Текст книги "Свободный мир (СИ)"

Автор книги: Полина Кулагина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Желающие попасть в корпорацию были рабами, готовыми на всё ради своей мечты. Попавшие в корпорацию были рабами, по двенадцать часов кряду торчащими за столом. Нежелающие и неспособные оказаться в корпорации были свободными – и всё чаще умирали от голода по всему миру. Подумав об этом, Эмри представила, как седеющий Роулс покачал бы головой, намекая этим жестом на её паникёрство. Но она видела всё сама: конец мелкой торговли, перенаселение одних территорий и вымирание других, создание двойных валют по всему миру, войны между секторами.

Эмри была уверена: история знает сослагательное наклонение. Открытый мир образца начала века можно было сохранить. И надо было полагать, что ядерный удар по США не развяжет войну, которая уничтожит планету. Только этого почему-то никто не понимал. Кроме тех, кто сбросил бомбу. Людей, которые улыбались перед смертной казнью. Самых высокопоставленных террористов в истории.

Эмри не хотелось обо всём этом думать, но она не могла: корпорация, бывший глава которой был расстрелян за причастность к применению ядерного оружия, простиралась перед ней во всём своём отвратительном великолепии.

Ей казалось мрачной иронией, что единственная слабенькая бомба, по мощности не дотянувшая и до тех, что были сброшены на Японию в сорок пятом году прошлого века, создала постапокалиптический мир разрухи, войн и голода, не вызвав при этом больше ни одного взрыва. Ей казалось не менее мрачной иронией то, что корпорации, виновные в инциденте, получили от него лишь выгоду, и MJ, контролирующая Третий сектор, была тому очевидным примером.

На границе её пропустили, не задав никаких вопросов и не попросив документов, оставшихся в сгоревшей машине. Её самолёт должен был вылететь в Первый сектор через три часа, и она решила воспользоваться временем ожидания, чтобы встретиться с человеком, который мог бы объяснить ей, что происходит, и которому она могла доверять больше, чем себе.

К удивлению Эмри, в его приёмной ей сообщили, что он не сможет с ней встретиться. Эмри попросила ещё раз передать, что это именно она, и что встреча должна пройти немедленно, но ей отказали. Она начала догадываться, в чём дело. Ей нужно было самой его разыскать, не пытаясь связаться через номера корпорации. И Эмри не осталось ничего другого, кроме как быстро добраться до его приёмной, а там уже попытаться привлечь его внимание. Она была уверена: он будет ей рад.

Она вынуждена была оставить аэромобиль на одной из парковок внешнего города у западного входа в корпорацию. Система распределения пешеходного трафика оказалась к ней лояльна и повела Эмри прямым путём к корпусу, который был ей нужен. По пути она вглядывалась в лица прохожих. И чем больше она старалась заметить в них что-то неладное, что-то противоречащее свободной человеческой сущности, тем больше убеждалась в том, что все они выглядят абсолютно буднично в своих одинаково модных по обе стороны Атлантики костюмах из плотной ткани грязноватых оттенков. Эмри, одетая в один из бесконечных подвидов этого же костюма, выуженного из недр гардероба далеко на востоке, ничем не отличалась от местных клерков, спешащих по своим бессмысленным делам. Все корпорации мира были похожи одна на другую.

Стеклянный лифт вознёс Эмри на высоту десятого, последнего в этом небольшом корпусе этажа. И как только она оказалась наверху, она вспомнила это место. Эмри уже была здесь, что оказалось очень кстати. Издалека определив, где находится нужный ей кабинет, по табличке на двери, она решила не заходить туда через приёмную, свернув в широкий коридор справа, где когда-то был выход в технические помещения.

Выход по-прежнему был здесь, правда Эмри предстояло проделать то, что, может, и выглядело бы нормально, будь ей лет пятнадцать, но в её возрасте было уже смешно: ей нужно было пролезть через узкий ход на балкон, ведущий в интересующий ей кабинет. Впрочем, её всё равно никто не видел, и она, не долго раздумывая, решилась.

Собрав на себя всю пыль подсобки, Эмри наконец шагнула на желанный балкон, опоясывающий корпус D. По её прикидкам, осталось немного: пройти вдоль стены, не привлекая ничьего внимания, повернуть за угол и постучать в окно кабинета.

Снаружи здание выглядело старым, но ухоженным: балкон был засажен цветами и растительностью, что было Эмри только на руку. Она пригнулась и быстро направилась в намеченном направлении, стараясь не обратить на себя внимания людей, которые могли бы увидеть её из окон или с улицы. Дойдя до поворота, она распрямилась и поправила пиджак. В этот момент кто-то с силой толкнул её из-за угла.

Эмри отшатнулась назад к перилам, вцепившись в них обеими руками.

– Назад! Назад, я сказала, – из-за угла сначала показалось небольшое оружие, а затем молодая, но не слишком симпатичная светловолосая девушка ростом на две головы ниже Эмри.

Эмри, ошарашенная неожиданной встречей, на всякий случай подняла руки вверх и попятилась назад.

– Тебе бы лучше в меня не стрелять. Я, между прочим, под полной защитой Третьего сектора, – поспешила объясниться она, всё так же медленно отходя назад, всё плотнее прижимаясь к холодным перилам.

– Да знаю я, – раздражённо ответила ей незнакомка, одетая в гротескно короткое платье, невыгодно подчёркивающее по-юношески пухловатое тело.

– И я ухожу, – сочла нужным добавить Эмри.

– Так и проваливай живее, – девушка яростно закивала. – Твой самолёт уже тут. Двигай отсюда.

Эмри не нужно было просить дважды. Как ей показалось, она преодолела балкон за доли секунды, распахнула дверь и прижалась к ней спиной, стараясь успокоить сердцебиение, прежде чем забраться в лаз, который представлял собой достаточно широкий кусок трубы метра четыре в длину.

И вдруг ей показалось. Нет, всё-таки не показалось.

– Эм! Эмри! – из трубы донёсся знакомый мужской голос.

– Эс! – она немедленно бросилась туда, откуда, вне всякого сомнения, голос и раздавался.

Эмри в мгновение ока вползла в грязную трубу, добравшись до её середины и, конечно, примерно посередине встретилась лицом к лицу с ДЭсперадосом, в кабинет к которому она так стремилась попасть. В темноте Эмри пыталась рассмотреть его лицо: то, насколько он постарел с момента последней встречи, эмоцию, выражение глаз. Сказать, что Эс был красив, было недостаточно: он располагал к себе, источая внутреннюю уверенность. Впрочем, в трубе всего этого было не разглядеть, Эмри просто это знала.

– Интересное место для встречи, – она взяла его за руку.

– Я так рад, что ты жива. Роулс просто козёл, что разрешил послать тебя, – выпалил Эс, и в его тоне Эмри уловила нотки тревоги, – и всё же он оказался прав.

– В чём? – спросила она, почувствовав смутное беспокойство.

– Информационное оружие. Более опасное, чем мы думали. Корпорация может контролировать людей не только в рамках внешнего города, но и на всей территории сектора.

Несмотря на страх, Эмри испытала и некое облегчение оттого, что он разделял её мнение. Но вместе с тем у неё возникла тысяча новых вопросов. Неужели…

– Подожди. Так это Роулс сказал тебе об оружии?

– Я был в спецкомиссии. И Эм, я видел людей под контролем здесь. Я ни с чем это не спутаю.

– Так что, Роулс с тобой согласен? – Эмри не терпелось получить ответ на самый главный вопрос.

– Нет, ты не хуже меня знаешь, нет. Но, видишь ли, Эм… Он фигура такого уровня, что он не смог бы сделать такое заявление даже в узком кругу, не будь у него стопроцентных доказательств. А их получить непросто, как понимаешь. Обострение отношений с Третьим сектором – не то, что нам сейчас нужно.

– Он как-то намекнул тебе?

– Эм, – Эс выдержал паузу, – я не могу здесь быть слишком долго. Меня потеряют. Я хочу сказать тебе одно: уезжай немедленно. Тебе нельзя здесь больше находиться, нас не должны ни в коем случае видеть вместе. Я, честно говоря, надеялся, что ты и вовсе не придёшь.

– Почему это мне нельзя здесь находиться? – за годы знакомства с Эс Эмри безошибочно научилась распознавать в его гладких интонациях волнение.

– Давай ты не будешь задавать мне этих вопросов. Просто сделай так, как я сказал.

Но Эмри не намерена была сдаваться.

– Я никуда не уеду. И скорее всего, даже не по собственной воле.

– Что?

Ей показалось, что Эс злится, хотя, кажется, он ничем этого не проявил.

– Думаешь, меня выпустят из сектора?

– Конечно, почему нет? – он усмехнулся.

– Ну, меня ведь не случайно спасли.

– О господи, да ты как маленькая. Да твой бывший на тебе просто помешан. Думаешь, он не спас бы тебя?

Эмри выпустила руку Эс. Она в очередной раз испытала облегчение, на этот раз – от снятия табу с темы.

– Но ведь это из-за него я здесь оказалась, – с досадой напомнила Эмри. – В чём смысл? Впечатлить меня?

– Эм, мне некогда сейчас, но успокойся и лети домой. Твой бывший – самый безобидный придурок в этом чёртовом секторе. Ничего он тебе не сделает.

Эмри вздохнула.

– Я его начальник, и я это гарантирую, – добавил Эс, обнимая Эмри за шею. Большего диаметр трубы не позволял.

Его уверенность передалась и Эмри. Рядом с ним ей всегда было спокойно. На её лице впервые за долгое время появилась слабая, едва заметная улыбка.

Эс попытался повернуться, чтобы иметь возможность более удобно обнять Эмри, и в этот момент из его кармана что-то выпало и ударилось о трубу. Судя по звуку – что-то небольшое.

Эмри всё с той же улыбкой подняла выпавший предмет.

– Никакой конспирации. Один шум от тебя, – попыталась пошутить она.

Как вдруг улыбка медленно стала сползать с её лица.

– Откуда у тебя это?

Даже в полумраке трубы она была уверена в том, что это за предмет.

– Да нашёл, – всё тем же беззаботным голосом ответил Эс.

– Не ври мне, – Эмри почувствовала, как кровь прилила к её лицу, она готова была перейти на крик, но сдержалась. – Почему вы все мне лжёте? Что это за женщина на балконе? Что происходит, Эс?! Я чуть не погибла, я… я, наверно, заслуживаю право знать.

Она выругалась на родном языке, не ожидая, правда, того, что Эс поймёт смысл ругательства. Но он понял и поморщился. Шесть лет в секторе не прошли даром.

– Если я скажу правду, пообещай, что уедешь. Немедленно. У тебя есть обязательства дома.

– А у тебя? Ты про свои обязательства не думал? Неужели ты…

– Мы поменяем правление корпорации. Завтра. И меньше всего мне сейчас нужно быть здесь с тобой, ясно? Если выяснится, что мы общались, это бросит такую тень на комитет, что…

– Эс, – Эмри на миг потеряла дар речи, но слушать его дальше ей было тяжело.

– Убирайся из сектора и молись, чтобы нашу встречу не доказали. Ясно тебе?

Он резко отстранился от неё.

– Роулс бы этого не одобрил, Эс. Что, неужели вы их обоих… убьёте? Но ведь…

– А ты что, переживаешь за своего бывшего? – несколько глумливо поинтересовался Эс.

– Эс! Ты ведь понимаешь, что не сможешь после этого вернуться домой? Комитет не сможет помочь тебе, это ты понимаешь?

– Дорогая моя, – всё с той же неприятной иронией в голосе ответил ей Эс, – положись на меня. Всё будет ок. Главное – уезжай.

Эмри, испуганно вглядываясь в темноту, пыталась разглядеть как следует лицо ДЭсперадоса, отдалившегося от неё, но темнота словно сгущалась вокруг. Она протянула руку, пытаясь дотронуться до лица собеседника, но её ладонь встретилась на своём пути лишь с пустотой.

– Эс, – тихо позвала она – и услышала, как где-то вдалеке стригут газон и вода из фонтанов рушится практически к подножью здания тяжёлой прозрачной стеной. Ещё дальше, где-то во внешнем городе играла музыка. Эмри вылезла из трубы и, даже не отряхнувшись, пошла прочь в сторону лифта.

Она больше не могла уехать. Эс сошёл с ума. Никак иначе она не могла объяснить себе происходящее.

«Эс погибнет. Я погибну. Погибнет свободный мир».

Она не знала, что из этих бессвязных мыслей ужасало её больше. Но у неё ещё была надежда. Надежда в лице лучшего дипломата мира Джима Роулса.

III

Когда утро первыми неуверенными лучами облизало его острые скулы, споткнувшись и не решившись посягнуть на широкую площадку тяжёлого подбородка, человек с обидным прозвищем Гений бодрым шагом направился в контору.

Солнце, ударившее раскалённым лучом в створку лифта, на мгновение ослепило его, и он прищурил глаза, а когда открыл их, обнаружил себя на широкой рабочей площади, рассечённой сотней периодически меняющих положение дорожек и испещрённой тысячей указателей. Несмотря на ранний час, площадь была наводнена людьми: обслуживающим персоналом и сотрудниками низшего звена. Каждый из них, руководствуясь своим маршрутом, перемещался с эскалатора на эскалатор, с уровня на уровень, пересекал одну за другой велосипедные и автодорожки и не мог, вероятно, не восхвалять цивилизацию, создавшую столь технически совершенную систему, в которой исключены были простои, пробки и опоздания.

От ужаса одну из рук Гения свело дрожью. Он попытался вытащить её из кармана, но не смог.

«Нет, нет, нет, – думал он, – такой глупой ошибки я ещё не допускал». Его сердце галопом поскакало по грудной клетке. В правом кармане у него всегда лежал маркер для флипчарта, до зеркального блеска отполированный пальцами. Но он пропал. То есть его просто не было. И без него он понятия не имел даже о том, в какую сторону теперь нужно поворачивать.

«Да ведь нужно только попасть на пятую», – осенило Гения. Он оттолкнул попавшегося ему под ноги мальчика-курьера и, сделав максимально раздражённое выражение лица, пошел туда, где, несомненно, протянула свои жадные лапы пятая пешеходная.

Настроение Гения было превосходным, а неприятности закаляли его сильный и грубый характер. Почти второе лицо компании, он не мог позволить себе демонстраций слабости.

Спустя полтора часа ему стало трудно дышать от распухшего, как мокрые страницы, пассажиропотока. Время от времени он стал натыкаться на людей, идущих прямо на него, а это означало, что скоро пешеходка окончательно изменит направление.

«Что ж, в худшем случае меня раздавят», – оптимистично подумал Гений. Он подался вправо и толкнул стеклянную дверь кафетерия. Кофе? Он заказал одну чашку, чтобы тут же отставить её в сторону. Он не видел смысла пить с утра что-либо, не содержащее алкоголь.

Учитывая тот факт, что он полтора часа уже провёл в этой гнусной сети никуда не ведущих улиц, то, что он ещё не наткнулся ни на один из входов в корпорацию, было очень странно. Странно до математически невероятного.

Он не знал, почему не попал на пятую пешеходку. Закрыв глаза, он попробовал просчитать вероятность четырёх разных сценариев. Увеличенный поток с юга (с чего бы вдруг?) заставил развернуть её на сто восемьдесят градусов. Но уж если когда и мог быть поток из рабочего квартала, обслуживающего корпорацию, так это рано утром, не теперь. Отметается. «Что-то произошло внутри», – понял он, порадовавшись, что других вариантов просто не осталось.

Рука Гения дёрнулась, и он чуть не опрокинул на себя кофе: звук медленно перекатывающихся по полу гладких прямоугольных рёбер заставил его посмотреть вниз. Это был его маркер, выкатившийся откуда-то из-за спины. Тот самый, который он всегда носил справа. Гений наклонился, чтобы подобрать его, даже не успев подумать о том, что всё это не похоже на нормальную посредственную действительность.

Когда он поднял глаза, он изо всех сил постарался отвести взгляд, поскольку увидел нечто неприличное.

Что, в конце концов, может сравниться в неприличности со сном наяву, с шизофренической галлюцинацией посреди рабочего дня? Что могло бы сравниться в неприличности с наркотическим опьянением?

Иначе у него бы просто не вышло описать Эмри: чтобы примириться с тем в себе, что он не мог объяснить, он пытался уловить в ней хоть какие-то черты, которые другие обычно используют для описания красивых женщин: сияющие волосы или зубы, хороший рост или гармоничные черты лица. Но в ней не было ничего этого. И это совершенно сбивало его с толку.

Он был в восторженной, хоть и тревожной гордости оттого, что этим утром он сидел за столиком поганого кафе в состоянии близком к безумию и равнодушно смотрел на то, как Эмри в пепельном жакете опускается на стул перед ним. Его мысли были одним сплошным пошлым желанием в чём-то ей признаваться, причём совершенно безразлично в чём. Всё, в чём он мог признаться, было бы правдой. И самым главным чувством, которого он, впрочем, никогда не раскрыл бы ей, был страх. Страх, что начни он высказывать свои мысли, она уверится – он окончательно тронулся.

Именно так всё и было. Он сошёл с ума и оказался спасён, поскольку переживания его спутались, а логика говорила: Эмри столь же бессмысленна, как и все остальные люди, населяющие мир. Кроме рядовой и посредственной бессмысленности эта женщина, к его смятению, отличалась выдающейся лживостью и лицемерием, про которые Гений вспоминал, оледенело глядя в её замечательные зеленоватого цвета глаза. И он не знал, что ему делать. Не знал, но, будучи вынужденным, уже сделал выбор, на который не имел права: мысль о её смерти была далеко за гранью его представлений о страдании. Ему не нужна была эта встреча, её благодарность, и тем более он не хотел ничего знать о ней. Она не любила его – этого ему было вполне достаточно на всю остававшуюся и сильно сократившуюся с момента их последней встречи жизнь.

И теперь он отдал бы всё за то, чтоб она не нашла его в этом кафе и прошла мимо, просто ушла, как она ушла вчера из его приёмной с глупым удивлением на лице оттого, что он не может с ней поговорить. Неужели она думала, что он сделал всё это, чтобы встретиться с ней? Может быть, чтобы заставить её вернуться? Ничего глупее просто нельзя было себе вообразить. Он спас ей жизнь, чтобы сделать хоть что-то предположительно ей нужное. Предположительно – потому что сам он никогда бы не поехал в Четвёртый сектор, несмотря на всю свою усталость от жизни, а также на тесные торговые отношения и личное знакомство с руководством сектора. Гений искренне не понимал, что такого важного там могло понадобиться Комитету и почему Эмри согласилась на эту поездку. Для этого она должна была не ставить свою жизнь совершенно ни во что. И было во всём этом ещё что-то подозрительное и нехорошее, но вот что – понять он не мог.

– Спасибо, – сказала она, после чего надолго замолчала. И он понял, что она уже не спросит его о том, что было позавчера. Он тоже молчал, не зная, что будет полезным сказать.

Эмри продолжила, положив маленькие ладони на грязную, заслеженную чужими отпечатками столешницу из чёрного стекла:

– Ты ведь понял уже, что произошло? – спросила она его.

Гений не понял не только, что произошло, но и о каком происшествии она вообще сейчас говорит.

– Я пришла, чтобы помочь тебе, – сказала она, и Гению показалось, что каждая новая фраза даётся ей с трудом.

– Мне не нужна помощь, и кроме того, – теперь была его очередь выдавливать из себя слова, – я хочу, чтобы ты уехала.

Эмри хмыкнула, неудачно изобразив веселье.

– Тут все так хотят от меня избавиться. И как назло, я не могу уехать прямо сейчас.

Гений не выпускал из рук свой маркер.

– Я просто хочу, чтоб ты выжил. Услуга за услугу, – пожав плечами, невпопад заметила она, и Гений подумал, что Эмри испытывает такие же проблемы с коммуникацией, как и он сам. Они не понимали друг друга. Они и не стремились понять друг друга.

– Я помогу тебе попасть в корпорацию. И там обязательно найдутся люди, которые захотят от тебя избавиться. Но ты, – Эмри не изменилась в лице, – стреляй, когда придёт время.

Всё было просто. Она спятила, и ещё больше, чем он. Именно поэтому она так спокойно отправилась два дня назад в Четвёртый сектор, а сегодня пришла, чтобы спасать его от несуществующих угроз. И это спустя восемнадцать с лишним лет.

– Ты в порядке? В кого я должен стрелять? Зачем мне идти туда, где меня убьют…

У него было ещё примерно двадцать пять не терпящих отлагательств вопросов.

– Ты поймёшь, когда придёт время, – ответила ему Эмри, ничего тем самым не объяснив.

– Почему? Почему ты всё это делаешь? Почему ты не улетела вчера? – спросил Гений, ощутив снова, впервые за много месяцев, то мучительное нечто: он не понимал другого человека.

Он вообще плохо понимал других людей, но эта ситуация оказалась совсем уж исключительной. В ней фигурировало холодное оружие, к которому Гений относился со здоровым опасением, а также гипотетическая необходимость в кого-то стрелять, чего он тоже, конечно, ни разу не делал и не собирался.

Когда Эмри встала со стула и направилась к двери, Гений подумал, что ни за что на свете он никуда за ней не пойдёт. У человека должно быть чувство самоуважения. Он не понимал, что значит чувствовать самоуважение, но прекрасно знал, что в этой ситуации оно должно проявляться. И он его проявлял.

Эмри не толкнула дверь, остановившись на полпути. Она обернулась, и Гений рискнул заглянуть ей в глаза. Но совершенно напрасно: он никогда не понимал людей, видящих в глазах других что-либо. И по глазам Эмри он, конечно, не определил, что она чувствовала или даже что она хотела своим взглядом показать. Была ли она растерянна или радовалась оттого, что всё идёт по плану – она не улыбалась и не плакала.

– Почему? – переспросила она, вернувшись к его столу и наклонившись так, чтоб никто из окружающих её не услышал. – Потому что я люблю тебя, вот почему.

Она отвернулась. Гений сидел, всё так же молча рассматривая чашку, которая, кажется, подёрнулась льдом от безэмоциональности её тона. «Это неправда», – подумал он, сохранив самообладание. Она уже разрушила его жизнь и теперь зачем-то пыталась сделать это ещё раз. Это было столь бесчеловечно, что вызывало злость. Что значит ощущать злость, Гений понимал. Эмри вновь обернулась:

– И я пришла тебя спасти. Ну же, ты должен немедленно пойти со мной. Четвёртая пешеходная в нашем распоряжении.

И она снова оказалась у двери, когда Гений мысленно повторил, что никогда никуда за ней не пойдёт. В конце концов, самоуважение должно быть у всех, это гарантированное и неотъемлемое право каждого на самозащиту от бесконечного унижения, лежащего за пределами трепетно очерченных границ.

И когда он оказался за дверью, когда он смог, пусть и не полной грудью, но вдохнуть утренний воздух пронизанного садами внешнего города, Эмри подошла к нему настолько близко, что он мог видеть две мелких морщинки в уголках её глаз.

Гений непроизвольно отодвинулся от неё, оказавшись прижатым к стене. Он оглядывался вокруг, пытаясь зацепиться за что-нибудь взглядом, но то, что происходило вокруг, ужасало его: на четвёртой пешеходке, где его двадцать минут назад чуть не раздавили в толпе, не было никого, кроме них. Кроме него и Эмри.

Не дождавшись ответа, его бывшая жена сделала маленький шаг вперед, уничтожив этим шагом разделявшее их пространство. Вырвав маркер из рук Гения, Эмри опустила его в один из карманов его пиджака.

– Это право. И честное слово, мне неинтересно знать, что ты мне скажешь.

Она настолько придвинулась к его лицу, что Гений зажмурил глаза, стараясь заставить весь этот кошмар исчезнуть. Она открыла сумку. Что-то тяжелое и холодное опустилось во второй карман пиджака.

– А это лево. Стреляй в голову.

IV

«Что я должен чувствовать? – этот ненавистный ему вопрос отравлял бескрайнюю радость Гения. – Что в этой ситуации чувствовал бы другой?» И, к сожалению, в его случае этот вопрос не был праздным. Без ответа на него Гений был абсолютно сумасшедшим, он был опасен для общества. Он был пригоден разве что в качестве подопытного в исследовательских центрах корпорации.

Правильный ответ на этот вопрос привёл его туда, где он был: в технический отдел корпорации «Эмджей», что уже само по себе было практически невероятно. Но лишь на первый взгляд. Улыбка, строгое лицо, набор стандартных приёмов по обведению вокруг пальца тех, кого ему вверило в управление вышестоящее руководство. Жизнь в корпорации была игрой по правилам, которые редко ставили Гения в тупик. Окружающие могли догадываться о том, что он отличается от них, но это не имело ровным счётом никакого значения, пока они обязаны были выполнять его распоряжения.

Всё, что было за пределами, понять было совершенно невозможно. Люди говорили одно, а имели в виду совершенно другое. Объясняя мир, люди веками создавали литературу и кино, словно злонамеренно рассказывающие об этом мире откровенную неправду. Но Гений знал, что никакого умысла у них не было. Ведь все они точно так же, кто-то больше, кто-то меньше, не понимали мир средствами разума. Вместо этого они, даже самые неразумные из них, обладали чувством, направляющим их в нужную сторону в огромном человеческом муравейнике. Это чувство не было инстинктом, инстинкты были вполне присущи Гению, как и эмоции, ведь, в конце концов, биологически он ничем от них не отличался. Но его чувства были другими.

Взгляд Гения скользил по непроницаемым витринам, вид на которые открывался с четвертой пешеходки: когда-то они с Эмри гуляли здесь вместе. Ещё до того, как ей дали членство корпорации. Об остальном ему и вспоминать не хотелось. Она любила его. Но что это значило?

Не вдаваясь в значения отдельных слов, лгала она или говорила правду? И зачем она делала то или другое? Она не могла говорить правду, несомненно.

Счастье, беспредельное и переполняющее его, было вызвано ложью, смысла которой он даже не понимал. И к сожалению для Гения, это была не интуиция, а опыт.

Он не хотел думать о прошлом, но, кроме прошлого, у него не было ничего: ни собственности, ни друзей, ни семьи.

Гений захотел остановиться и присесть на бортик фонтана, за мраморным краем которого начинался уходящий вглубь внешнего города лимонный сад. Когда-то, восемнадцать лет назад, здесь косили траву и Эмри голым пальцем согнутой ноги трогала обрубленные сочащиеся травинки.

Нет, кое-что у него всё еще оставалось, и ради этого ему следовало поторопиться. Гений бросил последний взгляд на неубранную травяную гору у фонтана. Человек, который стриг газон, будто куда-то убежал, найдя более важные или интересные дела.

Ему потребовалось несколько минут, чтобы сложить два и два, но теперь он понял, что произошло.

Ну конечно, Комитет по этике снял поправку об ограничениях использования и распространения внешней памяти. Именно поэтому, блуждая по внешнему городу, он так и не смог войти внутрь: были приняты меры по защите тайны корпорации и все магистрали, ведущие внутрь, были отведены. Он и сам был прекрасно знаком с этим планом.

Но эта радостная мысль, как прямая залитая утренним солнцем четвёртая улица, привела Гения к таким выводам, от которых у него на лбу чуть не проступил пот: его никто и не думал искать, он был не нужен там, рядом со своим главным изобретением.

Да, у него не было никаких прав на него. Да, он знал, что точно так же его бросят на следующий проект, разделив внедрение первой операционки внешней памяти между условным дэсперадосом из отдела непрофильных активов и любой другой словно из под земли выросшей сволочью. И тем не менее, этот момент должен был стать эпохальным не только для MJ, но и для всего Третьего сектора: это превратило бы их средней руки компанию, перебивающуюся в рейтинге с пятого на шестое место, в одного из мировых лидеров, это изменило бы жизнь людей всего сектора, а при удачном стечении обстоятельств, при должной проработанности технологии все последствия было сложно себе вообразить. И это было его изобретение.

«Мел убьёт меня за опоздание», – думал Гений, поднимаясь на лифте по сизовато-дымчатой стеклянной стене корпорации. В холле не было никого: даже охрана, никогда за тридцать лет, проведённых Гением в компании, не покидавшая свои посты, куда-то пропала.

У Гения появилось жутковатое ощущение: в поисках успокоения он попытался нащупать в кармане любимый маркер, но вместо этого пальцы наткнулись на дуло пистолета. Если допустить существование у него интуиции (а Гений вдруг решил сделать такое допущение), она подсказывала ему, что лучшим решением будет закрыться в собственном кабинете и не выходить оттуда, пока всё не закончится и сотрудники не вернутся на свои места. Он подумал, что в сущности наплевать ему на то, кому достанутся лавры. Он ни разу в жизни не опаздывал. А в этот решил вовсе не пойти.

Его мысли вернулись к оружию, лежащему в кармане. Неужели Эмри думала, что он застрелит Мелджена? Что он вернет себе своё изобретение? Какая нелепая, невозможная мысль. Он с грустью подумал о том, что эта женщина, несмотря на восемь проведённых вместе месяцев, так и не поняла, что он за человек.

Гений вошел в собственную приёмную и впервые за день ощутил настоящее раздражение: секретарь где-то гуляла без его ведома, не оставив даже записки.

Да, компания могла провалиться ко всем чертям, но маленький кусочек, начинавшийся за порогом его приёмной, прежде чем низвергнуться в апокалиптическое пламя, должен был сигнализировать об этом ему.

Выбитый из равновесия, Гений набрал секретаря. К его удивлению, она тут же ответила.

– Ты где шляешься? – нескромно поинтересовался голос на том конце.

Осознание того, что голос действительно принадлежит его секретарю, заняло у Гения несколько секунд.

Он словно впал в ступор, не в силах ни встать со стула, ни ответить. «Как я делал это раньше?» – подумал он, кстати вспомнив, что управляет отделом в сорок семь человек. Но так с ним еще никто и никогда не разговаривал. Ну, кроме Мелджена, разумеется.

Он закашлялся. В трубке послышался хохот многих голосов.

– В конференц иди, живо. А то всё веселье пропустишь.

Гений сорвался с места, не думая об этой странной вакханалии, охватившей компанию, движимый единственным желанием: объявить этой дряни о её увольнении.

Он, словно забыв о том, что бегает отчаянно плохо, преодолел четыре коридора меньше чем за пять минут и, не беспокоясь о необходимости соблюдать приличия и войти тихо, резко развёл руками тяжёлую двойную дверь.

Увиденное едва не заставило его развернуться и уйти: всё это было столь же безумно, сколько и ужасающе: на него были направлены десять тысяч пар глаз.

То есть десять тысяч сотрудников стояли спиной к сцене. Шла презентация, выступал докладчик, крутились слайды, но никто их не смотрел.

– Дайте ему пройти, – приказал высокий женский голос. Толпа тут же расступилась.

Гений быстро зашагал к сцене, игнорируя изумлённые возгласы смотрящих на него. Вопреки заявлениям секретаря, никакого веселья в зале не наблюдалось.

По мере приближения к сцене для него становилась всё яснее причина ажиотажа: докладчик, а точнее докладчица, сидящая, скрестив ноги, на кафедре, была полностью раздета.

– Да ты поднимайся, не стесняйся, – пригласила она его. – Мы тут как раз о тебе говорили.

Но Гений, заметив за спиной женщины людей с автоматами, молча отверг предложение, остановившись в десяти метрах от сцены. Ситуация выглядела опасно.