Текст книги "Прекрасная шантажистка"

Автор книги: Полина Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Тауберг вскинул белесые брови и хмыкнул, уважительно посмотрев на Полину.

– Ты с ума сошла, ты...

– А кроме того, – не дала договорить Сергею Полина, – мне уже надоели эти покушения. Право, досадно! Пора покончить с этим раз и навсегда.

– Ладно, Иван, что ты предлагаешь?

– Когда ты хочешь объявить о своей помолвке с Полиной Львовной? – начал Тауберг.

– В октябре матушка обычно дает бал. Вот на нем и...

– Не бал, – поправил его Тауберг, – маскарад.

– Но это еще более опасно! – похолодел Сергей.

– Это быстрее подтолкнет Кандида к действиям. После того как ты объявишь о своей помолвке, он поймет, что это его последний шанс. Не беспокойся, мы глаз не сведем с Полины Львовны, – пообещал Тауберг.

– Это само собой, – раздумчиво произнес Сергей. – Значит, мы возвращаемся в Москву. Я собираю вас всех, то есть тебя, Пана и Кандида, и говорю вам о намерении объявить бал...

– Маскарад, – снова поправил его Тауберг.

– Хорошо, маскарад, – согласился Сергей, – где я, мол, сообщу свету о своей помолвке. А потом я попрошу вас всех быть очень внимательными и приглядывать за Полиной, ибо опасаюсь нового покушения. А на балу...

– Маскараде, – снова поправил непробиваемый Тауберг.

– А на балу, – пропустил реплику друга мимо ушей, – сначала Пана, а потом и тебя, Иван, вдруг...

Сергей перешел на шепот, и три головы заговорщически сблизились.

22

Князь Сергей по приезде в Москву первым делом поднялся в будуар к матушке и сообщил о том, что «милая Полина Львовна благосклонно приняла мое предложение руки и сердца», и поинтересовался, будет ли дано на сей союз ее родительское благословение? Благословение было им получено немедленно.

Дальнейшая беседа оказалась короткой, но содержательной. Как и месяц назад, говорил по большей части Сергей, а княгиня, если и успевала вставить в его речь словечко-другое, то преимущественно нечто вроде: «Ах, как ты прав», «Я так давно об этом мечтала» и, конечно, свое любимое – «Весьма, весьма достойно».

Когда Сергей, попрощавшись, вышел из будуара, княгиня Марья Тимофеевна залилась слезами умиления и благодарности Всевышнему за благостную весть, а губы ее прошептали:

– Ах, Михаил Сергеевич, друг любезный, как жаль, что не дожил ты до сего радостного дня. Какой милый вырос мальчик! Слава, слава тебе Господи...

На другой день любой грамотей, развернув «Московские ведомости», в разделе хроники жизни города мог прочитать уведомление следующего характера: «Княгиня Марья Тимофеевна Всеволожская имеет честь объявить о помолвке сына своего Сергея Михайловича с Полиной Львовной Сеславиной 19 числа Октября месяца сего года».

И зашумела первопрестольная. Кому досталась столь завидная партия? Из каких Сеславиных? Откуда вдруг появилась? А венчание-то когда? Так скоро? Что за спешка? Далее шу-шу-шу... или даже еще на полтона ниже и только на ушко. Ибо князь Сергей такая горячка, влепит пулю в лоб за длинный язык, да и друзья у него под стать – герои, победители!

Марья Тимофеевна с Варварой Апрониановной притомились, принимая любопытствующих визитеров. Полина старалась как можно меньше показываться на людях. А Сергей начал осуществлять план, рожденный в тихих стенах раздумьинской библиотеки.

Поутру князь послал нарочных с записками к друзьям, в коих писал, что ему необходима их помощь, и просил пожаловать в час пополудни в дом Всеволожских. Когда напольные часы аглицкой работы пробили час дня, дверь в библиотеку распахнулась, первым впустив князя Болховского.

– Здоров ли ты, друг мой? – поинтересовался он, крепко пожимая руку хозяину дома, будто и не было между ними никакой фронды. – Вся Москва только и говорит, что о твоей помолвке. А может, враки все?

– На сей раз молва тебя не обманула. Я действительно сделал предложение Полине Львовне, и она его благосклонно приняла, – улыбнулся другу Сергей, чувствуя себя виноватым перед столь искренним проявлением дружбы.

– А ведь признай, Адонис, что я оказался прав! Как чуяло мое сердце, что эта малютка заарканит тебя. Когда же вы успели объясниться? – не удержал любопытства Борис.

– За эти дни многое произошло, не знаю, с чего и начать.

– А ты начни с главного. Что за помощь требуется? – посерьезнел Болховской.

И Сергей вкратце рассказал о раздумьинских событиях, не упомянув, впрочем, о Самарцеве. Зная взрывной и прямолинейный характер князя Бориса, он не рискнул ему открыть всей правды.

В этот момент двери снова распахнулись. Тауберг вошел первым. Был он, как всегда, подтянут и аккуратен, но хладнокровие, казалось, изменило ему, и лицо выражало крайнюю степень утомления и озабоченности.

– Вот полюбуйтесь! Еле поднял!

Да, посмотреть было на что. Таким Степана Самарцева друзья еще никогда не видели. Сюртук его выглядел изрядно помятым, галстух завязан небрежно, а глаза под набрякшими веками были красны и воспалены.

– Никита! – позвал Сергей, не без основания предполагая, что верный камердинер уже занял исходную позицию по ту сторону двери. – Немедленно приготовь лампопо! Будем Степана Яковлевича трезвить.

Самарцев устало опустился в кресло, мрачно окинул взглядом собравшихся и пробормотал:

– Покорнейше прошу извинить...

Молчание повисло в комнате, и у Сергея перехватило дух. Неужели Степка раскаивается и вот сейчас все, все расскажет, повинится перед друзьями. Но Самарцев отвел взгляд в сторону, тяжело вздохнул:

– Голова раскатывается... Простите. Но я готов помочь, чем смогу.

– Друзья мои, – начал Сергей. – Я собираюсь жениться на Полине Львовне, но есть ряд обстоятельств, осложняющих дело. Не далее как три дня назад произошли еще не менее настораживающие события...

– Я уже посвятил в них Кандида, – прервал его Тевтон.

– В таком случае у меня к вам просьба. Матушка устраивает бал – маскарад. Приглашено сотни три гостей. Угроза для жизни Полипы все еще существует, поэтому прошу вас всех помочь мне на маскараде приглядывать за ней.

– Конечно, что за разговоры! – горячо отозвался Болховской.

Тевтон лишь утвердительно качнул головой, и все разом посмотрели на Степана. Тот поднял от ковра мутный взгляд, лицо его исказила странная гримаса:

– Не беспокойся, ничего не случится... – И голова его бессильно упала на грудь.

– Никита! – прозвучали враз три голоса.

– Да иду я, иду, – дверь библиотеки открылась, и в комнату ступил Никита, держа в руках серебряный поднос с бокалом лампопо. – Пожалуйте, ваше сиятельство.

– Да не мне, ему вот. – Всеволожский кивнул на Самарцева.

Никита подошел к Степану и протянул поднос.

– Пей, – приказал Тауберг.

Степан поднял голову, посмотрел на бокал и сделал кислую мину:

– Может, водочки...

– Всенепременно, – с язвой в голосе произнес Сергей. – Пей давай.

Самарцев вздохнул, взял с подноса бокал, единым махом опрокинул в себя ядреную смесь шампанского с квасом и снова уронил голову на грудь. Несколько минут все молчали, слушая невольно глухое урчание, раздававшееся в животе Самарцева. Наконец Степан поднял на Сергея уже осмысленный взгляд.

– Оклемался малость, – скорее констатировал, чем спросил Сергей.

– Да, – тихо ответил Степан.

– Тогда пойдем дальше. Вы все трое не спускаете с Полины глаз. Быть постоянно около нее, буквально рядом. Я полагаю, что злодей, – Сергею понадобилось сделать усилие, чтобы не посмотреть в сторону Самарцева, – не оставил своих намерений... отнять у Полины жизнь.

– А как мы ее узнаем? – спросил Болховской.

– Она будет в костюме турчанки, – ответил Сергей. – А ты?

– Татарином, – весело ответил Борис. – Я ж казанец.

– Ясно. А ты? – посмотрел на Тауберга Сергей. – Небось немцем?

– Почему это? – недовольно произнес тот.

– Потому что ты – Тевтон, – хмыкнул Болховской.

– Молчал бы, инородец, – беззлобно парировал реплику друга Иван. – Ладно, я буду немецким рыцарем.

– А я – пиратом, – буркнул Степан.

– Ты в кого обрядишься? – спросил Всеволожского Болховской.

– Не решил еще, – ответил Сергей. – Ну, ты как? – обратился он к Самарцеву.

– Терпимо.

– В таком случае, господа, прошу всех остаться и отобедать у меня.

– Благодарю, но я не могу, – поднялся с кресла Самарцев. – Дела.

– Как угодно.

– Да, и у меня дела, – буркнул Тауберг.

– Понимаю, – улыбнулся ему Сергей. – Вся Москва о твоих делах судачит.

– Ну, что я могу поделать, коли все так...

– Не печалься, Тевтон, – положил ему на плечо руку Болховской. – Может, оно к лучшему. Ну, сколь тебе можно холостым мыкаться?

Тауберг убрал плечо из-под руки Пана и как-то удрученно глянул в его насмешливые глаза.

– Сам-то вот тоже не женат и, думается мне, не собираешься.

– А я еще молод, – ответил Борис.

– А я – стар?

– Ты самый старший из нас.

– Ну и что?

– А то, что тебе положено из всех нас ожениться первому. На Руси уж так исстари заведено: жениться или выходить замуж по старшинству.

– Так то у сестер или братьев, – заметил Тауберг.

– А мы что – разве не братья? – уже без всякой насмешки спросил Болховской. – А?

– Братья, – согласился Сергей.

– Ну, братья, – нехотя пробурчал Тауберг.

– А? – обернулся к Самарцеву Борис.

– Да, – тихо ответил Степан, глядя в пол. – Конечно.

23

В бальной зале Всеволожских было многолюдно. Начищенный до зеркального блеска паркет отражал очаровательных фей с крылышками, римских легионеров в доспехах, английских матросов в жестких робах и беретах с помпонами. Вот пересекая залу по диагонали, профланировал в сопровождении Офелии статный Ринальдо Ринальдини в бархатном камзоле. Поравнявшись с пленительной турчанкой в пестрых одеждах, он слегка кивнул ей и, отойдя на несколько шагов, остановился, заведя с Офелией оживленную беседу. Вокруг них оживленным разноголосьем шумела толпа наряженных гостей.

– Эй, каспадин барин! – послышался голос с явным татарским акцентом. – Айдэ, паэдим! Лашадкэ якши, шибка быстра ехать будим!

Тевтонский рыцарь в стальном доспехе и длинном плаще с рыцарским крестом отвернулся, но ямщик в стеганом бешмете и малахае не унимался:

– Каспадин немес! Паэдим! Якши лашадкэ...

– Пошел вон, – голосом Тауберга сказал рыцарь и отошел от надоедливого инородца.

Полина не чувствовала страха, пока видела Сергея, Тауберга или князя Болховского, но минуту назад мимо нее прошел, громыхая ботфортами, одноглазый пират, и ее бросило в холод.

Когда начались танцы, турчанку можно было видеть то с рыцарем, то с таинственным Ринальдо Ринальдини, оставившим свою Офелию.

Мазурка с ее причудливыми фигурами и мужскими соло была кульминацией всех балов и маскарадов, И только капельмейстер взмахнул на хорах своей палочкой, как в залу, гремя шпорами, вошел фельдъегерь с пакетом в руке.

– Господину майору Таубергу срочный пакет из штаба армии, – громогласно возвестил он.

– Я Тауберг, – сказал Иван, снимая стальной шлем.

– Вам пакет от их высокопревосходительства графа Беннигсена, господин майор, – отрапортовал фельдъегерь.

Тауберг разломил печать, вскрыл конверт и пробежал глазами по строчкам.

– На словах велено передать, – добавил фельдъегерь, – что вам предписывается тотчас отправиться к месту вашего назначения...

Иван Федорович кивнул, нашел глазами татарина и одноглазого пирата, виновато развел руками. И твердой походкой военного вышел из залы.

А после мазурки случилось одно происшествие, впрочем, не надолго отвлекшее гостей от танцев и веселья. Дотошный ямщик-татарин, схватив за рукав свою очередную жертву, стал склонять ее к прогулке на «шибка якши лашадкэ». Жертва, обряженная царем Эдипом, раздраженно выдернула руку из лап татарина, тот, поскользнувшись на вощеном паркете, брякнулся на него так неловко, что, похоже, выбил плечо из сустава. Когда он поднялся, правая рука его висела, как плеть. Расстроенный ямщик, приняв извинения Эдипа, снял маску, и все узнали в нем князя Болховского, весельчака и повесу, известного в обеих столицах своим неизбывным волокитством. Теперь, однако, князь-балагур был далеко не весел: гримаса боли, когда он, придерживая руку, покидал бальную залу, то и дело искажала его лицо, как он ни храбрился.

Зазвучавшая с хоров музыка быстро заставила гостей забыть о сем инциденте, а Сергея – собраться. С удалением Тауберга и Болховского план князя Всеволожского вступал в форс-мажорную стадию, и развязка могла наступить в любой момент. Посему он глаз не спускал с Самарцева и не заметил, как в залу вошли два бравых стрельца в шишаках и черных масках, делающих их похожими на мавров. С минуту они стояли, оглядывая залу, затем, разделившись, стали обходить танцующие пары. В их движениях была явно заметна тревога.

– А где Полина Львовна? – голосом Болховского спросил один из стрельцов-мавров, подойдя к Ринальдо-Всеволожскому.

– Что?! – похолодел Сергей и стал судорожно оглядывать залу.

Турчанки нигде не было. Всеволожский подлетел к одноглазому пирату, неучтиво оторвал его от Дианы и отвел в сторону. Стрельцы последовали за ним.

– Где она? – жестко спросил пирата Сергей.

– Полина Львовна? Да здесь где-то, – закрутил головой Самарцев.

– Ее нигде нет, она исчезла, – зарычал на него Всеволожский.

Лицо Самарцева покрыла мертвенная бледность.

– Неужели все-таки...

– Чего ты там бормочешь, говори громче, – потребовал Сергей.

– Знаю, – тихо сказал Степан. – Знаю...

– Что ты знаешь, что? – тряхнул его за плечи Сергей. – Говори, ну!

– Малая Серпуховская, – дрожащими губами выдохнул Самарцев. – Церковь Ярославских Чудотворцев. – И совсем тихо добавил: – Может, еще не поздно...

24

В восемьсот двенадцатом Москва выгорела почти вся. Шесть с половиной тысяч домов уничтожил тот пожар, а от многих десятков московских соборов и приходских церквей остались лишь закопченные остовы да груды угольев. Конечно, за три года Москва поднялась, но руки дошли не до всего: почти в каждой ее части еще можно было зреть то погибшую усадьбу, а то и разрушенную церковь.

Храм Ярославских Чудотворцев в Серпуховской части Москвы был из таковых: купола порушены, вместо окон и ворот будто слепые глазницы и черные зевы. Сюда-то и торопились четверо друзей, один из которых стал уже бывшим. В спешке им некогда было сменить маскарадные костюмы на обычное платье.

Остановились за квартал до церкви.

– Дальше пойдем пешком, – сказал этот бывший, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из своих попутчиков. – А то нас услышат.

– Кто? – спросил с тревогой Сергей. Но Самарцев – а это был он – не ответил.

Войдя под закоптелые своды мертвого храма, они услышали голос, который был зловещ и глух, будто исходил из самых глубин ада. Понять, откуда он доносился, было невозможно: казалось, что его источали стены, пол, даже своды с сохранившимися кое-где фресками, с коих взирали с укоризной на ряженых пришельцев печальные лики святых. Однако Самарцев уверенно пошел к алтарю, и трое друзей увидели сбоку небольшую нишу со ступенями, уходящими вниз. Звук исходил именно оттуда.

– Там подземелье, склеп, – пояснил шепотом Самарцев. – Это там...

Стараясь ступать как можно тише, они стали спускаться по ступеням в подземелье; впереди Сергей, за ним Самарцев и Тауберг, замыкал шествие Борис Болховской. С каждым шагом голос внизу становился все отчетливее, а фразы понятнее. А еще чуть позже Сергей узнал этот голос...

– ...не она, так Левушка женился бы на мне. Все шло к тому. Но, как назло, в тот год она стала выезжать в свет. И они встретились! Она сделала все, чтобы отнять его у меня!

Ступени кончились. Теперь Сергей и остальные оказались в небольшом мрачном склепе с низкими сводами и земляным полом. В дальнем углу его, освещенном слюдяным фонарем, сидела прямо на земле, вжавшись спиной в каменную стену Полина. Чалма с брошью и страусиным пером валялась поодаль, короткая верхняя юбка была порвана, а из-под задравшейся едва ли не до пояса атласной рубашки поблескивали в неясном свете газовые шальвары. По всему было видно, что девушка отчаянно сопротивлялась. Но силы, как видно, оказались не равны: ноги и руки Полины были связаны накрепко, рот перетянут цветастой турецкой шалью, а над ней, нависнув зловещей птицей, стояла в черном одеянии испанской дуэньи... Варвара Апрониановна.

– О, как я жаждала ее убить, вонзить ей в грудь кинжал и увидеть, как ее змеиная кровь хлынет из раны! Сколь раз я переживала этот сладостный миг в своих ночных бдениях! Как бы я хохотала над поверженной разлучницей, как плевала бы в ее застывшее лицо...

– Боже мой, да она же сумасшедшая, – прошептал Болховской.

Они были так близко, что их уже могла бы заметить Полина, но она не отрывала глаз от искаженного яростью лица Манасеиной. Варвара Апрониановна вдруг выпрямилась и сказала задумчивым, каким-то домашним тоном:

– Ты хорошая девочка, но слишком уж похожа на мать. А вот Лиза, та вся в отца, и я буду ее лелеять и холить! Это все, что осталось мне от моего ветреного друга. Тебе же не место рядом с ней, твой удел – сырая могила, как и твоей порочной матери. Три раза ты уходила от своей судьбы, три раза рушились мои планы. – Она вдруг самодовольно усмехнулась. – А славно я этого растяпу Самарцева на тебя вывела. Правда, слабоват характерцем оказался Степан Яковлевич. Выполнил бы тогда в лесу под Раздумьиным свою миссию, не пришлось бы мне все самой делать. Скоро, совсем скоро, ты будешь лежать в земле, а я буду разъезжать в карете, запряженной шестериком. Тебя будут есть черви, а я буду кушать бланманже.

Она захохотала так, что даже у хладнокровного Тауберга по спине побежали мурашки.

– Ну, красавица моя, молись, – зловеще произнесла Манасеина, и в руках у нее вдруг блеснул тонкий стилет.

Все четверо, не сговариваясь, бросились вперед, и первым достиг зловещей старухи Самарцев. Но та с неожиданно дикой силой оттолкнула его прочь. Пролетев сажени две, он ударился головой о стену и затих. Манасеина отбивалась от трех крепких мужчин еще какое-то время, рыча зверем и осыпая их проклятиями. Она умудрилась полоснуть стилетом по кафтану Болховского и прокусить руку Таубергу едва не до кости. Наконец ее повалили на пол, связали и заткнули рот кляпом из цветастой шали, дабы не слышать ее страшных ругательств.

– А и здорова же у тебя, Адонис, тетушка! – пробурчал Тауберг.

– Так сумасшедшая же, – констатировал Болховской. – У них у всех чем меньше ума, тем больше силы.

– До сих пор понять не могу... – потрясенно прошептал Сергей с болью взглянув на Варвару Апрониановну. – Тетушка... до смертоубийства дошла. Как ты, милая? – спросил он, с тревогой взглянув в любимые глаза.

– Как обычно, – нашла в себе силы ответить ему шуткой Полина и тряхнула головой. – Не в первый раз!

– Теперь уже в последний, – пообещал ей Сергей. – Но как ты сюда попала?

– Не сердись, – умоляюще взглянула на него Полина. – Онаподошла ко мне на маскараде и шепнула, что у нее для меня поручение, будто бы от тебя и ты велишь мне ехать с ней, потому что все прояснилось...

– Да вот теперь все прояснилось...

– Я не хотел, – раздался вдруг голос Самарцева. Держась рукой за разбитую голову, он сидел на полу, облокотившись спиной о стену.

– Что, бес попутал? – резко обернулся в его сторону Всеволожский. – Или дядюшкино наследство? Испугался, что оно достанется не тебе? Сообщников себе нашел, больную женщину в эту мерзость втянул...

– Я же не... решился тогда в лесу...

– Премного благодарны, – отвесил Сергей поклон Самарцеву. – Да не поспей мы с Никитой вовремя, небось не дрогнула бы рука.

– Сережа, мне тогда тоже показалось... – начала было Полина, но Сергей не дал ей договорить:

– А княжна Долгорукая? Отравленный кофей? Ты забыла? А черная карета на Малой Бронной?! Ты спаслась тогда чудом!

– Манасеина... Она вышла из-под контроля, – хрипло произнес Самарцев.

– Это ты вышел из-под контроля, – резко обернулся к нему Сергей. – Из-под контроля чести дворянина и офицера.

– Такую мразь и к барьеру-то совестно ставить. Дать бы в морду тебе, гад, – сказал, поднимаясь с пола Болховской, – да руки марать неохота...

– У вас, помнится, имение имеется в Тверской губернии? – перейдя с Самарцевым на «вы», холодно спросил Тевтон.

– Да, Чемышовка в Старицком уезде...

– Вот и отправляйтесь в свою Чемышовку, – поддержал Тауберга Сергей, – коли не желаете, чтобы о ваших деяниях узнал весь свет. И чтобы духу вашего в столицах не было...

Безумную Манасеину свезли в смирительный дом, что у Екатерининской богадельни в Покровской части. И стали готовиться к свадьбе. Ох и хлопотное это дело...

25

– Поленька, миленькая, голубчик! Какая же ты красивая, право слово, как сказочная царевна! – восторженно восклицала Лиза, маленьким вихрем кружась по комнате вокруг сестры. – Так и расцеловала бы, да боюсь твой наряд помять.

– А ты не бойся, котенок, – улыбнулась Полина, – поди сюда.

Она притянула Лизу за хрупкие плечи, прижала к себе и уткнулась лицом в душистые кудряшки. Сестры прильнули друг к другу. Полине вдруг подумалось, что все могло быть совсем иначе, не будь у нее сестры, ради которой она осмелилась потребовать денег у Всеволожского. Всего-то два месяца минуло со дня казанского пожара, а как все переменилось... Она стала другой, исчезла бедная родственница и приживалка в чужих домах Поля Сеславина. Стоит же теперь в этой роскошно убранном будуаре без пяти минут княгиня Всеволожская Полина Львовна, гранд-дама и богатая наследница.

Требовательный стук в дверь прервал ее размышления.

– Полина, Лиза, девочки мои, – укоризненным тоном начала Марья Тимофеевна, величавой павой вплывая в будуар Полины. – Не ровен час, опоздаете, что Сержа-то перед гостями конфузить.

Она придирчиво осмотрела Полину от макушки, на коей модный куафер месье Масип два часа колдовал, сооружая свой очередной шедевр, до кончиков прюнелевых туфелек, и осталась довольна.

– Ты прелестна, дитя мое. Лучшего и пожелать нельзя. Да, по поводу желаний, – княгиня чуть растерянно посмотрела вокруг, – Лиза, дружок, спустись вниз, подожди нас в вестибюле. Мне с Полин перемолвиться нужно.

– Ну вот, как что-то интересное, так сразу: «Лиза, выйди», – надула губки Лизавета.

– Не перечь, озорница. Беги, – придав голосу строгость, ответила княгиня.

Степенно и важно, подражая походке Марьи Тимофеевны, Лиза выплыла из комнаты, а потом в коридоре раздался быстрый топоток: нелегко непоседливой отроковице долго пребывать в роли важной дамы.

– Вот проказница, – вздохнула княгиня и, собравшись с духом, обернулась к Поле. – Полин... дорогая... так как матушка твоя, упокой Господь ее душу, не может дать тебе наставления в сей... перед порогом... в начале новой... – Марья Тимофеевна в затруднении остановилась, и лицо ее стало покрываться ярким румянцем, – кто-то же должен тебе объяснить, что мужчины... они...

– Марья Тимофеевна, не тревожьтесь. – Полина с трудом подавила нервный смешок. – Полагаю, что необходимые познания о жизни супружеской, с любезной помощью Сергея Михайловича, я получу. Вряд ли здесь понадобятся иные наставления.

– Вот и славно, а то я извелась вся, – с облегчением промолвила княгиня. – Действительно, как не согласиться с тобой. Серж – деликатный, разумный мальчик, он все сделает как надо. Доверься ему.

– Я ему уже доверилась, – не подумав, сказала Полина и залилась краской почище княгини.

У Марьи Тимофеевны глаза округлились и стали похожи на две большие серебряные монеты, она закашлялась, потом кашель перешел в приглушенный смешок, и через минуту будущие невестка со свекровью залились громким смехом.

– Ох, довольно, довольно, – замахала ручками княгиня. – В церковь, венчаться, немедля!

А про себя подумала: «И все же какой милый вырос мальчик. Слава, слава тебе Господи».

На венчании князя Всеволожского присутствовал весь московский бомонд. Да и как было не полюбопытствовать, коль столько домыслов и слухов окружало таинственным флером это событие – какие-то отравленные собачки, черные кареты, таинственные разбойники в масках...

Но князя Всеволожского мало занимали досужие разговоры, что велись за его спиной. Долгие дни перед свадьбой истомили его ожиданием. Княгиня Марья Тимофеевна учинила строгий надзор над Полиной, заявив, кроме всего прочего, что в одном доме жениху с невестой пребывать неприлично, и выдворила Сергея на холостяцкую квартиру в Трехсвятском переулке. Посему видел он Полину только в присутствии посторонних, и на долгие беседы времени у них не было, не говоря о чем-либо ином.

Как в дыму прошло само венчание и свадебный обед. Ничего вокруг не видел он с той минуты, когда на пороге церкви возникла хрупкая фигурка Полины, и взглянули на него родные карие глаза. Казалось бы, все идет как надо, но на миг у него от волнения перехватило дыхание и лишь тогда отпустило, когда она хрипловатым от переполнявших чувств голоском сказала: «Да». В это мгновение, стоя у аналоя под взглядом благодушных святых, почувствовал Сергей, как его и ее души сливаются, переплетаются в единое, нераздельное целое.

Когда наступил вечер, новобрачные покинули шумный круг гостей. Полина с помощью горничной сняла пышный наряд, накинула легкий пеньюар. Открылась дверь, и в спальню, вошел Сергей. Полина замерла, не в силах оторвать глаз от любимого лица, статной фигуры, угадывавшейся под мягкими складками шлафрока. Он стремительно пересек комнату, опустился рядом, взял в руки ее похолодевшие пальчики и нежно погладил их.

– В твоих глазах, любовь моя, можно утонуть, – прошептал он. – Не волнуйся, все хорошо.

Полина неожиданно для себя тоненько всхлипнула и уткнулась в его плечо. Сергей обнял ее и стал тихо, как малое дитя, покачивать, успокаивая.

– Все хорошо, родная, все хорошо...

– Сереженька, – вздохнула Полина, – не знаю, простил ли ты мне это глупое письмо. Но сейчас я не капельки не раскаиваюсь, что решилась шантажировать тебя.

– Не тревожься понапрасну, это был самый чудесный шантаж в моей жизни. Хотя, признаюсь в ответ... – Сергей улыбнулся, – письмо я сохранил. Когда-нибудь, когда ты станешь пухленькой старушкой, а я – согбенным старичком, мы расскажем нашим детям о необдуманном решении их матушки заняться неблаговидным делом и героических усилиях их папеньки не поддаться чарам самой прекрасной на белом свете шантажистки.

26

В спальне генерал-аншефа графа Валериана Тимофеевича Лопухина стоял обычный полумрак. Только что закончился очередной консилиум медицинских светил, долго шептавшихся в сторонке на этой своей латыни.

– Состояние ваше весьма тяжкое, хотя и стабильное, – начал доктор Сторль. – Буду с вами откровенным, ваше сиятельство: Господь может призвать вас в любую минуту. Посему следует позаботиться и привести свои дела в порядок.

– Понял, – коротко сказал Валериан Тимофеевич.

– И еще, – продолжал Сторль. – На ваше состояние могут благотворно подействовать положительные эмоции. То есть тихие удовольствия, приятные собеседники, добрые известия.

– Благодарствуйте, доктор, – сказал граф. – Именно сегодня я ожидаю добрые вести.

– Хорошо, – чуть улыбнулся Сторль. – А теперь разрешите откланяться.

Консилиум гуськом направился к дверям спальни. Когда они вышли, камердинер, маявшийся у дверей, спросил:

– Господин Сторль, как самочувствие его сиятельства?

Доктор посмотрел па него и печально покачал головой:

– Неутешительно. Покой и только покой.

Камердинер покосился на стоящего в сторонке Штальбаума и спросил:

– Вы с какими вестями? Ежели с худыми – не пущу вас к его сиятельству.

– С добрыми, – заверил его Штальбаум. И тут из спальни раздался звонок.

– ...Не спорь со мной, Осип Францович, – с железными нотками в голосе сказал граф. – Я желаю знать все от начала до конца.

– Будь по-вашему, – вздохнул архивариус. – Итак, мои агенты приехали в Казань восьмого сентября...

Говорил надворный советник долго. Во время своего рассказа он смотрел в пол, а когда окончил повествование и поднял взгляд на генерал-аншефа, то поначалу даже не поверил своим глазам: тусклый до того взор Лопухина светился радостным светом, а на дряблых щеках проступил легкий румянец.

– Моя порода, – с гордостью произнес Валериан Тимофеевич. – Лопухинская. Духовная при тебе?

– При мне, ваше сиятельство.

– Читай!

И когда архивариус дошел до слов: «а равно все доходы от оных завещаю внучке своей», генерал-аншеф твердо сказал:

– Полине Львовне Сеславиной. Так и пиши.

– Всеволожской, – поправил архивариус.

– Ну да, княгине Всеволожской, урожденной Лопухиной. Ты пиши давай.

Заполнив завещание, Штальбаум вопросительно посмотрел на Лопухина.

– Какие еще будут распоряжения?

– Ты это, свяжись с ней. Напиши от моего имени, что жду к себе. Оба пусть приезжают. Повидаться хочу... перед смертью.

Валериан Тимофеевич замолчал. Молчал и Штальбаум, обдумывая, как бы скорее исполнить поручение старика. Когда же он посмотрел на фа-фа, то увидел, что на лице его блуждает улыбка.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

[1] Шок (фр.).

[2] Войдите (фр.).

[3] Благодарю вас (фр.).

[4] Не стоит (фр.).

[5] Между нами (фр.).