Текст книги "Пустой Амулет"

Автор книги: Пол Боулз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

В красной комнате

Когда у меня был дом на Шри-Ланке, однажды зимой родители решили меня проведать. Поначалу я сомневался, стоит ли вообще их зазывать. Различные неудобства – постоянная жара, непривычная еда и питьевая вода, даже присутствие клиники для прокаженных в четверти мили от дома – могли запросто испортить им настроение – не одним, так другим. Но я недооценил их стойкость; неожиданно для меня они проявили величайшую приспособляемость и вроде бы смирились со всем. Они говорили, что им безразлична не текущая в туалетах вода и постоянно хвалили острые блюда, которые готовил Аппухами – домашний повар. Обоим было за семьдесят, их не привлекали дальние или недостижимые достопримечательности. Им вполне нравилось сидеть дома – читать, спать, вечером купаться в океане и недолго кататься по побережью в наемном автомобиле. Если водитель неожиданно останавливался у святилища, чтобы поднести кокосовый орех, они были в восторге, если им попадались слоны, топающие по дороге, машину останавливали чуть впереди, так что можно было наблюдать, как слоны приближаются и проходят мимо. Фотографией они не увлекались, и это освободило меня от, пожалуй, самой неприятной задачи чичероне: периодически ожидать, покуда человек совершает ритуал с фотокамерой. Они были идеальными гостями.

Коломбо, где обитали все мои знакомые, находился всего в сотне миль от нас. Я договаривался по теле, фону с друзьями, и несколько раз мы приезжали туда на уикенды. Там мы пили чай на широких верандах домов в Коричных Садах и ужинали с профессорами университета, протестантскими священниками и членами правительства. (Многих сингальцев удивляло, что я называю родителей по именам – Додд и Ханна; некоторые интересовались, настоящий я сын или приемный.) Эти уикенды в городе были жаркими и утомительными, и родители всегда радовались возвращению в дом, где можно было переодеться в удобные вещи.

Как-то раз, в воскресенье, незадолго до их отъезда в Америку, мы решили посетить скачки в Гинтоте, где Ханна хотела посмотреть ботанический сад. Я забронировал номера в «Нью-Ориентал» в Галле, и там перед отъездом мы пообедали.

Как обычно, началось все с задержкой. В любом случае, самым интересным были зрители. От множества женщин в сари из переливчатого шелка Ханна пришла в полный восторг. Сами скачки нас, скорее, разочаровали. Когда мы уходили, Додд сказал с облегчением:

– Хорошо бы вернуться в отель и отдохнуть.

– Но мы идем в ботанический сад, – напомнила ему Ханна. – Я хочу посмотреть хоть немножко.

Додда это не воодушевило:

– Наверняка он огромный.

– Зайдем на минутку и сразу выйдем, – пообещала она.

Машина, которую мы взяли напрокат, подвезла нас ко входу. Додд устал, ему было трудно ходить.

– В этом году я заметил, что мои ноги не всегда делают то, чего я от них хочу, – объяснил он.

– Вы идите потихоньку, – велела нам Ханна. – А я пробегусь вперед и посмотрю, есть ли там что-то интересное.

Мы остановились взглянуть на гвоздичное дерево; его мощный аромат наполнял воздух, точно газ. Когда повернулись и двинулись дальше, Ханны уже не было видно. Мы вступили под заросли, свернули по дорожке, но ее и след простыл.

– Что это взбрело в голову твоей матери? Так и знал, что она потеряется.

– Наверное, где-то впереди.

Вскоре, в другом конце короткого прохода, над которым свисали переплетенные лианы, мы увидели ее за спиной размахивающего руками сингальца.

– Что там происходит? – Додд ускорил шаг. – Беги туда, – велел он мне. Я быстро направился вперед, но, увидев воодушевленную улыбку Ханны, замедлил шаг. Они с молодым человеком стояли перед хитросплетением бурых паучьих орхидей.

– Ой, я решил, что ты потерялась, – сказал я.

– Посмотри на орхидеи. Правда, потрясающие? – Подошел Додд, кивнул молодому человеку и взглянул на цветник.

– По мне так похожи на скунсову капусту.

Юноша дико расхохотался. Додд уставился на него.

– Этот молодой человек рассказывает мне историю сада, – поспешно сообщила Ханна. – Как его не хотели сажать и все-таки посадили. Это интересно.

Сингалец торжествующе ухмыльнулся. Он был в белых фланелевых брюках и малиновом блейзере, а его прилизанные черные волосы отливали на солнце металлической синевой.

Обычно я стараюсь отделаться от посторонних, которые пытаются завязать со мной разговор. На этот раз было поздно: Ханна поощрила незнакомца, и он двинулся за ней обратно к главной дорожке. Мы с Доддом переглянулись, пожали плечами и последовали за ними.

Где-то в конце садов под высокими саманеями стоял павильон. На его веранде несколько одетых в саронги мужчин возлежали в шезлонгах. Молодой человек остановился.

– Приглашаю вас на холодное имбирное пиво.

– Ах, – неуверенно произнесла Ханна. – Да, конечно. Это было бы мило. Мне хочется присесть.

Додд взглянул на часы:

– От пива я, пожалуй, откажусь, но посижу с тобой. Мы сели и стали смотреть на пышную зелень. Молодой человек, не умолкая, перескакивал с одного предмета на другой; казалось, он не мог продолжить ни одну мысль дальше отправной точки. Я счел это дурным знаком и попытался по интонациям Ханны определить, раздражает ли он ее так же.

Додд не слушал. Жара цейлонских низин угнетала его, и ясно было, что он устал. Полагая, что мне удастся перекрыть болтовню молодого человека, я повернулся к Додду и стал говорить обо всем, что приходило в голову: о возрождении мастерства изготовления масок в Амбалангоде, демонических танцах, высоком уровне преступности среди рыбаков, обращенных в католицизм. Додд слушал, не отвечая, лишь изредка кивал.

Внезапно я услышал, как молодой человек говорит Ханне:

– У меня для вас есть прекрасный дом. Настоящее чудо, идеально вам подходит. Очень тихий и безопасный.

Она засмеялась:

– Господи, нет! Мы не ищем дом. Мы здесь всего на несколько недель.

Я мрачно на нее посмотрел, надеясь, что она воспримет мой взгляд, как предупреждение, что не стоит упоминать, где она остановилась. Но молодой человек все равно не обращал внимания.

– Хорошо, хорошо. Вы не покупаете дома. Но вы должны посмотреть этот и рассказать друзьям. Великолепное капиталовложение, спору нет. Позвольте, я представлюсь? Джастус Гонзаг, для друзей – Санни.

Его улыбка, которая вовсе не была улыбкой, показалась мне неприятной.

– Пойдемте же. Тут всего пять минут. – Он испытующе взглянул на Ханну. – Хочу подарить вам сборник стихов. Моих собственных. Я напишу на нем ваше имя. От этого я буду очень счастлив.

– Ох, – сказала Ханна, и в ее голосе проскользнул испуг. Затем она взяла себя в руки и улыбнулась. – Это очень мило. Но только на минутку.

Наступила тишина. Додд жалобно вопросил:

– А можно подъехать на машине?

– Нельзя, сэр. У нас очень узкая дорога. Машина не пройдет. Сейчас все мигом устрою. – Он позвал. Подошел официант, и молодой человек обратился к нему с длинной речью по-сингальски. Официант кивнул и вошел в павильон. – Ваш водитель сейчас подведет машину к этим воротам. Очень близко.

Это было уже слишком. Я спросил его, откуда он знает, какая машина наша.

– Все очень просто. Я видел, как вы выходили из «понтиака». Вашего шофера зовут Викрамасинге. Он с гор, надежный человек. Тут внизу люди ненадежные.

Чем больше он говорил, тем меньше мне нравился.

– Вы не местный? – спросил я.

– Нет-нет! Я из Коломбо. Тут люди – сущие негодяи. У каждого мерзавца нож за поясом, это точно.

Официант принес счет, он подписал его быстрым росчерком и поднялся.

– Ну так сходим посмотрим на дом, да?

Никто не ответил, но мы встали и нехотя двинулись к выходу. Автомобиль, который мы наняли, стоял у ворот; мистер Викрамасинге, сидевший за рулем, приветствовал нас.

Полуденная жара спала, лишь кое-где среди деревьев оставались полости застывшего воздуха.

Когда-то дорожка, по которой мы шли, годилась для запряженной волами повозки, но теперь из-за разросшихся кустов стала едва ли шире тропинки.

В конце дорожки стояли два бетонных столба, но ворот между ними не было. Мимо развалившихся конюшен мы прошли к большому особняку. Дом был полностью скрыт высокими кустами и цветущими деревьями, виднелось только одно крыло. Когда мы приблизились к дверям, молодой человек остановился и повернулся к нам, подняв палец:

– Тут совсем нет шума, правда? Только птицы.

Был час, когда птицы пробуждаются от дневного забытья. С деревьев доносился смутный щебет. Молодой человек опустил палец и повернулся к дверям.

– По утрам они поют. Сейчас нет.

– О, это дивно, – сказала Ханна.

Он провел нас по анфиладам темных комнат.

– Здесь дхобистирали грязную одежду! А это кухня, видите? Цейлонский стиль. Только уголь. Мой отец отказывался от керосина и газа. Даже в Коломбо.

Мы столпились в тесном коридорчике, а молодой человек отпер дверь, вошел и затопил помещение ослепительным светом. Это была маленькая комнатка, которая казалась еще меньше из-за блестящих малиновых стен и потолка. Почти все пространство заполняла большая кровать с атласным покрывалом – таким же красным, но чуть потемнее. Вдоль стены тянулся ряд стульев.

– Садитесь, располагайтесь, – предложил нам хозяин. Мы сели, глядя на кровать и три картинки в рамах на стене над медными прутьями изголовья: слева-девушка, в центре – наш хозяин, справа – другой молодой человек. Портреты казались паспортными снимками, увеличенными во много раз.

Ханна кашлянула. Ей было нечего сказать. В комнате терпко пахло старыми благовониями, словно в заброшенном храме. Нелепость происходящего, когда мы сидели рядком, втиснутые между стеной и кроватью, ощущалась так сильно, что на миг парализовала мою способность размышлять. Какое-то время молодой человек молчал: сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, точно в театре.

Наконец, я решился что-то сказать. Повернулся к хозяину и спросил, спит ли он в этой комнате. Похоже, вопрос его шокировал.

– Здесь? – вскричал он, словно речь шла о чем-то немыслимом. – Нет-нет! В доме никто не живет. Никто не спит внутри. Здесь только крепкий парень, чтобы следить ночью. Простите, выйду на секунду.

Он вскочил и выбежал из комнаты. Мы слышали эхо его шагов в коридоре, потом они стихли. Откуда-то донесся гулкий звон настенных часов: от этого уютного звука кровавая каморка показалась совсем глухой и неправдоподобной.

Додд ерзал на стуле: кровать стояла слишком близко, и он не мог скрестить ноги.

– Как только он вернется, мы уйдем, – пробормотал он.

– Наверное, ищет книгу, – предположила Ханна. Мы подождали немного. Затем я сказал:

– Слушайте, если он не вернется через две минуты, мы просто встанем и уйдем. Сами прекрасно найдем дорогу.

Ханна возразила, что это будет слишком грубо.

И снова мы застыли в тишине; Додд прикрыл глаза от блеска. Санни Гонзаг вернулся, в руках у него был стакан воды, которую он выпил, стоя в дверях. Он как-то изменился: выглядел озабоченным и тяжело дышал.

Мы медленно поднялись, Ханна по-прежнему смотрела выжидающе.

– Так что же, идем? Проходите. – Не выпуская стакана, он выключил свет, захлопнул за нами дверь, открыл другую и быстро провел нас через роскошную комнату, уставленную широкими диванами, коромандельскими ширмами и бронзовыми буддами Следуя за ним, мы могли только бегло смотреть по сторонам. Когда мы выходили наружу, он что-то повелительно крикнул в дом – вероятно, сторожу.

На этой стороне была широкая неухоженная лужайка, где несколько высоких арековых пальм медленно задыхались в тисках корней и листьев филодендрона, сжимавших их стволы. Лианы неприятно расползлись по вершинам кустарников, точно сети гигантских паутин. Я знал, что Ханна боится змей. Она не спускала глаз с земли, ступая аккуратно с одной плитки на другую, пока мы обходили дом вокруг конюшен и возвращались на дорожку.

Быстро стали спускаться сумерки. Разговаривать никому не хотелось. Мы подошли к машине, возле которой стоял мистер Викрамасинге.

– Всего наилучшего, и скажите своим друзьям, чтобы искали Санни Гонзага, когда приедут в Гинтоту. – Сначала он протянул руку Додду, потом мне, напоследок Ханне и отвернулся.

На пути к Галле родители молчали. Дорога была узкой, и слепящие огни встречных машин нервировали их. Ужиная, мы ни разу не упомянули о том, что произошло днем.

За завтраком, на веранде, продутой утренним бризом, мы почувствовали, что происшествие уже отдалилось и можно его обсудить. Ханна сказала:

– Я все время просыпалась ночью и видела эту жуткую кровать.

Додд застонал.

– Я сказал, что это как смотреть телевизор без звука. Все видишь, но не понимаешь, что происходит.

– Парень был совершенно чокнутый. Это и за милю можно было распознать, – заявил Додд.

Ханна не слушала:

– Наверное, это комната служанки. Но почему он нас туда привел? Не знаю. Во всем этом есть что-то жутко депрессивное. Мне просто тошно думать об этом. И эта кровать!

– Ну так и перестань об этом думать! – сказал ей Додд. – Я вот собираюсь выбросить это из головы. – Он подождал немного. – Мне уже лучше. Ведь так делают буддисты?

Прошло еще несколько летних недель с долгими поездками на восток, в Тиссамахарану и к диким слонам в заповедник Яла. В Коломбо мы больше не ездили, пока не пришло время посадить родителей в самолет.

Пока мы ехали вдоль побережья, с юго-запада задувало муссонным ненастьем. Когда мы добрались в середине дня до Маунт-Лавинии и расположились в номерах, начался дикий ливень. Рев волн снаружи был таким сильным, что Додду пришлось закрыть окна, чтобы слышать, о чем мы говорим.

Я воспользовался поездкой в Коломбо, чтобы организовать встречу с моим адвокатом – индусом, говорившим на телугу. Мы должны были встретиться в баре отеля «Галлефейс», чуть выше на побережье. Я сказал Ханне, что вернусь к шести. Когда я выехал, дождь чуть приутих.

Влажный ветер метался по холлу «Галлефейса», но дымный воздух в баре разгоняли только вентиляторы. Войдя, я сразу узнал Уэстона из «Чартерд-Банка». Адвокат еще не подъехал, так что я встал у бара с Уэстоном и заказал виски.

– Это не вас я видел в Гинтоте на скачках месяц назад? С пожилой парой?

– Я ездил туда с родителями. Я вас не заметил.

– Я не был уверен. Вы стояли слишком далеко. Но потом я видел тех же самых людей с одним местным. Что вы думаете о Санни Гонзаге?

Я засмеялся:

– Он затащил нас в свой дом.

– Так вы знаете эту историю?

Я покачал головой.

История, которую он изложил со смаком, началась на следующий день после свадьбы Гонзага, когда тот вошел в комнату служанки и застал свою невесту в постели с другом, который был их шафером. Почему у Санни оказался с собой пистолет, неизвестно, но он убил обоих выстрелами в лицо. А затем раскромсал тела на кусочки. Как заметил Уэстон, подобные вещи – не такая уж редкость. А настоящий скандал случился из-за суда. Гонзаг провел всего несколько недель в психиатрической больнице, а затем был отпущен на свободу.

– Можете вообразить, – продолжал Уэстон, – политическую бурю. Бедняки попадают в тюрьму за горсточку риса, а богачам позволено безнаказанно убивать и все такое. В газетах до сих пор иногда об этом вспоминают.

Я думал о малиновом блейзере и ботаническом саде.

– Нет, никогда об этом не слышал, – сказал я.

– Он безумный на всю голову, но вот, пожалуйста: гуляет на свободе и делает, что захочет. Теперь единственное его занятие – затащить людей в этот дом и показать им комнату, где произошло великое событие. И чем больше народу, тем веселее, – так ему кажется.

Я заметил индуса, входящего в бар.

– Невероятно, но верю, – сказал я Уэстону.

Я повернулся к адвокату, который тут же пожаловался на духоту в баре. Мы вышли в холл и поговорили там.

Я вернулся в Маунт-Лавинию пораньше, чтобы принять ванну перед ужином. Лежа в теплой воде, я пытался представить, как отреагируют Ханна и Додд, если услышат мой рассказ. Сам я был весьма доволен, что узнал историю до конца. Но они, пожилые люди, могут огорчиться, и, возможно, этот столь неприятный в ретроспективе эпизод запятнает воспоминания об их путешествии. Отправляясь к ним в номер, чтобы отвести на ужин, я так и не решил, рассказывать или нет.

Мы постарались сесть как можно дальше от оркестра. Ханна оделась тщательнее обычного, и оба говорили воодушевленнее, чем прежде. Я понял, что они рады вернуться в Нью-Йорк. Посреди трапезы они принялись обсуждать самые замечательные моменты поездки. Упомянули Храм Зуба Будды, пару бенгальских тигрят в Дехивале, которых они гладили, но с сожалением отказались приобрести, индонезийский ужин на лужайке мистера Балтьенса, где синий скворец подскочил к Ханне и крикнул: «Доедай», и кобру под диваном во время чаепития у миссис де Сильвы.

– И любопытный молодой человек в этом странномдоме, – задумчиво добавила Ханна.

– Это ты о ком? – Додд нахмурился, пытаясь вспомнить. И тут же сообразил. – О боже, – пробормотал он. – Твой особый друг. – Он повернулся ко мне. – Умеет же твоя мама их подбирать.

Снаружи ревел океан. Ханна задумалась.

– Знаю, на что это было похоже! – внезапно воскликнула она. – Это словно бхиккупровел тебя по храму. Так ведь их называют?

Додд фыркнул:

– Ничего себе храм! – и рассмеялся.

– Нет, я серьезно. Эта комната что-то значила для него. Это было нечто вроде святилища.

Я посмотрел на нее. Она постигла суть, не нуждаясь в подробностях.

– Я тоже это почувствовал, – сказал я. – Конечно, правду узнать невозможно.

Она улыбнулась:

– Разумеется: чего не знаешь, о том не тревожишься

Я сотню раз слышал, как Ханна произносит это выражение, но не понимал, что она хочет сказать, поскольку оно казалось исключительно неверным. Но тут оно было к месту. Я кивнул и сказал:

– Так и есть.

1983

переводчик: Дмитрий Волчек

Массачусетс, 1932 г.

только яблочной чуточку мяты немножко лимончика нет ничего лучше в жаркий день хотите еще льда вот мне со льдом пить не нравится да и мороженое не люблю смешно я совсем малявкой был так мне дали попробовать я сразу и выплюнул говорю во рту жгет ага это гром все правильно я так и думал что нас дождичком накроет у нас тут ливни дай боже по долине скатываются господи как под бомбежкой сидишь и думаешь куда в следующий раз дерябнет вон в тот амбар два раза попадало один раз пару лет назад но ничего выстоял а другой раз ох лет пятнадцать тому так больше половины выгорело лошадок-то вывести успели тогда у меня лошади были то случилось как раз когда семье свезло у нас тут потрясные бывают лучше в августе приезжать тогда хуже некуда жена моя первая жена то есть бывало как гром услышит вся аж белеет и трясется как лист вся на куски разваливается ничего с нею поделать не мог громоотводы ей пшик я ей бывало говорю Сьюзан если даже в дом попадет тебе ничего не будет так если баба нервничает она ж ничего слушать не хочет талдычит одно и то же ага в этом самом доме я и родился всю жизнь здесь прожил только раньше он другой был это моя вторая жена притащила сюда всю эту мебель невместная какая-то в таком старом доме да сам дом вполне себе древний тыща семьсот девяносто шестого вон цифирки видите на приступочке выбиты спереди во всех таких старых домах комнатенки крохотные нету места для здоровенных стульев и столов я ей говорю рояль твой тут только в кухню и влезет но вот поди ж ты полкомнаты занимает вот так шарахнуло к нам идет даже не сомневайтесь на небо только гляньте вон там над холмом черная как сам грех божий ага так и живу тут как моя последняя женка померла даже собаки для компании не завел да мне-то что все равно никогда суеты вокруг терпеть не мог шума я не перевариваю вон радио там так я его и не включаю никогда разве что новости послушать ну как идет гладко давайте-ка я вам еще намешаю да она прямо в яблочко попадает только знаете перечную класть нельзя надо курчавую странно а вот перечная того вкуса не дает так вы стало быть объявленье мое увидали и в такую даль приехали поглядеть а глядеть-то тут нечего вот только старый дом там за ним сто сорок пять акров леса ручей приличный течет на той стороне плодовые деревья вот примерно и все чем я тут занят есть полста с лишком кордов дров в сарае сложены на холода жалко что часиком раньше не приехали могли б в лесок сходить я ж так понимаю вам все осмотреть охота так можно пока тут походить поближе к дому чуете как дождем пахнет берите стакан с собой это ничего вон те четыре клена ровно такие же были когда я был мелкий помню дед мне говорил что сам не помнит тех времен когда бы их тут не было два оконца наверху ну это две спальни и еще мансарда там вот начинается сейчас припустит так припустит хорошо что хоть не вымокли справа комната это гостиная я ее на запоре держу сам туда не захожу никогда и без нее мне места хватает там душно пыль так в нос и лезет заходите в другую лучше да наливайте себе еще яблочной хорошо что вам нравится ну да сам гоню внизу в погребе у меня там аппаратик стоит а до меня папаша гонял хорошая штука если правильно делать господи чуть в нас не попало должно быть где-то над фермой Хендерсонов куда-то вдарило надо окна закрыть так хлещет я каждый год делаю нет не продаю тут хлопот не оберешься гоню строго для хозяйственных нужд вот только хозяйства у меня никакого нет-нет никаких больше женитьб я два раза уже пытался и оба ничего хорошего не вышло ужасные трагедии обе все такие утонченные чувствительные у первой немножко деньжат было а вторая такая же голь как и я несколько акций «Тел-Тела» но у нее была вся эта мебель ну в общем почти через десять лет я на своей первой женился как старик мой помер и весь дом вот посюда в закладных был ей же хотелось сперва с ними разобраться поэтому я с души этот груз и снял да трагически я говорю ужасно я до этого еще не дошел примерно через годик я начинаю примечать что Сьюзан чего-то неможется как-то она вся на куски разваливается я даже не знаю нервная вся стала как ведьма и спать не спит а меня пилит днем и ночью пилит и пилит все больше ночью совсем мне спать не давала поэтому под конец я спал на диване у нас тут раньше стоял не знаю заметили или нет вон дробовик в углу гостиной я всегда его там держу на всякий пожарный чтоб под рукой был вдруг сурок в саду или белка с ними никак не присоседишься дом на куски разнесут ну в общем Сьюзан знала конечно что он там стоит да только она к нему и близко не подходила когда пыль стирала боялась его очень ну и ей все хуже и хуже наконец она просто в себе замкнулась ни слова мне не скажет да только мне-то что у меня вон новый «форд»-грузовичок я бывало что ни день в город ездил едой запасаться до него всего-то восемнадцать миль если по прямой проселками там ухабы все больше да мне-то в кабине что хоть я в основном по утрам ездил чтобы к полудню уже дома быть а в тот день выехал только после обеда часа где-то в два и до города ехал дольше обычного домой вернулся вскоре после заката ищу где Сьюзан а ее нет нигде и тут захожу в ту комнату вон ту через коридор ну в гостиную а она там мертвая да застрелилась села на стул приклад в пол уперла вперед наклонилась сунула дуло в рот и на курок нажала кошмар к чему вам все это слушать и чего я только завел просто людей нынче немного вижу кто-нибудь заходит ну я и давай болтать вам еще налить даже по маленькой не хотите вы правы в голову шибает крепко ну вы ж не возражаете если я за собой поухаживаю мне ехать никуда не надо ну в общем ужас весь этот меня едва не доконал после похорон я поехал в Нью-Йорк по театрам походил господи да останься я тут я б совсем с ума спятил там я и с Лорой познакомился в тот год мы с нею нечасто видались а на следующий я опять в Нью-Йорк поехал и мы с ней уже встречаться стали а поженились только еще через год домик мой ей сильно приглянулся она в таком давно хотела жить старые столы и стулья мы выкинули все равно рухлядь и она все свои пожитки сюда перевезла Лора она такая нежная была чувствительная любила чтоб все по-ейному и по лесам гулять любила мы с нею бывало часами гуляли по крайней мере в первый год да и художествами своими занималась мольберт поставит в саду и рисует деревья она не рисовала никаких картинок ей просто нравилось деревья писать в мансарде их целая кипа весело с ней мы ходили бывало по ягоду на Ястребиную гору наделаем бутербродов и на целый день туда уж и не знаю сколько кварт ягоды с собой приносили волокли вдвоем на себе еле-еле ну вот слабнет немножко по долине спускается но все равно льет хоть беда-то и по моей вине случилась надо было рассказать ей про Сьюзан в смысле как она умерла надо было с самого начала ей взять и рассказать мог бы и догадаться что все равно прознает как-то сами же знаете бабы языкастые и вот пристала ко мне с расспросами и почему это я ей с самого начала не сказал а заставил чужих людей слушать все выспрашивала как это Сьюзан удалось до курка дотянуться коли ствол такой длинный я ей говорю сама возьми да попробуй а ей взбрело что я от нее что-то скрываю ну и довела себя до того что лишь об этом и могла говорить все время скажет бывало ох я как о Сьюзан подумаю мне так грустно каково же ей было и как она могла так с собою поступить я ей говорю да бога ради ты ж ее в жизни никогда не видела как ты можешь о ней думать потому-то я и не хотел тебе рассказывать я же знал что ты это так близко к сердцу примешь ну и совсем немного погодя гляжу а мы уже с нею не так ладим как прежде она меня конечно не пилит но язвит да и сама там себе что-то думает поздно уже я себе говорю так надо хоть как-то жить дальше ну а жить дальше можно только одним способом из дому сбегать как только она на пианино играть начинает ну все кончилось я сейчас окна открою тут совсем дышать нечем вы точно больше не хотите а я вот себе еще налью надеюсь вы не против я когда один много-то не пью не нравится мне никакой с этого радости чего пить если правильно поговорить не с кем а еще хуже пить с тем кто сам не пьет и тебе не дает Лора-то пить не могла говорила у нее с этого голова болит потому на меня и ополчалась когда я прикладывался даже хотела чтоб я аппаратик свой выкинул говорила что ей нервно от того что там внизу стоит вот я и прикладывался помаленьку в сарае знаете как плохо когда человек не может делать того что хочет в своем собственном доме мы иногда совсем ужасно друг другу на нервы действовали и она все больше и больше на пианино играла что за музыка господи да не знаю я но всегда громкая я ни разу не оставался послушать из дому выбегал она колотила по клавишам днями напролет я с таким мирился пока однажды не говорю послушай нам нужно договориться насчет этого пианино прямо сейчас мне кажется часа утром и часа днем кому угодно хватит и христом-богом тебе клянусь больше ты ни ноты не сыграешь я буду время засекать и если не прекратишь я приду и самолично силой тебя оттуда вытащу слышишь ну ей это конечно не понравилось и после она уже вообще не играла говорила я ей все удовольствие от игры испортил понимаете это у нее просто тот нервный срыв начался нос себе отрезать чтобы зеркалу досадить но мне она это в упрек до самого конца ставила я даже время от времени пытался заставить ее играть только она не хотела даже в комнату эту больше не заходила только сидела на кухне у большого окна да в облаках витала я в то время не знал да только у нее должно быть никак Сьюзан из головы не шла все время думаю даже если б я ей сам сказал а не соседи она бы все равно сделала то что сделала как-то утром я в поле мотыжил сорняки и услышал странный звук от дома ей-богу говорю себе она с этим дробовиком балуется и побежал ну в общем нашел я ее в гостиной она с собой покончила так же как и Сьюзан обе я просто глазам своим не поверил я просто не поверил так не бывает в смысле два раза в точности так же ну никак в общем ужас я потом у дока Снайдера спросил не думает ли он что это я виноват когда помешал ей на пианино играть а он говорит нет она меланхоличка и все равно бы так поступила поэтому нечего мне себя корить но я все равно корил а он мне говорит Калеб когда такой женщине как твоя жена что-нибудь в голову взбредает ты лучше сдавайся ты оттуда блажь эту никак не вынешь Лоре он не помогал все шутки с ней шутил а она только кивала док говорит он не очень удивился тому как она поступила он как бы ожидал чего-нибудь плохого ну что славно с вами было поболтать приезжайте еще если посмотреть тут все захотите при хорошей погоде буду вам в любое время рад очень приятно на дороге полегче все равно дотемна не вернетесь

переводчик: Максим Немцов