Текст книги "Лабиринт Осириса"

Автор книги: Пол Сассман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Не так много, как десять лет назад, – ответила Хиллель, помешивая кофе. – Но некоторое время он был, безусловно, главным каналом. После того как по нему нанесли удар, торговцы решили его на какой-то период законсервировать и нашли другие способы поставки девушек. Поддельные паспорта, фальшивые брачные свидетельства и все такое. Эти ребята не промах, всегда идут на шаг впереди.

– Но теперь канал восстановлен?

– Трудно привести точную статистику, однако есть устные свидетельства того, что дело обстоит именно так. В Тель-Авиве действовал крупный сутенер по имени Геннадий Кременко – так вот он явно доставлял большую часть девушек именно этим путем.

Бен-Рой вспомнил фамилию.

– Арестован пару месяцев назад?

– Именно он. Ходит дурная шутка, что Моисей вывел из Египта израильтян, а Кременко – девушек. Неприятный тип. Но они все такие.

Бен-Рой положил в кофе сахар и размешал.

– Вы не слышали, чтобы они попадали сюда через Александрию? – Он подумал о билете на рейс «Эль Аль», заказанном на тот вечер, когда убили Клейнберг.

– Обычно это происходит через Каир или Шарм-эль-Шейх. Девушек доставляют из Восточной Европы, России и Узбекистана, а затем бедуины переправляют их через Синай и проводят через границу.

– Госпожа Клейнберг расспрашивала обо всем этом?

– Не так подробно, когда приезжала к нам в приют. Мы не входили в детали. А вот когда через неделю позвонила, стала задавать много вопросов.

– И вы ей сказали?

– В основном то же, что и вам. У сутенеров за границей есть подручные, которые находят девушек и переправляют по воздуху в Египет. Там бедуины ведут их через Синай в пустыню Негев. Это все, что мне известно. Я все-таки работник социальной сферы, а не коп.

Хиллель подула на кофе и, зажав чашку в руках, сделала глоток. Бен-Рой посмотрел на страничку записной книжки. Мицпе-Рамон находится в пустыне Негев, всего в двадцати километрах от египетской границы. И за четыре дня до гибели Ривка Клейнберг ездила на автобусе в этот городок. Так же как три года назад, когда у нее сорвалось интервью с членом группы «План Немезиды». Еще один аспект дела, который подмигивал ему, как указующий дорогу маяк. Русская мафия, Египет, Негев. Он постучал ручкой по подлокотнику кресла, стараясь собрать воедино части головоломки, чтобы получилась вразумительная картина. Но ничего не связывалось и не подходило друг к другу. Тем более что перед ним, ожидая очередного вопроса, сидела, покачивая ногами Хиллель. Он сдался, сделал пометку и спросил:

– Вы сказали, что госпожа Клейнберг разговаривала с девушками?

– С тремя: Лолой, Софией и Марией.

– Вы присутствовали?

– Когда она беседовала с Лолой и Софией. Девушки очень ранимы, им неловко с незнакомыми людьми, и нам приходится соблюдать осторожность, когда являются чужие. Но Ривка вела себя с ними потрясающе – по-доброму, заботливо. Невероятно, как они открылись.

Хиллель сделала новый глоток кофе. Бен-Рой потянулся за печеньем и положил в рот – хоть какая-то кроха на обед.

– О чем они говорили? – спросил он, прожевывая печенье, и его голос сразу сел от проснувшегося аппетита.

– Об их опыте. Примерно о том, о чем рассказывала я.

Бен-Рой сделал знак рукой, давая понять, что хотел бы услышать больше. Хиллель положила ногу на ногу и поставила кружку на колено.

– Лола узбечка, – начала она. – Откликнулась на объявление с предложением работы официантки, а кончилось тем, что ее продали сутенеру в Хайфе. Обычная история: кажется, что все идет хорошо, пока девушки не попадают в страну. Затем у них отбирают паспорта, насилуют и заставляют по восемнадцать часов работать в борделе. Лола, прежде чем ее вызволили, пять лет прожила в Израиле.

– Она попала сюда через Египет?

Хиллель покачала головой.

– Прилетела в аэропорт Бен-Гурион по рабочей визе. А вот Софию доставили именно так. Она украинка. Приятель сказал, что может достать ей работу в Израиле. Конечно, никаким приятелем он не был. Обыкновенный вербовщик. Они охотятся на таких девушек. Уязвимая, бедная, жила в обстановке насилия, низкая самооценка – классический типаж.

– И ее переправили через Синай?

Хиллель кивнула.

– Бедняжка, натерпелась в пустыне. Им всем приходится не сладко. Но ей в особенности. Ее насиловали скопом. Через задний проход. На ее глазах девушке, которая пыталась бежать, разбили колени. Не хочется даже думать об этом.

Бен-Рой потянулся было за вторым печеньем, но отдернул руку – аппетит у него сразу пропал.

– Эти девушки сейчас здесь? – спросил он.

– На работе, – ответила Хиллель. – Я уже говорила, что мы подыскиваем им работу. Неквалифицированную, но она является частью их реабилитации. Помогает повысить самооценку и учит такому общению с людьми, в котором нет насилия. София раскладывает товары в супермаркете, Лола – уборщица.

– А третья? – Бен-Рой бросил взгляд на страничку записной книжки, вспоминая имя. – Мария?

Хиллель ответила не сразу, и ее голос сделался глуше.

– Ее больше нет с нами.

– Депортировали?

– Она… исчезла.

Бен-Рой поднял на директрису глаза.

– Сбежала?

– Или сбежала, или ее увел сутенер. Мы молимся, чтобы было первое.

Хотя Хиллель сдерживала себя, чувствовалось, что она расстроена.

– Срок ее визы почти истек, – продолжала она, – а министерство только что отказало в продлении. Не исключено, что это послужило катализатором. Ее страшила мысль, что придется возвращаться домой. Она не сомневалась, что ее снова засадят в бордель. Или сделают что-нибудь похуже.

Она не объяснила, что значило «похуже». В этом не было необходимости.

– Это случилось недавно? – спросил детектив.

– Несколько недель назад. Сразу после того, как к нам в приют приезжала Ривка. Мария ушла утром на работу и не вернулась. Это все, что нам известно. Наши люди ее ищут, и полиция, разумеется, извещена, но до сих пор никаких сведений…

Хиллель вздохнула и покачала головой. Только в эту минуту Бен-Рой заметил, что ее волосы у корней начинают седеть.

– Госпожа Клейнберг брала у нее интервью?

– Не в такой официальной форме. Они просто разговаривали. И еще рисовали.

Детектив недоуменно наморщил лоб.

– Рисовали?

– Мы поощряем в этом девушек. Рисовать карандашом, красками, лепить. Способствует самовыражению, помогает выплеснуть из себя то, о чем не хочется говорить. Мы оборудовали для этого небольшую изостудию. И нашли в ней Марию, когда я водила Ривку по дому. Меня позвали по каким-то делам, и я оставила Клейнберг с девушкой, а когда вернулась, обе сидели рядом и вместе рисовали.

В памяти Бен-Роя всплыла картинка из квартиры убитой.

– Блондинку?

– Простите, не поняла.

– Женщину со светлыми волосами. На голубой бумаге.

Хиллель удивленно прищурилась.

– Откуда вам известно?

– Рисунок находился в квартире госпожи Клейнберг.

– Ах вот как, – проговорила она. – Тогда все понятно. Она спрашивала Марию, можно ли ей забрать рисунок.

Бен-Рой стал постукивать кроссовкой о пол – медленно, ритмично: непроизвольная реакция, всегда возникающая у него в тот момент, когда он чувствовал, что разговор подходит к интересной точке.

– Значит, когда вы вернулись, они вместе рисовали?

Хиллель кивнула.

– А когда я сказала, что готова продолжить экскурсию по дому, Ривка спросила Марию, не может ли она поводить ее вместо меня. Девушка согласилась, что меня удивило, потому что она была очень замкнутым человеком и редко разговаривала с людьми, даже с нашими специальными консультантами.

– А с госпожой Клейнберг разговорилась?

– Похоже на то. Когда я в какой-то момент посмотрела в окно, они сидели на лавочке во дворе, держались за руки и болтали. Провели вместе больше часа.

Она смахнула с глаз мешающие волосы.

– Так иногда происходит: что-то щелкает в мозгу, и девушка, из которой слова не вытянешь, вдруг изливает душу незнакомому человеку. Видимо, в поведении Ривки было нечто такое, что помогло ей открыться.

И опять в голове Бен-Роя прозвучали слова Мордехая Яарона: «У Ривки было бессознательное сочувствие к обездоленным».

– Вы имеете представление, о чем они говорили?

– Боюсь, ни малейшего. Мария потом ничего не рассказывала, а мне было неудобно задавать ей вопросы. Разговор был личный, а такие вещи мы в нашем доме уважаем. Честно говоря, я обрадовалась, что она с кем-то общается. Девушка сильно травмирована и накопила в себе очень много негатива. Ей требовался человек, чтобы все это выплеснуть.

– Госпожа Клейнберг вам что-нибудь сообщила?

– Да нет. Только сказала, что Мария поделилась с ней тем, что с ней случилось в прошлом. И добавила, насколько больно ей было узнать, что молодой девушке пришлось через такое пройти. Поэтому она позвонила через неделю: спросила, может ли она еще раз приехать и задать Марии несколько вопросов.

Хиллель на мгновение замолчала, побарабанила пальцами по столу и чуть склонила голову набок, словно о чем-то задумалась.

– Точнее, она сказала, что ей необходимо с ней срочно поговорить. О чем, не сообщила. Только что очень нужно с ней поговорить. И очень забеспокоилась, когда узнала, что Мария пропала.

Темп постукивающей по полу ноги Бен-Роя стал немного быстрее.

– И после этого она стала спрашивать о египетском канале?

Наступила новая пауза – Хиллель вспоминала хронологию событий. Затем кивнула.

– Мария попала в Израиль через Египет?

– Нам не удалось это точно выяснить. – Директриса соскользнула со стола, обошла его и села в крутящееся кресло. – Она отказывалась об этом говорить. Как многие девушки, страдала от своего рода посттравматического стресса и, пытаясь выкинуть из головы все, что с ней случилось, возвела в сознании барьер между настоящим и прошлым. О ее прошлой жизни мы мало знаем. А о том, как Мария попала в Израиль, только то, что она обслуживала клиентов в квартире в пригороде Хайфы Неве-Шаанане, а до этого в какой-то момент находилась в Турции. Из этого можно сделать вывод, что ее доставили через Кипр воздушным или водным путем в Хайфу или Ашдод.

Она откинулась на спинку кресла и провела пальцем по краю стола.

– Кстати, по поводу женщины со светлыми волосами – она постоянно ее рисовала. Единственный ее сюжет. Мы так и не выяснили, кто это такая.

Бен-Рой про себя отметил, что следует еще раз взглянуть на картинку в квартире Клейнберг.

– Вам, случайно, не известно, кто ее сюда переправил? Кто был ее сутенером?

Хиллель покачала головой.

– Я же говорила, что мы имеем дело с теми, кому причинили вред, а не с теми, кто его причинил.

– И от нее никаких известий? Никакого намека, где она может быть?

– Ничего похожего. Мы было решили, что она уехала в Неве-Шаанан. Такое с беглецами случается – их тянет в те места, которые они знают, даже если это означает новое заточение в борделе. Но там ее никто не видел.

– У вас есть ее фотография?

– Конечно. – Хиллель нагнулась и включила компьютер. – Ее настоящее имя почти наверняка не Мария. Девушки постоянно берут другие имена. Это помогает отгородиться от того, чем их заставляли заниматься. Представить, что это делал кто-то другой, а не они. – Директриса выпрямилась, ожидая, когда компьютер загрузится. Бен-Рой допил успевший остыть кофе, встал и подошел к окну.

Мир снаружи был тихим, мирным и спокойным – купался в доброжелательных золотистых лучах заходящего вечернего солнца, словно в тысячах миль от того, что они обсуждали. Бен-Рой окинул взглядом пыльный район, затем опустил глаза на тротуар на противоположной стороне улицы. Там, прислонившись к стволу платана, стоял неопрятного вида мужчина с сальными волосами и смотрел на фасад приюта. Сутенер, о котором говорила Хиллель. Возникло желание открыть окно и крикнуть, чтобы он убирался ко всем чертям, но Бен-Рой решил, что его слова прозвучат доходчивее, если он скажет их с глазу на глаз. Можно даже слегка ему вмазать, чтобы лучше усвоились. Бен-Рой не любил сутенеров. А после только что услышанного еще больше укрепился в своем чувстве. Он нахмурился и посмотрел на двор перед зданием. Там стояла деревянная скамья с двумя пепельницами на ней, качающийся диван, висела бельевая веревка, в углу приткнулись детский самокат и пластмассовый трактор с педалями. Раньше Бен-Рой их не заметил.

– У вас здесь и дети живут? – удивленно спросил он.

– Пятеро, – ответил голос за спиной. – Сейчас они в школе.

– Матери, – детектив чуть было не сказал «проститутки», но вовремя сообразил, что это слово неуместно, – с ними?

– Конечно.

– А кто отцы?

– Сутенеры, клиенты, – отрывисто бросила директриса. – Не спорю, семья не идеальная, но что есть, то есть. Когда девушек спасают, мы получаем вместе с ними их детей.

Она продолжала нажимать на кнопку мыши, отыскивая фотографию. Бен-Рой не отрываясь разглядывал игрушки. Любой коп обрастает толстой кожей и вырабатывает в себе фильтр, не пропускающий отъявленную мерзость в сознание. Но иногда, несмотря на все усилия, кое-что проникает. Как, например, случилось сейчас. Игрушки разбередили Бен-Рою душу сильнее, чем все остальное, что он услышал в приюте. Сильнее, чем все, что он узнал в ходе расследования по этому делу. Чем-то невыносимо грустным веяло от маленьких существ, которым принадлежали эти игрушки и чьи жизни изуродовали еще до того, как они успели начаться. Он почувствовал, как к горлу подступает ком, и ощутил потребность немедленно позвонить Саре и сказать, как сильно он любит ее и их ребенка. Он уже потянулся за мобильным телефоном, но его позвала Хиллель, и порыв пропал. Бен-Рой еще помедлил несколько секунд, затем выкинул мысль из головы, вернул мобильник в чехол и подошел к столу.

– Вот она. – Директриса повернула к нему монитор.

Он нагнулся и вгляделся в снимок. На нем поместилась одна голова, кадр был подрезан под самый подбородок. С экрана смотрела девушка с серьезным бледным лицом, длинными черными волосами, полными губами и огромными карими глазами. Молодая. Очень молодая. Она глядела прямо в объектив с выражением одновременно напряженным и отсутствующим.

– Можете распечатать? – спросил Бен-Рой.

– Разумеется. У нас есть еще одна фотография. Хотите ее тоже?

– Если можно.

Хиллель повела мышью по столу и дважды кликнула. Вскоре на экране появился новый снимок – также одной головы, но не настолько жестоко обрезанный. На нем было видно шею и часть майки.

Во время беседы с Мордехаем Яароном в Яффе Бен-Рой ощутил «звоночек» адреналина, когда узнал, что Ривка Клейнберг ездила в Мицпе-Рамон брать интервью у члена группы «План Немезиды». Вот и сейчас произошло то же самое – только «звоночек» был гораздо громче. Больше похож на разряд, удар электрическим током. Электрический шок узнавания. Но не физической внешности девушки, а того, что она носила на шее.

– Эта девушка… – Он показал пальцем на крестик на ее груди – серебряный крестик с искусно украшенными, раздвоенными на концах лучами. – Вы знаете, откуда она родом? – И сам ответил одновременно с Хиллель: – Из Армении.

Вот что тревожило Бен-Роя с самого начала: отсутствие связи между местом преступления – собором, где убили Клейнберг, – и всем остальным, что выявилось в ходе расследования. Теперь эта связь как будто намечалась. Предстояло еще многое узнать, но у детектива впервые возникло ощущение, что он сделал шаг вперед.

Луксор

– …Осталось снести последние дома, и с места, на котором мы стоим, можно будет наслаждаться живописным видом на Луксорский храм на расстоянии не меньше двух тысяч семисот метров. Тысяча триста пятьдесят сфинксов. Можно без преувеличения утверждать, дамы и господа, что Аллея сфинксов – поистине восьмое чудо света Древнего мира.

Экскурсовод театрально указал зонтиком к югу от десятого пилона Карнакского храма, где еще ютилась группка глинобитных домов, на которые со всех сторон наступали землеройные машины. Эти хижины напоминали остатки разбитой армии голодранцев, безнадежно сопротивляющейся гораздо более сильному войску. Послышались тихие щелчки и пиканье – туристы взялись за камеры.

– А что будет с людьми, которые там живут? – спросила загорелая женщина в майке с надписью: «Я люблю царя Тутанхамона». – Как с ними поступят?

– О, им повезло, – рассмеялся гид. – Они получат не только компенсации, но и новые, благоустроенные квартиры со всеми удобствами – гораздо лучше, чем их старые дома. Хотел бы я, чтобы и мой дом вот так же снесли! – Он воздел руки к небу. – Пожалуйста, Господи, сделай, чтобы мой дом тоже сломали и я получил бы квартиру с большой кухней и туалетом со смывным бачком!

В группе послышались смешки. Туристам нравился их экскурсовод. Знающий, вежливый, порой беззаботно-дурашливый. Истинный египтянин.

– Если серьезно, – продолжал он, – уверяю, это факт: люди с радостью переезжают в другое место, чтобы открылось древнее чудо. Мы, египтяне, гордимся своей историей и тем, что можем поделиться ею с другими. Поэтому аллею расчистили в рекордные сроки, чтобы ее увидел весь мир. Наше прошлое – это ваше прошлое. Так же как мое сердце – ваше сердце!

Он подмигнул загорелой женщине, снова вызвав смех среди туристов. Немного шутливых намеков – им это тоже нравилось. Гид начал объяснять, что Аллея сфинксов ведет свое начало со времен царствования фараона Нектанебо I и на ней проходили знаменитые праздники Опет, во время которых изображения трех главных богов Фив торжественно перевозились в ладье из Карнакского храма в Луксорский, но Халифа уже не слушал. Закурил сигарету и, выйдя из тени пилона, где стоял, когда пришла группа, направился к центру храмового комплекса. Он спрашивал себя, не стоило ли кое-что объяснить туристам – сказать, что его дом был снесен, чтобы дать место аллее, и он не испытывает по этому поводу ни малейшей радости. Но какой смысл? Эти люди заплатили хорошие деньги, чтобы приехать сюда, и ему не следует нагружать их своими проблемами. Прошлое Египта, возможно, их прошлое, но настоящее Египта их не касается. Цари и царицы, гробницы и иероглифы – вот что их интересует. А не какой-то никчемный детектив, чей мир рухнул и лежит в руинах. Это скучно. Не важно.

Халифа миновал девятый, восьмой и седьмой пилоны и оказался на широком мощеном пространстве Двора находок. Группа школьников фотографировалась напротив седьмого пилона у подножия фигур Среднего царства. На земле, скрестив ноги, сидел мужчина и копировал надпись фараона Меренптаха на Израильской стеле – единственный найденный в Египте текст, где упоминается Израиль. День клонился к закату, тени удлинялись, но температура воздуха была еще хорошо за тридцать – плотное, обволакивающее покрывало жары лишь слегка колебали порывы ветерка с Нила.

Халифа провел здесь вторую половину дня после того, как в обеденный перерыв побывал в полицейском тире. Из надежного хранилища за храмовым комплексом исчезло несколько каменных блоков – на двух были картуши Эхнатона, – и он брал показания у всех, кто имел доступ на склад. Потом он опросит осведомителей, свяжется со знакомыми торговцами древностями, но у него было мало надежды вернуть утраченное. Блоки могли украсть месяцы, даже годы назад – инспекция проводилась редко, и пропажу заметили случайно. Теперь они почти наверняка украшали камин какого-нибудь миллионера – любителя старины на другом конце света. Как заметил экскурсовод: египетская история – всеобщая история. Даже если при этом приходится красть, чтобы обладать ее частицей.

Затянувшись сигаретой, Халифа миновал проход в северозападном углу двора и оказался среди высокого леса колонн Гипостильного зала. Несколько часов назад в этом месте никого не было: невыносимая послеполуденная жара прогнала туристов в убежища охлаждаемых кондиционерами гостиничных номеров. Но теперь они хлынули обратно, и зал был полон людьми. Халифа протолкался сквозь группу японцев – или это были китайцы, он не умел их отличать – и направился в сторону второго пилона – к выходу из храма. Но на середине зала внезапно замедлил шаг и остановился, словно пораженный какой-то мыслью. Нахмурился, посмотрел на часы, чертыхнулся и пошел в обратном направлении. На этот раз он миновал проход третьего пилона, возвышающийся обелиск Тутмоса I, четвертый пилон, обелиск Хатшепсут и оказался на обширном, с росшими тут и там пальмами пространстве у Священного озера. Перед ним раскинулся прямоугольник подернутой легкой рябью темной воды, рядом с которым находились защищенная навесом зона отдыха и уродливая бетонная трибуна, с которой туристы смотрели ежевечернее представление «Звук и свет». На середине озера застыла маленькая гребная лодка, планшир которой опустился почти до самой воды. В лодке сидел грузный мужчина в очках, слишком тесном голубом комбинезоне и шерстяной шапочке. Он перевесился через борт и что-то держал в воде.

– Так и знал, что ты здесь, – пробормотал Халифа.

Он дождался, когда мужчина вытащит из озера большую лабораторную пробирку, запечатает и положит в ящик на носу лодки. Затушил сигарету о ствол пальмы, выбросил окурок в урну и вышел на мощеный берег озера.

– Салям! – крикнул он.

Мужчина поднял голову и прищурился за толстыми стеклами очков. Мгновение он непонимающе смотрел на человека на берегу, а затем расплылся в широкой улыбке.

– Юсуф!

– Как дела, Омар?

– Вот беру пробы на загрязнение воды. Что может быть лучше? Хочешь ко мне? Замечательный день, как раз такой, чтобы немного поплавать.

– Нет уж, спасибо, только не в твоей лодке. Она и для одного-то слишком хлипкая.

– Чепуха! – Омар встал во весь рост и стал раскачивать скорлупку. – Вот видишь: надежная, как нильский паром.

Он качнул сильнее и, потеряв равновесие, упал вперед. Лодка опасно накренилась и, зачерпнув планширом воду, намочила ему ступни и лодыжки.

– Проклятие!

Халифа улыбнулся:

– Как насчет кока-колы?

– Было бы полезнее переодеться. – Мужчина похлопал ладонью по промокшему комбинезону. – Ты иди. Встретимся на лестнице.

Он снова похлопал себя по штанине, снял перчатки и переполз на скамью.

– Только пусть это будет не кока-кола, а спрайт. – Омар опустил весла в воду и начал грести. – И «сникерс» тоже не помешает. Я уже два часа здесь плаваю.

Халифа в знак того, что все понял, поднял руку и повернул в кафе. Взял из холодильника кока-колу и спрайт, за неимением батончиков «сникерс» вафли в шоколаде «кит-кат» и занял очередь в кассу за молодой египетской парой. Когда он заплатил и вернулся к озеру, его приятель, успев привязать лодку в дальнем конце, поднимался по ступеням.

– Прости, Юсуф, – сказал он, подходя к Халифе и извиняющимся жестом поднимая руки. – С этим пируэтом в лодке – просто не подумал. Сглупил…

Халифа бросил ему спрайт, давая понять, что нисколько не обиделся и приятелю незачем извиняться. За спрайтом последовал «кит-кат». Мужчины обнялись, и знакомый Халифы расцеловал его в обе щеки.

– Как поживает Зенаб? – спросил он, когда они сели, свесив ноги с каменного парапета.

– С каждым днем все лучше, – покривил душой детектив. – А Раша?

– Нормально. Только перерабатывает. У них не хватает людей, и ей приходится трудиться в две смены. У бедной девочки глаза не открываются. Вчера вернулась домой в полночь.

Жена Омара Раша аль-Захви работала педиатром в луксорской больнице. Сам Омар – здешним специалистом по анализам городской компании водопроводной и сточной воды. Его главным объектом были воды в районе древних памятников, где и пересеклись их дорожки с Халифой. Это произошло лет десять назад, и с тех пор они часто встречались, хотя в этом году реже.

– Ну и как состояние? – спросил Халифа, открывая кока-колу и кивая в сторону озера.

– Дерьмовое, – буркнул Омар. – В буквальном смысле. Вибрация от производимых на Аллее сфинксов земляных работ повредила канализационную сеть в этой части города. Нечистоты просачиваются в сточные воды, и вся эта грязь поступает в озеро, когда оно пополняется водой. Я уже месяц слежу за этим процессом, и положение постоянно ухудшается.

– Мой нос ничего не чувствует.

– Поверь, через пару недель почувствует. А потом здесь так завоняет, что никто не подойдет к берегу. Придется все осушать, а затем заново наполнять из Нила. Будь оно неладно!

Омар потянул язычок на банке, и изнутри хлынул гейзер спрайта, оросив его руки и комбинезон. Он отставил банку и стянул с головы шапочку.

– До того как ты появился, я был совершенно сухой, – проворчал он, проводя шапкой по мокрой штанине. За их спинами раздались свистки, извещавшие туристов, что приближается время закрытия и им пора двигаться в сторону выхода из храмового комплекса. Издалека донеслось ритмичное буханье свайных молотов, ставшее в последние два года обычным фоном луксорской жизни.

– Ты производишь анализ на месте? – спросил Халифа после паузы, смахивая с лица муху и делая новый глоток кока-колы.

– Отправляем образцы в Асьют. До этого у нас была договоренность с больничной лабораторией, но с тех пор, как началась эта треклятая стройка, им приходится делать слишком много анализов и лаборатория не справляется.

Халифа немного посидел, болтая ногами, затем спросил:

– Могу я попросить тебя об одолжении?

– Валяй.

– Мне поступили сообщения, что в Аравийской пустыне испорчены колодцы. Требуется совет.

Детектив рассказал, что произошло на фермах Аттиа, его двоюродного брата и в монастыре Дейр-эль-Зейтун. Несмотря на все усилия выбросить погубленные колодцы из головы, он не переставал о них думать. Что-то там было не так, что-то произошло. И пусть он теперь был уже далеко не таким хорошим сыщиком, как раньше, все равно, если наблюдал непонятную цепь событий, хотел получить объяснение.

– Могут колодцы стать непригодными по естественным причинам? – спросил он, закончив историю. – Испортиться сами по себе?

Омар задумчиво отхлебнул из банки со спрайтом.

– Очень сомнительно. Колодцы пересыхают, это правда. И могут стать непригодными, хотя почти всегда благодаря загрязнению промышленными отходами. Или иногда прорыву канализации, что мы наблюдаем здесь. Но ты сказал, что это произошло посреди Аравийской пустыни?

Халифа кивнул.

– Это объяснить намного труднее. Полагаю, там рядом нет предприятий: цементных заводов, бумажных фабрик, чего-нибудь в этом роде?

– Насколько мне известно, нет.

– Подозрительное дело. Редко, но случается, что вода портится после глубинных подвижек, но событие должно быть масштаба землетрясения, однако ни о чем подобном мы не слышали. И еще тот факт, что все колодцы принадлежали коптам.

Омар сделал еще глоток спрайта и, отставив банку, принялся методично разворачивать «кит-кат», разрезая ногтем большого пальца фольгу между вафлями.

– Хочешь, чтобы я попробовал разобраться? – Он отломил одну вафлю и протянул Халифе.

– Если не возражаешь.

– Нисколько. Ты меня заинтересовал.

– Я могу съездить, взять образцы, если тебе так легче.

– Будет легче, если я все сделаю сам. Дай мне шанс взглянуть на местность, посмотреть, не найдется ли какого-нибудь геологического объяснения. Но на это может потребоваться несколько дней.

– Когда угодно. Спешки никакой нет. Я тебе заплачу за бензин.

Омар отмахнулся.

– Я и так тебе задолжал за «кит-кат» и за спрайт. Считай, что мы квиты.

– Не очень-то это по-честному.

– Мы в Египте, дружок. А в Египте ничего по-честному не бывает. Вот, например, ты съел одну вафлю, а я три.

Омар подмигнул приятелю и отправил в рот последнюю вафельку.

– Мубарак ушел, а несправедливость осталась, – добавил он, со вкусом пережевывая вафлю. – Просто душа болит.

Халифа улыбнулся, и оба замолчали, глядя на озеро и слушая ставшие редкими свистки: туристы, поняв, что от них требуется, покидали территорию храмового комплекса и собирались у поджидавших их автобусов. Халифа допил кока-колу, съел свою вафлю и закурил сигарету. Взгляд задержался на лоскуте открытого неба над громоздившимся ввысь прямоугольником десятого пилона. Когда он бывал здесь в это же время в прошлом году, этот лоскут осенял его старый дом, стоявший в ряду таких же невзрачных бетонных кубиков, выстроившихся, словно потрепанные временем надгробия на кладбищенской аллее. Приезжая в Карнак в прежние времена, он всегда заворачивал к пилону, звонил по мобильнику домой и, кто бы ни подходил, просил высунуться из окна гостиной и помахать рукой. Детская игра, но в нее не уставали играть, особенно Али. Халифе запомнился один случай, когда мальчик стал размахивать большим листом бумаги, на котором написал: «Папа, мы тебя любим!» Халифа жалел, что не сделал фотографию. Надо было столько всего заснять. А теперь это ушло навсегда, остались только пустое небо и канава, полная сфинксов. Прогресс? У Халифы такого ощущения явно не было.

– Мне пора возвращаться к работе, – сказал Омар, допивая спрайт и поднимаясь на ноги. – Надо взять еще несколько образцов, и, боюсь, меня не оценят, если я буду здесь плескаться во время представления «Звук и свет».

– Как знать… – Халифа тоже встал. – Может, решат, что ты появился по сценарию. Амон выплывает на священной барке.

– В комбинезоне и шапке? Забавная интерпретация.

Мужчины рассмеялись. По крайней мере рассмеялся Омар. А Халифа только улыбнулся.

– Постараюсь выбраться к колодцам в следующие несколько дней. Сможешь мне выслать детали – куда и как?

– Отправлю по электронной почте, как только вернусь к себе в кабинет.

– Я скажу в лаборатории, что анализ срочный, так что к концу следующей недели получишь какой-то результат.

Халифа поблагодарил приятеля и добавил:

– Вот еще что: я не сомневаюсь, что ферма качает питьевую воду из водопровода Бир-Хашфы незаконно. Они бедные люди, так что сделай одолжение, не говори об этом никому.

– Будет нашим маленьким секретом. – Омар заговорщически постукал себя по носу, а потом обнял Халифу, затем, отстранившись, положил ладони ему на плечи. – У тебя все в порядке?

– Лучше не бывает.

Омар легонько встряхнул приятеля.

– Так в порядке или нет?

На этот раз Халифа ответил не сразу.

– Жить буду.

– Вот и живи, друг мой. Долго и в добром здравии. И того же желаю Зенаб и всем твоим детям.

Он посмотрел на детектива, ласково взъерошил ему волосы, натянул себе на голову шерстяную шапку и полез в лодку.

– Дам знать, как только будет результат. – Он стал отвязывать веревку. – Самому интересно. Не пропадай!

Омар оттолкнулся, взялся за весла и погнал лодчонку по воде. Халифа несколько мгновений глядел ему вслед, а затем повернулся к десятому пилону – в ту сторону, где некогда стоял его старый дом. Халифа был не одинок – другие тоже часто безнадежно смотрели в том же направлении – вдоль тектонической трещины Аллеи сфинксов, словно желая волшебным образом вернуть свое прежнее жилище. Халифе казалось, что половина Луксора горюет из-за того, как повернулась жизнь. Он покачал головой, забрал две пустые банки и направился к выходу. Как же тяжело бывало у него иногда на душе.

Тель-Авив

Выйдя из приюта «Хофеш», Бен-Рой пересек улицу, чтобы перемолвиться словцом со стоящим на противоположном тротуаре сутенером. Мужчина заметил его и бросился наутек. Детектив догонял его полквартала, затем бросил. Сутенер, как предвидела Хиллель, скорее всего вернется, но по крайней мере задумается. Хотя, может, и нет. У таких типов, как этот, в голове не происходит мыслительного процесса. Они действуют, не размышляя о смысле своих поступков и последствиях. И у них, конечно, нет ни капли совести. Сейчас спрячется за углом, дождется, когда Бен-Рой уйдет, и преспокойно вернется на свой пост, как лисица возвращается на помойку. Дикость, да и только. И что бы Бен-Рой ни сказал и ни сделал, ничего не изменится. Так и будет продолжаться вечный хоровод нарушителей закона и его защитников. Он не в первый раз задался вопросом, какое ему, в конце концов, до всего этого дело?