Текст книги "Больница здорового человека. Как люди изменили медицину во время пандемии"

Автор книги: Полина Мохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Ирина Федотова и Ксения Кайф, волонтеры, мама и дочка

«Нужно ли чем-то помочь больнице или тебе лично? Дай знать, мы тут совершенно свободны, полны сил, и у нас есть машина», – написала Ирина Александру Ванюкову. Церемониями можно было пренебречь, поскольку знакомы они были вот уже несколько лет как – вместе организовывали медицинские конференции. Ответ пришел, не успела она отойти от компьютера: «Если сможете привезти форму для врачей, будет очень круто, сейчас на это не хватает рук и сил». Через несколько минут Ирина уже садилась за руль и отправлялась с дачи в Москву.

Ирине и ее дочке Ксюше, можно сказать, повезло: начало карантина застало их у друзей на подмосковной даче. Но праздный рай оказался совершенно непосильным для их деятельных натур. Ирина работала организатором мероприятий, а Ксения – продюсером на одном из центральных каналов. Кипучая энергия изнывала и требовала выхода, поэтому с первых дней заточения Ксюша прочесывала интернет и искала волонтерскую работу: хотелось в самое пекло – помогать врачам, желательно в «красной зоне», где лежат больные ковидом. Уж это куда интересней, чем унывать, отсиживая карантин и выгуливая себя вместе с соседской собакой вокруг дома по пятнадцать раз в день.

Медицинскую форму Ирина доставила. Потом еще несколько раз привозила кое-что нужное в больницу. И вот однажды Ванюков сообщил, что собирается целая команда волонтеров, и предложил добавиться в общий чат. Ирина и Ксюша тут же присоединились к группе.

У волонтеров вовсю уже шло бурное обсуждение: как подготовить к приему пациентов шестой корпус, если там едва завершился ремонт и даже строительный мусор кое-где еще не вынесли? Оборудование, само собой, тоже не установлено, а через несколько дней кровь из носу нужно запускать пациентов. Когда увидели все своими глазами – ахнули: казалось, обсуждай не обсуждай, миссия превратить эти руины в чистый корпус с реанимациями и палатами невыполнима. В первый день приехало сорок волонтеров. Немало, но в корпусе целых пять этажей… Как быть?

И тогда сработала смекалка: Ирина написала пост в фейсбуке о том, что требуются рабочие руки, объяснила, для чего и зачем. Люди моментально стали откликаться и приезжать. С каждым днем импровизированная бригада разрасталась, и к назначенной дате все было готово. Даже сохранились фотографии в жанре «до и после»: на одних – голые стены с торчащими проводами, на других – ухоженные палаты и Ксюша, заправляющая белоснежные простыни. Последние штрихи нанесли в ночь на понедельник: буквально выходили из корпуса навстречу медикам, которые шли в этот корпус на работу и уже несколькими часами позже принимали там пациентов.

Вообще фейсбук выручал не единожды. Ирина и Ксения взяли на себя снабжение волонтерской группы – причем всем чем угодно. Даже наладили приток шариковых ручек! Удивительно, но факт: в больницах ручки как будто едят. Стоит положить в ординаторской или сестре на пост целую пачку, и к следующему дню – ни одной не сыщешь. А нужны они были постоянно. Особенно когда волонтеры стали обходить пациентов с замерами температуры – все это нужно было отмечать в журналах. Иринины посты в соцсетях собирали канцелярию на раз, да и аудитория была подходящая. У тех, кто занимается организациями мероприятий, часто остаются ручки с логотипами компаний и спонсоров.

В ответ на посты о ручках посыпались предложения и другого рода. Многие понимали, что больница и волонтеры могут нуждаться в более существенной поддержке, и предлагали деньги. Вопрос, куда их направить, решили вынести на всеобщее обсуждение. Волонтеры и врачи сошлись на том, чтобы закупить все необходимое для ухода за лежачими больными, потому что средств этих требовалось какое-то лошадиное количество. Больница не могла заказывать их сама: список по протоколу весьма ограничен. Да и к такому наплыву лежачих никто не готовился – до пандемии столь массовых прецедентов не было, и, чтобы изменить объемы поставок, бюрократической системе требуется время.

Попробовав себя и в автоволонтерстве, и в фандрайзинге, Ирина с Ксюшей перевелись волонтерами в хирургическое отделение, как только добровольцев впустили в «красную зону», к больным. И сразу поняли, что они на своем месте. В первые дни приглядывались и помогали с оформлением документов в ординаторской, готовили бумаги для передачи между сменами врачей и заполняли анкеты с пациентами. Докторов было жалко: днем они работали с зараженными коронавирусом, а по ночам оперировали – ведь они хирурги! К тому же пациентов по их прямому профилю хватало и среди инфекционных – например, с тяжелыми пролежнями. Особенно много подобных проблем было во время первой волны: работа внутри больницы еще не была отлажена, и доглядеть просто не успевали. Хирурги помогали справляться с последствиями.

Все, что можно было бережно взять в свои руки, чтобы хоть чуточку освободить врачей, Ирина и Ксюша брали: дежурили в отделении днями и ночами, поддерживали контакт с пациентами, бесконечно измеряли температуру. Вот, казалось бы, что может быть проще – ходить по палатам да на градусники смотреть? Но в ковидных условиях даже эта задачка оказалась нетривиальной: очки в тайвеке постоянно запотевали – попробуй-ка разгляди через них хоть что-нибудь. Защитные костюмы приходилось носить по многу часов не снимая, да еще и при отключенной в больнице вентиляции! Кожа страдала ужасно: иногда внутри синтетических штанин все хлюпало от пота. А Ксюша с Ириной не только заходили в этих промокших скафандрах в палату, но и несли хорошее настроение, обращались к пациенту лично… А ведь они порой даже лиц больных не могли увидеть. Вот, например, один из тяжелых, Дмитрий[14]14
  Имя изменено. Прим. авт.


[Закрыть], больше месяца лежал лицом вниз на кислородном концентраторе. Как-то Ксюша вошла в палату, да так и застыла: Дмитрию стало лучше, его перевернули на спину и… перед ней оказался красавец! Тут подошла и Ирина. Пациент поздоровался с обеими как с родными, слабо улыбнулся и сказал: «Девчонки, я так чипсов хочу! И чая».

Однажды врач попросил Ксюшу принести лекарство из другого корпуса. Лифт не работал, поэтому пришлось побегать: спуститься с пятого этажа, потом подняться на третий, потом вернуться обратно тем же маршрутом. На последней лестнице Ксюша вдруг почувствовала, что теряет сознание – то ли от жары, то ли от недосыпа, то ли от общей нагрузки. Села на ступени, и… «Как же круто, что это сейчас происходит со мной, а не с врачом! Что в этот момент он с пациентом, а не бегает между корпусами», – вспоминала Ксюша тот момент. Донесла лекарство и пошла отдыхать. Нет, не пошла – полетела, с тем чувством, что находится где-то в очень нужном – в том числе и для нее – месте.

Летом 2020-го Ксюша и Ирина пошли учиться на медсестер: стало понятно, что в жизни точно пригодится.

Если человек болеет в одиночестве, то его выздоровление займет больше времени, чем у того, кто окружен заботой семьи. В больнице действуют те же законы. Человеку бывает нужно просто внимание и просто общение.

Саша Акимов (Горячая Точка), создатель волонтерского направления «тимуровцы»

Саша оказался в больнице первого апреля, в День дурака – и шутка затянулась на долгие месяцы.

У него за плечами было почти пять лет в Ираке. До этого были Палестина, Сенегал, Индонезия – где только Саша не оказывался. После серьезной травмы позвоночника в детстве и полного обездвижения он обрел стойкую неприязнь к статике. Врачи говорили, что в лучшем случае начнет шевелить руками, ходить не будет точно. Но Саша поставил себе цель и каждый день работал изо всех сил…

После школы он решил стать врачом, чтобы понять, как возможно было его выздоровление, – но так и не понял и с медициной свою жизнь не связал. Зато опыт самореабилитации оказался незаменимым в волонтерстве: мало кто, кроме Саши, мог говорить с пациентами после реанимации как равный консультант[15]15
  Равный консультант – человек, переживший аналогичный опыт (понятие, используемое в сфере социальной и медицинской помощи). Прим. авт.


[Закрыть].

Организовать что угодно в полной неизвестности, в недружелюбной среде – навык, выработанный за годы жизни на Востоке. Там за десять лет он вырос из простого менеджера в управленца высшего звена. Но вскоре наскучило, и он уволился. За пару недель закрыл все проекты, сел на самолет и переехал в Индонезию.

* * *

Придя в больницу, Саша по привычке быстро адаптировался. В первые дни таскал тяжести и намывал стены новой реанимации. (Готовить здания приходилось в авральном режиме. При подготовке нового, шестого корпуса больницы еще утром все было в строительных руинах, из стен торчали провода, а вечером уже застилали белоснежные постели и запускали пациентов.) Через несколько недель – вошел в ОРИТ первым из волонтеров. Даже случайно подслушал спор медсестер: «Почему это в ваше отделение три волонтера приходят, а в наше всего один?»

В реанимации на Сашу поначалу смотрели как на диковинного зверя. Но уже спустя сутки два врача, крупный мужчина и миниатюрная девушка, окликнули его, выскочив в коридор: «Саша! Там пациента срочно нужно перевернуть в прон-позицию[16]16
  Прон-позиция – укладывание пациента на живот во время искусственной вентиляции легких. В этом положении улучшается легочный кровоток и качество вентиляции тех зон легких, которые блокируются в положении лежа на спине. Прим. ред.


[Закрыть], бегом!»

Саша часто вспоминал первые дни работы в «красной зоне». В те дни он помогал транспортной бригаде перевозить пациентов между корпусами. Как-то вместе с санитаркой и еще одним волонтером они несли пожилую пациентку из реанимации в отделение. Она была практически без сознания, легкая, как пушинка. Ребята аккуратно переложили ее на кровать. Вокруг уже не было тревожно пищащих приборов, но Саша, насмотревшись на сотни пациентов, догадывался, что женщина не выживет.

Он запомнил ее фамилию. Чуть позже, когда у него появился доступ к информационной системе больницы, ввел в поисковик: оказалось, ее не стало через два часа после встречи.

Саша понимал, что в реанимации, помимо заботы, пациента окружает много раздражителей: рядом постоянно суетится медперсонал, горит свет, пульсируют и мигают мониторы, прибывают новые люди, кого-то реанимируют (слышны разряды и щелчки дефибриллятора), кто-то умирает… Человеку там очень, очень страшно, даже если он ощущает это лишь краешком сознания.

И внезапно его оттуда выдергивают, кладут на каталку и везут в обычную палату. В тишину и неизвестность. Появляются день и ночь, циркадные ритмы восстанавливаются, из звуков – ворчат друг на друга соседи по палате да развозят на тележке еду. Спрашивают, будет ли он кашу. А он под одеялом еще голый, после ИВЛ не может говорить – только хрипеть. Пошевелиться тоже не может. Не в состоянии держать ложку. Не говоря о том, чтобы поменять себе памперс.

Из дневника волонтерского наблюдения в WhatsApp

День 1

Сладковская Тамара Федоровна[17]17
  Имя героини изменено. Прим. авт.


[Закрыть], палата 764

Женщина, восьмидесяти пяти лет, физически крепкая, религиозная.

В больницу доставлена по просьбе заведующей отделением.

Считает, что находится у себя дома, а посторонние люди заходят к ней без спроса. Привязали руками и ногами к кровати, поскольку по-другому зафиксировать не смогли (а вдруг опасна для пациентов и себя?). Всячески сопротивлялась. Не пила воду. Скидывала кислородную маску. Хотела смерти.

Позвонил дочери и внуку. Они попросили ее быть помягче с врачами. Больной дали успокоительное. После обеда отвязали от кровати.

Требуется лечение и опека.

День 2

Сладковская Тамара Федоровна, палата 764

– Нет записей –

День 3

Сладковская Тамара Федоровна, палата 764

Повторно привязана к кровати.

Отвязал. Сделал массаж рук. Снова позвонил внуку и дочери. Уже говорит с врачами. Стала активно пить воду. Хочет домой. Шутит. Называет себя «вредной сучкой». Перестала желать себе смерти.

P. S. Посетил дважды. Она помнит наше прежнее общение. Кажется, отношения теплеют. Требуется общение и опека.

День 4

Сладковская Тамара Федоровна, палата 764

Пришла в себя окончательно. Знает, что она в больнице.

Возил на УЗИ. После вернулась в палату как домой. Начала держать бутылку с водой и пить. Пока еще требуется общение и опека, а также поддержка связи с семьей через телефон пациентки.

День 5

Сладковская Тамара Федоровна, палата 764

Посидели, потренировались. Причесали (у нее самые бомбические волосы в больнице, расчесывали долго и сложно). Много пили воды, разговаривали. Позвонили двум дочерям, рада до слез была их слышать. Врачи говорят об улучшении. Пока оставляем.

День 6

Сладковская Тамара Федоровна, палата 764

Уверена, что завтра ее выпишут домой. Говорит, что ничего уже не хочет, даже мыться тут. Лечащий врач мне сказала, что домой еще рано. Семья написала ей трогательное письмо. Пока – опека (и поддержка связи с семьей через телефон пациентки).

День 7

Сладковская Тамара Федоровна, палата 764

Завтра ее выписывают домой, она – счастлива.

Саша решил, что в линейных отделениях[18]18
  Обычное терапевтическое отделение (противоположность реанимации). Прим. авт.


[Закрыть] за такими пациентами нужно организовать уход. Он и еще несколько волонтеров стали приходить к таким людям. Помогали помыться, поесть, причесаться. Поддерживали, чтобы человек впервые за долгие недели мог сесть или встать. Но главное – говорили, общались, держали за руку, шутили. В общем, возвращали в жизнь. Каждый день выходили в отделение как на работу. Волонтеров этого направления стали в шутку называть «тимуровцами», как пионеров, совершавших добрые поступки.

Группа в чате ватсапа все время росла. Волонтеры отправляли в нее отчеты по каждому пациенту, чтобы координаторы (Саша и еще одна девушка) могли правильно распределять помощь среди подопечных. Отчетов становилось все больше. На чтение и сортировку этой лавины уходили порой целые вечера.

Систему волонтерского движения нужно было довести до ума: может, мобильное приложение разработать? С этой мыслью Саша жил несколько дней: прикидывал, какой функционал нужен, как все должно выглядеть, делал заметки. Искал среди волонтеров программистов-разработчиков, но его остановили: даже если получится бесплатно, писать новое приложение слишком долго. Нет, нужно искать готовую платформу и ее адаптировать. Искать Саша умел: уже через несколько дней наткнулся на Airtable и стал тестировать.

Разработчики приложения ответили очень быстро. Узнав, чем занимаются Саша и команда, они предложили бесплатный доступ, а Саша быстро адаптировал программу под цели больницы. Теперь пароли к системе получал каждый новый волонтер, врачи и медсестры сами могли добавлять пациентов на опеку, а выяснить историю того или иного больного можно было за несколько минут.

А еще именно Саша подсказал Ванюкову идею написания книги о волонтерстве в пандемию: чтобы побольше людей узнало о том, что каждый может помогать.

* * *

Как-то у них боролся за жизнь дедушка восьмидесяти трех лет. Пару раз уходил «в известном направлении», пару раз его возвращали к жизни – очень упертый был! Когда он пришел в сознание, Саша начал подходить к его кровати. Тот глядел исподлобья, надутый, злой и неконтактный.

Саша подходил – пациент закрывал глаза. Но через несколько дней стал пытаться что-то сказать. Правда, с трахеостомой[19]19
  Трахеостома – образование хирургического отверстия в трахее для облегчения дыхания и защиты дыхательного пути. Трахеостома раздвигает голосовые связки, в результате чего звук через них не проходит. Прим. авт.


[Закрыть] в горле особо не разговоришься. Саша дал ему блокнот и ручку, но вместо слов на бумаге получилось что-то похожее на ЭКГ. Саша дал ему телефон, чтобы напечатал, но он не попадал по кнопкам. Написал на листе алфавит, чтобы тот потыкал ручкой, но дедуля не понял, чего от него хотят, и только сопел обиженно.

Так они и ходили по кругу. Старик пытался объясниться, Саша не понимал, а на мониторе было видно, как у первого повышается давление. Дед взмахивал рукой: «Пошел ты!» – а потом звал снова.

В тот день Саша уехал домой, понимая, что старик хочет донести что-то очень важное. И тут вспомнил про магнитные доски с буквами, которые родители покупают малышам. В полдвенадцатого ночи написал подруге с детьми, та бросила клич по знакомым, и через десять минут доска нашлась. А еще через час благодаря Яндекс. Такси была у него.

С рассветом Саша прибежал в реанимацию и радостно протянул доску деду. Тот стал старательно выкладывать сообщение. Процесс занял почти час: букв мало, каждое слово пришлось складывать по слогам («мо-же-те…»).

Вот что получилось в итоге: «Вы можете меня не кормить так часто, потому что у меня понос и мне стыдно».

Саша представил, что все это время испытывал несчастный пациент, и сам был готов со стыда под землю провалиться. С тех пор доски использовались в ОРИТах повсеместно: волонтеры собирали их по знакомым или покупали сами.

* * *

Как различать друг друга в тайвеках? По глазам, сквозь очки, по голосу, по росту… В общем, целый квест. Ирина и Ксюша, «тимуровцы», придумали вешать прямо на костюм свое фото. Чтобы не было этой жутковатой деперсонализации, чтобы пациенты видели, что к ним приходят живые люди.

Хотя иногда доходило и до курьезов. Однажды Саша вышел из реанимации покурить. Стоит на улице со снятым капюшоном и поднятой маской, а напротив него на лавочке сидит санитарка Ира. Так несколько минут сидят они и болтают о какой-то ерунде. И Саша понимает, что Ира его не узнает. Докурили, пошли вместе по коридору. Саша спиной чувствовал Ирино недоумение: «Кто этот человек?!» Как только зашли в корпус и Саша окончательно застегнулся в тайвек и надел маску, Ира ахнула: «Саш, это ты, что ли?!»

Ребята так хорошо научились узнавать друг друга в тайвеках по глазам, голосу и манере двигаться, что остальные детали внешности были вроде и ни к чему.

В другой раз Саша вышел покурить с девушкой-реаниматологом, и, когда снял маску, у нее округлились глаза: «А я бы никогда не подумала, что ты с бородой!»

Вот и Катя Визгалова в фейсбуке писала: «Индивидуальности смазываются. Больные все разные, а медики – без лиц. Только глаза и голоса. Некоторые пишут на тайвеках фломастером: “М/с Элла”, “Санитарка Елена”. Врачи – фамилию».

Очень быстро и незаметно больница стала естественной средой для тех, кто стоял у истоков волонтерского движения и оказался на гребне волны. Им было странно, что когда-то у них была совершенно другая жизнь.

Я не могла себе представить, что увижу столько молодых ребят, одержимых желанием помогать. Они выходят из своей зоны комфорта и идут в эпицентр «красной зоны», меня это поражает.

Анжелика Колбая, координатор волонтеров «красной зоны»

Если общей координацией волонтеров занималась Ольга, то в реанимации царила Анжелика. Она тоже пришла в больницу одной из первых: врач-дерматовенеролог увидела пост Ванюкова практически сразу после публикации. 52-я больница была ей хорошо знакома: за несколько лет до этого она проходила здесь студенческую практику.

Учись Анжелика в меде сейчас, она бы точно выбрала специальность реаниматолога. Привыкшая к работе с человеческим телом, она спокойно реагировала на телесные проявления и никогда не впадала в панику.

Многие волонтеры называли Анжелику самым ответственным человеком из всех, кого они встречали за жизнь. Она всегда была на передовой: в ее ведении четыре реанимации. Следила за графиком волонтеров и постоянно присутствовала сама, даже не в свою смену. Именно ей звонили в любой нештатной ситуации. Родные Анжелики крутили пальцем у виска: никогда еще не видели, чтобы она без телефона спала и ела.

Всех волонтеров, идущих в ОРИТ, она собеседовала сама. Потом сама выходила с ними на смену, пока они не скажут, что полностью готовы и ориентируются. Адаптационный период длился два-три дня, а затем она отдавала новичков более опытным волонтерам. Многие ходили в одну и ту же реанимацию, и их уже знали и врачи, и санитарки.

Зачем вообще волонтеры приходили работать в реанимацию? Леня и Павел считают, что для них это «логичная точка», к которой приходишь, если развиваешься в больнице как волонтер, «сердце больницы». Ольга говорит, что только там, среди писка приборов и мерного сопения ИВЛ, она может побыть с собой и сосредоточиться: ее координаторские будни слишком растрепаны, слишком шумны. А еще именно здесь ты нос к носу встречаешься со смыслом всего, что делаешь в жизни.

* * *

Летом 2020 года ожидаемо всплыл вопрос о том, чтобы пускать в ОРИТ родственников пациентов – навестить или попрощаться. Волонтеры в реанимации уже помогали, то есть формально правило «не пускать никаких посторонних людей без медицинского образования» было давно нарушено. До волонтерства родственники пациентов допускались только в линейные отделения.

Копий по этому поводу было сломано немало, но часть врачей эту практику все же поддерживали: чем больше волонтеров, заинтересованных в исцелении хотя бы одного пациента, тем лучше. Открытость реанимаций диктуют и мировые стандарты.

Допуск родственников в реанимации стал без преувеличения революционным изменением. Конечно, риски были: кто-то мог впасть в панику или проявить агрессию. Ведь девяносто девять процентов семей пациентов смотрят на волонтеров и на врачей как на волшебников и уверены до последнего, что все еще можно поправить, всех можно спасти и вылечить. Но волонтеры на точечных примерах показали, что ничего страшного даже в самых критических ситуациях не происходит.

Зачастую, когда волонтер с родственником направлялись к больному в реанимацию, врач предупреждал: на свой страх и риск – пациент может умереть в любой момент.

Анжелика рассказывала, что для волонтеров это становилось настоящим испытанием, поскольку реакция посетителя всегда была непредсказуемой. Они шли и мучительно думали, как себя вести, как потом уводить родственника. А параллельно говорили что-то вроде: «Сейчас ваш близкий болеет очень тяжело, и врачи делают все возможное, но выглядит он не так, как дома, цвет лица будет другим, и это нормально в нашей ситуации…»

Оле не раз доводилось сопровождать в реанимации дочерей, пришедших повидаться с мамами, которые были на грани жизни и смерти. Одна такая девушка не переставая плакала: у ее мамы была тяжелая онкология, к которой в довесок присоединился и ковид. Оля не была уверена, понимает ли девушка, что, скорее всего, это ее последняя встреча с мамой.

Они вместе вышли во двор, сели на лавочку у больницы и заревели. Хором. Это в жизни человек машинально смахивает слезы, а в ковидной больнице лицо трогать нельзя ни в коем случае. Поэтому Оля просто сидела рядом, следила, чтобы девушка не вытирала слезы, и ревела.

И таких историй у каждого волонтера собралось множество.

* * *

Каждый день реанимационного волонтера начинается с чтения журнала: в нем прописаны основные задачи. Обычно сначала идет обработка помещения – в журнале будет прописано, каким средством.

Дальше работа с пациентами: кормление, общение, активизация, гигиенические процедуры… Волонтеры кормят всех, кроме тех, у кого зондовое питание, – это делают медсестры.

Затем – нанесение лежачим больным уходовых средств. Первое время, когда в больнице еще не было волонтеров, пролежни были одной из самых жутких проблем. Многие пациенты находятся в обездвиженном состоянии слишком долго. Теперь профилактика пролежней лежала именно на волонтерах. Они самостоятельно закупали необходимые средства или выписывали из фонда, куда им жертвовали благотворители.

Когда привозили пакеты со средствами ухода – увлажняющими кремами, противопролежневыми препаратами и тому подобным, Анжелика обычно прижимала их к груди с шутливой присказкой: «Никому не отдам, ни с кем не поделюсь, все намажу сама!» И действительно на долгие часы погружалась в ОРИТ.

Реанимация требует много терпения, сосредоточенности и внимания. Но и там не только сострадают и горюют. Были у волонтеров и свои тихие праздники, когда, например, пациентов переводили в линейное отделение. Или просто удавалось помочь, пусть и по мелочи.

Говорят, после реанимации появляется привычка контролировать состояние собеседника по мониторам. Если после ОРИТ выходишь в обычное отделение, первое время охватывает паника: поднимаешь взгляд на монитор – а его нет!

О пациентах Анжелика говорить не любила – и так понятно, что тяжелые. Вспоминает, как одной женщине стало плохо и врачи начали экстренную реанимацию. Анжелика заметила, что пациентка на соседней кровати теряет сознание от увиденного. (Мало кто может спокойно смотреть на чужую смерть.) Не успев подобрать слов, Анжелика махнула рукой трем своим ребятам.

Они все поняли и закрыли пациентку спинами. Стали делать ей комплименты, говорить на отвлеченные темы. Через пять минут она уже улыбалась. Анжелике так захотелось обнять их всех прямо там, на месте, но, к сожалению, это воспрещалось.

Анжелика вообще стоит за своих волонтеров горой и знает историю каждого наизусть.

Анастасия Маренцова,

24 мая 2020, фрагмент поста в Facebook

К нам недавно поступил пациент И. И. – за девяносто лет, почти не видит, еле двигается, тихо-тихо неразборчиво шепчет, с деменцией, дедулечка-одуванчик, каких хочется обнимать, гладить по голове, сидеть на краю кровати и держать за руку бесконечно. В предыдущие дни совсем не реагировал на меня, сегодня приоткрыл глаза и крепко схватился за мою руку, когда я подошла.

Спрашиваю, чем помочь, что сделать, – ответ не разобрать. Методом перебора понимаю, что хочется приподняться на кровати и попить. Помогаю поменять позу, поднимаю, приношу воду. Хочу напоить – шепчет «сам», отбрыкивается. Из-за тремора удержать поилку и попить не может, уговариваю помочь.

Договариваемся, страхую его руки, пьем. От первого глотка воды расслабляются мышцы, я ловлю на лице И. И. легкую улыбку. Опять пытается освободиться от моих рук – «сам», – но в итоге допиваем со страховкой. Я отставляю поилку, возвращаюсь к И. И. Держу его за руку, измеряю сатурацию, спрашиваю, чем еще помочь. И. И. шевелит губами: «Спасибо! Спасибо!», притягивает к себе и целует мои руки в двух парах перчаток. Смеюсь, смущаюсь, говорю: «Ну вы что, не стоит, И. И.!», пытаюсь аккуратно отдернуть руку – не отпускает. У меня полностью запотели очки, и сейчас я рада этому – И. И. не видит мои глаза на мокром месте.

От пациентов получаешь столько благодарностей, столько улыбок, добрых слов, тепла; в палате с пациентами чувствуешь, как сильно ты нужен. Я не знаю, как не быть с ними рядом, не держать за руку, не наклоняться близко, чтобы разобрать шепот, не сидеть на краю кровати и не выслушивать. Возможно, это не самое благоразумное, но в моей отбитой системе координат по-другому не получается, не работает.

У меня нет никакого сомнения, что мы там нужны. И у меня нет ощущения, что мы путаемся у врачей под ногами. Все уже поняли: волонтерство работает. Даже пациенты врачам говорят: «А где волонтеры? А когда придут?»