Текст книги "Королева-Малютка"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Действительно, по улице Бюффон мелкими шажками двигалась вышеупомянутая старая развалина. На ней был длинный, сужающийся книзу сюртук эпохи Реставрации, башмаки с пряжками и кепи с огромным зеленым козырьком.

Сей превосходный экземпляр ушедшей эпохи, несмотря на свой щуплый вид, прекрасно сохранился; он опирался на крючковатую трость, а из его кармана торчала массивная табакерка с оттиснутой на крышке датой «1819». В те времена, когда в Париже стояли казаки, этот тип застрелил на дуэли двух русских офицеров, одного пруссака и одного австрийца, за что был прозван в кафе «Ламблен» «пожирателем казаков».

Экземпляр любил рассказывать об этом.

Но какое нам дело до его давних подвигов!

В Ботаническом саду старичка прозвали «окаменелостью» – не только по причине его весьма и весьма преклонного возраста, но и потому, что все названия в квартале были связаны с именем, трудами и открытиями великого Кювье[10]10
  Кювье Жорж (1769—1832) – французский зоолог, реформатор сравнительной анатомии, палеонтологии и систематики животных.


[Закрыть]. «Окаменелость» была куртуазна, но вспыльчива. Голос рассерженного старца походил по тембру на клекот сразу трех орланов, чья клетка размещалась между орлами и ястребами, в самом конце павильона, где содержались птицы.

Стоило орланам издалека заслышать голос старика, как они принимались жутко орать.

Итак, «окаменелость» села на свое место, на СВОЮ скамью; мадам Нобле почтительно приветствовала своего старого приятеля; затем бывший пожиратель казаков подозвал Королеву-Малютку и, развернув бумажку, дал ей три шоколадные пастилки.

Он ненавидел детей, но любил Королеву-Малютку. Совершив вышеуказанное деяние, он положил руки на набалдашник поставленной между ног трости и задремал, предварительно предупредив мадам Нобле:

– Когда она начнет прыгать через веревочку, разбудите меня, мадам.

Говоря «она», он имел в виду Королеву-Малютку.

Надо признать, что до сих пор маскарад Саладена не принес желаемых результатов. Прибытие «окаменелости» означало, что часы пробили полдень: это было столь же верно, как если бы вы услышали выстрел пушки Пале-Рояля.

Осмелюсь заметить, что ремесло волка – отнюдь не из легких. Иногда хищнику приходится на голодный желудок часами бродить вокруг овчарни. Никто не жалеет этого зверя – потому что его никто не ест. Зато как нам жалко нежных маленьких ягняток, из которых получаются такие чудесные отбивные!

Около часу дня по знаку Пастушки Медор открыл корзину с провизией, и дети побежали доставать свои завтраки. Саладен тоже ощутил голод, а как известно, это чувство навевает печальные мысли. И достойный юноша впервые спросил себя:

– Дорогой мой, неужели ты напрасно истратил пять франков?

Он спрятался за кустами, опасаясь ненароком привлечь к себе внимание. Так прошел час. События разворачивались таким образом, что «оправдать расходы» было столь же невозможно, как достать луну с неба.

Саладен озабоченно чесал в голове; дойдя до зверинца, он позавтракал кусочком хлеба – одним из тех, что обычно бросают медведям: но этот кусочек косолапому не достался. Остаток денег Саладен истратил на яблочный сахар, полдюжины бисквитов и пряничного человечка; затем по улице Бюффон юнец вернулся на прежнее место.

Сад постепенно наполнялся праздношатающейся публикой; появились провинциалы; к несчастью, девять десятых гуляющих сворачивали направо, спеша взглянуть на львов, жирафа и гиппопотама.

Скамейка, стоявшая рядом с той, где проходило молчаливое свидание мадам Нобле с ее приятелем – «пожирателем казаков», оказалась свободной. Саладен сел на нее, и, спрятав руки под шаль, принял столь смиренную позу, что, проходя мимо, каждый мог подумать: «Ах, какая почтенная старая дама, у нее наверняка случилось какое-то несчастье!»

– Скакалку! Скакалку! – раздались голоса овечек мадам Нобле.

Тут же словно rio волшебству детей окружили зрители.

– Ну-ка, отойдите все и не мешайте мне! – воскликнула «окаменелость», сверкая глазами из-под своего огромного козырька и грозя нахалам суковатой палкой.

Требование старика, встреченное неудержимым смехом, было исполнено: зрители, расположившиеся ближе к скамейке, расступились.

Медор взял один конец веревки; второй конец обычно держала горбунья-подпасок. Сейчас ее обязанности исполняла одна из «старших» девочек. Делая вид, что хочет полюбоваться на ребятишек, мадам Саладен тоже проскользнула в круг зевак.

Девочка крутила скакалку плохо, и Королева-Малютка сразу же задела веревку. А надо вам сказать, что никто никогда и нигде так ловко не влетал и не вылетал, как это делала Королева-Малютка. «Пожиратель казаков» издал недовольный птичий клекот, на который немедленно откликнулись орланы, Медор же принялся выискивать в толпе какое-нибудь знакомое лицо.

Именно в этот момент мадам Саладен высвободила руки из-под шали. Похоже, почтенной даме страшно хотелось помочь детишкам.

– Эй, мамаша, – крикнул Медор, заметив ее движение, – держите-ка скакалку и крутите получше!

Сердце мадам Саладен забилось, она радостно улыбнулась и схватила конец веревки. Королева-Малютка, войдя в ритм, заданный уверенной рукой пожилой особы, сорвала громовые аплодисменты зрителей.

– Поблагодари мадам, золотко, – крикнула девочке Пастушка. – Нужно быть вежливой.

Жюстина, раскрасневшаяся и от этого еще более очаровательная, подбежала к мадам Саладен и подставила ей лоб для поцелуя; мнимая старушка чмокнула девочку в голову и протянула малышке кусочек яблочного сахара.

VII
ПОХИТИТЕЛЬНИЦА ДЕТЕЙ

Должно быть, Красная Шапочка была действительно очень мала, раз она ухитрилась принять волка за свою бабушку. У Саладена было множество преимуществ перед волком; например, лицо юноши, уже изрядно потрепанное жизнью, великолепно подходило к избранной парнем роли. Королева-Малютка от души расцеловала напудренные щеки Саладена и сделала изящный реверанс.

С другой стороны, кум волк находился в хижине один на один с маленькой Красной Шапочкой, вокруг же Саладена толпились сотни свидетелей, мешая ему осуществить свой план.

Конечно, скакалка приблизила его к Жюстине; но теперь роща заполнилась народом.

Жюстина была в восторге. Все восхищенно взирали на нее, каждый стремился ее приласкать. Трудности, с которыми столкнулся Саладен, не только не уменьшились, но, напротив, многократно возросли.

Саладен скромно встал во второй ряд зрителей. Часы на здании Музея пробили два.

– Не хочешь ли немного отдохнуть, золотко мое? – спросила Пастушка Королеву-Малютку.

– Нет, – ответил неутомимый ребенок, – я хочу поиграть в уголки.

Ей всегда подчинялись. Началась игра в утолки. Прислонившись к дереву, мадам Саладен ворчала про себя:

– Черт побери, проще схватить луну зубами! Не могу же я стибрить ее среди бела дня, словно кулек орехов. Я рассчитывал на зверей, запутанные тропки и толчею. А ничего подобного! О столкновении же омнибусов и мечтать не приходится. Все пропало! Никакой надежды! Сто четырнадцать су выброшено на ветер! И здрасьте вам! Нет, я отказываюсь заниматься коммерцией!

Не думаю, что волкам покровительствует Провидение, но, возможно, читая дальше наше повествование, вы убедитесь в обратном.

В ту минуту, когда вконец отчаявшаяся мадам Саладен уже собиралась махнуть на все рукой, у входа со стороны улицы Бюффон началось оживление: на прогулку вышли юные питомцы соседнего пансиона. В это же время со стороны площади Валюбер тоже толпой повалили люди. Но и это еще не все: объявили о скором закрытии зверинца, и множество любопытных, бегом устремившись по аллее, обсаженной японской мушмулой, заполнило рощу; в довершение суматохи по улице Бюффон как раз возвращались посетители Музея.

Жители предместий оживленно обсуждали медведя: этот зверь пользуется наибольшей популярностью в Париже. Из уст в уста передавалась легенда о прожорливой кошке, которая была столь неосторожна, что, преследуя подраненную птицу, бросилась за ней в ров к медведю; зверь по имени Мартен, не моргнув глазом, проглотил и птицу, и кошку…

Пока парижане живы, они будут обсуждать эту душераздирающую историю.

Среди посетителей сада можно было увидеть семью англичан: семь девиц, семь шалей в розовую и голубую клетку, семь зеленых вуалей, четырнадцать длинных ног, подпрыгивающих при каждом шаге и удивительно похожих на лапки египетских ибисов; тощая и сентиментальная мамаша; гувернантка, смиренная, словно побитая собака, и лорд с лицом апоплексического цвета, имеющий в своем отечестве лавку скобяных товаров на Стрэнде. Не было недостатка и в провинциальном обществе: дюжина мужских и женских зонтиков и громкие голоса, которые на своем диалекте превозносят Марсель или Ландерно; да и то сказать, что в нем хорошего, в этом Париже? Только одно: обеды по 32 су. Но надо признать, что провинциалы находили эти обеды воистину отменными.

Итак, в Ботаническом саду собралась толпа, какой нигде больше не увидишь: тут можно встретить крестьян, только что прибывших с ярмарки в Кальвадосе, вездесущих парижских мальчишек, изрядное количество государственных мужей, целые роты военных, а еще пашей, одалисок и даже заблудившихся ученых.

Глаза Саладена округлились, ноздри почуяли запах добычи. Теперь оставалось лишь дождаться какого-нибудь ничтожного, ну совсем крошечного, происшествия… Тогда в многолюдной толпе начнется немыслимая сутолока и неразбериха.

Чтобы поймать рыбку, рыбаки мутят воду. Когда ничего не случается, надо предпринять что-то самому.

Орлиным взором Саладен окинул горизонт, высматривая, не маячит ли где мелкое происшествие. Он увидел торговца константинопольской нугой: одинокий турок в тюрбане шел, заложив руки за спину; в глазах этого человека светилась тоска Миньоны, оплакивающей разлуку с родиной. Еще Саладен заметил, что у калитки, выходящей на Орлеанский вокзал, остановился просторный фургон, битком набитый кормилицами в крахмальных чепцах.

Итак, в душе Саладен возблагодарил Провидение, покровительствующее волкам, ибо зуавы[11]11
  Зуавы – части легкой пехоты во французских колониальных войсках, комплектовавшиеся главным образом из жителей Северной Африки и добровольцев-французов.


[Закрыть], в изобилии шатающиеся по аллеям сада, уже почуяли приближение этого скопища кормилиц.

Вращая веревочку для Королевы-Малютки, Саладен, принявший обличье достойной женщины, снискал всеобщее расположение. Воспользовавшись этим, юнец склонился к уху своего соседа, оказавшегося таксидермистом с улицы Жоффруа-Сент-Илер и изготовлявшего чучела рептилий, и произнес, кивнув на торговца нугой:

– Хотите взглянуть на эмира Абд-эль-Кадера?

Слова Саладена услышали еще шестеро зевак, которые тут же подхватили: Абд-эль-Кадер!

– Абд эль-Кадер! – тут же завопили сотни голосов.

Сам торговец нугой, разволновавшийся от одной только мысли о том, что увидит сейчас своего знаменитого соотечественника, стал озираться в поисках Абд эль-Кадера.

Началась суматоха. Английское семейство, чопорные провинциалы, мальчишки, крестьяне, бесчисленные солдаты, ученики коллежа, пансионеры – все разом яростно устремились вперед, чтобы поглазеть на отважного бедуина, столь долго наносившего поражение за поражением французской армии.

– Стройтесь, дети! – закричала испуганная мадам Нобле.

Но тут показался фургон с кормилицами, напоминавший праздничный букет пунцовых пионов. Бойкие особы в чепцах громко смеялись и болтали одновременно. Их было не меньше дюжины, и за один присест они успели выпить не меньше вина, чем полсотни саперов.

Зуавы и прочие сверкающие мундиры, как кавалерийские, так и пехотные, зажатые обезумевшими от любопытства зеваками, услышали и почуяли жизнерадостных дам. Видели ли вы когда-нибудь горячих жеребцов, разносящих в щепки забор, преграждающий путь на луг, где, пасутся кобылицы? Так вот, все эти разномастные особы мужского пола, дрожа, подскакивая и раздувая ноздри, чтобы полной грудью вдохнуть ветер, дующий со стороны кормилиц, с победным ржанием ринулись через толпу, пронзили ее, просочились сквозь все заслоны, как сквозь сито, и вот уже букет пионов распался на отдельные цветы, вокруг каждого из которых немедленно зароились яркие мундиры.

И все это случилось благодаря изобретательности Саладена. Откуда-то доносился визг англичанок, которые, как известно, верещат пронзительней всех прочих человеческих особей, свист мальчишек, брань крестьян. Мадам Нобле, выронившая свое вязание, и Медор, выпустивший изо рта половинку булочки, словно две неприкаянные души, метались среди этого гвалта; внезапно, заглушая все остальные звуки, к небу вознесся жуткий вопль «окаменелости», на чью подагрическую ногу только что наступил ошалевший профессор естественной истории.

Однако все имеет свой конец. Толпа, смеясь и ругаясь, постепенно успокоилась и поняла, что ее разыграли. Когда шум уже почти стих, возле решетки сада показалась Лили; она почти бежала, счастливая оттого, что ей удалось вернуться на десять минут раньше обещанного срока.

Любящую мать разволновать нетрудно. Увидев, что в роще бурлит огромная толпа, Глорьетта мгновенно испугалась и прибавила шаг; улыбка сползла с ее лица.

Впрочем, разглядев в людском скопище Пастушку и Медора, Лили приободрилась: эти добрые пастыри уже собрали своих овечек. Под присмотром бдительных наставников ребятишки и построились в небольшую колонну.

Королева-Малютка, несомненно, должна была находиться в самом центре колонны, так как именно это место являлось наиболее безопасным и считалось почетнейшим. К тому же лицо мадам Нобле было совершенно невозмутимым; спокойный вид почтенной матроны просто обязан был немедленно изгнать из самого трепетного сердца даже намек на страх; испуг должен был съежиться, отступить и, устыдившись, исчезнуть…

– Господи, как мы разволновались, – улыбнулась Пастушка, делая шаг навстречу Глорьетте. – Разумеется, мы не можем помешать правительству делать все, что ему заблагорассудится. Сейчас ему угодно пускать сюда орды бездельников и лоботрясов; но у меня – продуманная система, и никаких непредвиденных случайностей у нас просто не может быть… Жюстина! – крикнула мадам Нобле. – Иди сюда! Вот твоя мама.

– Она прячется, эта маленькая кокетка, – садясь на скамейку, произнесла мадам Лили. – Как она себя вела?

– Безупречно! А как мы прыгали через веревочку!.. – всплеснула руками Прогулочница. – Это надо было видеть… Вот твоя мама, Жюстина.

Мадам Лили рассмеялась; и поскольку Жюстина так и не появилась, молодая женщина воскликнула:

– Кажется, она хочет меня разыграть!

Толпа медленно растекалась в разные стороны. Овечки мадам Нобле нетерпеливо топтались на месте и мечтали только об одном: чтобы их отпустили поиграть. Верный Медор поддерживал порядок, прикрикивал на детей, но почему-то не совершал своего обычного обхода стада, как это принято у хороших пастушеских собак. Напротив, он топтался сзади, загибал пальцы, переходил от одного ребенка к другому и даже заставил колонну расступиться, чтобы посмотреть, кто же очутился в центре.

Казалось, Медор считал и никак не мог сосчитать; он был бледен, как полотно, под спутанными кудрями, падавшими ему на лоб, поблескивали капельки пота.

– Дети! – скомандовала мадам Нобле. – Расступитесь и покажите нам Королеву-Малютку! Хватит ее прятать, вы перепугаете ее мамочку.

В ушах Лили уже звенел серебристый смех дочери; вот сейчас она крикнет «ку-ку», выбежит из-за спин своих друзей и бросится ей в объятия.

Однако то, что услышала Лили, не имело ничего общего со смехом ребенка.

Над головами овечек мадам Нобле раздался голос:

– Кого-то не хватает! – Голос был глухой и хриплый.

Он звучал так тихо, что мадам Нобле совершенно не поняла смысла произнесенных им слов.

Но Лили содрогнулась всем телом, ее раскрасневшиеся от бега щеки мгновенно покрылись мертвенной бледностью.

– Да где же ты, наконец! – нетерпеливо воскликнула Пастушка. – Иди же сюда, Королева-Малютка! Мадемуазель Жюстина!

Колонна разомкнулась, и Медор, шатаясь, выступил вперед. Он отчаянно хлопал глазами; глаза эти округлились от ужаса – и, едва не задохнувшись, Медор с трудом выдавил из себя:

– Это ее не хватает!

Лили вскочила, тоненькая и прямая, как тростинка, и прижала руки к груди. Пастушка все еще не понимала – или не хотела понимать, – что произошло.

– Как это не хватает? – переспросила она. И прибавила: – При моей системе такое невозможно!

Лили бросилась к детям, отпрянувшим при виде ее бледного испуганного лица. Медор следовал за ней по пятам, а мадам Нобле в приливе ответственности воскликнула:

– Господа, ради Бога, бегите к воротам! Предупредите сторожей, привратников и всех-всех! Украли ребенка!

– Жюстина! Жюстина! – нежным ласковым голосом звала Глорьетта.

Она не обращала ни малейшего внимания на царящее вокруг нее беспокойное оживление. Толпа мгновенно забыла, зачем она тут собралась, и принялась бурно переживать новое происшествие. Известие о несчастье с быстротой молнии облетело рощу. Несколько добрых людей, предпочитавших не болтать, а действовать, поспешили к воротам.

Лили повторяла:

– Жюстина! Прошу тебя, выходи! Я знаю, что ты здесь, и больше не хочу играть. Это жестокая забава. Ответь мне, где ты?

Молодая мать тормошила каждого ребенка, одного за другим, а дети смотрели на нее и плакали.

Они инстинктивно жалели ее, а она, молитвенно сложив руки, горестно смотрела на малышей.

– Крошки мои, крошки, – повторяла Лили с безжизненной улыбкой, – дайте мне взглянуть на мою дорогую доченьку. Я знаю, она не пропала… Вы же видите, у меня больше нет сил играть!

Наконец откликнулся один мальчик:

– Давайте ее поищем!

И стайка бросилась врассыпную: дети кружились вокруг деревьев, искали в траве и за кустами, кричали:

– Королева-Малютка! Королева-Малютка!

Медор даже не смотрел в их сторону; казалось, он был просто уничтожен. Стоя в кружке сочувствующих, мадам Нобле подробно описывала Жюстину, и каждый отвечал Пастушке:

– Да, конечно, я знаю Королеву-Малютку! – Многие добрые души отправились на поиски девочки в дальние концы сада.

На смену ушедшим прибывали новые люди, взволнованные случившейся бедой; по роще бродили толпы, аллеи были забиты народом. У всех на устах было имя Королевы – Малютки.

Все, знавшие девочку, любили ее и сейчас вдохновенно рассказывали тем, кто никогда ее не видел, какая она была премиленькая и очаровательная. Только что многие посетители сада аплодировали ей, когда она вместе с остальными детьми прыгала через веревочку.

А мать малышки – как она гордилась ею, как любовалась! Ради дочери эта женщина была готова на все! Ведь именно из-за девочки мать называли за глаза Глорьеттой!

Все взоры обратились на несчастную Лили. И каждый, кто взглянул на нее, испугался, что с бедной женщиной вот-вот случится удар.

Сейчас мне трудно описать Лили: она была столь прекрасна, что рядом с окружавшими ее людьми казалась существом из иного мира; впечатление это усиливалось тем, что при ее приближении многих охватывала дрожь, ибо за внешним спокойствием молодой женщины угадывалась целая буря чувств, готовых в любую секунду вырваться наружу. Лицо Лили окаменело, в груди же ее клокотал вулкан.

Никогда еще не была она так похожа на знатную даму; и тем не менее Лили была лишь бедной работницей. Единственным ее богатством была дочь; в этой девочке заключалась вся жизнь Лили: во всем мире у нее не было никого, кроме Жюстины.

Молодая женщина молча и с каким-то странным равнодушием смотрела на толпу; дрожащие пальцы Лили теребили тщательно уложенные локоны, и постепенно копна спутанных белокурых волос упала и рассыпалась у нее по плечам.

В отдалении замер мужчина со смуглым лицом, обрамленным густой черной бородой; он пристально следил за каждым движением Лили. Этот человек стоял так неподвижно, что казался отлитой из бронзы статуей. Мы уже дважды видели его – в ярмарочном балагане и в коляске, ожидавшей на углу бульвара Мазас; именно этот господин крикнул кучеру: «Следуйте за омнибусом!», когда Лили отправилась в Версаль.

С тех пор, как исчез Жюстен, немало мужчин пыталось добиться благосклонности Лили, однако все их усилия остались тщетными. Если предположить, что и этот человек был влюблен в белокурую красавицу, то надо признать, что он совсем не походил на своих предшественников, которые сразу обрушивали на молодую женщину потоки слов, стремясь бессовестнейшим образом вкрасться к ней в доверие. Этот же поклонник был нем.

Наконец Лили повернулась к мадам Нобле; почтенная Пастушка ляпнула первое, что пришло ей в голову:

– Мы найдем малышку! У меня еще никто не пропадал.

– Да, да, – вторил ей Медор, тряся своей взъерошенной головой, словно его внезапно разбудили, – обещаю, что мы найдем ее!

Лили вернулась к скамейке и села, уронив руки на колени. Со всех концов Ботанического сада на площадку стекались любопытные. К сожалению, исчезновение ребенка на улицах Парижа – отнюдь не редкость; далеко не всегда речь идет о похищении; чаще всего причиной подобных несчастных случаев становится вошедшая в поговорку беспечность и рассеянность нянек, в чем виноваты их штатские и армейские ухажеры.

Не проходит ни одной недели, чтобы в саду Тюильри ие встретили запыхавшегося от быстрого бега краснолицего верзилу, расспрашивающего всех и вся, не видели ли они Альфреда или Эмму.

В таких случаях нянька всегда подвергается суровому осуждению, и мы считаем, что это справедливо. Хотя большинство промахов няньки, несомненно, должно быть записано на счет ее обожателя. Это верно не всегда, но в большинстве случаев это так.

Власти обещали принять меры дисциплинарного характера, чтобы несколько охладить пыл тех отважных героев, которые не знают, на что направить в мирное время свою клокочущую энергию. Возможно, меры и приняты, однако их явно недостаточно.

Свобода действий каждой отдельно взятой личности свята; но, с другой стороны, существуют поступки, недопустимые с точки зрения морали и запрещенные в интересах всего общества. Во имя благополучия наших семей и поддержания нравственности в наших городах и весях необходимо пресекать возмутительные деяния такого рода и решительно изгонять нарушителей общественного порядка из-под наших каштанов.

В нашем случае, впрочем, ни о чем подобном речи не идет; в силу своего возраста мадам Нобле была выше всяческих соблазнов. Но тем не менее все шепотом передавали друг другу историю няньки-пикардийки, развлекавшейся с бравым пехотинцем, в то время как вверенный ее заботам ребенок был уведен неведомо куда какими-то подозрительными типами. Увы, в подобных рассказах наши славные воины выступают в роли жуков, оскверняющих французские леса и рощи…

Париж любит посмеяться; но одним зубоскальством проблему не решишь.

Мы уверены, что глухое недовольство армией, время от времени поднимающееся в нашем обществе, напрямую связано с вышеупомянутыми несчастьями. Не является ли оскорбительным любовный пыл сапера или гренадера, изливаемый им на предмет своей страсти, если бедный младенец заходится в это время в крике, упав животиком на мокрый песок? Во всяком случае, это зрелище вызывает некий раздражающий зуд, который ощущается в самых нежных уголках души каждого обывателя. Матери семейств и хранительницы семейных очагов не желают играть в собственном отечестве роль представительниц покоренного народа и отказываются участвовать в исполняемом военными фарсе, пародирующем поведение солдат в завоеванной стране.

Тем, кто испытывает уважение и симпатию к армии, хотелось бы, чтобы армия сама нашла какие-то средства, излечивающие от столь нелепой болезни.

Но вернемся на нашу площадку. К сожалению, мы вынуждены сообщить странный факт: никто из людей, больше всех заинтересованных в том, чтобы найти Королеву-Малютку, не сдвинулся с места; мадам Нобле наводила порядок в стаде своих ошарашенных овечек, Медор в растерянности взирал на Лили, а та, согнувшись и закрыв глаза, казалось, полностью утратила способность не только действовать, но и думать.

Один за другим на площадку приходили сторожа и те, кто добровольно бегал к воротам. Привратники ничего подозрительного не заметили.

Лили подняла глаза: кто-то рядом с ней произнес имя Королевы-Малютки.

– Она спряталась, – ласково проговорила несчастная мать, – забралась в дупло дерева и устроила там себе гнездышко.

«Окаменелость» встала со скамьи и удалилась. Все видели, как сей почтенный старец на ходу вынул из кармана платок и вытер глаза.

Зрелище было на редкость трогательное. Медор со слезами в голосе воскликнул:

– Если сегодня мы не отыщем Королеву-Малютку, завтра она непременно умрет!

– Кто-нибудь знает женщину, которая крутила веревку? – внезапно спросил кто-то из толпы.

Мадам Нобле вздрогнула, а Медор прямо-таки подскочил.

– Так кто же она, кто? – раздалось со всех сторон. Человек, задавший вопрос, вышел на середину площадки и заявил:

– Ну и злюшее же у нее было лицо!

Один из ребятишек робко сказал:

– Она дала Королеве-Малютке кусочек яблочного сахара.

А другой добавил:

– Когда солдаты кинулись к женщинам, та старуха обняла Королеву-Малютку и протянула ей пряничного человечка. Королева-Малютка очень обрадовалась и попросила показать ей пансионеров.

Тремя ударами локтей Медор рассек толпу; со всех ног он рванулся на улицу Бюффон.

Один из сторожей записал приметы Королевы-Малютки и женщины, крутившей веревочку, а затем объяснил мадам Нобле, что ей надо делать, чтобы помочь полиции напасть на след ребенка.

– Запомните, – прибавил сторож, – пока вы не поймете, что нельзя сидеть, сложа руки, вам девочку не найти!

– Черт побери! – раздалось десятка два голосов. – Ну и странные же существа эти няньки!

– Но я же отвечаю и за других малышей… – извиняющимся тоном пробормотала мадам Нобле.

– А сама мать! Что за черт! Когда теряешь ребенка… – зашумела толпа.

Взгляд Лили случайно упал на одного из говоривших. У того кровь застыла в жилах, и он в страхе попятился.

– Должна вам сказать, – заявила толстая женщина, державшая на руках щенка, – у меня никогда не было детей, но если бы они у меня были, я бы никогда не доверила их какой-то прогулочнице!

– Ах! – в отчаянии воскликнула мадам Нобле. – Какой ущерб моему делу нанесет это похищение!

И бросив на Лили весьма недобрый взгляд, добавила:

– Ну давайте же, милочка, шевелитесь! На вашем месте я бы уже давно была у комиссара.

Но Лили не тронулась с места. Она откинула со лба волосы и тихо произнесла:

– Все эти люди прячут ее от меня… Я же хорошо знаю, что она не потерялась.

Однако в мозгу молодой женщины явно происходила напряженная работа: большие синие круги под глазами Лили стали более темными, хрупкое тело то и дело сотрясала дрожь.

Через несколько минут она с трудом поднялась и, шатаясь, двинулась вперед. Люди расступались, давая ей дорогу; не знаю, что произошло, но многим вдруг показалось, что теперь, когда рассудок молодой женщины окутался туманом, ее удивительная красота стала по-детски трогательной, и в эту минуту Лили напомнила всем пропавшую Королеву-Малютку.

– Как же она похожа на свою дочь! – прошептала мадам Нобле; слова ее были подхвачены сотней приглушенных голосов.

В Париже занимательное зрелище может родиться даже на пустом месте. Однако сегодняшний спектакль был весьма необычным и не имел совершенно ничего общего с разными дурацкими сценами. Не было ни жуткого шума, ни плача, ни крика, но все, кому довелось присутствовать при разыгравшейся трагедии, покидали место действия в состоянии мрачном и подавленном. С той минуты, как Лили поднялась со своей скамьи, в глазах оставшихся зрителей вспыхнуло горькое любопытство.

Те, кто знал Королеву-Малютку, без устали рассказывали, какой она была красивой, веселой и ласковой, и как радостно было наблюдать за ней, когда она играла с другими детьми, казавшимися ее верными подданными.

Разумеется, Лили ничего не слышала. Она шла, стараясь ступать как можно тише, словно собиралась застать кого-то врасплох. Ее бескровные губы кривились в улыбке, горькой – и в то же время шутовской.

Я уже говорил и теперь хочу только повторить: зрелище было душераздирающим и совершенно не походило на обычные уличные сценки.

Лили ушла недалеко. Остановившись у первого же дерева, оказавшегося у нее на пути, она утомленно прислонилась к шершавому стволу.

Затем, держась за дерево руками, женщина быстро обошла его кругом.

Глаза ее горели безумным огнем: казалось, Лили не сомневалась, что найдет за этим деревом свою дочь.

Убедившись, что за деревом никого нет, женщина медленно покачала головой и отправилась к следующему дереву.

Воцарилась тишина. Многие плакали.

И за вторым деревом – никого. Отерев пот со лба, Лили дрожащим голосом позвала:

– Жюстина, доченька моя!

И не теряя надежды, поспешила к третьему дереву. Она шла и со слезами в голосе говорила:

– Ну послушай меня, Жюстина, я не хочу больше играть… ты же всегда жалеешь меня, когда мне плохо.

Возле третьего дерева стоял смуглолицый мужчина. Те, кто внимательно наблюдал за Лили, теперь заметили, что бородач был еще более бледен, чем несчастная женщина; словно зачарованный, этот человек неотрывно смотрел на Глорьетту.

При приближении молодой женщины он шаг за шагом начал отступать, по-прежнему не спуская с нее пристального взгляда.

Лили приблизилась к дереву и обогнула его; тут силы покинули ее, и она медленно опустилась на траву, продолжая твердить:

– Я больше не хочу играть, я больше не хочу играть… Ах! Как я страдаю!

В эту минуту сквозь толпу пушечным ядром вновь пролетел Медор. Пот градом катился по его лицу.

Он бросился на смуглокожего мужчину, растерянно смотревшего на Лили, яростно схватил его за шиворот и заорал:

– Это он! Сторож узнал его! Этот тип разговаривал с похитительницей детей! Если никто не поможет мне арестовать его, я сам это сделаю!