому окну, и я неожиданно стала слышать отчетливо. И сразу выпрямилась.
– … Не надо было вам сюда приходить. Разве мы не договорились давным-давно, что никто никогда не должен приходить ко мне домой? Вас могли увидеть.
– Нет никакой нужды так нервничать, – произнес другой голос. Отчетливый, властный голос, не то чтобы с заметным акцентом, но выговор какой-то слишком тщательный. – Я объяснил вам уже, мой дорогой Верритон, что положение критическое. Мне необходимо было поговорить с вами. Меня никто не видел. Я позвонил из телефонной будки за углом, и вы сами впустили меня. Вы меня и проводите…
– Но вы могли столкнуться с девчонкой. С той, которая должна прийти на собеседование.
– Какое это имело бы значение? Во всяком случае, я не встретился с ней. На всей улице не было ни единого человека. Вы непременно должны взять с собой в круиз девушку?
– Я бы предпочел этого не делать, но…
– Все из-за вашей жены? Это немного тревожит меня. Вы совершенно уверены?..
– У нее очень слабое здоровье, вот и все, – слова были произнесены поспешно. – Вдобавок, это действительно дает ей возможность отдохнуть. И будьте уверены, я выберу глупую девчонку. Глупую настолько, чтобы она не была только действительно слабоумной и смогла приглядывать за детьми, чем и будет заниматься. Я надеюсь на эту; остальные, которых я видел, мало годятся.
– Надеюсь, вы отдаете себе отчет в крайней важности этого рейса? Все должно пройти гладко. Что с детьми? Кажется, девочка слишком быстро взрослеет…
– Кенди всего девять и в некоторых отношениях она ведет себя совершенно как ребенок ее возраста.
Я не шелохнулась, пока сидела там и слушала, но неожиданно голоса опять отдалились. Я навострила уши, но мне удалось расслышать еще всего несколько слов: «… в Неаполе… как обычно». А потом что-то вроде «левскиом».
После этого голос с чуть заметным акцентом сказал: «Нужно закрыть окно!» А Эдвард Верритон ответил: «В саду пусто. Дети с экономкой, а жены нет дома». Но окно, тем не менее, со стуком захлопнулось.
Я встала, подняла со ступенек свою сумку и бесшумно ретировалась в комнату, осторожно закрыв стеклянную дверь. Я прошла через большую комнату и снова устроилась на стуле с прямой спинкой. В голове у меня все бурлило; такой бодрой я себя очень давно не чувствовала. Бодрой, охваченной страстным любопытством и предвкушением чего-то невероятного. Этот разговор наверху был как в кино. Или как в книгах моего папы.
Меня с детства интересовали приключения и преступления. В конце концов, мой отец писал детективные рассказы, а его старший брат, Рональд, был старшим инспектором в Скотланд-Ярде. Изредка дядя Рональд развлекал нашу семью рассказами о своих делах, слегка подтрунивая над братом, детективным писателем. Я всегда слушала с интересом, потому что сама в один прекрасный день надеялась начать писать захватывающие рассказы. Здесь же, прямо здесь, была взаправдашняя тайна.
Разумеется, может случиться и так, что я их неправильно поняла. Возможно, есть какое-то разумное объяснение, но оно никак не приходило мне на ум.
Эдвард Верритон мог теперь войти с минуты на минуту, и я оказалась бы с ним лицом к лицу. А слово «простая» неожиданно приобретало важное значение. Он, наверное, на самом деле имел в виду «глупая, тупая», просто не решился написать. Он только что признался, что выберет глупую девушку, чтобы она лишь не была действительно слабоумной. Работа, кажется, у меня в кармане, если только я смогу произвести нужное впечатление.
Не слишком трудно притвориться милой, хорошо воспитанной, но недалекой девицей. Определенно не должно быть и намека на то, что я бегло говорю по-итальянски и по-французски; не стоит также упоминать ни о детективных рассказах, ни о дяде из Скотланд-Ярда. Я хихикнула при этой мысли. Последнее, по-видимому, не оставляло мне никаких шансов.
Но не спеши, подумай серьезно, сказала я себе. Ты на самом деле хочешь получить это место? Ты действительно хочешь впутаться в историю, которая может оказаться небезопасной?
Но ведь мне-то ничего не грозит, ведь я буду сопровождать детей. Интуиция настойчиво подсказывала, что приключения и хорошая встряска – как раз то, что мне надо. Тогда я смогла бы забыть Микаэля и избавиться от этой смутной тоски и тревоги, что преследовали меня все лето. Как раз в этот момент дверь отворилась и вошел высокий, очень красивый мужчина средних лет. Он был одет в прекрасно сшитый костюм и выглядел как хорошо преуспевающий бизнесмен.
Я вскочила на ноги, уронив сумку и одну перчатку. И когда он наклонился, чтобы поднять их, мне не нужно было разыгрывать смущение. С минуту я и так находилась в полном смятении, и Эдвард Верритон, кажется, нашел его вполне естественным.
– Садитесь, моя дорогая, – сказал он. – Сюда, здесь удобнее. Итак, вы Джоанна Форест и вам только восемнадцать лет. Не правда ли?
– Месяц назад. Я имею в виду, исполнилось, – лучше говорить возможно меньше.
– И вы любите детей? Вы думаете, что сможете управиться с ними? В вашем письме вы говорите, что были старостой в школе, – в его голосе сквозило легкое удивление.
Я ответила, чуть добавив смущения:
– Ну, знаете, у меня вроде получалось. Л-лучше, чем предполагали, мне кажется. Я очень л-люблю детей. Я всегда хорошо ладила с младшими в школе. И я мечтаю поехать в круиз, – я надеялась, что не перебарщиваю с девической наивностью.
– Это должен быть очень приятный круиз. У компании «Мэнтон» есть на Средиземноморской линии несколько чудесных пароходов – мы плавали на них раньше. Капитан и часть офицеров – итальянцы, но стюарды, по большей части, англичане. Как я, может быть, писал вам уже, я стараюсь, чтобы моя жена совершала морские путешествия, по крайней мере дважды в год. Море всегда оказывает на нее благотворное влияние. А детей мы берем с собой потому, что если оставить их, то у нее будет сплошная нервотрепка вместо отдыха. На самом деле, я предпочел бы поехать немного позднее, например в октябре, но мои деловые обязательства делают это невозможным. Я директор нескольких компаний… Впрочем, вы не станете морочить себе этим голову. Расскажите мне лучше о себе, моя дорогая. Вы закончили школу?
– Да, этим летом.
– И кем вы хотите быть?
Я лихорадочно пыталась выдумать что-нибудь подходящее. Глупые девочки не выигрывают оксфордских стипендий по современным языкам.
– Я… я пока не знаю. У меня есть еще несколько недель, чтобы… чтобы подумать.
– Уверен, вы найдете что-нибудь подходящее, – он сказал это доброжелательно, но без особого интереса. – Между тем вы хотите отдохнуть в каком-нибудь солнечном месте?
– О, да! Я была в горах в Уэльсе, но погода стояла отвратительная, – повредить это не могло, а сказать правду хотя бы один раз было для меня большим облегчением. – Средиземное море – это восхитительно, и, честное слово, я не допущу, чтобы с детьми на пароходе что-то случилось. И я… может быть, я могла бы сходить с ними иногда на берег. Я действительно очень благоразумная.
– Уверен, так и есть, – сказал он. Он производил впечатление проницательного человека, но мысли его, кажется, блуждали где-то далеко отсюда. Интересно, насколько легко будет мне все время с ним так разговаривать, если я попаду в круиз. Но, должно быть, я почти не буду видеть ни Эдварда Верритона, ни его жены. – Что касается прогулок на берег, надо будет посмотреть. На пароходе всегда организуют экскурсии для желающих, хотя в таком спокойном месте, как Дубровник, вам с детьми точно ничего не грозит.
Дубровник! Югославия! Я никогда не была там, и сердце у меня затрепетало живым восторгом. Эдвард Верритон не мог не заметить, как загорелись мои глаза, и продолжил:
– Да, мы поплывем по Адриатике и зайдем в Дубровник. Другие три порта – Неаполь, Гибралтар и Лиссабон. После отплытия – Неаполь, затем Дубровник, назад к Гибралтару и, наконец, Лиссабон. Вам много приходилось путешествовать?
– Я… ну, я бывала кое-где с родителями.
– Ясно, – похоже, он прикидывал, насколько мое общество подходит для его семьи. – Вы живете с родителями? Чем занимается ваш отец?
– Он… он пишет книги, – боже упаси его спросить, какие именно. Следовало бы сказать – романы; по крайней мере, они все под псевдонимами.
Эдвард Верритон не спросил.
– Выходит, вы могли бы составить детям прекрасную компанию, – сказал он немного погодя. – Если вы поедете, то вашей обязанностью будет следить, чтобы они вовремя ели, и укладывать их спать по вечерам. После этого делайте что угодно – танцуйте, развлекайтесь. Только время от времени к ним нужно заглядывать. Они уже не маленькие, но иногда шалят. Когда мы были на острове Пасхи… – он остановился и вместо этого предложил: – Хотите познакомиться с ними?
– О, да, очень.
– Я приведу их, – сказал он, вставая. – Я думаю, они внизу с миссис Баркер. Они обожают экономку, и она в них души не чает. Боюсь, я их слишком редко вижу – я постоянно занят. Но только не тогда, когда мы отправляемся в круиз. Иногда я даже играю с ними на палубе.
Он вернулся очень быстро, слишком быстро, чтобы у меня осталось много времени на размышления, и привел девочку и мальчика, которые показались мне, на первый взгляд, здоровыми, красивыми и понятливыми. У Кенди были прямые, почти черные волосы, спадавшие на плечи, чистая бледная кожа и довольно большой рот. Одета она была в короткое однотонное розовое платье и выглядела как маленькая балерина. Гильберт тоже был темноволос, в нем сразу чувствовался маленький упрямец.
Они поздоровались со мной без стеснения. Их отец стоял между ними, положив каждому на плечо руку.
– Они уже опытные путешественники. Они смогут показать вам такелаж, не так ли, дети?
– Конечно, – сказала Кенди. – Мы разбираемся в пароходах.
Она не улыбнулась и стояла, пристально меня разглядывая. Я действительно любила детей и неожиданно ощутила в их паре какую-то натянутость. Они словно были настороже, и я увидела, как Гильберт, очень осторожно, выскальзывает из-под руки отца. Впрочем, он сам признался, что нечасто их видит.
Но Эдвард Верритон, напротив, кажется, гордился сыном и дочерью, и я почувствовала недоумение. Неужели он действительно станет подвергать их какой-либо опасности? Нет, вероятно, они так же, как и я, будут надежно защищены, пока… ну, пока будет происходить то, что должно произойти.
– Я посмотрела ваши книги, – сказала я детям, когда молчание продолжалось уже довольно долго. – Я тоже любила «Ветер в ивняке».
– Мне на самом деле больше всего нравятся волшебные сказки, – важно сказала Кенди. – А вот Гил говорит, они дурацкие.
– Хотите, чтобы Джоанна отправилась с нами на «Каринове»? – спросил отец. Дети колебались, и вид у них был серьезный. Потом Гильберт сказал: «Да, спасибо».
Эдвард Верритон рассмеялся, по-моему, с облегчением.
– Тогда все хорошо. Он вполне способен сказать решительное нет, и что тогда прикажете делать? Я разговаривал еще с несколькими девушками, но вы подходите лучше всех. Если ваш отец будет беспокоиться, он может справиться обо мне у управляющего моего банка, тот знает меня много лет, – Верритон дал название и адрес банка.
– А обо мне? – спросила я. Если ему требовались рекомендации, я, наверное, дала бы ему имя моей бывшей школьной директрисы, а это поставило бы меня в затруднительное положение. Но он отрицательно кивнул.
– Смею думать, что я разбираюсь в людях. С подробностями я ознакомлю вас в письменной форме. Вам понадобятся адреса отделений Средиземноморского пароходства компании «Мэнтон» в различных портах, чтобы вы могли получать письма. До Тилбери я собираюсь доехать на машине, там я договорюсь, чтобы ее переправили в Саутгемптон – порт, куда мы вернемся. Пароход отплывает в конце дня, так что, если вы придете сюда с багажом к двум часам в пятницу двадцать пятого августа, у нас будет достаточно времени. Моя жена ненавидит спешку. Не приносите слишком много чемоданов, хотя у меня большая машина.
Кажется, все было ясно, но Кенди неожиданно сказала:
– Пожалуйста, можно я покажу ей свои куклы?
Эдвард Верритон снисходительно улыбнулся.
– Кенди любит свои куклы. Я покупаю ей по одной в каждом порту, и у нее теперь целая коллекция. Хорошо, покажи их Джоанне, если хочешь.
– Дурацкие куклы, – сказал Гильберт, пока я поднималась за ними обоими по лестнице.
– Никакие они не дурацкие, это ты дурак, – без раздражения парировала Кенди. Она привела меня в небольшую прелестную спаленку, отделанную в розовых тонах, и маленькой изящной ручкой показала на ряды кукол. Большая часть их стояла на полках в углу, но несколько было и на стуле около маленькой кроватки. Это, безусловно, была впечатляющая коллекция. Одни достигали в длину всего шести дюймов, другие – почти двенадцати. И одеты они были в национальные костюмы разных стран.
Кенди сняла одну или две и стала их с любовью показывать.
– Этот мальчик из Испании. Эта леди тоже. Вот маленький араб из Касабланки. Эту мы купили в Амстердаме, она, понятно, голландка. Посмотри на ее маленькие деревянные башмачки и на шляпку, – она очень оживилась, пока говорила, напряжение исчезло.
– Они чудесные, – сказала я. – Они должны были многому тебя научить.
– Я разбираюсь в национальных костюмах, – немного самодовольно отозвалась Кенди.
Мы оставили кукол чинно сидеть на бледно-розовых полках, и несколько минут спустя я очутилась на солнечной и почти пустой улице.
Я отправлялась в круиз! Лицо у меня горело, я почти бежала. Я чувствовала себя немного виноватой в том, что умение Эдварда Верритона разбираться в людях так подвело его на этот раз. Но он ни за что не принял бы меня, если б я показала, какая есть на самом деле.
Я пошла медленнее, едва обращая внимание на то, что было вокруг, потому что мысли мои путались. Все это было так странно. В нем чувствовалась какая-то жестокость – линия его рта пугала меня, когда он не улыбался. Но он определенно любил своих детей. Правда, человеческая природа достаточно сложна и нет сомнений, что многие убийцы тоже любили своих детей.
Я перебирала в уме все возможности, которые так часто встречались мне в детективах. Транспорт с наркотиками? Крошечные упаковки белого порошка, спрятанные в ручке зонтика, в фальшивых каблуках – в тысяче разных мест. Но этим обычно занимаются люди куда менее богатые и преуспевающие, чем Эдвард Верритон, не так ли? Воротилы всегда сидят дома, реальной опасности подвергается только мелкая сошка. Или – краденые драгоценности и картины? Очень может быть. Шпионаж? Это, пожалуй, самое вероятное. И все-таки, поскольку все происходило в жизни, а не в романе, в это совершенно невозможно было поверить.
Я вспомнила, что о таких случаях часто писали в газетах. В самом неказистом на вид пригородном доме мог скрываться изменник или преступник.
«Кажется, девочка слишком быстро взрослеет… в Неаполе… как обычно… левскиом». Что за «левскиом»? Это же бессмыслица. Ерунда какая-то.
О, я, должно быть, все перепутала! Я знала, что у меня сильное воображение, и оно, видимо, сбивало меня с толку. Но если нет, тогда потом у меня определенно будет о чем написать.
За два дня до круиза я решила успокоить свою совесть. Во мне проснулись благоразумие и осмотрительность. В конце концов, стоило, наверное, рассказать кому-нибудь о необычных сторонах моего визита к Верритонам. Я из тех, кто предпочитает сразу действовать, не теряя даром времени на размышления, поэтому я бросилась к отцу в кабинет. Увы! Только затем, чтобы быть остановленной яростным стрекотанием пишущей машинки и услышать его рассеянное: «Что случилось, Джо? Это важно? Я весь в работе, пока не закончу».
Я ретировалась, пробормотав, что ничего особенного. Я могла бы и так догадаться, что он не захочет со мной разговаривать. Как раз тогда он почти все время молчал за едой; так всегда бывало, когда книга подходила к концу.
Потом я вспомнила про дядю из Скотланд-Ярда. Все могло оказаться ерундой, но поговорить с ним по секрету не мешало. Я могла спросить, известно ли им что-нибудь о крайне респектабельном, по видимости, Эдварде Верритоне. Я вышла на улицу в телефонную будку, вызвала Уайтхолл 1212 и спросила, можно ли поговорить с моим дядей, старшим инспектором Форестом. После некоторой задержки меня соединили с его офисом, но там сказали, что старший инспектор в Париже и, вероятно, пробудет там до следующего понедельника. Это важно?
– Вообще-то, нет, – сказала я, поблагодарила и повесила трубку. Сама судьба толкала меня в этот круиз, и желание довериться кому-нибудь пропало.
Когда я пришла домой, то уже твердо решила ехать с Верритонами и ничего никому не говорить о своих подозрениях.
Глава 3
На борту «Кариновы»
При первом же взгляде на «Каринову» я воспряла духом. Ослепительно белый пароход с желто-белой трубой водоизмещением не меньше тридцати тысяч тонн. Вид его привел меня в восторг, потому что я обожаю корабли, хотя никогда не плавала далеко по морю. Однажды мы возвращались на большом пароходе из Марселя и еще раз – из Генуи.
Формальности были сведены к минимуму, и таможню мы не проходили. Пока я вслед за миссис Верритон карабкалась по огражденному трапу, дети возбужденно бежали впереди.
Это ее портрет висел тогда в гостиной. Только в жизни она выглядела старше и как-то болезненнее. Она, безусловно, оставалась еще очень красивой и была безупречно одета, но все говорило о том, что нервы у нее на пределе. Она все время курила, и руки ее ни на секунду не оставались в покое. А когда она заговорила, то у нее оказался такой странный срывающийся голос, какого я и вообразить не могла.
Тем не менее, она тепло со мной поздоровалась и вела себя дружелюбно.
– Вы не должны позволять, чтобы эти двое слишком многого от вас требовали, – сказала она, когда мы шли по коридору. – На пароходе для них найдется масса занятий. Это только мой муж думает, что кто-то должен есть с ними и укладывать их вовремя спать. Они теперь достаточно взрослые, чтобы не выпасть за борт, и я думаю, здесь будет много других детей, с которыми они смогут играть.
Сначала мы пошли в каюту Верритонов, которая находилась на палубе А. Огромная отдельная каюта с примыкающей ванной комнатой. Потом стюард открыл дверь и показал смежную двухместную каюту, которая оказалась поменьше, но тоже с ванной.
– Детей сюда, сэр?
– Да, сюда, – сказал Эдвард Верритон, оглядываясь вокруг. Все хорошо. Лучше и быть не может. У них будет своя дверь в коридор, не нужно будет без конца ходить через нашу. Теперь каюта молодой леди. А-21.
– Это здесь рядом, я провожу.
Дети увязались за нами, громко болтая.
Это была маленькая одноместная каюта с одним иллюминатором. Здесь, кажется, было почти все, что нужно, включая гардероб с большим количеством ящиков и подходящий умывальник. Постель была устроена на симпатичном лимонного цвета диванчике с желтыми подушками.
– Две ванных комнаты рядом по коридору, мисс, – сказал стюард, который представился как Джон Холл. Это был крупный, но худощавый лондонец с дружелюбным лицом.
Пока я завороженно оглядывалась, дети сидели бок о бок на диване, болтая ногами, и глядели на меня с живым любопытством. Они составляли очаровательную пару и совсем не казались застенчивыми. Я уже убедилась, что без отца они вели себя не в пример естественнее. Впрочем, некоторую неловкость и напряженность в его присутствии можно было списать на то, что они с ним редко виделись. Кроме того, по крайней мере Кенди, как более взрослая, должна была понимать, в каком состоянии находится их мать. Наверняка, в свои девять с половиной лет она все уже прекрасно видела, и это могло испугать ее.
– Пойдем, Гил! Нужно все оглядеть! – неожиданно закричала Кенди. Пока я соображала, следует ли мне пойти с ними, они уже выскочили наружу. Я не спеша двинулась следом и скоро потеряла их из виду у лестницы, которая вела наверх, к прогулочной палубе. До отплытия оставалось около полутора часов, но большинство пассажиров, кажется, уже взошли на борт. Везде была толкотня, в проходах стояли вещи, суетились стюарды.
Я наткнулась на магазин, который был закрыт, и медленно побрела через комнаты отдыха, зал для танцев, курительную комнату. На прогулочной палубе в кормовой части была просторная веранда, с открытого конца которой открывался вид на палубу А. Там был плавательный бассейн, совершенно пустой и покрытый сетью – довольно мрачная картина. Но всего через несколько дней здесь можно будет прекрасно загорать.
Я поднялась на следующую палубу и обнаружила зал для игры в настольный теннис и библиотеку. Потом на открытую шлюпочную палубу, где над головой раскачивались лини белых спасательных шлюпок. Тут было ветрено и холодно, но я достала из кармана косынку, завязала волосы и все-таки обошла все вокруг. Флаги развевались на ветру, а вода была темная.
Детей я увидела снова, только когда вскарабкалась еще выше – на палубы, разделенные высокими прозрачными перегородками специально для различных игр. Кенди и Гильберт уже играли в шафлборд. Они были совершенно поглощены этим занятием, и случиться с ними явно ничего не могло.
Пока я пыталась отыскать вход назад, в тепло, ветер чуть не унес мою косынку. Наконец я наткнулась на нужную дверь – пароход был такой, что на поиски запросто могло бы уйти несколько дней. Но дверь настолько тяжело открывалась, что у меня просто не хватало сил справиться с ней. Внутри работал кондиционер, и все двери открывались с трудом, а многие были двойными.
Я стала протискиваться внутрь, но застряла на полпути. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы меня не выручил какой-то молодой человек. Он распахнул дверь и буквально втащил меня внутрь.
– Сильный ветер, однако! – весело сказал он, поглядев на мое красное лицо и растрепанные волосы.
– Да уж! – когда дверь захлопнулась, я испытала чувство глубочайшей признательности. Я пригладила волосы рукой и стала повязывать косынку. Юноша медлил. Это был высокий шатен с приятной улыбкой.
– Надеюсь, вы не боитесь морской болезни?
– Думаю, нет, – ответила я. – Это мой первый круиз, но я… я и раньше бывала на море, – я заколебалась, вспомнив, что мне нельзя много болтать о своем прошлом. На корабле было около пяти сотен пассажиров первого класса, но все равно что-нибудь могло дойти и до Верритонов. Я начинала понимать, что мне все время придется притворяться. Досадно, но ничего не поделаешь.
– Я тоже в первый раз. Меня зовут Чарльз Гаррик.
– Джоанна Форест.
– Очень приятно. Мы наверняка еще встретимся. Вы в какой смене?
– В первой.
– Жаль, я во второй. Но танцы, надеюсь, не начинаются раньше половины десятого.
«Кажется, у меня теперь есть с кем потанцевать», – не без удовольствия подумала я, возвращаясь в свою каюту на палубе А. Мои чемоданы уже принесли. Я их быстро распаковала и пошла в каюту детей, намереваясь сделать то же самое для них. Но их чемоданы были заперты.
Дверь в смежную комнату оказалась закрытой, и я осторожно постучала. «Войдите!» – раздалось через мгновение. Я вошла и застала миссис Верритон как раз за разборкой. Она была бледна и, похоже, мучилась головной болью.
