Текст книги "Полдень, XXI век (август 2012)"

Автор книги: Полдень Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Долго не мог решиться, но все же подумал, что так будет правильнее. Человек в камере имеет низкий статус. По определению. Но эта камера – проблемная. Она на участке Кэт. Про свой участок я знаю все – там не может быть в камере никого со статусом офицера. Но на участке Кэт – не знаю. Она мне ничего не говорила. А человек в проблемной камере называет себя офицером. Проблема. Решать проблемы – работа тех, у кого высокий статус. У капитана самый высокий. Так что пусть он и решает. Вот я и спросил.

Только капитан не ответил.

Ну что ж, не моя проблема. Новых инструкций нет, значит, и медлить нет смысла. Иногда те, которые считаются нормальными, ведут себя очень странно и пытаются присвоить статус, на который не имеют прав. А офицеры сами открывают любые двери, им не нужен для этого специалист, даже такой хороший, как я.

– Эти камеры открываются лишь снаружи, ты, придурок!!!

Даже плечами не пожимаю – зачем? Обращено не ко мне – я не придурок, я – специалист.

* * *

– И как его только взяли?! Он же придурок! Полный придурок!.. Ой, мамочки. а теперь мы из-за него.

– Не его – так другого кого, еще и похуже могли. У этого хотя бы диплом и опыт работы.

– Как можно таким выдавать дипломы?!

– А попробуй не выдай – сразу загремишь под статью о дискриминации по хромосомному признаку.

– Скотина! Зачем он врет? Что я ему плохого сделала?!

– Он не врет. Если говорит, что доложил капитану, а тот не соизволил дать никаких инструкций, – значит, все так и есть.

– Сволочи! Козлы! Уроды! Почему нас не освободили?!

– Может, решили так наказать. Мы же все-таки нарушили. Во время вахты.

– Козлы! Это ты нарушил! А я вообще не при чем, у меня свободное время было! Это из-за тебя я тут застряла, да?!

– Не кричи. Я думаю. Может, им просто не до нас…

– Думает он! Было бы чем! Что значит не до нас?!

– Гравитацию толком так и не восстановили. И лифт. может, там все куда хуже оказалось.

– Мы третий день заперты в этой консервной банке! Как преступники! Здесь нечем дышать! Жрачка отвратная! И вода воняет! Куда уж хуже-то?!

* * *

Проблемная камера меня нервирует. После нее долго не могу успокоиться. Не моя работа – решать проблемы. Я только исправляю цвет у огоньков – и все. Точно, переведусь. В патруле нет таких, проблемных. А если откажут – уйду в чистильщики. Они всегда требуются.

Иду по коридору.

Вообще-то, последнее время мне тут почти нравится. Наверное, все-таки адаптируюсь понемногу. Только вот работа. Нет, сама-то она нетрудная, я уже говорил. Быстро делаю. Даже сейчас, когда за двоих работаю. Может, участок Кэт мне вообще отдадут насовсем, мне нетрудно. Трудно с этими, которые в камерах.

Но они – тоже часть работы. Я это понимаю. И терплю.

Они, которые в камерах, глупые. Всегда говорят одно и то же. А особенно эти, в предпоследней, проблемной. В прошлый раз пытались доказать, что я должен подчиняться параграфу пять примечание три. А ведь параграф этот только для узких специалистов. Не для меня. Я – просто специалист. Дипломированный. Не узкий.

Я специально в диплом заглянул, хотя и так помнил. Но на всякий случай. Там четко написано – «специалист». Там нет слова «узкий». Значит, параграф пять меня не касается. Совсем. Да и не мог он меня касаться. Узкий специалист – это когда умеешь делать только что-то одно. И все. А я ведь и еще кое-что умею, кроме своей основной работы. И это куда более интересное занятие. И приятное.

Только вот почему-то заниматься им не разрешают. Когда впервые попробовал, давно еще, девчонки-расчетчицы перестали хихикать и начали вопить и звать капитана. А тот меня выгнал из рубки и запретил это делать. И Док потом сказал, что нельзя. Я спросил, почему раньше было можно и даже нужно, а теперь нельзя. А он ответил, что все люди разные и здешних мои забавы раздражают. Что если мне так уж хочется – я внизу могу, там есть специальное место для подобных игрушек. Я попробовал разок, но не стал больше – там не интересно. В рубке ведь совсем другое дело.

Иду по коридору. Чем ближе к рубке – тем холоднее. В рубке вообще очень холодно. Ну и ладно, я ведь не собираюсь там задерживаться.

Капитан куда вежливее бригадира Майка – он застыл у потолка и проходу не мешает. Здороваюсь и, так и не дождавшись ответа, прохожу к коммуникатору. Но на капитана я не в обиде – он все-таки капитан. В креслах пусто – оба пилота у кофейного автомата, вечно они там толкутся. Набираю свой код для ежедневного отчета. Код принят, сигнал становится синим. Докладываю обстановку – все нормально, никаких нарушений. Двести девяносто восемь камер, фильтры стандартные, заменены успешно. Одна камера – фильтр заменен на усиленный в связи с возрастанием нагрузки. Еще одна камера – резервная, фильтр законсервирован в начале полета, консервация подтверждена. Уборка на уровне, ни внизу, ни в рубке сегодня я не заметил ничего неподобающего. Правда, лифт по-прежнему не починили, но этого я не докладываю – не мое дело. Кэт опять пропустила вахту. Вот об этом – докладываю.

Это, наверное, не совсем хорошо с моей стороны. Ей наверняка влетит. Но сама виновата. Если бы она меня заранее предупредила и попросила ее подменить, я никому бы ничего не сказал. Первый раз, что ли? Мне не трудно. Но она не стала предупреждать и просить, просто не вышла – и все. Словно так и надо. А значит, сама виновата. Поделом. А мне премиальные будут. Точно будут, уже четыре вахты за нее отработал.

Завершаю доклад и нажимаю отсыл. Огонечек меняет цвет. Вообще-то, это не моя работа, но я очень люблю смотреть, как они меняют цвет. И потом, мне совсем нетрудно. На соседней консоли мигает желтым, далекий голос бубнит устало:

– …«Шхера», ответьте, ответьте, «Шхера»… есть кто живой, ответьте… вы отклонились от курса, ответьте, «Шхера»…

Он давно там бубнит, но это не имеет ко мне никакого отношения. Я сделал свою работу на сегодня и могу быть свободен. Могу сесть в кресло прямо тут и слегка позабавиться. Что-то мне подсказывает, что сегодня капитан возражать не будет. Он вообще очень молчаливый последнее время, да и девчонок, которые могли бы завопить, в рубке нет. Вообще никого нет, кроме нас с капитаном и пилотов у кофеварки. Но они и раньше не возражали, смеялись только и пальцем показывали. Может, действительно доставить себе удовольствие, пока есть время?..

Ежусь и судорожно зеваю.

Нет. Слишком тут холодно. Да и устал я – все-таки за двоих работал.

Покидаю рубку, вежливо кивнув капитану на прощанье. Он не отвечает, но я не в обиде. Во-первых, он все-таки капитан. А во вторых, очень трудно кивать, когда голова так сильно свернута в сторону, что из разорванной шеи торчит позвоночник.

Прохожу по коридору до своего отсека. Снова приходится протискиваться мимо бригадира Майка – и что он так ко мне привязался? Снова зеваю – резко, даже челюсти больно. Еще какое-то время приходится потратить на шлюз, а потом сразу – спать.

* * *

– Не плачь.

– Как же не плачь, как же не плачь!.. Что же теперь будет-то?! Ой, мамочки-и-и-и!

– Все будет хорошо.

– Ага, хорошо, как же. когда они все… Когда мы все. ой, и зачем я только согласилась!..

– Может, я ошибся. И все вовсе не так плохо.

– Как же, ошибся! А почему нас тогда не освободили до сих пор? Нету их никого, нету! Ой, мамочки… только мы и этот идиот. И бандиты эти, ой, страшно-то как, мамочки…

– Он не идиот. А они – не бандиты. В колонисты особо агрессивных не загоняют, кому нужны проблемы? Только за мелкие правонарушения. Дорогу не там перешел, хулиганство, налоги опять же… Так что ты не бойся.

– Капитан такой вежливый… был… и девочки… а теперь… и Майк… ой, ну почему-у-у?! Нет, ты вот скажи, есть справедливость, а? Почему их больше нет, а этому идиоту хоть бы что!

– Так радуйся. Если бы и он не выжил – кто бы нам фильтры менял?

* * *

Иду по коридору. Просто так иду. Не на вахту. Нравится просто. Я потому сегодня пораньше и вышел.

Здесь коридоры хорошие, длинные. Интересно ходить. В патруле нет коридоров, только кабина. Там все встроено и ходить некуда. А мне нравится ходить, особенно при отключенной гравитации, шлепая липучками. Опять погулял по потолку в смотровой. Механик меня не видел, я его далеко обошел. Они больше не перемещаются, никаких неожиданностей, раз запомнил, где кто – и все. Это очень удобно, когда никаких неожиданностей. Только вот бригадир Майк. и надо же ему все время лезть в скафандре в самое узкое место у моей капсулы? Там и так-то не развернуться.

В коридорах много новых заплат, раньше их не было. Они неправильных форм. Иногда это красиво. Иногда нет. Но все равно интересно. Раньше в коридорах не интересно было – никаких тебе заплат, зато на каждом шагу попадались эти, которые себя нормальными считают. А теперь – красота.

Смотрю на таймер и сворачиваю вниз. Если не торопиться – приду как раз к началу вахты.

* * *

– Я не хочу умирать.

– Если все получится, то никто больше не умрет.

– Что получится, что?! Осталось меньше суток! Мы должны были начать торможение еще вчера! А завтра будет поздно, мы разобьемся!

– Значит, сегодня.

– Что сегодня, придурок?! Даже если этот лысый урод нас выпустит, что мы сможем?! Пилоты погибли! Корабль неуправляем! Я не пилот, если тебе еще не ясно?! Может, ты у нас пилот?!

– Я был пилотом. Правда, давно. И на другой модели. Но это шанс.

– Что же ты молчал, скотина, пока я тут с ума сходила?! Надо его уговорить, надо обязательно его уговорить! Ты уже придумал – как?!

– Да. Только не кричи. Ты его нервируешь.

* * *

Спускаюсь, не торопясь. Покачиваю головой под музыку и улыбаюсь. Я сегодня решил проблему. Это – не моя работа, но приятно. Вот как вчера, когда я придумал с двойным фильтром. Ведь если в камере вдвое возросла нагрузка на фильтр – логично заменить его двойным. Это красиво. Как синий огонек. Раньше я такого не делал, но вчера мне понравилось. И вот сегодня я тоже придумал. Не люблю, когда мне создают проблемы. Но не обслуживать проблемную камеру тоже нельзя. Значит, снова выслушивать их глупости. Снова нервничать.

Не хочу.

И я нашел выход!

Просто взял у капитана клипсу аудиоплеера.

Я честно его спросил сначала, можно или нет, но он не стал возражать.

* * *

– А я знаю, почему он выжил.

– Ну и почему?

– Он в аварийной капсуле ночует. Она на отшибе и полностью автономна. Я все думал, почему никто ими не воспользовался? Ведь разгерметизация не могла быть мгновенной. А теперь понятно…

– Что тебе понятно?

– Даже если и были такие – они к первой капсуле бросились. А там наш придурок. Запершийся изнутри. Он всегда запирался, после той шуточки Сандерса.

– Дурак твой Сандерс, и шутки у него дурацкие.

– Это уж точно.

– Мы обречены, да?

– Хорошо, что здесь койки жесткие. В компенсаторную мы бы точно вдвоем не влезли.

– Ты бы все равно не смог! Там двое – и то с трудом справлялись, а ты уже давно не пилот, ты вообще никто! У нас все равно не было шансов! Не было, слышишь?! Ну что ты молчишь?!

* * *

Сегодня хороший день.

Иду по коридору и улыбаюсь. Плеер – это очень хорошо. Хорошо, что я так хорошо придумал. И пусть говорят себе все, что хотят. Я не слушаю больше. Все равно они говорят сплошные глупости. Как та, например, что я узкий. Это ведь не правда. Узкий, когда основная функция одна. А у меня и вторая есть. Только разрешают редко.

Капитан говорил – это баловство. Док отсылал вниз, где неинтересно. Капитан всегда запирает свое баловство на ключ и уносит ключ с собой. Я забрал этот ключ – капитан висит в рубке вниз головой и молчит. Я его спросил, но он молчит. Молчание – знак согласия. Значит, можно. Я так и думал, что сегодня будет можно. Сегодня хороший день.

На пульте у пустого кресла мигает уже не только желтым, но и красным. Стараюсь не обращать на это внимания, прохожу к своему комму, делаю плановый доклад. Голос рядом продолжает бубнить.

Подхожу к левому креслу пилота. Сажусь. Отпираю панель магнитным ключом капитана.

На экране – красивая картинка. Очень красивая, но не правильная. Ее нужно слегка поправить. Несколько цифр сюда, еще несколько – вон туда. цифры – это совсем несложно, я видел, как это делали пилоты, здесь консоль куда проще, чем в свободном патрулировании. Отбиваю пальцами быструю дробь. Клавиши сенсорные, это старомодно, но красиво. Сразу видно, как меняют цвет огоньки.

До некоторых дотянуться сложно, приходится сильно наклоняться вправо. Обычно пилотов двое, но мне не привыкать работать за двоих. Красные – самые неприятные, с ними приходится возиться дольше всего. Но я справляюсь и с ними.

Откидываюсь в пилотском кресле и улыбаюсь. Смотрю на сине-зеленое перемигивание. На консоли больше нет желтых огоньков. Красных тоже нет, но желтые меня всегда раздражали больше. И стрелочка на экране теперь не промахивается мимо красного шарика и не упирается в большую лохматую звезду. Прекрасный день – сегодня мне никто не запретил получить удовольствие до конца. Преисполненный благодарности, аккуратно засовываю ключ капитану в нагрудный карман кителя. Говорю:

– Спасибо!

Ответа не жду. Спасибо и на том, что из рубки не выгнал. Все-таки он – капитан. А я – просто специалист. Пусть и дипломированный…

Антон Мостовой. Право на память (Повесть)

Серо и скучно теперь в осенней Содее, и даже дожди, как стали поговаривать, зачастили нарочно, чтобы за ближайшие три года напрочь размыть крышу и стены филармонического, с которого и так круглосуточно сыпется штукатурка. Молча мокнут мемориальные таблички на серых стенах двухэтажных домов. «Здесь жил и работал известный художник Билих Раштан». Да что вы говорите? Лучше бы перевесить её на двери кабака через две улицы, потому что жил он в основном там, или в квартиру теперь толстой и некрасивой Эли с Канатной. Если что-нибудь из того, что делал этот Билих, и можно назвать работой, то это происходило именно в её однокомнатной, с совмещённым санузлом и нервными соседями. Потом Эля давала ему денег, и он снова шёл в кабак. И только если каким-то чудом ему удавалось проснуться дома, то он зачем-то принимался рисовать. Но кто это помнит? Кто теперь может неспешно, держа собеседника за пуговицу, рассказать за Штруцхеля, которого вчера видели возле оперного, когда он торговал два билета в полцены, потому что в порт пришёл «Грозный», а к его Ринке по этому случаю – капитан Разон с двумя матросами. Матросы вышвырнули Штруцхеля, брившего вторую щёку, и встали возле двери, которую тут же заперла хитрая Ринка. «Грозный» стоит на капитальном, а этот Штруцхель кричит на весь бульвар, что матросов было десять и шестеро остались вместе с капитаном.

Люди теперь другие. Они понавешали табличек, на которые сами же и не смотрят, пробегая мимо на работу и обратно. А за Билиха пусть знают те, кому он набил морду, и те, кто защищал про него диссертацию. Но всё же Содея может ещё кое-что рассказать, особенно если слушают её не только те, кому положено по должности.

В одном из подвалов, недалеко от бывшей Герцогской, просиживал штаны и портил зрение за копейки некто Герштнер. Был он богат ювелирной мастерской, квартирой на втором этаже на Тёплом бульваре с окнами на море, женой, тёщей и несовершеннолетним, а значит, и непричастным, сыном Яшиком. К богатству своему Герштнер шёл с молодости, но в пути его были большие перерывы. Первый случился, когда он, ещё не лысый, решил практически бескорыстно увеселять отдыхающих, которых в Содею во все времена пёрло немало, роскошными прогулками по морю. Цены были невысоки, а накрытые на борту тихоходной баржи столики так и манили отобедать где-нибудь вдали от суеты, на бескрайних морских просторах, когда берег уже и не угадывается в белёсой дымке, а ровная волна с томительным шепотом плещется о борт. Но море не терпит ленивых, сытых и разомлевших, ему по нраву крепкие, жилистые, стремительные и решительные. И что удивительного в том, что часто яхта, полная любимчиков моря, подходила к плавучей харчевне вплотную, ссаживала абордажную команду и обучала сухопутных крыс суровым морским законам, попутно избавляя от совершенно ненужных в такой дали от берега украшений и денег? Прочего вреда пассажирам не причиняли, и вообще, как уверял Герштнер в суде, аттракцион «На абордаж!» входил в программу прогулки, а актёры, задействованные в нём, всего лишь собирали с благодарных зрителей плату. Но ему не поверили, может, потому, что он так и не назвал ни одного из актёров по имени, а может, потому, что дочка судьи с мужем, приехавшие навестить стареющего, но ещё крепкого тестя, во время такой прогулки лишились фамильного кольца с выгравированной змейкой, которая умела открывать и закрывать свои брильянтовые глаза. Кольцо так и не нашли, а Герштнер на десять лет переехал на подводные промыслы.

Выйдя на поверхность и подлечив шрамы от ненужных больше жабр, Герштнер, уже лысый, занялся налаживанием межнациональных связей. Он за умеренные деньги предлагал жильё зарубежным гостям, обычно артистам оригинального жанра, приезжавшим в Содею на кратковременные гастроли.

Именно его стараниями легендарный Холм по прозвищу Тихоня две недели прожил на хате у генерального прокурора, когда тот, сильно озабоченный приездом в Содею того самого Холма, сутками парился на усиленном режиме.

Тогда же Герштнер и открыл свою ювелирную мастерскую. Ведь часто случалось так, что разные люди просили его, как человека ответственного, передержать у себя пару дней кое-какое золотишко. Отказать Герштнер не мог, но привлекать к себе лишнее внимание тоже не хотел. И если в полупустой квартире или заброшенном подвале мешочек золотых изделий выглядел неродным и странным, то в ювелирной мастерской он мог лежать годами, не вызывая никакого интереса.

А чтобы всё было совсем по-настоящему, Герштнер не ограничился выписыванием поддельных квитанций на ремонт цепочек, которых иногда набиралось столько, что ими можно было обмотать памятник Рогнану, а действительно посадил в своей мастерской старого, подслеповатого мастера. Фридель Бернаро, бывший владелец «Рубина», после недолгих уговоров согласился из любви к искусству и небольшому, но стабильному заработку занять место под специально заговорённой яркой лампой, в окружении верстачков, тисочков и прочих печурок и тигелей.

Через полгодика Герштнер с удивлением заметил, что работа старого мастера вполне окупает мастерскую, самого Фриделя, а кроме того остаётся немного денег сверху. Сам Герштнер к тому времени уже подумывал прекращать налаживание добрососедских отношений с капризными зарубежными гостями, поэтому плотно сошёлся с Бернаро по поводу общей любви к драгоценностям и тишине. Вовремя закрывший магазин «Рубин» Фридель сразу смекнул, что к чему, и через какой-то годик выдал за Герштнера немного засидевшуюся в девках Санару, после чего со спокойной душой вышел на пенсию, оставив зятю так полюбившуюся ему мастерскую.

Но не успели Герштнеры отпраздновать второй день рождения своего сына Яшика, как бдительный Магздрав устроил им расставание на ещё одни десять лет. Кто-то из гастролёров засыпался, попал под стирание личности, а дотошные крючкотворы из вспоминательного отдела докопались в предоставленной памяти до ещё не совсем отошедшего от дел лысого содержателя ювелирной мастерской и целой сети квартир по всей красавице Содее, представляемых в свободный найм с почасовой оплатой.

Снова выйдя на поверхность, Герштнер понял две вещи. Во-первых, третьего погружения ему не пережить – дважды атрофированные лёгкие просто не поддадутся ускоренному форсированию, а жить под водой в компании с бессрочниками и старшинами рыбнадзора совсем не улыбалось. Во-вторых, Яшику уже исполнилось двенадцать.

Осмотревшись, Герштнер заверил Магздрав и своих немногочисленных знакомых в том, что он прочно встал на путь бесповоротного исправления, заказал у жестянщика новую вывеску для мастерской «Герштнер, Бернаро и Герштнер» и собрал семейный совет.

– Мама, – сказал он первым делом, глядя на рассевшуюся на полдивана тёщу. – Я очень рад, что старый Фридель оставил нам в наследство именно вас, и потому, чтобы быть полезной, слушайте, что я сейчас говорю. Вот вам два конверта, один и второй, – Герштнер вытащил их из кармана нового пиджака. – Завтра вы положите их в сумочку, а за руку возьмёте Яшика и все вместе пойдёте в магучилище. И не надо сверкать глазами с дивана, я знаю, что сейчас зима и набор окончен. Для этого я и даю вам первый конверт, – Герштнер передал конверт тёще. – Идите с Яшиком прямо к директору. Только умоляю – не половиньте то, что в конверте, и постарайтесь, чтобы Яшик не видел, как вы даёте директору взятку.

Тёща презрительно фыркнула, но Герштнер, не моргнув глазом, продолжал:

– Второй конверт намного больше, и мне будет большое удовольствие, если он не будет нужен. Вы, мама, даже можете взять его себе навсегда, хоть как он мне и дорог. Но потрудитесь сначала дать его директору, если вдруг окажется так, что у нашего Яшика нету способностей. Пусть определят его на какие-нибудь заочные курсы, в крайнем случае, пусть сдаст экстерном и спецэкзамен, когда узнает, что такое экстерн. Я хочу, чтобы наш мальчик в любом случае отучился в магучилище, даже если вам придётся завтра трижды возвращаться за вторыми конвертами.

Но Герштнер волновался зря. Способности у Яшика оказались…

– …И не просто способности. Талант! Талантище! – размахивая руками, говорил Браниц, которого, впрочем, даже собственная жена часто называла Бобром. – Но твой талант пропадает и чахнет, Яши, как вот эта тухлая рыба, – Бобр схватил за хвост им же принесённую рыбёшку. – Почему ты ведёшь себя так, как будто тебе не нужны деньги?

Яши поморщился и забрал из рук Бобра тухлую рыбину, которой тот не переставал размахивать:

– А почему ты делаешь вид, что знаешь, где их взять?

– Мне тридцать лет, Яши, – Бобр нахмурился. – К таким годам уже пора знать, где и на чём можно заработать.

– А мне тридцать пять, – Яши покачал головой. – И я не то, чтобы совсем не верил, что ты можешь придумать что-то хорошее, я просто не хочу осваивать подводные промыслы до сорока пяти.

Бобр принялся обиженно сопеть, как будто это вовсе и не его прошлым летом гоняли по бульвару, заподозрив в краже светильников из ночных фонарей:

– Яши, ты же меня знаешь.

– И мало того, драгоценный ты мой водоплавающий друг, – прервал его Яши, – именно потому, что я тебя знаю, тебя и отпустили в прошлый раз. И если я правильно вспоминаю, то ты сам клялся на подписке о невыезде, что впредь изберёшь исключительно стезю исправления и честного труда.

– Яши! – Бобр просто засиял. – Да всё законно! Ты мне только скажи – у тебя ещё не отобрали лицензию на боевые артефакты?

– Я сейчас заверну тебе в газетку твою тухлую рыбу, которую ты принёс к моему свежайшему пиву, и отведу в порт, где продам на самую грязную галеру в качестве материала на барабан, Бобр. А потом пойду в Магздрав и попрошу медаль, большую и золотую медаль «Спасителю Отечества», и что самое смешное, я её получу, как только скажу, что никто в Содее больше не будет тебя наблюдать.

– Тогда всё законно, – Бобр продолжал сиять, как та самая медаль. – Я нашёл тебе клиента.

– Мне сразу полегчало, – сказал Яши. – Значит, кто-то из твоих дружков решил заняться подводным плаваньем. Что ему надо? Кольцо молний за четыре червонца? И если ты сейчас скажешь да, то я заранее вплету в колечко слепок твоей ауры, чтоб санитарам Магздрава не пришлось долго бегать и выяснять, кто же в Содее занимается, как они говорят, незаконным оборотом боевых заклинаний. Или просто приклею к колечку записочку, всё равно твой друг не догадается её оторвать.

– Яши!

– Не догадается, Бобр, – Яши уже сам вовсю размахивал тухлой рыбёшкой. – Пять лет назад они не догадались оторвать ценник. Ценник, Бобр! На котором большими буквами было написано: «Оторвать для боеготовности». Который повторял эти слова на пяти языках. И ведь я это придумал специально для твоих друзей, которые не умеют читать.

– Яши, – Бобр примирительно поднял руки. – Немедленно прекрати портить воздух. Нет, рыбу не выбрасывай. Просто закрой рот и послушай. Я случайно узнал, что одному пассажиру, кстати приезжему, срочно нужно несколько артефактов. А единственный человек, который может ему помочь, делает вид, что переехал с Герцогской на Ясеневую только потому, что вид на мусорник приятнее, чем вид на шпили Ратуши. Я, конечно, узнал ещё не всё, но скажу точно: этот приезжий – очень серьёзный человек. Неужели ты оставишь его без помощи? А если тебе так уж не нужны деньги, то можешь купить на них сезонный улов кефали и выпустить её на волю.

Яши снова покачал головой:

– Не свисти.

Но Бобр не унимался:

– А сдачи как раз хватит на маленький домик на Морском бульваре. И не надо на меня смотреть, на меня сам завотделом интенсивной терапии смотрел. Говорят, что заказ очень крупный.

– Сколько? – Яши заинтересовался, в голосе Бобра проявилась та самая деловитость, которая позволяла ему одним из первых узнавать все интересные новости в городе.

– Я слышал про двенадцать позиций, Яши. Двенадцать.

– Я подумаю, – Яши брезгливо швырнул тухлую рыбёшку на стол. – А теперь отнеси эту гадость во двор и закопай.

Бобр равнодушно пожал плечами:

– Я лучше скормлю её соседскому коту. А ты подумай, Яши.

– Подумай как следует, – это уже Риг Бонав, старый, лысый, облезлый и с виду совсем не страшный, размахивал своим жёлтым указательным пальцем. Яшик в ответ кивал. В присутствии этого старика он снова становился двенадцатилетним мальчиком.

– Дядя Риг, прошу вас, не напрягайте сердце, против вашего слова я не пойду.

– Яшик… – Бонав задвигал складками кожи на лбу, так что кустистые брови съехались на переносице. – Да делай что хочешь, я своего слова ещё не сказал. Пока я просто даю совет, и если ты ещё не присмотрел себе красивую оградку и не выбрал оркестр для похорон, то послушай старика. Отказываться от этого заказа тебе глупо. И опасно. Мне шепнули, что человечка, который ищет по всей Содее ювелира в лице тебя, наши орлы-санитары из Магздрава знать не знают, но за него очень беспокоится какой-то Особый отдел, которым у нас никогда и не пахло. И я тебе скажу, что бойцы этого отдела таки крепко взяли наш Магздрав за кадык. Так что подумай, Яшик, крепко подумай. Уж лучше я сам поболтаю с этим человечком, может, что-нибудь и выясню про его популярность.

Яшик кивал. После вчерашней попойки с Бобром остались неубранные бутылки, чешуя, отдающая гнилью, и чугунная голова. А дядя Риг всё никак не угомонится. Хотя мыслит он правильно. Десять процентов – это немного, а идиота, который готов выложить за побрякушки двадцать тысяч золотом – и это только по предварительным прикидкам, – пусть развлекает кто-нибудь другой.

– Хорошо, дядя Риг, хорошо. Считайте, я вас понял. Посижу тихонько дома, не отсвечивая. Я даже за хлебом выходить не буду. Ну и вы тоже раскрутите этого туриста. А то мало ли что он закажет, может, архитектурный уменьшитель и вывезет из Содеи оперный. Были же попытки.

На том и расстались. Старик, посмеиваясь, вышел из мастерской, а Яш побрёл в свою каморку заряжать обезболивающим рабочее место. Он как раз собирался закрепить возврат-чары на ожерелье из плоских золотых рыбок с глупыми пустыми глазами для пани Чайкер с Нагорной улицы, как дверной колокольчик мелодично сыграл первые такты увертюры к «Чёрному металлу».

Яш спустился в лавку и улыбнулся клиенту – худенькому человечку в мешковатой красной рубашке с высоким воротником и туристических синих моряцких шортах. Правая рука клиента была плотно забинтована и покачивалась на чёрной шёлковой перевязи. Видимо, подвыпил отдыхающий, да и упал в канаву, их то вдоль дорог сейчас зачем-то нарыли немерено. Обычное дело.

– Яш Герштнер? – полюбопытствовал клиент. И вот тут разом активировались все установленные Яшем ловушки – четыре невидимых капкана захлопнулись сами собой, взвыла нечеловеческим голосом маска обезьяны на стене, подсвечник разрядил шесть парализующих зарядов прямиком в окно, из щелей в полу повалил ядовитый дым, а входная дверь выпустила шипы, по которым побежали синие искры.

Яш попытался нырнуть за прилавок, активируя портальное кольцо, которое носил не снимая, но чья-то рука крепко схватила его за шиворот.

– Ну что вы, маэстро, – укоризненно сказал клиент, вытягивая Яша на середину комнаты. – Прошу вас, не пугайтесь. Это ложная тревога, позвольте заверить. Просто стечение обстоятельств, вам совершенно нечего бояться. Возможно, случился какой-то сбой, ведь в этих сторожевых артефактах никогда нельзя быть до конца уверенным.

Так, продолжая безукоризненную речь, странный посетитель усадил Яша за стол для посетителей, всё ещё заваленный остатками вчерашней попойки, сам примостился рядом на табуретке и вернул забинтованную руку на перевязь. Ошалевший ювелир, ничего не понимая, крутил головой в поисках грабителей, а клиент продолжал нести свою вежливую чушь, дожидаясь, когда глаза Яша перестанут быть похожими на кроликов, которые вдруг выпали из клетки и теперь мечутся по всему полю, пытаясь понять, куда делись привычные стены.

Маска обезьяны затихла, ядовитый дым рассеялся без вреда, ведь за окном вовсю светило солнце, а его свет, как известно, по закону обязан деактивировать боевую составляющую ночных ловушек, к которым и относились Яшиковы капканы. Пришел в себя и сам Яш, углядев, наконец, сидящего на табурете тощего посетителя.

– Вы не пострадали? – Яш нашел в себе силы поинтересоваться. Посетитель улыбнулся, сверкнув парой золотых зубов.

– Нисколько, маэстро. И знаете, ваши ловушки, конечно, хороши, но бессистемны.

– Не понял, – опешивший Яш никак не ожидал такого поворота разговора.

– Да всё просто, – посетитель соскочил с табурета и безошибочно подошел к невзрачной доске в полу, которая активировала «туман отчаяния». – Сами по себе ловушки великолепны. Кстати, вы знаете, что ваш туман запрещён?

– Только в Королевствах, – Яш покачал головой.

– Конечно-конечно. Видимо, ваш Магздрав, или как его там, пока просто не знает о последних разработках противопехотной магии, – посетитель подмигнул. – Вот, смотрите. Туман распространяется удручающе медленно и, если честно, хорош только против большого числа противника. Но нарисуй вы активирующую руну немного ближе к двери – и у вас появилось бы больше шансов поутру обнаружить чей-то труп.

Грабитель увидит туман и кинется к ближайшему выходу, – посетитель указал на дверь. – Ваши электрические шипы должны срабатывать не по общей тревоге, а только от прикосновения. И все. Вор схватится за ручку, и то, что не доделал туман, довершит дверь. А так в распоряжении бандита оказывается вся комната и масса времени, чтобы определить, где же безопасное место, – посетитель снова уселся на табурет. – Но вам ведь все это не нужно. Вам некого бояться.