Текст книги "Враждебные звезды"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Машинное отделение штурману. Положительный вольтаж – норма. Отрицательный вольтаж – норма. Подача ртути – в пределах нормы…

Корабль ожил.

И началось движение вниз. Мощная ионная тяга стала притормаживать его разбег по орбите, и по нисходящей спирали корабль двинулся к безжизненной черной стальной планете, манившей его к себе. Он шел осторожно, словно нащупывая себе дорогу. Надо было следить и за вращением, и за тем, чтобы не слишком быстро сбрасывать скорость. В противном случае начнется вибрация массивной сферы, а это, в свою очередь, грозит полным выходом ее из-под контроля. Двигатели, периодически включаясь, раскручивали корабль и направляли его. Ионный привод работал почти бесшумно, но ракеты на корпусе грохотали так, словно по нему били молотом.

Все вниз и вниз.

И только потом, восстанавливая обрывки воспоминаний в единое целое, Макларен понял, что произошло, но до конца он этому так и не поверил. «Крест» опустился на железную равнину. На нее встала одна нога треножника, вторая. Поверхность планеты оказалась не совсем ровной. Корабль начал опрокидываться. Только благодаря своему мастерству Накамура, слив воедино мощности двигателей корабля и закрепленных на его корпусе ракет, смог одним рывком оторвать его от поверхности. Подобного мастерства способен достигнуть только полностью сбросивший с себя всякое напряжение человек, который воспринимает себя неотъемлемой частью корабля. Только он может с такой быстротой реагировать на постепенно меняющиеся колоссальные силы, задействованные в этом процессе. Накамура поднял корабль на несколько метров и, выбрав другую площадку, снова попытался сесть. И опять треножник коснулся почвы двумя опорами. Корабль снова стал опрокидываться. Третья нога соскочила в ямку, образованную не чем иным, как застывшей в железе рябью. Удар опоры о поверхность оказался настолько сильным, что она наверняка согнулась.

Накамура едва успел поднять корабль. Мгновение он висел в воздухе на столбе пламени, удерживая равновесие короткими разрядами реактивной тяги. Нижний край конструкции на корме «Креста» нависал всего лишь в нескольких метрах над поверхностью планеты.

Внезапно Накамура отключил ионную тягу, И за тот краткий миг, пока падал корабль, штурман успел перевернуть его на одних вращательных реактивных двигателях. «Крест» врезался в планету носом. Штурманскую рубку снесло начисто, от носа практически ничего не осталось. Автоматы наглухо задраили аварийные переборки, чтобы прекратить утечку воздуха, со свистом покидающего корабль. Масса его была огромна, и удар по своей силе получился чудовищным. Сфера, не выдержав, треснула, и от носа к корме зазмеилась многометровая трещина. С задранным к небу ионным приводом и совершенно не пострадавшим приемопередаточным контуром «Крест» неподвижно застыл в положении Колумбова яйца.

А сверху на него спокойно изливали свое сияние звезды.

Впоследствии Макларен мучился в догадках: может быть, Накамура уже задолго до этого точно знал, что иным способом посадить корабль невозможно. Или он решил, что его паек позволит оставшимся в живых протянуть лишнюю неделю. А возможно, он просто встретился со своей трагической судьбой.

Глава 15

Планета вращалась вокруг своей оси чрезвычайно быстро: один оборот менее чем за десять часов. Ее сумрачные железные равнины никогда не видели дня – отсчет времени шел только по звездам и по чувству голода. Здесь царила мертвая тишина, не нарушаемая ни ветром, ни дождем, ни шумом волн несуществующих морей – ничем, кроме шелеста звуков в наушниках людей, который сливался с еле слышным шипением равнодушно переговаривающихся звезд.

Стоя на краю шурфа, Макларен поднял голову и увидел над собой черное пронзительное небо – бездонное пространство абсолютного холода. Теоретически все эти огромные скопления солнц – бело-голубых, цвета заиндевевшего золота или тускнеющего багрянца – в одинаковой степени находились в пределах лишь видимой бесконечности. Но здравый рассудок подсказывал, что за одной беспредельностью следует другая, и он ужасался этому. Не утешала даже твердая земля под ногами – почти такая же мрачная, как и небо. Звездный свет ограничивал поле зрения до нескольких метров, а далее все тонуло в непроглядном мраке. Усеченный Млечный Путь и восходящее созвездие (про себя Макларен назвал его Ризус-Усмешка) наводили на мысль о существовании горизонта, но его животные инстинкты не верили этому.

Он вздохнул, надвинул светофильтр на лицевое стекло шлема и принялся вырубать грунт. Атомно-водородный резак не слепил глаза, но в полыхавшем из него огне гасло сияние звезд. Торопливо отрезая десятикилограммовые куски, он пинком сбрасывал их в шурф, чтобы те снова не сплавились вместе. Сама дыра в почве была первоначально пробита взрывом, а дальше ему пришлось добывать руду вручную, поскольку запасы взрывчатки на «Кресте» были мизерны.

Руда, подумал он, это пустяк. Но как могут двое, пешком, проводить геологоразведочную работу в стерильном мире, запечатанном в вакуум сотни миллионов лет тому назад? Да и вряд ли в этих изысканиях есть такая уж необходимость. Однажды эта планета кипела – по крайней мере, на поверхности. А когда раздавленные атомы стали расширяться до своих нормальных размеров, металлическая кора при этом раскалилась – вполне возможно, даже расплавилась – и ее слои перемешались. Все тело этой планеты, скорее всего, представляет собой одну сплошную сплавленную глыбу металла. Можно было взять любой кусок этой руды, раздробить его, газифицировать, ионизировать, поместить в электромагнитный сепаратор изотопов и извлечь из него столько германия, сколько из любого другого куска. А уж много или мало его в том куске – это как повезет. Узнав скорость извлечения германия по такой методике, можно было вычислить, через какое время накопится четыре килограмма. До этой даты оставались еще недели.

Макларен прекратил вырубку грунта, выключил резак и, повесив его на генератор, забрался в бадью подъемника на краю шурфа. При спуске его фонарик отбрасывал на стены вертикальной выработки лужицы света. С трудом передвигаясь по дну шурфа, он загрузил бадью и, усевшись на нее сверху, поднялся к поверхности. Там его ожидала маленькая электротележка, и он высыпал в нее содержимое бадьи. А затем ему пришлось проделать все сначала, и еще раз, и еще – до тех пор, пока тележка не наполнилась.

Слава Богу и мертвым создателям «Креста», что корабль был прекрасно оборудован для работы на поверхности безвоздушных планет; на его борту были машины для рытья, строительства, для транспортировки грузов. Конечно, так и должно было быть. Ведь его основной целью являлась установка новой приемо-передаточной станции на новой луне; а все остальное потом присылалось прямо из Солнечной системы.

Когда-то это было его целью.

Но, черт возьми, эта цель и сейчас стояла перед ним.

Макларен устало взобрался на сиденье тележки. Вместе со скафандром его вес на одну четверть превышал здесь земной. Фары высветили проведенную краской линию, указывающую путь к кораблю. В целях безопасности было решено взрывать шурф в некотором отдалении от него, чтобы вибрация почвы не смогла причинить вреда контуру или сепаратору изотопов. А затем трассу пришлось пометить, раз уж здешняя природа не удосужилась оставить им какие-либо ориентиры, чтобы не сбиваться с пути. Поверхность этой планеты была голой, как череп.

Бремя существования свинцовой тяжестью навалилось на Макларена.

Вскоре он различил сплюснутую сферу «Креста», увенчанную металлическим каркасом, и туманность Ориона. Не шутка, когда внутри все перевернулось вверх дном. Они потратили целый день на то, чтобы просто расставить по местам все необходимые им предметы. Что ж, Сейки, ты сделал то, что на тот момент казалось самым подходящим, и сейчас твое изуродованное тело с честью покоится рядом с Чангом Свердловым на обширных железных равнинах.

Яркие прожекторы заливали светом пространство под корпусом корабля. Райерсон как раз заканчивал обработку предыдущей партии груза, кроша камень и затем измельчая его в пыль. Великолепная слаженность в работе. Макларен остановил тележку и слез с нее. Райерсон обернулся к нему. Направленный свет прожектора проник сквозь лицевое стекло и выхватил из тьмы внутри скафандра осунувшееся бородатое лицо, размером чуть больше носа, скул и колючего подбородка. Под этим высоким сводом небес, в своей фантастической броне скафандра он походил скорее на тролля, чем на человека. «А может, и я, – подумал Макларен. – Человечество далеко от нас. Мы перестали мыться, бриться, обращать внимание на одежду, готовить пищу… притворяться. Мы работаем до тех пор, пока не перестанет соображать голова, и после этого остаемся поработать еще. А затем мы вползаем по лестнице в корабль, чтобы на пару часов забыться в тревожном сне, и просыпаемся под трезвон будильника, и обманываем свои ссохшиеся желудки, заливая их литром чая. А потом мы кладем в свои рты по крошечному кусочку пищи и снова выходим наружу. Потому что времени у нас почти не осталось».

– Привет, нибелунг, – произнес Райерсон. Макларен вздрогнул.

– Ты что, становишься телепатом?

– Не исключено, – заметил Райерсон. Голос его уже сел до хриплого шепота. Взглядом обшарив темноту, Райерсон добавил: – Здесь все возможно.

– Как закончим с этой партией груза, – предложил Макларен, не желая дальше развивать мысль Райерсона, – не мешало бы убрать весь шлак подальше от корабля. Эти девяносто девять процентов отходов, абсолютно для нас бесполезные, накапливаются слишком уж быстро.

– М-хм. – Тяжело ступая, Райерсон подошел к тележке и начал разгружать ее. – А затем опять все сначала: вырубать грунт, грузить, дробить… Боже милостивый, как же я устал! Ты действительно думаешь, что мы сможем и дальше выполнять такую тяжелую работу – вот как сейчас, – когда съедим свой последний кусок?

– Но нам все равно придется это делать, – сказал Макларен. – И, конечно, всегда есть… – Он приподнял огромный кусок породы, и в голове у него все закружилось. Выронив из рук камень, он ткнулся коленями в твердую поверхность планеты.

– Теранги! – Голос Райерсона, казалось, пробивался к нему сквозь густую пелену тумана из каких-то непостижимых и смутных дельфийских[23]23
  Намек на храм в Дельфах, построенный в IX веке над скалой. Из расселин скалы выделялись одурманивающие испарения.


[Закрыть] глубин. – Теранги, что с тобой?

– Ничего, – пробормотал Макларен. Качнувшись, он натолкнулся на вытянутые руки Райерсона. – Оставь… все в порядке, через минуту… – Осязая твердую устойчивость скафандра, он позволил себе расслабиться. Слабость, откатываясь волнами, отпускала его постепенно.

Вскоре Макларен почувствовал себя значительно лучше. Он поднял глаза. Райерсон как раз скармливал дробилке последние куски породы. Машина перемалывала их с таким грохотом, что дрожала сама планета и он, Макларен, вместе с ней. Даже зубы его, вибрируя, слегка постукивали друг о друга.

– Прости, Дэйв, – проговорил он.

– Все в порядке. Тебе лучше подняться в корабль и немного полежать.

– Самое время. Наверное, нам не следовало так сильно урезать наши пайки.

– Ты теряешь в весе даже быстрее, чем я, – заметил Райерсон. – Тебе, пожалуй, нужен дополнительный паек.

– Ну нет. Это просто следствие нарушения обмена веществ, вызванного годами неумеренного потребления вина, женщин и нескладных песенок.

Райерсон присел возле него.

– Я уже и сам еле дышу. Наверное, нам обоим стоит передохнуть, пока дробилка расправляется с породой.

– Хорошо, – произнес Макларен, – если твой копчик может выдержать такой грохот, выдержит и мой.

Какое-то время оба молчали. Их тела дрожали от громыхания машины, а в головах гудело от нескончаемого бормотания звезд.

– Как ты думаешь, сколько времени займет подготовка контура? – спросил Макларен. – По твоим последним прикидкам.

– Раньше я недооценивал время, затрачиваемое на каждую операцию, – ответил Райерсон. – А сейчас – просто не знаю. Сначала нам нужно добыть германий. Затем собрать блоки… Не знаю. Две недели, три? А затем, как только все схемы начнут функционировать, их надо настраивать. В основном вслепую. Ведь я совсем не знаю критических констант. В общем, мы потратим х времени, где х зависит от нашего везения.

– Скоро мы откроем последнюю банку с едой, – сказал Макларен. Напоминать об этом было совершенно излишне, это подводило их к тому, о чем они оба избегали говорить.

Райерсон решительно отказывался приближаться к опасной теме.

– Говорят, что от курения пропадает аппетит.

– Пропадает, – подтвердил Макларен, – но я докурил последние сигареты несколько месяцев назад. А теперь у меня даже пропало желание курить. Хотя я, конечно, благополучно восстановлю эту свою привычку, как только мы попадем на Землю.

– Когда мы вернемся домой… – Слова замерли у Райерсона на губах, словно он бормотал во сне. – Мы уже давно не говорили о наших планах на будущее.

– Как сказал бы любой из нас, оно становится слишком предсказуемым.

– Это так. А сейчас ты его тоже можешь предугадать? Я имею в виду: ты еще не передумал насчет того кругосветного круиза на паруснике… э-э… с женским экипажем и полным трюмом шампанского?

– Не знаю, – ответил Макларен, слегка удивляясь тому, что мог бы осуществить этот план. – Я думал… А ты помнишь, как мы однажды в космосе разговаривали о плавании под парусами и делились друг с другом своим опытом в этом деле, и ты еще сказал мне, что море – это самое жестокое творение на нашей планете?

– М-м-м-да. Конечно, моим морем была Северная Атлантика. Она воспринималась по-разному.

– Верно. И все же, Дэйв, море не выходит у меня из головы. Теперь я вижу, что ты был прав. Любой океан для нас слишком… велик, древен, ослепителен… слишком красив. – Он обратил свой взгляд на миллиарды солнц Млечного Пути. – И этот черный океан, в котором мы терпим катастрофу, тоже.

– Странно, – сказал Райерсон. – Я считал, что именно под твоим влиянием все больше и больше думаю о море как о… наверное, не как о друге. Но как о надежде и жизни, и… даже не пойму. Знаю только одно: мне бы хотелось, чтобы ты взял меня с собой в тот круиз.

– Непременно, – сказал Макларен. – Я вовсе не имел в виду, что буду бояться теперь воды, стоило мне заглянуть в нее поглубже. И не только в нее – наверное, во все. Шутка сказать, но здесь, на этой планете, у меня временами появляется чувство, которое Сейки называл внутренним видением, интуицией.

– Космос многому учит, – согласился Райерсон. – Мне тоже начало что-то открываться, когда я пришел к выводу, что не Бог зашвырнул меня сюда и что Он не собирается возвращать меня домой – Ему нет до этого дела… Да, так насчет того круиза. Мне бы хотелось поехать с женой, но она догадается о твоих, э-э, спутницах.

– Наверняка, – подтвердил Макларен. – Как это я не подумал? Ты мне так много рассказывал о ней, что я чувствую себя другом семьи. «У меня такое чувство, будто я сам люблю ее».

– Приезжай к нам в гости и будь нам нашим добрым дядюшкой, когда мы устроимся… Черт, я совсем забыл о карантине. Что ж, тогда приезжай к нам на Рам через тридцать лет!

«С моей стороны это просто безрассудство, – подумал про себя Макларен. – Сокрушив меня, небо низринуло меня в детство. То, что у нее прекрасные глаза и волосы, похожие на темный цветок, не означает, что она – та единственная женщина, которую я всегда искал и тоску по которой я много лет пытался заглушить. Просто она – первая женщина после смерти моей матери, которая оказалась человеком.

И поэтому, Тамара, я незаметно подкладываю обратно три четверти своего пайка в общую долю, чтобы твой муж мог с чистым сердцем брать половину этой доли себе. Это то немногое, чем я, никогда тебя не видевший, могу отплатить за то, что ты дала мне».

– Теранги! С тобой все в порядке?

– Что? Да-да, конечно. – Прищурившись, Макларен посмотрел на призрачные очертания стоявшего рядом с ним человека в скафандре. – Прости, старина. Мой ум блуждал далеко отсюда, в одной очень трогательно-прекрасной экспедиции.

– Странная штука, – сказал Райерсон. – Я все чаще и чаще ловлю себя на мысли, что думаю о совершенных пустяках. Взять хотя бы твой круиз. Я действительно хочу пойти с тобой в это плавание, если ты еще не передумал, и мы возьмем с собой то шампанское и будем останавливаться у каждого солнечного острова, и будем наслаждаться жизнью – нам некуда спешить, и чертовски хорошо проведем время. Никогда не ожидал, что… происшедшее с нами… изменит меня подобным образом. А ты ожидал?

– Наверное, нет, – ответил Макларен. – Как тебе сказать… Вообще-то я думал, что ты…

– Знаю. Я считал, что Бог посылает на меня свою кару. Я верил, что сотворенная Им Вселенная должна быть подвластна Его праведному гневу. А сейчас я побывал по ту сторону Судного дня. Здесь, на этой кошмарной земле. И тем не менее даже не знаю почему, но тот же самый Бог, который воспламенил эту новую звезду, равным образом счел нужным… сотворить вино на свадьбе в Кане.

Макларен спросил себя, а не пожалеет ли потом парень о таком откровенном обнажении своих чувств. Возможно, и нет, если откровения будут взаимны. Поэтому он ответил, осторожно подбирая слова:

– Как это ни странно, а может, и вовсе не странно, но мои мысли направились в противоположную сторону. Я не видел настоящих причин, чтобы мне оставаться в живых, разве что быть живым забавнее, чем мертвым. Сейчас я не смог бы перечислить все эти причины. Воспитать детей, узнать что-либо новое о Вселенной, не соглашаться со справедливостью в вольном переложении некоторых коронованных ублюдков… Боюсь, что мои взгляды остались прежними или около того. Перед моими глазами все тот же слепой космос, управляемый теми же слепыми законами. Но неожиданно в нем появился какой-то смысл. Огромный смысл. Космос что-то означает. Что именно, я еще не постиг. Вероятно, никогда и не постигну. Но у меня теперь есть причина, чтобы жить – или умереть, если понадобится. Может, в этом и заключается вся цель жизни, а именно: цель сама по себе. Но надеюсь, что мир от этого покажется мне намного привлекательнее.

– Полагаю, мы научились воспринимать жизнь серьезнее, – задумчиво произнес Райерсон. – Мы оба.

Измельчитель отправил в приемное устройство последнюю порцию пыли. Газификатор находился внутри корабля; к тому же через тепловую защиту скафандров начал просачиваться холод. Райерсон встал. На его ноги легла густая тень.

– Не очень-то это, конечно, поможет нам, – сказал он вдруг надтреснутым голосом, – если мы умрем здесь с голоду.

Макларен встал рядом с ним. В свете прожекторов их лица рельефно выделялись на фоне сплошной стены мрака. Макларен посмотрел в глаза Райерсону. Стоя неподвижно под равнодушными созвездиями, они какое-то мгновение боролись взглядами, пока на лбу у Райерсона не выступили капли пота.

– Ты понимаешь, – проговорил Макларен, – что на самом деле мы можем протянуть с едой намного дольше. По приблизительным подсчетам, думаю, еще два месяца.

– Нет, – прошептал Райерсон. – Нет, я ни за что не смогу.

– Сможешь, – сказал ему Макларен.

Он постоял еще с минуту, чтобы утвердиться в своей победе, которую он в качестве дара предназначил Тамаре. Затем он круто развернулся и зашагал к машине.

– Пойдем, – сказал он, – поработаем.

Глава 16

Макларен проснулся сам, без будильника. Сначала он никак не мог понять, где находится. Он только что был на каком-то холме, поросшем деревьями; а внизу, весело сверкая на солнце, журчал ручей. С ним кто-то был, но имени и лица той женщины он не запомнил. Зато губы все еще хранили томительное тепло.

Прищурясь, он посмотрел наверх и увидел стол, прикрепленный к потолку. Сам он лежал на матрасе…

Ну конечно. «Южный Крест» – горькая, отрезвляющая правда. Но почему он так рано проснулся? Сон был для него и Дэйва последним прибежищем. Все дни напролет они несли вахту у пульта управления контуром, возвращались в свою перевернутую вверх дном спальню и питались сном. Жизнь свелась к отправлению лишь этих функций.

Макларен зевнул и перевернулся на бок. Его внимание привлек будильник. Дурацкая штука остановилась, что ли? Он понаблюдал некоторое время за секундной стрелкой и пришел к выводу, что она, безусловно, движется. Но тогда он проспал – о зубастые боги морей – целых тринадцать часов!

Он сел, тяжело дыша, и в глазах у него потемнело. От головы, казалось, отхлынула вся кровь. Вцепившись в простыни, он ждал, пока приступ слабости не оставит его. Сколько же времени прошло с тех пор, как его ткани стали поедать самих себя из-за отсутствия всякого другого питания? Он уже давно потерял счет часам. Но выпирающие из него ребра и суставы говорили сами за себя; иногда он даже слышал, как они гремят при ходьбе. Может, так продолжается уже месяц? По крайней мере, все это время он не выходил из корабля и мало двигался. Только благодаря этому он все еще жив.

Медленно, словно тяжелобольной, он поднялся на ноги. Если Дэйв не позвал его, значит, он потерял сознание или умер, или голод подействовал на его рассудок. Обуреваемый «легионом безумных фантазий…», Макларен еле волочил ноги, направляясь к шахте. Нуль-камеры находились ближе к корме, сразу за гироскопами. При ускорении они должны были бы, по идее, находиться «внизу» – по отношению к обсервационному отсеку, но сейчас получилось так, что они находились наверху, над отсеком. К счастью, корабль был сконструирован с учетом того, что большую часть времени они проведут в условиях невесомости. Макларен ухватился за перекладину обеими руками. «А ведь мне, пожалуй, сейчас под силу парить в невесомости», – подумал Макларен, борясь с головокружением. Он встал одной ногой на следующую перекладину, с помощью этой ноги и обеих рук подтянул вторую ногу и встал на перекладину уже обеими ногами. А теперь все сначала; еще раз; один раз за папу, один раз за маму, один раз за няню, один раз за кота и так далее – до победного «вот и мы» с дрожью крайнего изнеможения.

Райерсон сидел за пультом управления рядом с нуль-камерами – приемной и передающей. Рабочее кресло с закрепленной на нем лестницей пришлось в свое время приварить к стене, ну и, конечно, освоить работу на перевернутом вверх ногами пульте. К нему обратилось бледное, бородатое и осунувшееся лицо, но голос показался Макларену почти бодрым:

– А, проснулся.

– Будильник не сработал, – задыхаясь, проговорил Макларен. – Почему ты не разбудил меня?

– Потому что я, прежде всего, выключил звонок.

– Что? – Макларен сел на то, что раньше было потолком, и уставился на Райерсона.

– Тебе сейчас нужно больше отдыхать, иначе окончательно свалишься, – сказал Райерсон. – Ты выглядишь намного хуже меня, и причем уже давно – несколько недель, наверное. То есть даже задолго до того, как… кончилась еда. А чтобы сидеть тут и крутить ручки, вовсе не обязательно делать передышки каждые восемь часов. Мне это нетрудно.

– Что ж, может быть. – Макларен слишком устал, чтобы спорить.

– Ну и как, получается? – спросил он после недолгого молчания.

– Пока нет. Я сейчас пробую новую последовательность. Не волнуйся, скоро мы обязательно добьемся резонанса.

Макларен задумался, размышляя о проблеме настройки. Так же, как его ослабевшие пальцы уже не могли удерживать предметы, его ум в последнее время потерял способность удерживать что-либо в голове. Он мучительно и тяжело восстанавливал в памяти все, связанное с теорией и практикой нуль-переброски материи по гравитационному лучу. Его рассуждения логически основывались на том, что сам факт нуль-переброски вообще возможен. Сигналы, как правило, передаются кодированными импульсами различной продолжительности и с переменной амплитудой. Существуют разные хитроумные способы, чтобы хоть немного увеличить объем пропускаемой информации в одну миллисекунду, меняя количество импульсов при заданном верхнем пределе продолжительности каждого импульса. Все эти процессы происходят так быстро, что без всякого преувеличения инженеры могут даже разговаривать на языке волновых импульсов. Каждый приемопередатчик опознается по особой «несущей» волне. Изменение частоты ее колебаний и является самым что ни на есть сигналом нуль-транспортировки материи. Все это происходит при условии, что установлен контакт. То есть если передающее устройство нуль-передатчика излучает несущую волну работающего приемного устройства – эффект «резонанса» или «отголоска», в прах разбивающий закон обратной пропорциональности. Это как бы развитие великой истины Эйнштейна: космос есть не что иное, как протекающие на данный момент процессы в каждой из его материальных частей.

Сам нуль-передатчик при сканировании производит сигналы, по которым и воссоздается пересылаемый объект. Но сначала нуль-передатчик необходимо настроить на нужную принимающую станцию. Корабль с ручным управлением может вызвать по кодовому сигналу несущей волны любой действующий приемопередатчик, но, естественно, на языке стандартного проверенного контура, изначально встроенного в корабль. Таким образом, как утверждает справочник, чтобы достичь Солнца, следует соединить две несущие волны – самого Солнца и звезды Рашида. В данном случае эта звезда является исходной ретрансляционной станцией. Ваш сигнал будет автоматически перебрасываться по нуль-передатчикам через несколько миров, пока не достигнет земной Луны. Сюда соответствующие напряжения, частоты колебаний и т. д. доходят в виде развертки. Их следует сложить и применить равнодействующую.

Самодельный контур Райерсона не был стандартным. С помощью электроники он мог вложить в контур какую-либо известную несущую волну, а их система наведения гравитационного луча наверняка выдаст совершенно неизвестную – например, сигнал вызова некой станции, постройка которой не начнется даже в ближайшее тысячелетие. У Райерсона не было приборов, чтобы замерить зависимость, так что он не мог даже просчитать поправки к соответствующим установкам контура на сигнал. Настройка была произведена вслепую, методом проб и ошибок, и обладала поистине неисчерпаемой многовариантностью выбора. Сделанные наспех расчеты позволили исключить лишь некоторые из возможных вариантов.

Макларен вздохнул. Пока он сидел и размышлял, прошло довольно много времени. Во всяком случае, если судить по его часам. Для него самого время пролетело незаметно.

– Знаешь что, Дэйв? – произнес он.

– Хм? – Повернув ручку, Райерсон плавно передвинул верньер на одно деление и пальцами пробежался по ряду кнопок.

– Мы попали в никуда, в самый дальний его край. Я забыл, сколько отсюда до ближайшей станции, но знаю, что чертовски далеко. Этот наш агрегат из вязальной проволоки может оказаться слишком маломощным, чтобы сигнал дошел до нее.

– Я все время это знал, – отозвался Райерсон, щелкнув сетевым выключателем магистрали. Стрелки на циферблатах заколебались, а осциллоскопы принялись вычерчивать свои кривые, замерцавшие призрачным зеленым светом. Помещение заполнил пронзительный вой. – И все же, думаю, наша аппаратура справится. Вспомни, этот звездолет забрался так далеко от Солнца, как ни один другой. Его создатели знали это – и немудрено, ведь курс по прямой, естественно, должен был опередить объемное расширение нашей территории. Поэтому они создали сверхмощный приемопередатчик. Даже в таком потрепанном виде, как сейчас, он способен послать сигнал, который прямиком достигнет Солнца, – если, конечно, соблюсти все условия.

– Думаешь, мы сможем? Было бы забавно посмотреть. Райерсон пожал плечами:

– Если честно, то я сомневаюсь. Но только из-за статистики. Сейчас пооткрывалось так много разных станций… Эй!

Макларен даже сам не заметил, как вскочил на ноги, дрожа от нетерпения.

– Что это? – вскричал он. – Что это? Бога ради, Дэйв, что это?

Не в силах произнести ни слова, Райерсон только открывал и закрывал рот. Костлявой рукой он молча указал на приборы. Рука его заметно дрожала.

Под ним, словно спустившаяся с небес звезда, горел красный огонек (по идее, он должен был находиться наверху).

– Контакт, – сказал Макларен.

Это слово эхом отозвалось в голове, как будто его произнес сам создатель, чей голос донесся из мрачных глубин все такой же черной и пустынной Вселенной.

По щекам Райерсона катились слезы; губы его беззвучно шевелились.

– Тамара, – произнесен. – Тамара, я возвращаюсь домой.

«Если бы Чанг и Сейки были сейчас рядом, – подумал Макларен, – в такой поистине знаменательный момент».

– Давай, Теранги, – прошептал Райерсон. Зубы у него стучали, а руки тряслись так сильно, что они навряд ли смогли бы сейчас работать на пульте. – Давай, Теранги, иди.

Сначала Макларен не понял. Еще не понял. Уж слишком быстро в их жизнь ворвалась реальная возможность спасения. Но в нем заговорила прирученная к осторожности раса, которая эволюционировала среди змей и войн.

– Погоди, Дэйв. Погоди минуту. Просто чтобы быть уверенным. Пошли туда сигнал. Телетайпограмму, конечно, – у нас ведь нет телефонной связи. Ты можешь сделать это прямо сейчас, за этим пультом.

– Для чего? – закричал Райерсон. – Для чего? Если ты не хочешь идти, то пойду я!

– Ты просто подожди, и все. – В голосе Макларена неожиданно появились умоляющие нотки. В нем проснулось все безумие месяцев, проведенных среди звезд, которые жгли ему глаза. Он смутно понимал, что человек может жить в стесненных обстоятельствах и ходить в страхе, но быть человеком всегда составляет предмет его гордости. Он поднял беспомощную руку и закричал – его крик был ненамного громче шепота…

– Да пойми ты, наконец, может, за этим кроется какое-нибудь искажение сигнала. Пусть и крайне редко, но несчастные случаи все же происходят, а этот контур, сделанный вручную, причем наполовину по памяти… Отправь туда сообщение. Попроси о контрольной нуль-передаче для нас. Это не займет много времени и… Боже мой, Дэйв, что же ты отошлешь Тамаре домой, если сигнал был ошибочный?

Подбородок Райерсона, скрытый бородой, мелко задрожал. Не отвечая, юноша принялся сердито долбить по клавишам печатающего устройства. Учащенно дыша, Макларен снова сел. Итак, их надеждам наконец-то суждено сбыться. Значит, он снова будет ходить под высоким небом Земли, с медленно проплывающими на нем летними облаками.

«Нет, – подумал он. – Я никогда уже не попаду на Землю. Теранги Макларен умер на орбите вокруг черного солнца, на стальной планете, где вечная зима. На Землю может вернуться тот Я, кем я сейчас являюсь; но тот Я, кем я был раньше, уже никогда не вернется».

Райерсон перегнулся так, чтобы видеть экран, который передавал изображение принимающей нуль-камеры.

Макларен ждал. Время тянулось томительно медленно.

– Пусто, – сказал Райерсон. – Они ничего не прислали.

Макларен удрученно молчал.

– Конечно, это станция в какой-нибудь колонии, – произнес Райерсон. – Возможно, одно из самых отдаленных поселений, весь персонал которого – всего лишь два человека… или, о Господи, другой космический корабль. Да, вот это вероятнее всего. Мы в контакте со звездолетом. С единственным вахтенным на борту и…