Текст книги "Подарок судьбы"

Автор книги: Полина Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

19

Анна в недоумении разглядывала небольшую записку, что передал ей лакей, в коей хорошо знакомым ей квадратным почерком отставного поручика Кекина было написано всего две строки: «Мне необходимо видеть Вас. Для меня это вопрос жизни и смерти. Н. Ф.»

– А на словах, барышня, велено было передать, что, мол, «автор сего послания ждет вас в конце липовой аллеи через четверть часа».

– Кто принес записку?

– Малый какой-то привез. Только он не больно-то с нами разговаривал. Сунул цидульку, буркнул два слова, и поминай как звали.

– Как он был одет? – насторожилась Анна, вспомнив о пресловутом рединготе и боливаре.

– Простите, барышня, не разглядывали больно-то, кажись, пыльник да картуз навроде того, что ваш батюшка на охоту надевает.

– Хорошо, ступай, – махнула рукой Анна.

Что сие могло значить? Зачем Нафанаилу Филипповичу напускать такой таинственности? Зачем назначать встречу в столь поздний час? Зачем он вообще приехал в Пановку? Анна подняла глаза к окнам. Июньский день долог. На часах уже четверть девятого, а солнце только-только коснулось верхушек дальнего леса. Как жаль, что Борис уже уехал в Богородское. А может быть, и хорошо. Он бы уж точно ее никуда не пустил, да еще и с отставным поручиком мог повздорить. Очень уж эта записка похожа на просьбу о свидании. Она усмехнулась абсурдности этой мысли. Что ж, лучший способ разрешить сомнения – действовать.

Накинув на плечи кисейную шаль, Анна вышла из дому, миновала маленький фонтанчик-чашу, спустилась по ступеням верхней террасы и, свернув налево, быстрым шагом направилась в сторону аллеи, посаженной, как говаривал батюшка, еще во времена императрицы Екатерины Великой. Она выискивала глазами знакомый высокий силуэт в колоннаде старых лип, но кругом царил покой, нарушаемый только шелестом ее шагов и шепотом листьев над головой.

Анне вдруг стало неуютно и тревожно, захотелось оглянуться, а может быть, и побежать назад, вернуться в дом, к суете людской, скрипу половиц под ногами горничных, батюшкиному покашливанию за дверьми кабинета – к надежному и безопасному миру. Она в нерешительности остановилась, поняв вдруг, что увидеть здесь может кого угодно, только не отставного поручика. В этот миг за спиной прозвучал голос:

– Что же ты остановилась?

Анна резко повернулась, и взгляд ее уперся в черный зрачок дула пистолета. Завороженная тусклым мерцанием металла, она отчетливо до малейшей детали разглядела чеканку серебряных накладок, взведенный курок, руку, уверенно держащую оружие, и изящный дамский пальчик на спусковом крючке.

– Что, не ожидала? – усмехнулась ей в лицо Лизанька Романовская.

Узнать королеву губернских балов и музыкальных вечеров в стройном юноше было непросто. Впрочем, и в мужской одежде Лизанька выглядела очаровательно.

– Отчего же, – с трудом подавляя дрожь в голосе, ответила Анна, – ожидала. Только, пожалуй, не так скоро.

– А мне кажется, что я припозднилась. Давно надо было с тобой покончить. Ловко ты меня за нос водила столько лет, да и не только меня. Подруга детства, видишь ли! Долго же ты его выслеживала, едва не состарилась.

– Кого «его»? – переспросила Анна.

– Дурочкой прикидываешься? – Глаза Лизаньки вспыхнули ненавистью. – Я-то знаю, что ты умна. Но ум у женщины не в почете. Мужчин он пугает. А вот от женских прелестей они с ума сходят – грудь Дианы, ланиты Флоры, ножка Терпсихоры – и ты идеал, которому они будут поклоняться и которого будут неистово желать. Им нужна игрушка для забав и отдохновения. Князь Болховской такой же, как все. Одно не пойму, что он в тебе-то нашел?

Анна равнодушно пожала плечами и, стараясь не смотреть на оружие в чуть подрагивающей руке, ответила:

– Возможно, он не такой, как все.

– Да, – неожиданно согласилась Лизанька, и гнев ее поутих. – Он особенный. Он очаровывает и манит, как таинственная бездна. Знаешь, что пропадешь, а сил сопротивляться нет.

– Зачем ты это делаешь? – спросила Анна, видя, что Романовская вдруг настроилась на лирический лад.

– Потому что он был мой. С самого начала. Он мне обещал… давно… сказал: «Если женюсь, то только на такой красавице, как вы, Лизанька» и поцеловал…

Анна ужаснулась:

– Когда же это было?

– Говорю же давно, – досадливо повела плечиками Лизанька. – Да, мне было десять. Ну и что? И поцеловал он меня в лоб. Какое это имеет значение? Он дал обещание. Я стала его суженой. А потом все эти… мотыльками вокруг него стали порхать. Ненавижу!

Лизанька поджала губы, и Анна поняла, что сейчас может прозвучать выстрел.

– Подожди! Ты хочешь сказать, что всех этих несчастных женщин смогла уничтожить ты одна? – с трудом, но Анна заставила себя допустить в свой голос нотку восхищения. Тянуть, тянуть время. Может быть, в доме кто-нибудь спохватится, что ее нет.

– Без сомнения, хотя это было нелегко. И глупышку Давыдову, – Романовская чуть поморщилась, – увы, несколько неловко. Но вот кокетке Кити за ее «конфекты» с князем конфектами и досталось. Остроумно, правда? С Адельбергшей все было проще. Но если бы ты видела, что они друг с другом вытворяли! – голос Лизаньки возмущенно зазвенел, и, уловив вспышку ревности в глазах Анны, она удовлетворенно заметила: – Вижу, ты меня понимаешь. Для княжны Надин, мне даже жаль ее, случайно в переплет попала по воле родителей, шляпная шпилька пригодилась. Весьма оригинально, не так ли?

– А Варенька Коковцева? – наугад спросила Косливцева.

– С этой пришлось повозиться. Идея с пожаром пришла как озарение. Если все вокруг полыхает, то почему бы не загореться и ее дому? А дальше в чуланчик подтолкнуть и дверь тростью подпереть было делом нехитрым. – Романовская засмеялась, и смех ее перезвоном серебряных колокольчиков пронесся по аллее.

Анна смотрела на это прелестное и омерзительное существо и все никак не могла поверить в реальность происходящего. В этот миг за спиной Лизаньки в начале аллеи возникли ладная фигура Болховского, высокий силуэт Кекина и почти квадратная позитура полковника Поля, затянутая в голубой полицейский мундир. Они на миг застыли, потом, как тени, исчезли за стволами лип. Лизанька оборвала смех и даже улыбнулась Анне:

– Если бы не князь, мы могли бы стать подругами. Но довольно. Пора и тебе к ним присоединиться.

– На что ты надеешься? – торопливо произнесла Анна. – Ты же не сможешь извести всех?

– А теперь этого и не надо. Блестящий князь Болховской пойдет на каторгу за убийство Кити Молоствовой, мадам Адельберг и за попытку убийства княжны Давыдовой и… меня. Пока вы здесь на пленере буколическими радостями наслаждались, я хорошо все продумала. При обыске у князюшки и остатки конфект обнаружат, и шпильки шляпные, и редингот с боливаром. Уж я-то знаю, что господин Поль верит только фактам.

– Зачем тебе все это? Ты же любишь его! Как ты можешь желать любимому человеку такой участи?

– Зато там он будет только мой! Опозоренный, презираемый, с клеймом каторжника! От него отвернуться все. И тут я… как ангел милосердия, я одна не поверю в его преступления! – Лицо Лизаньки приобрело мечтательное выражение. – И он падет в мои объятия.

– А записка?

– Что записка? – не поняла Романовская.

– Откуда появилась записка от господина Кекина?

– А-а. У меня его писем – тьма. Нашелся и нужный фрагмент. И что это за допрос? – возмутилась Лизанька. – О душе лучше подумай!

– Елизавета Васильевна, прошу вас, опустите пистолет, – прозвучал за спиной Романовской голос князя Болховского.

Лизанька быстро обернулась, ствол дернулся в сторону, и Анна, затаив дыхание, сделала шаг, другой под защиту спасительных лип.

– Прошу вас, – мягко повторил Борис.

– Ты… Пришел…

Лицо Лизаньки стало по-детски беспомощным, глаза наполнились слезами. Одним взглядом она окинула напряженную, как перед прыжком фигуру Болховского, бледное лицо Кекина, пистолет в руке Поля.

– Не отдам! – топнула она ножкой, резко повернулась в сторону Анны, и два выстрела одновременно взорвали погружавшуюся в сумерки аллею.

– Черт! – в который уже раз выругался за сей день князь Борис и бросился к упавшей Анне. Когда он подбежал к ней, возле распластанной на земле Романовской уже хлопотал Кекин:

– Лиза, Лизанька…

Та с трудом приподняла ресницы. Из черного отверстия на виске толчками струилась кровь. Что ж, выстрел полковника Поля был абсолютно точен. Романовская попыталась приподнять голову, и ее взор остановился на Нафанаиле.

– Что, что? – еще ниже склонился к ней Кекин, пытаясь угадать в ее взгляде последнюю просьбу.

– Да не оставит Господь прощением мою душу, – еле слышно прошептали ее губы. Взор Лизаньки затуманился, из полуоткрытых глаз скатилась по щеке крохотная слеза. И сия земная юдоль перестала для нее существовать.

Кекин растерянно взглянул на Болховского, стоявшего на коленях возле Анны, на Поля, вперившего взор в землю и опустившего свой «кухенрейтер», ствол коего еще дымился, и медленно поднялся. Ни на кого более не глядя, по-стариковски ссутулив плечи, он пошел по липовой аллее прочь от этого места, ничего не видя пред собой и не слыша, как его вначале окликнул Борис, а затем и пришедшая в себя после первого в своей жизни обморока Анна. Кекин заплакал, громко, навзрыд, как плакал когда-то не от боли, но от несправедливости, получив крепкую трепку от отца за шалости, которые не совершал.

Нет, прочь, прочь…

– Оставьте, пусть идет. Ему сейчас никто не нужен, – проявив неожиданную для него деликатность, буркнул полицмейстер.

Переполох в аллее не остался незамеченным. Откуда-то сбежались люди, послышались охи и восклицания, которые перекрыли короткие, деловые распоряжения Поля. Задохнувшийся от непривычной пробежки Петр Антонович, мельком взглянув на измятое и испачканное платье дочери, сползшую с плеч шаль и руки Болховского по-хозяйски обнимавшие ее, строго спросил князя:

– Что здесь, милостивый государь, происходит?

– Не волнуйся, батюшка, все позади, – бросилась к нему Анна.

– Я не к тебе обращаюсь, а к его сиятельству, – строго глядя на Болховского, прервал дочь командор.

– Несколько минут назад здесь было совершено покушение мадемуазель Романовской на жизнь Анны Петровны, – взглянув на тело Лизы, что в этот момент проносили мимо него слуги, по-чиновьичьи доложил Иван Иванович. – К счастью, неудавшееся.

– Все же я хотел бы услышать ваш ответ, сударь, – уперев негодующий взор в лицо князя Бориса, – повышая голос, спросил Петр Антонович.

– Господин Поль дал вполне исчерпывающее объяснение. Но я вижу, вы на меня за что-то гневаетесь? – ответил, наконец, Косливцеву Болховской.

– Ежели две барышни доходят до смертоубийства, гневно произнес командор, – то виной тому, несомненно, мужчина. Я подозреваю, что причиной сего смертельно опасного инцидента были вы.

Болховской промолчал, лишь на миг покаянно склонив голову.

– А посему, милостивый государь, я отзываю свое согласие на ваше предложение касательно руки моей дочери. Пусть лучше в девках состарится, чем молодой в могилу сойдет.

– Батюшка!

– Петр Антонович! – одновременно воскликнули Анна и Болховской.

– Не перечьте мне! С вами, Борис Сергеевич, вечно одна маята и докука. Надеялся я, что вы угомонились, но вижу, что не будет ей с вами спокойной, благостной жизни!

– Спокойной жизни я ей и не обещаю, да она и сама не позволит. В одном поклясться могу, что буду любить и лелеять Анну до своего смертного часа, – пылко воскликнул Болховской. – Жизнь за нее отдам.

– Батюшка, голубчик, пожалей меня! – присоединилась к мольбе Бориса Анна.

Лицо командора было непроницаемо. В отчаянии она опустилась перед отцом на колени и потянула за собой Бориса.

– Не сойдем с этого места, пока не дадите своего благословения!

В аллее наступила напряженная тишина. Командор растерянно посмотрел на две склоненные перед ним головы, пожевал губами, насупил брови и, тяжело вздохнув, сказал:

– Поступайте, как знаете.

– А благословение? – подняла на него ясный взор Анна.

– Оно всегда с тобой, егоза, ты же знаешь, – проворчал Петр Антонович, резко развернулся и, заложив руки за спину, двинулся к дому.

– Ох, Аннета, и нелегкая эта участь быть твоим женихом. Эдак у меня точно коленки назад повыворачиваются, как у кузнечика, – прошептал Анне Болховской, поднимаясь с колен. – Одно утешает, что оно того стоит.

ЭПИЛОГ

Дорога в Петербург лежит через Москву. А в Москву надлежит ехать Старым Московским трактом, проходящим через Адмиралтейскую слободу. Однако карета князя Болховского, миновав крепость, повернула на Седмиозерский тракт, держа путь в Кизическую слободу. Возле погоста Кизического монастыря карета остановилась.

– Ты пойдешь? – спросил Борис.

– А можно я подожду тебя здесь? – вскинула на князя глаза Анна. – Меня почему-то пугает, что придется смотреть на эти могильные плиты и кресты.

– Если мне не изменяет память, ты никогда ничего не боялась, – удивился Болховской. – С каких это пор ты стала такой пугливой?

– С тех самых, как стала твоей невестой. Странно как-то это на меня действует, – посмотрела она лукаво на Бориса. – А ты ступай, только недолго. А то я затоскую и умру.

– Ладно, ты, пожалуйста, не уходи никуда, – улыбнулся Борис.

– Не уйду, – тихо ответила Анна с нежными интонациями в голосе, каких, кроме князя Бориса, никто еще не слышал в сем подлунном мире. – Даже и не надейся.

Борис открыл дверцу и, не опуская откидных ступенек, ловко спрыгнул на землю.

«Мальчишка», – подумала Анна и улыбнулась.

Борис мельком глянул на дорожную коляску с притороченными баулами и откидным кожаным верхом, одиноко стоящую прямо у ворот кладбища, и пошел, позвякивая шпорами, по пустым в этот час аллеям кладбища. Вот могила князя Трубецкого, за ней обелиск поручика Ильина с барельефами и мраморная плита над могилой Вареньки Коковцевой, первой жертвы Романовской. А вот и могила самой Лизаньки под дубовым крестом, вместо коего, верно, лучше бы подошел осиновый кол. Но немногие знали настоящую причину ее смерти, а сведущие предпочитали помалкивать. К чему выносить сор из избы? Да и жаль было матушку Романовской, Амалию Ивановну, и по сей день безутешную в своем горе. Посему схоронили Лизавету не как убийцу, а по традиционному христианскому обряду, дабы грешная душа ее пребывала в покое и не теряла надежды на воскресение. Ведь любовь сродни болезни, а иногда и сама болезнь…

Князь Борис едва не принял за изваяние человека, недвижимо стоящего близ нового большого креста, на котором медно светилась квадратная табличка:

Девица Елизавета Васильева дочь Романовская

Родилась в 1797 году августа 26 дня.

Скончалась в 1817 году августа 23 дня,

Не дожив до совершеннолетия

Один год и три дни.

Прими, Господь, душу ее

И не оставь своим прощением.

Человек стоял, сгорбившись, и лишь отдаленно напоминал отставного поручика Кекина, потому Болховской весьма нерешительно произнес:

– Нафанаил Филиппович, это ты?

Кекин обернулся не сразу, и князь Борис поежился, встретившись с его взглядом. Так смотрел на него под Дрезденом смертельно раненный и доживающий последние минуты жизни корнет Ухтомский.

– Я, – еле слышно ответил Кекин.

– Эко тебя скукожило, – не нашелся более ничего сказать Болховской, с тревогой глядя на фронтового товарища. – Не стоит она того, чтобы из-за нее так убиваться.

– Знаю, – тихо ответил Кекин. – Все знаю. А вот поди ж ты, точит и точит…

– Ну, это всегда так, – с участием посмотрел в глаза Нафанаилу Борис. – Потом проходит… Коляска дорожная у ворот – не твоя ли? – спросил он, дабы перевести разговор на другую тему.

– Моя.

– Уезжаешь куда?

– Уезжаю. В имение свое под Нижним Новгородом.

– Вот это правильно, – одобрил решение товарища Болховской. – Развеяться тебе теперь самое время. Да и заботами нагрузиться не мешает. Забота, сам знаешь, отвлекает, – положил руку на плечо Кекина Борис. – Где забота, там и работа. А работа, она, брат, лечит. По себе знаю.

– Да, лечит, – эхом отозвался Нафанаил.

– А мы тут с Анной в Петербург собрались. Может, с нами? – искренне предложил Болховской.

– Да нет, благодарствуй, – ответил Кекин, и взгляд его несколько оживился. – В имение свое поеду. Запустил я его, так что заботами загружусь под самую завязку.

– Ну, смотри, – протянул Нафанаилу руку Борис. – Главное, не кисни.

– Удачи тебе, – пожал руку князя Кекин. – Передавай мой поклон Анне Петровне.

– Передам. Прощай, – приложил два пальца к киверу Болховской.

Дед лежал на прежнем месте – в фамильном склепе Болховских под стелой белого мрамора. Борис снял кивер, поклонился в пояс.

– Вот такие пироги, Борис Сергеевич, – доложил он деду. – Женюсь скоро. На самой лучшей женщине на свете. Ты ее знаешь, и, верно, одобрил бы мой выбор. – Болховской надел кивер и вытянулся во фрунт. – А покуда отбываю в столицу, ибо служба зовет. Когда вернусь, не знаю, но по прибытию тотчас навещу тебя, как обычно.

Болховской скорым шагом прошел по аллее и вышел из ворот погоста. Коляски Кекина уже не было. Борис открыл дверцу кареты, одним движением опустился на кожаный диван.

– Я долго был?

– Целую вечность, – выдохнула Анна.

– А мне показалось, не более четверти часа, – улыбнулся Болховской.

– Четверть часа, проведенная без тебя, и есть целая вечность. Понятно тебе, солдафон ты эдакий?

– Понятно, – расплылся в улыбке Борис и притянул Аннет к себе. – Знаешь, кого я встретил на кладбище? – задумчиво спросил он, когда коляска тронулась. – Нафанаила Кекина.

– И как он?

– Как сомнабул. Стоял у могилы этой Романовской и ничего вокруг себя не замечал.

– Да, жаль его, – вздохнула Косливцева. – Он ведь любил ее по-настоящему.

– Это как я тебя или сильнее?

– Ой, да когда ты во мне женщину-то разглядел, совсем недавно! – искоса взглянув на него, заметила Анна. – А ведь я все время рядом была.

– Ну во-первых, лучше поздно, чем никогда, – сделал чеканное лицо Борис. – А во-вторых, разглядел же!

Он заглянул в ее глаза, лучащиеся счастьем, и поцеловал в чуть напудренный носик.

– А знаешь, я так и думал, что у Кекина с Романовской ничего не выйдет.

– Это почему? – заинтересованно спросила Анна.

– Не знаю. Думал, и все. Я тебе про многих могу сказать, у кого что получится, а кому только дырка от бублика достанется. И все сбудется в точности.

– Ишь, какой вы, господин подполковник, оказывается, физиогномист, – с напускным сарказмом промолвила Анна. – Все-то вы ведаете, про всех все знаете… Кроме себя.

– Да, ты права. Верно, у меня планида такая, все про всех знать, кроме себя. Не видел, что моя суженая вот она, рядом. Теперь – вижу…

Борис крепко обнял Анну и поцеловал в полуоткрытые губы. Несмотря на исход лета, поцелуй их пах весной, как, собственно, и положено пахнуть поцелуям двух людей, судьбою предназначенных друг другу.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.