Текст книги "Коплан возвращается издалека"

Автор книги: Поль Кенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Моник одарила его тяжелым недоверчивым взглядом.

– Я договорился о встрече с приятелем, – упорствовал он, – а тот застрял в Канне, и я предоставлен самому себе.

Он повернулся к стойке и вскинул руку:

– Жорж! Две рюмки «Катти Сарк»!

– Уже несу, месье Антуан!

Кониатис протянул Моник свой портсигар.

– Благодарю, – молвила она, доставая неизменный «Кент». – Я курю только этот сорт.

– Какая разница? Оба сорта американские.

Она приняла сигарету. Он дал ей прикурить, приговаривая при этом:

– У вас восхитительное платье…

– Неужели? – насмешливо откликнулась она. – Вы случайно не портной?

– По правде говоря, нет. И не особенно разбираюсь в покроях. Но тем больше бываю ошеломлен при виде столь редкостного зрелища: безупречная гармония форм и красок! В сочетании с вашими белокурыми волосами и синими глазами сиреневое платье – бесподобная находка.

– Если вы не умолкнете, мне останется только разинуть клюв и выронить сыр.

Какое-то мгновение он сидел, моргая от удивления. Потом, догадавшись, что к чему, он притворно улыбнулся, демонстрируя зубы ослепительной белизны.

– Не бойтесь, я не вульгарный льстец из басни, – заверил он. – Просто не могу отказать себе в удовольствии вести себя галантно с хорошенькими женщинами. Велико ли прегрешение?

– Грешны не слова, но помыслы, – отчеканила она.

Бармен поставил им на столик две рюмки виски и вернулся за стойку.

– Меня не в чем упрекнуть, – проговорил Кониатис игривым тоном. – Мои помыслы чисты, как горный хрусталь.

– Вы хотите сказать, столь же прозрачны.

Ее живость пришлась Кониатису по душе.

– Только не говорите мне, что восхищение мужчины вызывает у вас протест. Это было бы непростительной ложью.

– Я чувствую себя ужасно, когда меня принимают не за ту, кто я есть на самом деле.

– Не сердитесь… Если я дерзнул обратиться к вам, то только потому, что увидел, как вы изменились в лице, узнав, что этот Патрик так вас подвел. Я расстроился из-за вас… Побуждение заговорить с вами – плод случайного совпадения, и в его основе – добрые чувства.

Внезапно она рассмеялась своим детским смехом.

– Вы прямо как волк из сказки – прячете уши под бабушкиным чепчиком! – воскликнула она. – Вам это к лицу!

И она выпустила струйку дыма, нахально глядя ему прямо в глаза.

Но он не засмеялся в ответ, даже не улыбнулся. Все это увлекло его не на шутку. Тихо, еле сдерживая дрожь в голосе, он сказал:

– Волка боятся только бестолковые девчонки, а вовсе не истинные женщины, достойные носить это имя.

– О, я-то вас не боюсь!

– Да что вы?

– Совершенно не боюсь.

– Неправда! Я чувствую, что вы напряглись, собрались в комок и вот-вот выпустите когти.

– Согласна, со мной не очень-то легко иметь дело, но если вы вообразили, что вызываете у меня страх, то вы себя переоцениваете. Я никогда никого не боялась.

– Докажите!

Ее лицо выразило полнейшее непонимание.

– Что вы хотите этим сказать?

– Поскольку у нас обоих сорвались намеченные планы, давайте воспользуемся этой счастливой случайностью. Хотите поужинать со мной?

– Вы чересчур любезны.

– Вот видите, до чего вы меня боитесь.

– Не тешьте себя иллюзиями. В действительности я руководствуюсь заветом Бопре: давать лишь такое обещание, которое намереваешься сдержать.

– Не вижу связи.

– Надо же, вот странно. А ведь вы производите впечатление умного человека.

– Что ж, даю слово: если вы примите мое приглашение, я не отнесусь к этому как к обещанию.

– В чем же состоит в таком случае ваш интерес?

– В удовольствии провести два часа в вашем обществе. Клянусь честью, этого будет вполне достаточно, – ответил он и добавил проникновенным голосом: – Я говорю искренне. Во имя всего святого, не отказывайтесь…

– Без обязательств с моей стороны? – Сомнения еще не покинули ее.

– Готов поклясться!

– Хорошо. И тем хуже для вас, если вы на что-то надеетесь. Я просто решила поужинать в компании приятного мужчины, но я вовсе не из тех, кого ловеласы вешают на пояс в качестве трофеев. Учтите это.

– Откровенность за откровенность. Вы предпочли отнести меня к категории неглупых людей, так вот представьте, я уже догадался, что вы не такая, как все.

Глава V

Стремясь доказать серьезность своих намерений, Кониатис предложил отправиться в «Серебряную башню». Но Моник запротестовала:

– И не вздумайте! Хороша же я буду в своем платье для коктейлей в таком шикарном месте. Или дайте мне время переодеться дома.

Кониатис, подобно всякому соблазнителю, знакомому с азами стратегии, знал, что железо куют, пока оно горячо.

– У меня впечатление, что вы никогда не бывали в «Серебряной башне», – сказал он.

– Никогда. Но репутация этого ресторана мне известна. Как я мечтала туда попасть!

– Так доверьтесь мне.

– Меня засмеют. И вас заодно со мной.

– Умоляю, идите такой, какая вы сейчас. Вы до того прекрасны в этом платье, что затмите всех женщин до одной.

– В конце концов, вы меня приглашаете. Тем хуже для вас!.. Они взяли такси.

Кониатис был в ударе. Его карие глаза пылали от удовольствия. Подобно всем победителям, он купался в волнах успеха, чувствовал небывалое воодушевление и думать забыл о своем возрасте.

В изысканной обстановке знаменитого ресторана, в обществе этого ослепительного создания, чья бьющая через край молодость и женственность льстили его эстетическому вкусу и его гордости зрелого мужчины, он вел себя как непревзойденный кавалер: был одухотворен и внимателен, он был предупредителен, не упускал из виду ничего, что могло бы помешать ужину превратиться в упоительный триумф. Уж он-то умел проявлять к партнерше интерес, вызывать ее на разговор, слушать ее.

И, странное дело, за всем этим он почти забыл о цели, которая обычно бывала для него главной в подобного рода приключениях: уложить девушку в постель и вкусить чувственных утех, какие способна доставить лишь новая жертва, совершенно потерявшая голову. Он, конечно, не отказывался от этой цели, но она как-то отодвинулась на второй план. Каждое мгновение само по себе даровало ему счастье, ибо Кониатис был опьянен этой девушкой: ее критичным складом ума, ее молниеносными колкими шутками, ее неусыпной наблюдательностью и взрывами смеха, от которых ее невеселое лицо обретало чистоту и ясность.

За отменной едой и превосходным вином Моник мало-помалу оттаяла. Она стала более открытой, менее язвительной, менее замкнутой. Отвечая на вопросы Кониатиса, она рассказала о своей жизни, о своем прошлом… Разумеется, она придерживалась версии, которую Коплан заставил ее заучить наизусть. Но эта версия, составленная в соответствии с требованиями задания, была лишь умелым переложением подлинной истории, поэтому роль оказалась совсем не трудной.

Не забывала она и о том, чтобы проявлять типичное женское любопытство по поводу персоны самого Кониатиса. Вопросы сыпались как из рога изобилия, но делала она это очень тактично, благодаря чему лишь подчеркивалась искренность ее интереса к нему.

Но время шло, и Моник начала чувствовать замешательство. Ей показалось, что, завлекая Кониатиса, она слегка переборщила с принципами добродетели, и это сулило проблемы в непосредственном будущем. Если Кониатис и вправду принял ее за неприступную твердыню, решительно отвергающую любые покушения на свою честь, ей придется дать задний ход. Но как сделать это, не рискуя впасть в вульгарность? Следовало во что бы то ни стало сохранить в целости впечатление спонтанности их встречи и поддержать уровень всего предприятия, не давая ему превратиться в банальное «удачное дельце», которое забавляет мужчин, но не может их удержать.

Однако эта непредвиденная трудность не слишком заботила ее. «Проблемы такого рода, – рассудила она, – придется решать ежедневно. Это только начало». И она решила довериться интуиции.

После кофе и коньяка в воздухе повисла неловкость. Кониатис совершенно явственно страшился приближающегося расставания.

– Мне остается лишь отвезти вас домой, милая моя Моник, – сказал он с удрученной улыбкой. – Я человек слова и хочу вам это доказать. Но не будет ли справедливо, если и вы кое-что мне пообещаете?

– Что же именно?

– Мне хотелось бы увидеть вас снова. Вечер в вашем обществе был настолько приятным!

– Не следовало бы вам этого говорить, – прошептала она, потупив взор, – но это был самый чудесный вечер с тех пор, как я вернулась во Францию. Вы поступили очень великодушно, Антуан… Это тем более трогательно, что у меня было очень тяжело на душе. В каком-то смысле вы оказали мне неоценимую услугу.

– Не стоит об этом говорить. Это я чувствую себя обязанным.

– Нет-нет, я хочу говорить именно об этом. В жизни мужчины обманутые чувства забываются быстро. Для женщины это куда серьезнее… Она начинает сомневаться в себе.

– К вам это не относится, моя маленькая Моник, – с нежностью возразил он. – Я незнаком с этим Патриком, который повел себя с вами не совсем по-рыцарски, но, уверен, не ошибусь, если скажу, что он достоин жалости. Чтобы так обращаться с вами, надо быть безмозглым или слепым.

– И все же я считала, что он лучше прочих. Лучше, чем прочие кретины, которыми кишит Париж.

– Я заметил, что вы не слишком жалуете молодых мужчин.

– Это вас удивляет?

– Будь на вашем месте другая женщина, это было бы удивительно. Но теперь, когда я начинаю понимать вас, то уже не удивляюсь… Пока мы говорили, я разглядел в вас неожиданную мудрость, интеллектуальную требовательность и ясность ума. Вряд ли нашелся бы молодой человек под стать вам.

– Я впервые в жизни встречаю такого человека, как вы, Антуан.

– В каком смысле? – пропел он, довольно жмурясь.

– В таком… Не знаю. Мне кажется, что вы понимаете меня с полуслова, что мы говорим на одном языке и одинаково смотрим на многие вещи.

– И у меня совершенно такое же ощущение, – ответил он неожиданно серьезно. – У меня впервые так с женщиной.

Он наклонился к ней и взял ее за руки.

– Отчего же нам не встретиться снова? – зашептал он с жаром. – Судьба улыбнулась нам… Вы свободны, я тоже. Как в поговорке: чудеса случаются всего раз в жизни.

– Зачем? – едва слышно воспротивилась она. – Я быстро наскучу вам. Человек вашего масштаба и я – пустое место, даже меньше чем секретарша из третьеразрядной конторы.

– Мысль о том, что я вас больше не увижу, для меня невыносима, Моник.

– Мне тоже очень хорошо в вашем обществе, Антуан.

– Что ж, необходимо прийти к согласию, – решил он.

Он выпрямился, подозвал метрдотеля и потребовал счет и одежду из гардероба.

– Еще не поздно, – продолжил он, – мы успеем наговориться. Давайте найдем тихий уголок и там поболтаем. Я знаю одно мирное местечко, неподалеку от Оперы…

– А мне так хочется тишины, Антуан.

– Тогда поедем выпить напоследок ко мне? – предложил он почти застенчиво.

– Вы были таким милым, – вздохнула она с упреком. – Не надо портить столь чудесное впечатление. Я не интересуюсь ни японскими эстампами, ни коллекциями бабочек.

– Вы хотите сделать мне больно?

– Простите, я не нарочно. Согласна, вы этого не заслужили.

– Испытайте меня. Выпейте рюмочку у меня дома.

– Что ж, – вздохнула она.

Такси доставило их на авеню Бино в Нейи, где Кониатис занимал роскошные апартаменты на пятом этаже недавно возведенного здания. Утонченное изящество обстановки произвело на Моник сильное впечатление. Мебель в стиле «Людовик XV» была подлинной, восточные ковры – воплощением великолепия.

– Вы, должно быть, до неприличия богаты! – не удержалась она.

– Жаловаться не приходится, – скромно признал он. – Дела идут неплохо.

Он усадил ее в маленькой комнате, куда не проникало ни единого звука, уютной, как будуар куртизанки. После двух-трех рюмок коньяка старой выдержки их разговор стал менее связным. Глаза Моник сделались томными, губы увлажнились, щеки порозовели. Она вдруг надолго замолчала, и взгляд ее погрустнел. Ей вспомнилось сиротское детство и бесчисленные разочарования…

Вскоре, устроившись на диване рядом с Кониатисом, она не смогла удержаться от ребяческого побуждения, свидетельствовавшего о безграничном доверии: ее голова примостилась на его могучем плече… Кониатис, угодивший в силки, с чистейшим сердцем вообразил, что поцелуй, запечатленный им на ее белокурой макушке, воплощает лишь отеческое сочувствие, а вовсе не любовную страсть. После чего Моник не составило особого труда увлечь его вниз по скользкому склону нарастающего желания.

Лишь рано поутру, протерев глаза, Кониатис сполна осознал, в какое положение попал. В его душе боролись два противоречивых чувства. Прежде всего, он был совершенно ослеплен волной горячего счастья. Глядя в рассеянном свете спальни на это чудное спящее лицо, белокурые волосы, невыразимую прелесть груди и плеч, он отказывался верить своим глазам.

Находясь во власти сна, Моник отбросила простыню, обнажив великолепную грудь…

В какую-то долю секунды Кониатис почувствовал, что не в силах выносить такую красоту. Эта светло-розовая грудь, олицетворение высочайшего наслаждения, еще более чистая, чем сама заря, и в то же время напрягшаяся в ожидании сладострастных ласк, – на это нельзя было смотреть без волнения. Созревший бархатистый плод и сосок, более дерзкий, чем неслыханная молодость утра, – разве это не символ самой жизни?

Кониатис закрыл глаза.

«И она отдалась мне, – подумал он, борясь с головокружением, – отдалась добровольно, не задумываясь, поддавшись неудержимому порыву. Мне, готовому разменять шестой десяток…» При этой мысли его охватил страх. «Я дал ей честное слово! Она никогда не простит мне этого. Оставаясь непреклонной, она обвинит в своей слабости меня!»

Мысль о том, что он может потерять ее, обожгла его огнем, и он испытал настоящую физическую боль. Он тихонько встал с кровати, накинул халат и поплелся в ванную. На пороге спальни он оглянулся, притягиваемый, как магнитом, зрелищем полуобнаженной возлюбленной. И вновь почувствовал потрясение. Даже во сне ее лицо сохраняло сумрачное, горестное выражение, в котором ощущалась скрытая мука, но теперь это лицо казалось ему прекраснее любого другого лица на свете.

Он глубоко вздохнул и скрылся в ванной. «Надо смотреть правде в глаза, – сказал он себе. – Если она бросит меня, ибо я не сдержал слово и переспал с ней, то что мне делать? Что толку обманывать себя? Я люблю ее!»

Он отвернул кран и нагнулся, подставив лицо под ледяную струю. Затем потянулся за полотенцем, насухо вытерся и провел расческой по шевелюре. Завершив эту процедуру, он критически взглянул на свое отражение в зеркале. Ночные излишества оставили на его лице недвусмысленные отметины: мешки под глазами, углубившиеся борозды у углов рта, припухшие щеки.

И тем не менее он чувствовал себя вполне в форме.

Продолжая внутренний монолог, он перешел к его заключительной части: «Что поделаешь, тем хуже! Если она оставит меня, я вытерплю. Удары судьбы приходится сносить каждому. Нет, все к лучшему! Малыш Антуан, ты позволил загнать себя в угол, так докажи, что у тебя есть сила воли! Долой сентименты! Если захочет уйти – пусть уходит».

Удовлетворившись собственным реализмом и присутствием духа, он вернулся в спальню. Моник еще не проснулась, но поза ее изменилась. Теперь она растянулась на животе, подобно сильному животному, сморенному негой, совершенно обнаженная, с локонами, разметавшимися по подушке в форме нимба. Кониатис обнаружил, что его недавняя твердость быстро улетучивается.

Поколебавшись немного, он понял, что хуже всего неопределенность. Присев на краешек кровати, он прикоснулся губами к плечу спящей, а после принялся целовать позвонки, вдыхая пьянящий аромат женской кожи и ощущая сохранившийся в ее теле трепет недавнего вожделения.

Моник проснулась, тряхнула головой, мгновенно перевернулась на спину и села. Смежив глаза, она откинула светлые пряди волос со лба.

– Доброе утро, – с улыбкой пропела она.

– Доброе утро…

Она потянулась к нему, и ее раскрывшиеся губы ждали поцелуя. Он повиновался. Высвободившись, она прошептала, прижавшись к его уху:

– Спасибо…

Лишь нечеловеческое усилие уберегло его от рыданий, которые готовы были дать выход нежности, саднившей, как ожог.

Глава VI

Томясь в своей квартире на улице Рейнуар, Коплан уже начал беспокоиться за подопечную, когда ближе к четырем пополудни из динамика, спрятанного позади одной из картин, украшающих стену гостиной, донеслось:

– Вот она, Коплан. Выходит из такси… Она одна.

Благодаря хитроумию Старика Моник удалось поселить в том же доме: она унаследовала квартиру на четвертом этаже, в которой ранее проживал Эмиль Жайо. Старик рассудил, что это будет самый удобный и надежный вариант, позволяющий Коплану не спускать с дебютантки глаз.

Выйдя на лестницу, Коплан перехватил Моник.

– Рад вновь вас видеть, – сообщил он ей. – Зайдите ко мне. Я уж было засомневался…

– Надеюсь, вы будете удовлетворены, – ответила она без затей, повинуясь его жесту.

Войдя, она скинула пальто на спинку кресла.

– Я приехала из Орли, – пояснила она. – Мой любовник упорхнул в Цюрих рейсом в 15.10. Мы пообедали в «Трех солнцах» – это шикарный ресторан в аэропорту. – Она рухнула на диван и простонала: – Если я и дальше стану набивать желудок в том же темпе, то, боюсь, разжирею, как индюшка. Вчера вечером мы закусывали в «Серебряной башне».

– Если я правильно понял, дело в шляпе?

– Все прошло как по маслу.

– Поздравляю.

– Откровенно говоря, моя заслуга невелика. Благодаря вашему остроумному сценарию успех был гарантирован.

Она закурила «Кент».

– Вы провели с ним ночь? – спросил Коплан.

– Да, у него дома, на авеню Бино. Он обещал отнестись ко мне со всем уважением, но, к счастью, нарушил слово.

Она на мгновение задумалась, после чего произнесла грустным голосом:

– А все же любопытно. Я знала, что у мужчин полно слабых мест, но не до такой же степени. Правда, к Кониатису обычные мерки неприменимы. Он умен, образован, много путешествовал, немало пережил, он знавал женщин, у него твердый характер. И, пожалуйста, попался в западню, хуже школьника. Плачевно, вы не находите?

– В каком же смысле «плачевно»?

– А в том, что мужчины достойны жалости, даже лучшие среди них. Женщина, умеющая пользоваться своими чарами, делает с мужчиной все, что заблагорассудится. Ужасно!

Не всякая женщина, моя маленькая Моник. И не по-всякому. Здесь нужен подход.

– Вот еще! Стоит женщине притвориться взволнованной и проверещать: «Вы не такой, как другие, ни один мужчина не делал меня такой счастливой, как это только что удалось вам», и несчастный совершенно теряет голову.

И она изобразила всю сцену настолько естественно, что Коплан не смог удержаться от смеха. Она окинула его строгим взглядом и отчеканила:

– Вам смешно? А ведь здесь нет ничего смешного. Неужели и вы такой же?

– Кто знает? Возможно, благодаря моему ремеслу у меня потолще кожа, но ручаться никогда не следует. Предоставив слабых мужчин на милость женщинам, природа определенно сыграла с так называемым сильным полом злую шутку. Адам, первый мужчина, был облапошен Евой – первой женщиной. Доходчивая символика, не правда ли? Кстати, еще не появившись на свет, мужчина уже зависит от женщины.

– Верно, – согласилась она все так же задумчиво. – Подумать только, что все мужчины, населяющие землю, даже наиболее достойные, начинали свою карьеру с пребывания в женской утробе. Разве не унизительно?

– Не будем преувеличивать, недостатки компенсируются.

– Каким образом?

– В частности, умением выходить сухим из воды. Обычно мужчина меньше страдает от превратностей жизни, чем женщина. Он черпает силы в своем легкомыслии, непоследовательности, безграничном эгоизме. Посмотрите вокруг: женщины, злоупотреблявшие своей властью над мужчинами, в конечном итоге становятся жертвами истории.

Он пожал плечами и махнул рукой, словно отмахиваясь от надоевшей темы.

– Судя по вашему виду, – съязвил он, – вам жалко Кониатиса?

– Вовсе нет. Я подошла ко всему этому философски.

– Действительно. Я обратил внимание, что вам явно по вкусу философские рассуждения. Поберегитесь, это чревато опасностями. Лично мне это как раз но душе. Но обязан предостеречь вас: в нашем деле реализм и действие – прежде всего. Расскажите подробно, как все произошло и как у вас продвинулись дела с Кониатисом.

Несколькими лаконичными фразами она передала, как развивались события в «Конараке» после ухода Луи Денуа и Сюзи Лорелли. Заканчивая рассказ, она с усмешкой бросила:

– Прощаясь со мной в Орли перед паспортным контролем, он напирал на то, что любит меня. Он был растроган, как молокосос, флиртующий первый раз в жизни, что довольно забавно, когда перед тобой отъявленный донжуан.

– Когда вы увидитесь снова?

– Завтра в пять вечера в кафе у Порт-Дофин. Он повезет меня на уик-энд в Довилль.

– Дьявольщина! не выдержал Коплан. – Уик-энд в До-вилле – безошибочный знак. Кониатис на лопатках!

– Пока еще на ногах. Он договорился о поездке в Довилль еще до встречи со мной.

– Откуда вы знаете?

– Он при мне позвонил в Нормандию и заказал еще один номер, подтвердив при этом собственный заказ, сделанный несколькими днями раньше.

– Да, – согласился Франсис, – когда имеешь дело с таким субъектом, не стоит торопиться с победными реляциями. Его восторг объясняется, несомненно, удовольствием, испытываемым от очередной победы. Возможно, его любовь – не более чем недолговечная вспышка.

– Я знаю его пока недостаточно, чтобы утверждать что-либо, но у меня тем не менее сложилось впечатление, что он «на крючке», притом прочно.

– А вы? Что чувствуете вы? Роль роковой женщины далась вам без труда?

– Без малейшего труда.

– А сеанс… гм-гм… в общем, любовные шалости в постели месье?

– Без комментариев, – последовал лаконичный ответ.

– Не слишком неприятно?

– Нет.

– И никакого комплекса вины в потаенных глубинах подсознания?

Она неожиданно рассмеялась.

– Наоборот!

Коплан раздосадованно поднял брови:

– Что значит «наоборот»?

– Вам хочется пикантных деталей?

Коплан остался недоволен этим развязным замечанием:

– Я, по-моему, подчеркивал, что интересуюсь вами по долгу службы. Если вы решили, что я нахожу все это забавным, то вы заблуждаетесь.

– Ну не сердитесь. Я обожаю водить за нос людей, которые мне небезразличны.

– Ладно, но мы здесь не для потехи. Если я задаю вам нескромные вопросы, то вовсе не для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Меня самого будет спрашивать о вас начальство, и мне придется отвечать.

– Понятно. Вы хотите узнать о моих интимных ощущениях, не так ли?

– Я хочу знать, не унизил ли вас факт проституирования в рамках выполнения задания. Вы впервые спите с мужчиной, выбранным не вами, то есть с тем, на кого указала Служба. Нам важно знать, как это подействовало на вас.

– В данном случае, повторяю, мне было очень приятно.

– Ответ прям и ясен. А почему?

– Полагаю, вы ни разу не видели Кониатиса во плоти?

– Я знаю его только по фотографиям, которые показывал вам.

– Это очень интересный мужчина.

– А еще?

– Он великолепен – духовно и физически. Он хорошо сложен, силен, следит за собой. Конечно, для девушки моего возраста он староват. Но уверяю вас, конкуренция со стороны юнцов ему не угрожает. Даже обнаженному… Развитая мускулатура, ни грамма лишнего жира, никакой обвислости. Кроме того, ему присущи деликатность и такт. В любви же он столь нежен и великодушен, так внимателен к партнерше, что я не могла остаться равнодушной. К такому мужчине я могла бы привязаться по-настоящему, если бы, конечно, не Служба.

Коплан в замешательстве потер подбородок.

– Да уж, – протянул он, – искренняя похвала. Еще немного – и я бы заревновал, а то и забеспокоился.

– Не бойтесь, я держу себя в руках. Я поделилась с вами своими мыслями из стремления к объективности. Я понимаю, отчего Кониатис пользуется успехом у женщин: ему есть чем гордиться.

– Если вы уверены, что сумеете не заходить слишком далеко, – все в порядке. Если же сомневаетесь в себе, лучше честно предупредите меня. Вы не первая, с кем это случается.

– Никакой опасности, у меня достаточно пространства для отступления, – спокойно парировала она.

– Не забывайте, что это задание – не более чем обкатка. Шеф обзовет меня последними словами, если я позволю вам впутаться в историю, где вам ощиплют все перышки.

– Повторяю еще раз: до этого не дойдет.

Коплан посмотрел на нее в упор:

– Надеюсь, вы вовремя подадите сигнал тревоги. Помните старую мудрость: «Сердцу дремать не дано»? А я отвечаю за ваше сердце, как и за все остальное.

Он поднялся, вооружился пачкой «Житан» и снова принял сидячее положение.

– Теперь обратимся к практическим вопросам. Итак, Кониатис влюбился в вас, и завтра во второй половине дня вам предстоит встреча и совместная поездка в Довилль. Полагаю, он засыпал вас вопросами?

– А как же. Чтобы удовлетворить его ненасытность, мне пришлось рассказать ему о своем прошлом, настоящем, о планах и стремлениях. Словом, отбарабанила урок, который вы заставляли меня зубрить.

– А о себе он говорил?

– В общем-то совсем немного. О поездках, об одиночестве… Поскольку я восхитилась роскошью его апартаментов, он заметил, что его дела идут неплохо.

– В чем цель его внезапного отлета в Цюрих?

– Он обмолвился, что должен встретиться с каким-то банкиром.

– Имен не называл?

– В связи с поездкой в Швейцарию? Нет.

– А вообще, в разговоре?

– Всего одно, да и то без фамилии: своего друга Карлоса. С этим Карлосом ему предстояло встретиться в «Конораке». Поскольку тот не появился, он занялся мной.

– Карлос нам известен, – отозвался Коплан. – Немец из Ганновера, Карлос фон Крюгер. Сотрудник «Общего рынка», служит в Париже. Кониатис связан с ним уже много лет… Согласно «сетке», у них имеются общие делишки.

– «Сетке»?

– Да, так мы называем комплекс действий, касающихся того или иного «объекта»: наблюдение, слежка, тайный сбор сведений, просмотр почты, прослушивание телефона и прочее.

– Велось ли наблюдение за мной, когда я была с Кониатисом?

– Нет, «сетку» сняли, чтобы позволить вам внедриться в систему.

– Одно меня смущает.

– Что же?

– Откуда вы узнали, что Карлос не придет на встречу с Кониатисом?

– Мы не знали этого.

– Значит, успех вашего плана – чистая случайность?

Коплан улыбнулся:

– В каком-то смысле да, нам помог случай. Но учтите, даже если бы Карлос объявился в «Конораке», Кониатис не дал бы вам ускользнуть. Он бы повел себя так, чтобы вам стало ясно, что вы его интересуете. Его психология ухажера не оставляла вам никаких шансов. Возможно, все прошло бы не так гладко, но рано или поздно мышеловка захлопнулась бы. Ваша красота, молодость, дерзкая походка, кокетливое платьице – разве мог бы он прозевать все это? Исходя из этих соображений, я посоветовал вам не торопить события, выжидая подходящий момент. Момент наступил быстрее, чем мы рассчитывали, только и всего.

– Но я взяла его тепленьким, этого вы не станете отрицать.

– Да, вы были великолепны. Лишь бы все это не оборвалось!

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы, по-видимому, не отдаете себе отчета, что самое трудное только начинается. Вы прекрасно провели первый раунд, это факт, но будем откровенны, подвига в этом не было. Для такой красотки, как вы, загарпунить Казанову на излете – далеко не беспрецедентное достижение. Вот дальнейшее потребует от вас умения. Кониатис – человек ветреный, и надо помешать ему вырваться из садка. С другой стороны, избегайте раскалять его добела: страстная любовь будет для нас столь же неуместной, как и преждевременный разрыв. Пока вы не видите здесь трудностей, но со временем это может стать крайне затруднительным. Вы понимаете мою мысль?

– Да, отлично. И готова признать, что моя миссия обещает стать сложнее, чем мне представлялось.

Коплан задумчиво раздавил в пепельнице сигарету.

Помолчав, он продолжил:

– Держите меня в курсе дела. Вместе мы постараемся действовать аккуратно. В ожидании следующего раунда вы можете заполнить свой досуг ознакомлением с досье, подготовленным для вас Службой.

Он принес картонную папку.

– Я не требую, чтобы вы заучили содержание этого досье наизусть. Здесь общие сведения, касающиеся сферы, в которой трудится Кониатис, и для профанов это совсем нелегко. Но главное для вас – освоить словарь и ключевые понятия этой специфической отрасли экономики… Кое-какие познания, пусть элементарные, в области мировых рынков сырья и редких металлов позволят вам при случае с большей эффективностью уведомлять нас об интересующих Службу вещах.

– Понятно, – кивнула она с полнейшей серьезностью.

– Судя по вашим отметкам, вы неплохо усваиваете новое. Надеюсь, задача окажется вам по плечу.

– Я люблю учиться.

Он протянул ей досье и с улыбкой добавил:

– Что ж, не стесняйтесь, вы найдете, чем насытить свою ученическую страсть. А я пойду на доклад к Старику. Думаю, достижения его новой сотрудницы приведут его в восторг.

– А вы? Вы довольны?

– Должен ли я понимать вас так, что вы коллекционируете комплименты?

– Вот уж нет! Но я очень ценю ваше мнение.

– За первое практическое упражнение я ставлю вам «10» – по десятибалльной системе. Поставил бы больше, да шкала исчерпана.

– Верно! – засмеялась она.

Она тоже встала и потянулась за пальто, сумочкой, пачкой «Кента» и папкой.

– Хочу попросить вас об услуге, – вдруг сказала она.

– Слушаю вас.

– Вчера, во время нашего небольшого совещания, я заметила, что мадемуазель Лорелли зовет вас Франсисом. Можно и мне называть вас по имени? Еще я заметила, что, прощаясь, вы поцеловали ее.

– Это моя лучшая напарница, мы с ней натворили немало дел. Она мне все равно что младшая сестра, если хотите знать.

– Я, конечно, еще не достигла этой стадии.

– Почему же, моя маленькая Моник. Я к вам уже привязался. Даже слишком, между нами говоря.

Он притянул ее за плечи и запечатлел на ее щеке братский поцелуй, после чего со странной улыбкой распорядился:

– А теперь – марш к себе! Я, знаете ли, не сверхчеловек. Я слеплен из того же теста, что и этот паршивый счастливчик Кониатис…