Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 1. Зима над миром. Огненная пора"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

Она оставила щенков и подошла к нему.

Вечером, при свете фонаря, все славно отобедали. Подавали в основном мясо во всех видах. Человек может прожить и на чисто мясной диете, если съедает все животное целиком. Северяне, готовя разнообразные блюда, так и поступали. Но на столе была ещё и рыба, птица, яйца, хлеб, кобылье молоко и сыр, фрукты, травяной чай, пиво, вино, мед, водка – у Джоссерека уже гудело в голове. Оживленная беседа сдабривалась юмором, несмотря на угрозу, поднимавшуюся по Становой. Однако Джоссерека поражал безличный характер этой беседы. В любом другом месте чужестранного гостя спросили бы, пусть в самых общих чертах, о его жизни, привычках, вере, предубеждениях, мнениях, надеждах и сами бы ответили ему на такие же вопросы. В Бычьей Крови хозяева говорили о своей стране, её истории и разных местных событиях, предоставляя и гостю говорить о чем угодно.

Впрочем, трое девушек станцевали в его честь под арфу – танец начался бурно, а завершился так, что большинство зрительниц вскоре разошлись спать – по парам.

Но это было уже в самом конце вечера. До этого все несколько часов подряд жадно слушали его рассказы о Материнском океане, забрасывая его меткими, как град стрел, вопросами.

За столом сидели ещё двое гостей – мужчина и женщина, почтовые курьеры, едущие в разных направлениях и остановившиеся здесь на ночлег. Из их слов Джоссерек понял, что почта здесь – тоже дело частное, лишенное общего руководства. Однако сообщение между родами было, по-видимому, быстрым и надежным.

Живая, изобретательная Корай доставила Джоссереку радость, пусть и не такое блаженство, как Дония. Но ещё долго после того, как она уснула у него на руке, он лежал без сна, глядя во тьму и тщетно пытаясь понять этих людей. Пожалуй, они все-таки не варвары… но кто они тогда, ради Великой Бездны?

Глава 11

В конце судоходного пути, в нескольких милях к югу от впадения в Становую могучей, но коварной Бизоньей реки, стоит Фульд, самый северный из арваннетских торговых постов. Дальше русло Становой загромождают камни, которые лед выворачивает и несет с собой при зимнем наступлении и оставляет на юге, отступая летом. Сидиру, стоявшему на веранде фактории, был виден бело-зеленый водоворот у ближнего порога. Такая река, какой бы глубокой она ни была, не может больше служить армии, где мало кто умеет плавать.

Фактория стояла на вершине высокого левобережного утеса. Дом был выстроен из дерева и кирпича, доставленного с юга, на южный манер – в виде квадрата, окружающего внутренний дворик. Остроконечная гонтовая крыша, призванная выдерживать гораздо более толстый, чем в городе, снеговой покров, выглядела на нем нелепо, внутренний садик имел жалкий вид, комнаты, хотя и просторные, были холодными и мрачными. Сидир не понимал, почему строители не взяли за образец зимние жилища туземцев, столь уютные, судя по рассказам. Но потом, полностью проникшись окружающим пейзажем, понял: наверное, им хотелось, чтобы хоть что-то напоминало о родине.

Внизу, вдоль пристани, рядами тянулись склады и бараки, там же помещалась таверна. У причала покоился «Вейрин». Посреди бурой реки на якорях стояли последние баржи и буксиры. Паром, ходивший через реку, связывал факторию с рогавиками, которые возили товары с запада – раньше, до прибытия Сидира. В миле за поселком пустошь заполнили знамена, частоколы, круглые палатки, повозки, загоны, пушки., Те войска, которые он привел сюда и поведет дальше, были его отборными частями: бароммская кавалерия, гвардейская пехота Рагида, лучшие в мире артиллеристы и саперы.

Но в этом краю они выглядели сиротливо. За время их путешествия вверх по реке ровная земля сменилась холмами, высокая трава – низкой, безлесая равнина – редкими рощами. Все это ещё усугубляло чувство затерянности и отчуждения. День был холодный, пасмурный, тусклый. По сплошному свинцовому покрову летели черные клочья туч. Ветер швырял редкие капли дождя, тяжелые и колючие.

– Да, воевода рассудил верно, – сказал Иниль эн-Гула, торговый агент. – Река здесь служит границей. К востоку от неё живет род Ульгани, к западу – Хервар.

Хервар. Дония. Сидир сцепил зубы.

– Это исключение из правила, – продолжал Иниль, сморщенный желтолицый человечек, из образованных, открыто не одобрявший войну, но неспособный отказаться от разговора с человеком, только что прибывшим из цивилизованных мест. – Обычно у родов нет четких границ.

Сидир не мог не удивиться. Он прочел о северянах все, что только возможно, и без конца выспрашивал Донию, но что-то всегда от него ускользало, и каждый раз он обнаруживал, что некоторые вещи понимал неправильно. При этом не было никакой уверенности, что он правильно понял и теперь.

– А я-то думал, что туземцы – фанатики во всем, что касается их земель.

– И это верно, воевода. Вот потому-то Империя и совершает ужасную ошибку.

Сидир нетерпеливо махнул рукой.

– Фанатики – все равно что сухие прутья. Они не гнутся, но ломаются, и вообще их не изменишь.

– Рогавики не такие. У них нет вождей, которых можно заставить, чтобы они уговорили свой народ заключить мир.

– Знаю. Тем лучше для нас. У разобщенных одиночек нет той взаимной поддержки – нет сетей долга и закона, нет страха прослыть трусом или понести кару за измену – которая заставляет сопротивляться организованное общество. – Сидиру вспомнились происшествия, о которых докладывали ему курьеры по пути следования: нападения из засады, убийства исподтишка, скрытые ямы с кольями на дне, отравленные колодцы, горшок с гремучими змеями, заброшенный в лагерь. – Не отрицаю: это опасный, коварный враг. Но опасный именно там, где есть возможность проявить коварство. Желал бы я, чтобы они вместо этого проявили безрассудство и пошли на открытое сражение. Но если этого не произойдет, мы будем расправляться с ними поодиночке, и это послужит примером остальным. Фульд все это время будет под надежной защитой. Простите за прямоту, но вы недостаточно понимаете характер этого народа.

– Надеюсь, что так, воевода, – вздохнул Иниль. – Надеюсь ради нас обоих.

– Я ценю откровенность, почтенный, – натянуто улыбнулся Сидир. – Ложь и лесть не только бесполезны, но и вредны. – «Так Дония лгала? Или я просто не уловил, что она пыталась мне сказать? И льстила она мне своим любовным пылом или просто наслаждалась мной – таким, как есть? Когда она набросилась на меня, в этом не было ни расчета, ни предательства – одно только отчаяние. Что я такого сделал, Дония?» – Объясните мне, однако, потребовал он, – как тогда племена отмечают свою территорию?

– Во-первых, воевода, у них нет племен. Нет и кланов. Род – это неточный перевод слова «рорскай». Иногда его члены ссылаются на общих предков, но это скорее легенды, не имеющие большого значения. Браки действительно стараются заключать внутри рода, но это не обязательно просто для них много значит родственная близость. Когда брачный союз заключается между родами, муж переходит в род жены – без всяких церемоний посвящения и без особых переживаний, хотя Бог знает, какие чувства испытывают рогавики относительно того, что для них действительно важно. Я этого не знаю, хоть и торгую с ними уже двадцать пять лет.

Сидир потер подбородок.

– И все-таки этот самый муж будет защищать неродную ему землю до последнего дыхания.

– Да. По сути своей, род – это объединение нескольких семей, которые, по традиции, совместно пользуются общими охотничьими угодьями. Угодья эти огромны. На всем севере меньше сотни родов, и в каждом, на мой взгляд, никак не больше двух-трех тысяч человек. Стада, за которыми они следуют, достаточно хорошо отмечают границы земель – ведь это территориальные животные.

Так вот почему Дония лишилась разума? Потому что, по её диким понятиям, эти стада ей все равно что родина? Ее боги, духи её предков?

– Путешествуют северяне, где хотят, – ив одиночку, и компаниями, продолжал Иниль. – Путники повсюду желанные гости, поскольку сообщают новости и вносят в жизнь разнообразие. Никто не станет возражать, если в пути они поохотятся. Но здесь не слыхивали, чтобы чья-то большая охота вторглась на землю соседнего рода. Мне сдается, им это просто не приходит в голову.

– Даже в тяжелые годы?

– У них не бывает тяжелых лет. Рогавики держат свою численность в столь низких пределах, что, даже если животных сильно поубавится, скажем, после особенно суровой зимы, на долю человека всегда хватит.

Это тоже противоестественно. Это признак слабого, вымирающего народа такого, как арваннетяне. Сильные плодятся без всяких ограничений. Вот почему Империя завоюет север…

Так что ж, выходит, Дония – слабое создание?

– Должно быть, их религия запрещает войны, – заметил Сидир. – И многое другое.

– Не уверен, существует ли у них религия в нашем понимании.

– Что?

– Мне знакомы кое-какие идеи, которым некоторые рога-вики посвящают всю свою жизнь. Но это скорее философия, чем вера.

Ни войн, поддерживающих покорность. Ни вождей, поддерживающих порядок. Ни веры, поддерживающей дух. Да чем же они живут?

– Зверский холод, воевода, – поежился Иниль в своем долгополом платье. – Не зайти ли нам в дом?

– Ступайте, почтенный, если хотите. Я хотел бы подышать ещё немного. Скоро я присоединюсь к вам.

– Лед уже коснулся вас, не так ли? – промолвил Иниль и оставил его.

Сидир поглядел ему вслед. Что он, ради девяти дьяволов, хочет этим сказать? И снова стал смотреть вдаль. Сколько ещё у него дел – не перечесть. Главное – и прежде всего – надо собрать сведения о стране. У них до сих пор нет туземных проводников – а ведь везде и всюду находятся туземцы, которые служат завоевателям! И его разведчики вынуждены заново открывать этот край и вычерчивать свои карты – в пустыне, где за каждым камнем может скрываться стрелок и в каждой роще – засада. Но его ребята могут все. Они справятся. В конце концов они непременно найдут жилище Доний и захватят его или разорят, чтобы другим была наука. Но надо их поторопить – пора определиться перед холодами. Лето коротко в этой проклятой стране.

Проклятая страна, проклятая женщина! Она преследует его.

Но почему?

Сидир старался чистосердечно в этом разобраться. Она хороша. Не похожа на других. Великолепна в постели. Умна и отважна, как мужчина. А главное, может быть, – тайна, то неразгаданное, что скрывают её глаза. Да – и этим нельзя объяснить то, что рана от её потери по-прежнему кровоточит.

«С чего я взял, что в ней есть какая-то тайна? Просто у неё – ни стыда ни совести, и она легла с тем кочегаром так же охотно, как со мной или с любым другим, но не могла долго скрывать свою измену – достаточно было случайной ссоры, чтобы она обезумела. Не Донию не могу я забыть, а мечту о ней.

Откуда же взялась она, эта мечта?

Говорят, северянки – ведьмы все до одной».

Под рагадийским образом мыслей вновь ожил былой варвар. Сидир ощутил, как пронизывает его ветер, содрогнулся и тоже зашел в дом.

Глава 12

Дония и Джоссерек ехали уже несколько дней, направляясь в Хервар к её семье, когда им впервые повстречалась охота. Джоссерек не вел счета дням. В этих безлюдных просторах время и пространство сливались воедино, и считались не дни, а события: проливной дождь, радуга, охота на антилопу, бегство от диких собак, яркий закат над озером и прозрачные крылья летучих мышей на его фоне, тетерев, взмывший из ягодника, целая стая бабочек, переправа через холодную, как нож, реку, смешные мордочки лисят, наблюдаемых из укрытия, ограбление пчелиного улья, устроенного в пустом пне, неистовая любовь при луне, нежная на рассвете и однажды безумная под сверкающим, ревущим, залитым грозой небом – события, словно волны в нескончаемом ритме дороги. Однако Джоссерек замечал, что вокруг все медленно меняется. Стали чаще встречаться низкие холмы, перемежаемые долинами, деревья, поросшие мхом низинки, а потом начались заросли вереска. Ночи стали холоднее.

Увидев наконец слева дым, Дония направилась туда.

– Может, у них есть новости, которых мы ещё не знаем, – объяснила она. – А мы должны сообщить им то, что известно нам. Надо собрать на летнее краевое вече как можно больше народу.

Это вече отличается от родового, которое собирается на земле каждого рода в дни солнцестояния, вспомнил Джоссерек. Краевое вече бывает на два месяца позднее, и на него съезжаются все, кто хочет. Акула их схвати! Неужели им понадобится столько времени, чтобы объединиться наконец? Сидир к той поре уже дойдет до Рунга.

Но он успел уже освоить, что спорить с ней бесполезно.

– Где мы сейчас? – спросил он.

– На чьей земле, ты хочешь сказать? Рода Феранниан. – Дония прищелкнула языком и ударила своего пони пятками. Он затрусил рысью. Джоссерек с двумя запасными лошадьми последовал за ней.

К стану они подъехали незамеченными – их отделяла от него гряда холмов. С её вершины Джоссерек увидел у ручья дюжину круглых остроконечных шатров. Стан, очевидно, принадлежал сообществу – нескольким семьям, чьи зимовья стояли рядом и которые вместе охотились летом (за исключением тех, в основном молодежи, которые могли отправиться путешествовать в любое время года). В этот теплый солнечный день, полный запахов цветущей земли, старики и дети готовили общий ужин на воздухе: над углями жарились куски громадного степного оленя, тут же висели котелки. Рядом стояло несколько легких высоких телег – в них груз везли по равнине и переправляли через реки. Неподалеку паслись стреноженные ездовые лошади. Верховые кони, собаки, соколы были на охоте. Окинув взглядом волны зеленых холмов, вплоть до восточного горизонта, Джоссерек увидел и её. Охотники гнали стадо буйволов – лавину рыжих тел, сотрясающую землю грохотом копыт, – скача вплотную по его краям с копьями и луками наготове.

– Разве можно съесть столько мяса, прежде чем оно испортится? – удивился он вслух, привыкнув уже к почти религиозному отношению к земле и всему живому на ней, существующему у местных жителей.

– Почти все мясо высушат или закоптят, и возчики доставят его домой… а также шкуры, кости, жилы, кишки – все пойдет в дело.

– Но ты говорила, что вы и зимой охотитесь.

– Понемногу – и рядом с зимовьями. Запасы выручают нас в метель или когда едем куда-нибудь в гости, а можно просто рукодельничать и предаваться досугу. Не думаешь ли ты, что мы всю, зиму сидим, зарывшись в снег, как койоты? И Дония с дразнящим смехом поскакала вниз. Джоссерек удивился, что люди в стане, завидев чужих, схватились за оружие. Путешественники не однажды упоминали о доверчивости рогавиков. Дония, должно быть, тоже обратила на это внимание – она вытянула вперед руки, показывая, что безоружна, и остановилась, не доезжая до лагеря. Тогда и его обитатели отложили оружие. Седовласая бабушка, ещё прямая и гибкая в своей юбочке, составлявшей всю её одежду, подошла первой.

– Добро пожаловать, путники. Мы из Приюта Ворона, а меня зовут Дераби.

Дония назвала себя и своего спутника.

– Почему вы испугались нас? – спросила она. – Разве имперская армия уже вступила в Феранниан?

– Нет, хотя проезжие говорили нам об их бесчинствах. Мы опасаемся отхожих: несколько дней назад мы наткнулись на следы их работы. Хотя ты хорошо одета и при тебе мужчина – эйах, сойдите же с седла и отдохните. Авело, позаботься о лошадях наших гостей, хорошо?

– Отхожие, – нахмурилась Дония, но тут же разгладила лоб и ответила на вопросительный взгляд Джоссерека: – Я объясню тебе позже, если захочешь. Еще одна опасность. Не страшнее диких собак или ещё более дикой реки, с которыми мы уже встречались.

Дети сбежались к чужеземцу и не успокоились, пока все ему не показали. Он убедился, что шатры сделаны из тонко выделанной кожи, натянутой на легкий деревянный каркас со стальными креплениями. Внутри у каждого посредине был очаг, над которым висел алюминиевый дымоход. Оконные и дверные проемы завешивались сеткой от комаров. Джоссерек увидел в шатрах множество разных вещей, в том числе предметы для спорта и игр, музыкальные инструменты, даже книги. На стенах были выжжены непонятные ему, но красивые знаки. Расписные телеги украшали медь и позолота.

В лагере он заметил двух матерей – сегодня была их очередь нянчить и кормить грудью всех малых ребят. Их собственным ребятишкам было по два-три года, и они давно перешли на обычную пищу, но тоже то и дело подбегали пососать. Джоссерек знал, что кормление грудью снижает способность к оплодотворению. И малый вес тела тоже – а рогавики в большинстве своем худощавы. У диких кочевых племен обычно велика детская смертность, однако у них есть и другие способы уменьшения рождаемости. На то имеются практические причины: женщина не в силах таскать на себе больше одного младенца, да и малые дети – почти такая же обуза.

Эти же, будь они неладны, ничем таким, похоже, не пользуются. Судя по словам Доний, да и по другим признакам, на севере хорошо развита медицина и гигиена – дети здесь почти не умирают. Тяжести рогавики не таскают на себе, а возят на телегах. У них, можно сказать, существует равенство полов; мужчины помогают растить детей, а в полиандрической семье мужчин достаточно. Материнство не отнимает у женщины всех сил – во всяком случае не настолько, чтобы в чем-то ей мешать. Стало быть, прирост здесь скорее должен соответствовать величине, обычной у земледельческих народов. А у рогавиков он ниже всех, о которых я слышал, – он равен нулю, за исключением тех лет, когда надо восполнить большие потери.

Это предполагает наличие регулирующих механизмов: религии, закона, морали, социального давления, различных учреждений. Только у рогавиков, судя по всему, ничего этого нет!

Конечно, форма их брака – мощный фактор. Как это говорила Дония? Трое женщин из пяти никогда не производят потомства. Как могло такое продолжаться целыми веками и тысячелетиями? Ведь это же противно человеческой природе.

Вскоре случай позволил ему получить частичный ответ на этот вопрос. В стан раньше других вернулась юная, явно беременная женщина в сопровождении старшей спутницы. Обе они привлекли внимание Джоссерека. Видно было, что молодая недавно плакала, хотя теперь успокоилась. Джоссереку это показалось нетипичным. Вторая была ещё более приметной: высокая, светловолосая, лет сорока, она, должно быть, постоянно ходила обнаженной, как и сейчас, – её кожа приобрела густо-коричневый цвет, и волосы по сравнению с ней казались почти белыми. Она определенно не была замужем: Джоссёрек не видел на ней серебристых родовых шрамов, покрывавших бедра Доний. Но её походка и внешность отличались величием, подобного которому Джоссёрек здесь ещё не встречал. Правой рукой она обнимала молодую за талию – успокаивающим, но не эротическим жестом – а левой опиралась на посох, увенчанный солнечным диском из моржовой кости, добываемой на Материнском океане.

– Кто это? – тихо спросил Джоссёрек.

– Одна – наставница, это сразу видно, а другая – женщина из этого сообщества, которой та помогает, – ответила Дония.

– В чем помогает?

– Потом скажу.

Женщина с посохом назвалась Кроной из Старрока. Далеко же она заехала в таком случае из своих южных краев. Ласково простившись с молодицей, она вступила в разговор с хозяйкой Совиного Крика. Джоссёрек не слышал, о чем они говорили, – возвращались охотники, всем не терпелось познакомиться с пришельцем.

Несколько человек остались на месте охоты – охранять до утра добычу от стервятников, пока не начнется разделка. Вдали в сумерках мерцали их костры.

– Жаль, что завтра вам уже надо ехать, – сказал седобородый человек по имени Тамавео. – Они бы с радостью послушали о твоих странствиях.

– У нас есть время лишь на то, чтобы предупредить вас, – ответил Джоссёрек. Он, хотя и не верил, что от этого будет польза, разделял стремление Доний разнести весть о вторжении, не похожем на прежние, по всему северу.

– Мы уже знаем. – Костяшки пальцев охотника, сжимавших копье, побелели. – Хищники вернулись. Еще одному поколению придется погибнуть ради того, чтобы отогнать их.

– Нет, – возразил Джоссёрек. – Таких войн, как эта, ещё не бывало.

Жена Тамавео, затаив дыхание, схватила мужа за руку. (Она была не старше той девочки, что пришла с Кроной. Дония на тихий вопрос Джоссерека ответила:

– Легко догадаться, что случилось у них в семье. Хозяйка умерла. Мужья ради детей решили остаться вместе. Они бы, безусловно, предпочли взять супругу повзрослее, но все жены по соседству и на родовом вече сочли, что у них уже достаточно мужей, и эта пигалица единственная, кто дал согласие.)

– Почему не бывало? – шепотом спросила молодая жена.

Дония мотнула Джоссереку головой, будто говоря: не доводи их до безумия упоминанием о плане перебить всю дичь. Он плохо видел её – она сидела по ту сторону костра рядом с Кроной. Наставница к ночи оделась в длинное серое платье и синюю мантию с капюшоном, и это ещё более выделяло её среди одетых в шерсть и оленью кожу охотников.

На пепле и углях вспыхивали крохотные язычки огня. Из мрака выступали лица, руки, рога с медом. Ужин окончился, и ночной ветерок унес прочь запахи мяса, похлебки, лепешек, принеся взамен издалека вой собак. Одна за другой загорались звезды, пока весь их величественный полог не развернулся на северном небе, где стражем стояла Вега.

Джоссёрек слегка кивнул в ответ своей подруге.

– К вам идут не пахари и пастухи, которых можно перебить, – сказал он, – не медлительные пехотинцы или неповоротливые драгуны, которых легко захватить врасплох и отрезать от обозов в сухом, скудном, пыльном краю за Кадрахадом. Кулак и клыки этой армии – бароммская конница; её бойцы в быстроте и смелости не уступают вам, они, как и вы, способны выжить в пустыне, но лучше вооружены, более… – Он не мог перевести слова «дисциплинированны». – Более обучены действовать сообща – боюсь, вы даже не представляете себе, что это такое. Рагидийская же пехота строит крепости, из которых будет налетать на вас эта конница.

Дония заверяла его, что известия такого рода, касающиеся опасности, грозящей только людям, не нарушат самообладания северян.

– Говори дальше, – велела Дераби, и голос её не дрогнул, но Джоссерек увидел в свете гаснущего костра, как она протянула руку и погладила щечку своей внучки.

И он говорил, а они слушали ещё долго после восхода поздней луны. Вопросов было много – и большей частью разумных. Но все они касались только тактики. Как человеку, вооруженному кинжалом, одолеть бароммца с пикой и в латах? Нельзя ли заманить вражеские эскадроны в зыбучие пески, часто встречающиеся у обмелевших рек? А если залечь в траве, а потом напасть и подрезать коням поджилки? Джоссерек не услышал ни единого стратегического предложения, и никто даже не упомянул о возможности поражения.

Под конец, когда все начали зевать и расходиться по шатрам, Тамавео пригласил киллимарайхца к себе. Дония и Крона ушли куда-то в темноту. Джоссерек заметил, что в этой семье верховодит Тамавео как старший муж. У путника сложилось впечатление, что обычно главенствует жена. Хотя «главенство», пожалуй, неверное слово применительно к обществу, где личность не ограничивает ничто, помимо её собственной воли. Может быть, «инициатива»? Как бы там ни было, домочадцы Тамавео обрадовались, а члены других семей выразили беззлобное разочарование.

В свеем жилище, при свете маленького бронзового светильника, Тамавео произнес с таким жаром, которого Джоссерек ещё ни разу не наблюдал у рогавиков в их нормальном состоянии:

– Человек с Мерцающих Вод, ты делаешь нам много добра. Могу ли я чем-нибудь одарить тебя?

И он вынул из сундука плащ из тяжелого южного шелка, скроенный и расшитый на северный манер.

– О… хорошо! Ты очень добр, ты порадовал меня, – ответил Джоссерек на их языке это было ближе всего к благодарности в тех случаях, когда услуга вызывает удовлетворение. Он говорил искренне – вещь была великолепна.

– Что это за белый мех? Я ни разу не видел такого зверя.

– Горный кот, – ответил Тамавео.

– Вот как? – Джоссереку часто попадались на глаза эти зверьки семейства кошачьих, явные сородичи домашних кошек Киллимарайха. Но все они были серые, как требовалось для мимикрии. – Наверно, это был… Проклятие, как сказать «альбинос»?

– Зимний мех, конечно, – с оттенком гордости пояснил Тамавео. Должно быть, зверька зимой труднее добыть, поэтому и мех ценнее.

Джоссерек по некоторой причине долго думал об этом, лежа в спальном мешке. Кошки встречались ему по всему свету. Ученые объясняли это тем, что они были домашними животными ещё во времена доледовой цивилизации – и определенное единообразие заставляло предположить, что их держали повсюду. Но Джоссерек ещё не слыхивал о таких, которые меняли бы окраску в зависимости от времени года, словно горностай или полярный заяц.

Стало быть, горный кот – это новый вид… Что значит «новый»? За те неисчислимые тысячелетия, когда климат менялся каждые десять лет по мере продвижения с полюса ледников, естественный отбор вполне мог резко ускориться, как и мутации в популяциях, отрезанных от своего вида. Джоссерек вспомнил остров, на котором у всех жителей было по шесть пальцев. А также Мулвена Роа с Ики – его кожу цвета черного дерева, белоснежные волосы и медные глаза… Впрочем, он не специалист в вопросах наследственности. Просто немного читал об этом, в особенности когда служил в китовом патруле, – хотелось узнать, как могло возникнуть такое чудо, как киты. В конце концов Джоссерек уснул. В его снах трубили слоны. Не такие, каких он видел в тропическом Ованге или Эфлисе. Эти были волосатые, с огромными дугообразными клыками, и жили они в тундре, перерезанной ледяными горами.

Ночью к нему пришла Дония. На рассвете, когда лагерь начал пробуждаться, она отвела его в сторону и сказала:

– Крона, наставница, закончила свои дела здесь и теперь едет на подворье Темный Вереск. Нам с ней по пути, если мы хотим оповестить всех, кого только можно, и я пригласила её ехать с нами. Ты не возражаешь?

– Наверное, – заколебался Джоссерек. – А чем она занимается?

– Ты не знаешь? Она ищет мудрости. И потому не принадлежит ни к семье, ни к сообществу, ездит повсюду, расплачиваясь за гостеприимство тем, что учит или помогает людям, как той девочке вчера. Это благородное призвание для тех, кто имеет силу посвятить себя ему.

Джоссерек подумал, что это несколько осложнит их с Донией отношения в пути. С другой стороны – интересно. И что проку, если он скажет «нет»?

– В чем заключается её помощь? – спросил он. – Ведь вы с ней долго беседовали. Я уверен, что она сказала тебе, а может, ты и раньше это знала. Лучше скажи мне, чтобы я не брякнул чего-нибудь невпопад.

– Обычное дело, – безразлично, но с долей сочувствия ответила Дония. У девушки есть хорошая возможность выйти замуж. Двое её отцов занимаются торговлей и могут дать ей богатое приданое. – (Поскольку отцовство становится трудно определить, когда жена берет себе второго мужа, дети в рогавикской семье обычно считаются общими.) – Но девичьи игры не довели её до добра – стрела попала в цель.

Джоссерек уже знал, как пользуются здесь пониженной способностью подростков к оплодотворению. Девушек ни в чем не ограничивают, но первое замужество обычно заключается вскоре после полового созревания, и юная пара растет ещё несколько лет под родительским надзором, прежде чем у неё начинают появляться дети.

– Это считается… – Ему пришлось употребить арваннетское слово, – …позором?

Дония кивнула:

– Если бы незамужние рожали так же, как и жены, нас развелось бы видимо-невидимо, так ведь?

– А их нельзя принудить к воздержанию?

– Конечно, нет. Они ведь не животные. – Понятия рогавиков о принуждении происходили целиком от общения с домашними животными и от их сведений о жизни в чужих краях. – Но кто примет такую к себе, кто поможет ей, не говоря уж о том, чтобы пойти к ней в мужья? Ей пришлось бы стать отхожей или шлюхой или её постигла бы не менее страшная судьба.

– Что же ей тогда делать?

– То же, что и всем. Просто она ещё ребенок и… слишком чувствительна. Поэтому Крона и уговаривала её несколько дней.

– На что уговаривала?

– Чтобы избавилась от новорожденного, на что же еще? – улыбнулась Дония. – А потом рассказала бы всем обычную историю, будто это был мул, случайно зачатый от южанина, а стало быть, и сохранять его не стоило. Никто не станет этого оспаривать. Хой, не пора ли нам собираться в путь?

Джоссерек остолбенел. Шум и движение вокруг, прибывающий свет и убывающий холод отошли куда-то вдаль.

«Какое мне, собственно, дело? Уж не вообразил ли я, что им здесь неведомо лицемерие? Видят боги – аборт и детоубийство достаточно распространены по всему свету. И все же… Как видно, я больше сросся с киллимарайхской цивилизацией, чем сам полагал, если все мое естество кричит о том, что у нерожденных и новорожденных тоже есть права, что они ни в чем не повинны и не должны ни за что расплачиваться.

Северяне думают иначе. Мне-то что? Чего можно ожидать от… от совершенно чуждого мне народа?

Я останусь с ними, несмотря ни на что. Если они будут драться с Империей до конца, я, может быть, сумею научить их, как убить побольше врагов, прежде чем последние изголодавшиеся рогавики, которых не убили при рождении как нежеланных, вынуждены будут сдаться».