Текст книги "Тайна старинного рояля"

Автор книги: Поль-Жак Бонзон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Тайна старинного рояля

ЗИМНИМ УТРОМ

В этот декабрьский четверг я решил навестить нашу приятельницу Мади. Отнесу-ка я ей две камерунские марки.

Мади – настоящий коллекционер. Она увлеклась филателией во время болезни, приковавшей ее к постели на долгие месяцы. С тех пор мы с друзьями знали, чем ее порадовать. Разумеется, не могло быть и речи о покупке марок у торговцев: у нас не хватило бы на это денег. Малыш Сапожник выпрашивал марки у сапожника, чья мастерская находилась прямо над его квартирой. Корже добывал их с помощью матери, уборщицы на ткацкой фабрике; Бифштекс выпрашивал у отца, работавшего в мясном магазине. Гиль пользовался услугами мужа старшей сестры, у которого двоюродный брат жил в Аргентине, а Стриженому сосед по лестничной площадке иногда дарил свои «дублеты».

Мне было труднее всех. Жителем Лиона я стал недавно – до переезда в район Круа-Русс мы жили в маленькой деревушке в Провансе – и в городе почти никого не знал. Вот только одна соседка регулярно отдавала мне марки с писем, которые присылал ей сын из Камеруна.

На этот раз добрая старушка вручила мне две великолепные, совсем новые марки, которых у Мади уж точно не было. Она будет рада моему подарку!

Я взял с собой своего пса по имени Кафи. На улице было тепло и сыро, даже слишком тепло для этого времени года. Дождя не было, но тротуары блестели так, будто только что прошел настоящий ливень. Мади жила на улице От-Бют, в большом старом доме, похожем на мой. Я застал ее за столом на кухне, она как раз перебирала свою коллекцию. От моих марок девочка пришла в восторг. Мади показала мне свой новый альбом – она склеила его из страниц, вырванных из старых тетрадей. Потом она стала гладить Кафи, который положил морду на стол, любуясь разноцветными маленькими прямоугольничками.

Мади очень любила мою собаку. Иногда она даже просила одолжить ей Кафи ненадолго.

– Ну что, песик, – говорила она, держа его голову в руках, – наверное, тебе будет очень скучно зимой в Лионе?

Кафи смотрел на нее блестящими от счастья глазами, а потом вдруг повернулся к окну. Мади расхохоталась.

– А, понятно, ты хочешь прогуляться! А почему бы и нет, ведь сегодня не очень холодно! Тиду, как ты на это смотришь?

Мне эта мысль понравилась. Я очень любил гулять с Мади. Лето, проведенное ею после болезни в моей родной деревне в Провансе, сблизило нас. Мы подолгу разговаривали об этом южном крае, который она успела полюбить почти так же, как я.

По случаю теплой погоды вместо обычного пальтишка с меховым воротником Мади надела плащ.

– Как и все мальчишки, ты не очень любишь разглядывать витрины, – со смехом сказала она. – Хочешь, пройдемся по набережной? Выбирай: вдоль Роны или вдоль Соны?

Мне больше нравились Рона, потому что она протекала по «моим» солнечным равнинам; но я знал, что Мади скорее выбрала бы тихие воды Соны, по которой бесшумно скользили беззаботные лодочки. Чтобы доставить Мади удовольствие, я выбрал Сону.

Мы вышли из Круа-Русс (это старый квартал Лиона, расположенный на холме, разделяющем две реки) к знаменитой площади Терро, где Кафи вечно гонялся за голубями и, конечно, ни одного еще не поймал. До Соны отсюда было рукой подать. Красавица река текла так медленно, так лениво, что казалось – она стоит на месте. Мы немного прошлись по набережной, и тут Мади предложила:

– Так тепло, давай посидим на скамейке!

Мы сели, и она принялась рассказывать о своем родном Лионе. Он, правда, иногда раздражал ее шумом и плохой погодой, но она не променяла бы его ни на какой другой город на свете.

Смотри, Тиду, эта набережная – мое самое любимое место в Лионе. Сона тут похожа на реки северных стран, таких же туманных, как Лион.

Почему ты не любишь Рону?

Что ты, Тиду, Рону я тоже люблю… но не в Лионе! Она гораздо красивее в низовьях, в Провансе, под «твоим» голубым небом и порывами «твоего» мистраля…

Пока мы болтали, Кафи вскочил на парапет набережной и стал яростно облаивать крошечную собачку, сидевшую на крыше кабины проплывавшего мимо катерка. Я посвистел ему, и мы поднялись со скамейки.

– Мади, давай перейдем через Сону и вернемся домой по другому берегу!

Мы были недалеко от моста Сен-Венсан (на самом деле это не мост, а так, мостик). Когда мы до него дошли, катерок с белой собачонкой как раз проплывал под аркой. Кафи проводил его заливистым лаем.

– Наверное, далеко собрались, – вздохнула Мади. – Как бы мне хотелось уплыть на таком вот катере…

Миновав мост, мы оба вздрогнули от резкого визга автомобильных покрышек.

– Боже мой! – воскликнула Мади. – Авария!

Пикап, груженный овощами, резко остановился посреди шоссе. Из кабины выскочил водитель; к месту происшествия со всех сторон бежали люди. На мостовой лежал пожилой человек, рядом валялся чемоданчик, который выпал у него из рук.

– Ой, смотри, – закричала Мади, – у него белая палка! Он слепой. Как же водитель не заметил?..

Старик попытался подняться; ему помогали прохожие.

– Вы не ранены? – взволнованно спрашивал шофер. – Я даже не заметил, что сбил вас… Мне казалось, я затормозил вовремя…

– Со мной все в порядке, – ответил слепой. – Вы правы – вы до меня даже не дотронулись. Просто машина очень шумела, вот мне и показалось, что она мчится прямо на меня. Я сам виноват – надо было остановиться и пропустить вас. А я шагнул вперед и» поскользнулся на мокрой мостовой…

Он и вправду был цел и невредим. Шофер взял слепого под руку и перевел через дорогу, за ними какая-то дама несла чемоданчик.

– Я вам очень признателен, – сказал слепой и снова начал извиняться. – Со мной никогда такого не случалось.

Кто-то предложил довести его до дома, но он энергично запротестовал:

– Нет, что вы, я знаю свой квартал. Там я не потеряюсь. Мне стыдно, что я причинил вам такие волнения…

Пикап, оставленный посреди мостовой, мешал движению. Но вот наконец шофер сел за руль, и зеваки разошлись. Слепой удалялся по тротуару, водя перед собой белой палочкой, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие. Я наблюдал за ним. Старик быстро прошел сотню метров, и вдруг мне показалось, что его движения стали менее уверенными. Может, он потерял дорогу? Слепой замедлил шаг, затем прислонился к стене, достал платок и вытер пот со лба. Мади схватила меня за руку.

– Может быть, ему плохо? Пошли узнаем!

И она бросилась к слепому.

– Мсье, – встревоженно заговорила она, – мы видели, как вы упали… Наверное, вы слишком переволновались. Может, все же проводить вас домой?

Слепой с трудом улыбнулся.

– Ничего особенного, просто голова закружилась. Нужно пару минут передохнуть.

Теперь мы могли разглядеть его как следует. Это был человек лет шестидесяти, с худощавым лицом, в черных очках с толстыми стеклами. Из-под берета выбивались густые седые волосы. Старомодное пальто было протерто на локтях, но без единого пятнышка; я вспомнил, как, поднимаясь с мостовой перед едва не сбившей его машиной, слепой все старался отряхнуть пальто тыльной стороной ладони. Нас с Ма-ди поразила его изысканная манера выражаться.

– Нет, дети мои, – продолжал слепой. – Спасибо вам, но я чувствую себя лучше и не нуждаюсь в помощи.

Продолжайте прогулку с вашей большой собакой.

С большой собакой?! Как он мог узнать, что с нами собака, да еще к тому же большая? Кафи не лаял, не рычал… Совершенно озадаченный, я пробормотал:

Простите нас. Я решил, что вы слепой, потому что у вас белая палка и черные очки.

Увы! Я слеп от рождения.

– Но как вы догадались, что с нами собака?

На лице старика появилась слабая улыбка.

– Большая собака, не так ли? Я догадался об этом по ее дыханию. Вы знаете, у слепых очень тонкий слух; они часто слышат то, чего не слышат зрячие. Большие собаки дышат не так, как маленькие.

Если уши меня не обманывают, ваша собака недавно бегала: у нее неровное дыхание. Держу пари, что это овчарка!

Это рассуждение нас потрясло.

Вы любите собак? – спросила Мади.

Все слепые любят собак. – Вздохнув, он продолжал: – Моя потерялась неделю назад… наверное, попала под машину. Я отпускал ее во двор погулять; видимо, она выбежала на улицу… Вообще-то она была крайне осторожна, водила меня по всему Лиону. Бедный мой пес… А вашего как зовут?

Кафи.

Можно его погладить?

Он это обожает!

Слепой протянул руку. Кафи с удовольствием подставил старику спину и даже облизал ему пальцы – честь, которой мало кто удостаивался. Слепой был растроган; из-под черных очков выкатилась слеза.

– Хороший песик, – сказал он со вздохом. – Я так и знал, что ты не злой. – Еще раз глубоко вздохнув, слепой стал прощаться. – Ну вот, теперь я чувствую себя великолепно, можно идти дальше.

Еще раз благодарю вас, дети мои. Хорошей прогулки!

Старик пожал нам руки и быстро удалился, пытаясь идти твердым шагом, однако это не совсем ему удавалось.

– Бедняга! – вздохнула Мади. – Плохо, что нет никого, кто довел бы его до дому. Он был очень бледен. Не случилось бы с ним беды…

На первом же перекрестке слепой замешкался. Я хотел было догнать его, но было уже время обеда, а Мади не любила опаздывать домой. Мы прошли по мосту Сен-Венсан и вернулись в свой квартал.

СЛЕПОЙ С МОСТА СЕН-ВЕНСАН

Эта встреча меня взволновала, и вечером на Крыше Ткачей, откуда был виден весь город и где мы собирались почти каждый день, я обсудил сегодняшнее происшествие с друзьями. А что, если бедняга снова упал после того, как мы с ним расстались? Меня немного мучила совесть: надо было все же проводить старика.

Да ну тебя! – отмахнулся Корже, не склонный к сентиментальности. – Забудь об этом. Ничего с ним не случилось.

А он правда был слепой? – засомневался Бифштекс. – Ты же сам говоришь, что он сразу определил, что с вами Кафи, хотя тот не лаял и не рычал.

Да, – поддержал его Малыш Сапожник. – Может, он просто прикидывался? В прошлый четверг я видел одного такого «слепого» – он просил милостыню на площади Толован, а через два часа в троллейбусе преспокойно читал газету, даже без очков!

Но друзьям не удалось меня переубедить. Старик с моста Сен-Венсан был самым настоящим слепым. Нужно было быть слишком большим актером, чтобы разыграть такой спектакль. Напротив, я предполагал, что падение плохо подействовало на него, но он пытался не подавать виду – может быть, стыдился. Он ведь справился со слезами, когда гладил Кафи, напомнившего ему пропавшую собаку.

Весь следующий день я продолжал думать о старике, волновался, не случилось ли с ним чего. А в воскресенье даже собрался побродить по набережной Соны – вдруг удастся его встретить? Но не успел я выйти, как Кафи залаял, услышав шаги на лестнице. Вот так сюрприз! Это была Мади. По выходным мы редко виделись: эти дни она обычно проводила с родителями. Сейчас у нее был взволнованный вид, это меня насторожило.

– Тиду! – сказала она. – Знаешь, почему я пришла? Помнишь того слепого с моста Сен-Венсан?

Так вот… это, наверно, глупо, но я все время о нем думаю. А сегодня мне приснился визг тормозов грузовика. Я совершенно уверена, что со стариком случилось несчастье. Не хотел бы ты…

Я не дал ей договорить.

Мы думали об одном и том же. Когда я сказал об этом Мади, ей стало легче. Но как нам найти старика с седыми волосами?

– Наверное, его знают в округе, – предположила Мади. – Давай поспрашиваем.

Я натянул пальто и надел на Кафи ошейник. С четверга погода переменилась: сырость сменилась морозцем, ночью лужи покрылись льдом. Легкий ветерок с востока, довольно редкий в Лионе, пощипывал уши. Мы с Мади засунули руки в карманы, а Кафи, спасаясь от холода, распушил свою густую шубу.

Набережные Соны были пустынны: в первый холодный день лионцы не спешили выходить из дому. У редких прохожих мы ничего не смогли узнать, однако хозяин маленького кафе на углу площади Сен-Поль сразу вспомнил нашего знакомого.

– Слепой с седыми волосами?.. Он ходит с таким белым чемоданчиком? Да, я знаю, о ком вы. Мне приходилось его встречать на улице Сен-Бартелеми. Поищите в тех краях.

Мы знали улицу Сен-Бартелеми, которая круто взбиралась на холм Фурвьер. К сожалению, из-за проклятого холода здесь тоже почти никого не было. Трое прохожих, поднимавшихся к церкви, были не из этого квартала, нашего слепого они не знали.

В конце концов я обратился к человеку, который копался в моторе своей легковушки.

– А, старый слепой! «Слепой с чемоданчиком», – так его здесь зовут. Он живет почти напротив, вот в той развалюхе. Войдите во двор, там вам подскажут.

Он указал на старый, довольно обшарпанный пятиэтажный дом. Даже странно было, что здесь кто-то еще может жить. Ставни, раскачиваясь на ржавых петлях, опасно нависали над улицей, в одном из окон стекла заменял кусок фанеры, а перила балкона на третьем этаже были так изъедены ржавчиной, что я бы не отважился за них ухватиться. Однако наличники окон были сделаны из искусно обработанного камня– видно, раньше в доме жили богатые люди… Мои размышления прервала Мади:

– Тиду, этого не может быть! Тот слепой был такой ухоженный, опрятный… Разве он будет жить в таком доме?

Во двор вела длинная, как тоннель, подворотня, и Мади, поежившись, пропустила меня вперед. Сумрачный двор был завален мешками, тачками, велосипедными колесами, старыми ящиками… Какая-то женщина стирала под краном белье в детской ванночке. Заметив, что мы вторглись в ее владения, она сердито нахмурила брови.

– Что вы тут потеряли, сорванцы? Идите играйте со своей собакой где-нибудь в другом месте.

Однако, узнав, кого мы ищем, она смягчилась.

– А, слепой? На верхнем этаже направо… Но вряд ли он дома. Его уже дня два-три как не видно.

Мы с Мади обменялись встревоженными взглядами. Дня два-три? Значит, с четверга! Не пришлось бы взламывать дверь…

Схватив Мади за руку, я бросился в темный подъезд и потащил ее вверх по выщербленным ступенькам.

– Это невероятно, – повторяла Мади, – этот человек не может жить в таком доме!

Может, ему это безразлично, он ведь ничего не видит.

Но эта вонь, эта грязь, которая чавкает под ногами, эти железные перила, которые вот-вот обломятся под рукой!..

Вскоре мы добрались до верхнего этажа. Он был таким же разрушенным, но хотя бы чистым. Двери, выходящие на площадку, когда-то были роскошными, но с тех пор немало воды утекло. Я уже хотел постучать в правую дверь, но Мади меня остановила.

– Нет, Тиду, давай не будем заходить. Я, кажется догадалась, почему он тогда не позволил нам проводить его. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, что он живет в такой развалюхе. Наш визит его расстроит.

Но я все же постучал. Ответа не было. Я постучал снова, погромче.

– Ты же видишь, – сказала Мади, – его нет дома. Пошли отсюда!

Я чуть было не последовал ее совету, когда в квартире послышался какой-то шум.

– Кто там? – спросили из-за двери.

Я узнал голос слепого. Он показался мне испуганным.

Кто там? Это вы, мадам Лазерг? Я не узнаю ваши шаги.

Не бойтесь, – громко проговорила Мади. – Это мальчик и девочка, с которыми вы разговаривали в четверг на набережной. Помните – мы гуляли с большой собакой? Мы пришли вас проведать.

Я услышал из-за двери вздох облегчения, потом лязг открываемого засова и скрежет ключа в замке. Перед нами стоял слепой, он был в пальто, как будто собирался выходить на улицу. Однако головного убора на нем не было, и густые седые волосы над изборожденным морщинами лбом были похожи на светящийся нимб.

Надо же… Как вы меня нашли? Кто вам указал дорогу?

Люди на улице и женщина, которая стирает во дворе.

Он всплеснул руками.

Бедные дети, и вы не побоялись войти в эти развалины?

Мы беспокоились о вас. Нам было очень неловко, что мы не проводили вас тогда… Та женщина сказала, что вы не выходите с четверга. Вы больны?

Не то чтобы болен, но… немного прихворнул. Я как раз лег… вернее, прилег на кровать, когда вы постучали.

Старик попытался улыбнуться, потом пригладил рукой свои прекрасные седые волосы и поправил узел галстука.

– Заходите, дети мои!.. И ты, пес, тоже заходи.

Комната, в которую мы вошли, была просторной, как во всех старый; зданиях. Побелка на потолке местами облупилась, обнажив деревянные балки. Какого цвета были когда-то обои, определить я бы не взялся. И все же комнате резко отличалась своей опрятностью от всего, что мы видели в этом доме.

Два окна выходили на улицу. Крыши других домов были ниже, и из окон открывался вид на всю улицу, уходящую; вдаль, вплоть до Круа-Русс. В одном углу стояла деревянная кровать, в другом – стол с секретером, сбоку был камин. Похоже, он давно уже не топился, потому что в квартире было почти так же холодно, как на улице.

Однако больше всего нас с Мади поразил огромный предмет, стоявший в середине комнаты. Он был заботливо укутай чехлом из кретона, который свешивался до самого пола.

– Не обращайте внимания на беспорядок, – сказал слепой, несомненно догадавшийся, что мы разглядываем комнату. – Берите стулья, присаживайтесь… и извините, что я не слишком вежливо ответил на ваш стук. Ко мне так редко кто-нибудь приходит! Мне гости в общем-то и не нужны, но вам, дети мои, я очень рад… и вашей собаке тоже.

Я видел, как трудно ему улыбаться, и понял, что он еще не оправился от того падения. Слепой на ощупь нашел Кафи и долго гладил его.

Ах, дети мои, – вздохнул он, – мне стыдно, что я принимаю вас в таком ужасном доме. Что вы теперь обо мне подумаете?

Вы живете один? – осмелилась наконец спросить Мади.

Увы, доченька, вот уже три месяца, как я одинок. Такое несчастье!.. Умерла моя сестра, с которой мы жили вместе.

Но кто заботится о вас, убирает квартиру, кто вам готовит?

Соседка, мадам Лазерг. Милая женщина, жалеет меня… Она единственная в этом доме, с кем можно общаться, но я стараюсь все делать сам. Когда у меня была собака, я ходил по магазинам, ведь у мадам Лазерг больные ноги. Бедный Брике! Не думал, что мне будет так его недоставать.

– А вы не хотите завести новую собаку?

Слепой тяжело вздохнул.

– Разумеется, без собаки мне трудно. Я стал как будто еще более слепым, чем раньше. Брике был мои ми глазами… Но решусь ли я завести новую собаку? К тому же хорошие собаки дорого стоят.

Наступило молчание, и мы машинально стали разглядывать странный предмет под чехлом. И как слепой мог догадаться, что нас заинтересовало?

– Вам очень хочется узнать, что это за вещь? – спросил старик с улыбкой. – Сейчас объясню… Он сел в кресло, бархат на котором был потерт и весь в складках.

Я не люблю рассказывать о себе. Боюсь утомить вас, мои маленькие друзья.

Нет, что вы! – горячо запротестовала Мади. – Мы затем и пришли к вам!

Тогда старик рассказал свою историю. Слепого от рождения ребенка отдали в специальную школу, где он научился читать с помощью пальцев. К несчастью, родители его вскоре умерли, и дальше учиться он не смог. С тех пор он жил с сестрой, которая была на несколько лет моложе. Она целиком посвятила себя брату. Когда они поселились в этом доме, здание было в очень хорошем состоянии; но в одну из зим проливные дожди вызвали оползень на холме Фурвьер, многие старые дома обрушились, и испуганные жители соседних домов поспешили переехать отсюда. В покинутых зданиях поселились бедняки и бездомные, а их дом был оккупирован старьевщиками, которые захламили своим товаром двор.

А почему вы не переехали? – спросила Мади.

Увы, девочка! От родителей почти ничего не осталось, а в ту пору снять новую квартиру было уже слишком дорого. К тому же это мой квартал, и клиенты мои живут здесь же.

Ваши клиенты?

Ну да. Как многие слепые, я обучился ремеслу настройщика. А в чемоданчике, который вы тогда видели, я ношу свои инструменты. Но клиентов становится все меньше: у людей не стало времени учиться играть на фортепьяно. К тому же теперь, без собаки… Простите меня, дети, мне не надо было говорить о таких печальных вещах. Вам не холодно? Я экономлю уголь, поэтому не топил сегодня. Вот и сижу в пальто.

Старик замолчал. Казалось, он раскаивается в том, что рассказал нам о своей жизни. Вдруг он поднялся и на ощупь направился к предмету, стоящему посреди комнаты.

– К счастью, – сказал он, встряхнув шевелюрой, – у меня осталось вот это.

Широким жестом он сбросил покрывало, которое упало на пол, и нашим глазам предстал рояль, огромный рояль. Таких роялей ни я, ни Мади в жизни не видели! Он казался совсем новым – так хорошо за ним ухаживали.

– Да, – сказал старик, – рояль. Настоящий, концертный. – И добавил, немного помолчав – Вы слышали о Листе?

Лист? Это имя было мне знакомо. В школе учитель как-то говорил о нем. Кажется, это какой-то композитор…

– Верно! Это был великий композитор и музыкант, – подтвердил слепой, – величайший пианист прошлого века. Этот великолепный инструмент принадлежал ему. За этим роялем он сочинил многие из своих знаменитых рапсодий. Когда Лист уехал в 1847 году из Франции, он оставил рояль своему любимому ученику, а тот завещал его одному слепому пианисту. Этот пианист, в свою очередь, незадолго до смерти подарил его мне, и вот уже тридцать лет, как рояльУ меня.

Старик склонился над блестящей черной крышкой.

Смотрите: 1843 – год изготовления рояля. А тут буквы «ФЛ» – это инициалы Ференца Листа. Это бесценный инструмент!

– Ой! – воскликнула Мади. – Значит, вы не только настройщик? Вы музыкант? Лицо слепого стало печальным.

После смерти родителей мне пришлось бросить учебу, хотя я всегда любил музыку и продолжал заниматься самостоятельно, ради собственного удовольствия.

Он любовно погладил клавиши, и вдруг выражение лица у него изменилось. Он поспешно нашел на полу чехол и натянул его на инструмент, а затем встревоженно проговорил:

– Не говорите никому о том, что я вам сейчас рассказал!.. Ни слова! Ах, если бы вы знали, дети мои…

Мы даже испугались – так изменился его голос.

Будьте уверены, мы ничего никому не расскажем, – заверила старика Мади.

Ах, если бы вы знали… – повторил он и замолчал.

Я не отважился торопить его. А слепой снова сел в старое кресло, подозвал Кафи и погладил его.

– Милая собачка, ты так похожа на ту, которую я потерял… У меня тоже была овчарка, ростом по меньше, но такая же умная. Она была прекрасным поводырем, лаяла и рычала, когда чувствовала, что мне что-то угрожает. Наверное, в тот злополучный день я потому и растерялся, что со мной не было моего защитника… А теперь, дети, расскажите мне о себе. Кто вы? Живете ли в этом квартале?

Я предоставил Мади возможность объяснить старику, что мы из Круа-Русс и что многие из наших друзей тоже с удовольствием бы его навестили.

– Я буду рад, – живо откликнулся слепой. – В следующий раз я уже не испугаюсь, когда вы придете. Мне было немного стыдно за состояние дома, но раз уж вы все равно знаете дорогу сюда… – И добавил: – И непременно приводите Кафи!

Он поднялся и проводил нас до двери. Наш визит явно его порадовал. Но в последний момент старик снова забеспокоился – видимо, по поводу рояля, о котором снова попросил никому не говорить. Последними его словами были:

– Когда вы будете приходить ко мне, не забывайте называть свои имена, стоя перед дверью. Я неоткрываю случайным людям. А так я буду знать, что это вы.

Я услышал, как поворачивается ключ в замке и лязгает засов.

– Бедняга! – сказала Мади. – Почему он так старательно запирается? У него ведь нечего украсть, кроме рояля. Но кому под силу вынести такую махину? Чтобы спустить рояль по лестнице, нужно сначала разобрать его на части.

Но почему старик так волновался? Что он имел в виду, повторяя «Ах, если бы вы знали!»? Может быть, что-то серьезное произошло недавно? Может, это как-то связано с потерей собаки?..

Тем временем наступил морозный вечер. Проходя мимо моста Сен-Венсан, мы осмотрели место, где упал слепой.

– Ему нужна новая собака, – решительно проговорила Мади.

Мы прошли по мосту, который дрожал под порывами ветра. На противоположной набережной Мади остановилась, взглянула на меня и робко сказала:

– А что, если мы одолжим ему Кафи?..