Текст книги "Королева-Малютка"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Однажды утром сияющая мадам Любен подошла к Саладену под сень больших деревьев на Биржевой площади и поручила произвести несколько торговых операций, добавив при этом:

– Я откопала одну дамочку, потерявшую браслетик ценой в тридцать су, она меня озолотит.

Саладен, ни на секунду не забывавший о своей идее-фикс, застыл на месте, как пораженный громом. Вечером, когда было уже темно, он явился к сомнамбуле под предлогом, что хочет рассказать о ходе дел.

Славная женщина все еще смаковала свою удачу.

– Прекрасное дельце, – сказала она, – хотя дама эта прибыла в фиакре вместе с каким-то недоучившимся лицеистом… очень миленький мальчик, право! Мы, стало быть, неравнодушны к молодежи. Но сама-то красива, красива до невозможности! Такая, знаете, без возраста… то ли ей двадцать восемь, то ли на десять лет больше. Юнца зовут граф Гектор де Сабран.

– А даму? – спросил Саладен, которого совсем не интересовал лицеист-недоучка.

– Нискет! – ответила мадам Любен. – Да разве назовет такая свое настоящее имя и адрес? Они заедут ко мне, через три дня, а если я узнаю что-то раньше, то должна сообщить об этом маленькому графу Гектору, Гранд-Отель, номер 38. Заплатили три луидора.

Когда Саладен, простившись с мадам Любен, оказался один на улице, он был взволнован, словно накануне большого сражения. Вернувшись к себе, он провел ночь без сна, размышляя о своем деле, подобно адвокату, который перелистывает досье перед началом судебного разбирательства.

На следующее утро он вышел из дома вместе с Симилором – тот тщетно досаждал ему вопросами, доискиваясь причин его озабоченности. Заговорил он с отцом только на углу бульвара и Шоссе д'Антен. Остановившись здесь, он обнял Симилора за плечи и небрежно произнес:

– Надо провернуть одно маленькое дельце. Ничего особенного, но требуется аккуратность. Сейчас ты войдешь в Гранд-Отель, вот он рядом, и спросишь господина графа Гектора де Сабрана.

– Господина графа Гектора де Сабрана, – повторил Симилор, чтобы лучше запомнить.

Саладен протянул ему клочок бумаги, где перед этим самолично написал: «Граф Гектор де Сабран, Гранд-Отель».

– Этот молодой человек, – продолжал он, – живет в номере 38, ты постучишься к нему в дверь. Если откроет тебе сам граф, ты скажешь: «Я имею честь говорить с господином Женгено?»

– Как в водевиле? – прервал его Симилор.

– Именно! Только в данном случае речь идет о торговой сделке. Если, напротив, появится лакей, ты спросишь господина графа.

– Вот как? – воскликнул Симилор. – А это еще зачем?

– Затем, что ты должен увидеть господина графа лично; главная твоя задача – как следует его разглядеть, чтобы узнать впоследствии.

– Вот как? – повторил Симилор. – Ты меня заинтриговал… что дальше?

Саладен пояснил:

– Тебя впустят, ты взглянешь на молодого человека и скажешь: «Простите, но мне нужен граф Гектор, а не вы».

– А он ответит: «Я и есть граф Гектор!»

– А ты всплеснешь руками и воскликнешь: «Значит, меня обворовали!» Откланяешься и испаришься, если только у тебя не потребуют объяснений.

– И тогда я, – поторопился вставить Симилор, – расскажу, как некий господин явился в лавку, накупил всякой всячины и назвался господином графом. Дело нехитрое, что дальше?

– Это все. Ступай.

Симилор вошел под своды Гранд-Отеля. Саладен позаботился прилично одеть его, впрочем, в Гранд-Отеле порой шныряли весьма странные личности.

В ожидании отца Саладен стал прогуливаться по бульвару.

Через десять минут появился Симилор – с тем торжествующим видом, который сохранял даже в дни поражений.

– Готово! – сказал он. – Этот граф Гектор очень миленький юнец. Он крайне рассердился, узнав, что какой-то проходимец заказал у нас три пары лакированных сапог от его имени.

– Ты уверен, что сможешь узнать его?

– Без всякого сомнения.

Саладен усадил отца на скамью прямо перед входом в Гранд-Отель и сам поместился рядом.

– Следи за выезжающими каретами, – сказал он. Примерно через полчаса вышел очень элегантный юноша – карету он брать не стал, а двинулся пешком.

– Вот! – тут же воскликнул Симилор. – Правда, господин граф очень миленький?

Он хотел встать, но Саладен удержал его. Только когда господин граф прошел около пятидесяти метров, поднимаясь к Шоссе д'Антен, Саладен направился за ним со словами:

– Хоть весь день будем его выслеживать, но узнаем все, что нам нужно знать.

Первый этап завершился быстро: господин граф просто зашел в кафе «Дезире», выпить чашку шоколада и просмотреть газеты.

Саладен искрился весельем. Когда же Симилор, не в силах сдержать любопытства, потребовал объяснений, Саладен отечески потрепал его по щеке и промолвил:

– Старушка, дело это очень тонкое и длительное; позднее все необходимые признания будут излиты в твою душу, а пока тебе доверена весьма важная роль, и ты должен быть на высоте доверенной тебе миссии.

Миссия состояла в том, что нужно было неотступно торчать у второго выхода из кафе «Дезире», на улице Ле Пелетье, тогда как Саладен оставался сторожить выход на улицу Лафит.

– Тогда мы его не упустим, – сказал бывший шпагоглотатель. – Приказ таков: если он выходит с твоей стороны, ты крадешься за ним, даже если ему вздумается отправиться к антиподам; отмечай все дома, куда он зайдет, а потом ты отчитаешься передо мной.

– Но зачем нам понадобился этот герой-любовник? – спросил Симилор.

– Придет время, узнаешь, и это станет твоей наградой. А теперь вперед, галопом!

Оставшись один, маркиз де Саладен стал прохаживаться на тротуаре напротив кафе. Биржевые спекулянты, его почтенные собратья, давно облюбовавшие этот квартал, разумеется, не преминули отметить это любопытное обстоятельство, однако не стали тревожить молодого дельца, подумав, впрочем:

– Господин маркиз, видно, глотает очередную шпагу на завтрак! Да, не скоро удастся ему составить конкуренцию дому Ротшильда.

Саладен, возможно, никогда не намеревался составить конкуренцию дому Ротшильда, но в его приятно возбужденном воображении возник большой, прочный и глубокий сундук, доверху набитый золотыми монетами и банкнотами, с самыми крепкими и надежными засовами, какие только можно вообразить.

Ему пришлось ждать около часа, о чем неоднократно напоминал голодный желудок, но ожидание его не было напрасным – из кафе «Дезире» выбежал мальчик в ливрее, чтобы нанять фиакр на бульваре. Фиакр предназначался господину графу, который появился на пороге свежим и отдохнувшим после того, как откушал свой шоколад.

Фиакр повернул за угол бульвара, и лошади неторопливо потрусили по направлению к Мадлен.

– Папаша на стену полезет, – сказал себе Саладен, – но это мелочи. Конечно, я предпочел бы дать работенку его ногам, а не своим. Экая досада!

Предупредить Симилора не было никакой возможности. К несчастью, господину графу попались довольно сносные лошади, и Саладену оставалось только устремиться в погоню, чтобы не потерять их из виду.

Наш Саладен был худощав, у него были длинные, как у оленя, ноги, а легкие такие сильные, что он мог бы пробыть под водой три минуты. Когда фиакр, проехав примерно половину лье, остановился у ворот великолепного дворца в пригороде Сент-Оноре, на лбу Саладена появилась лишь легкая испарина.

Господин граф, расплатившись с кучером, исчез за открывшейся перед ним элегантной дверью, которая тут же захлопнулась.

Сердце Саладена билось ровно, когда он бежал, – сейчас же оно вдруг подпрыгнуло.

«Мне везет! – сказал он про себя. – Ставлю три франка, что с первого захода нашел гнездышко нашей птички».

Он стал внимательно разглядывать дворец. Это было величественное сооружение, окруженное садом: фасад его выходил в пригород, а тыловая часть, еще более роскошная, на проспект Габриэль.

Не могу сказать, отчего Саладен подумал:

«Совсем близко от дворца Прален, где некогда один герцог убил герцогиню».

Когда он мысленно произносил это, его толкнул какой-то прохожий.

Саладен, как человек осторожный и вежливый, снял шляпу и посторонился. Толкнувший же его господин даже не соизволил извиниться. Это был высокий смуглокожий мужчина, а в его черных волосах и бороде уже проскальзывала седина.

Многие скажут вам, что богатого можно узнать независимо от одежды и прочих внешних признаков, включающих в себя, например, благородство облика и манер. Более того, неуловимый признак, похожий скорее на цвет или запах богатства, очень часто представляет собой полную противоположность благородству.

Саладен готов был держать пари на что угодно, что этот смуглый человек является по меньшей мере миллионером.

А тот вошел на аллею, расположенную прямо напротив великолепного дворца, и спрятался среди деревьев с неуклюжестью старого мужа из комедии, который выслеживает неверную жену так, что всем видны его хитрости, шитые белыми нитками.

Саладен никоим образом не был романтической натурой; поэтому он отверг слишком уж удобную версию, что этот человек мог быть тем пресловутым герцогом, что дал ему монетку в двадцать франков у выхода из Ботанического сада на улицу Кювье. Слишком уж невероятной казалась такая удача – сразу стать свидетелем драмы, которая так удачно замутила бы воду, где он собрался ловить рыбу.

Тем не менее в нем пробудились смутные воспоминания: он был уверен, что человек у выхода на улицу Кювье, человек, предложивший награду полицейским агентам за розыски Королевы-Малютки, иными словами, герцог де Шав, нынешний муж Глорьетты, имел такой же смуглый цвет лица и бороду черную, как смоль.

Саладен невольно повторил про себя, но на сей раз с жестокой улыбкой:

«Совсем близко от дворца Прален, где некогда один герцог убил герцогиню!»

XXII
ГЕРЦОГ ДЕ ШАВ

Прошло довольно много времени. Круглые глаза Саладена пожирали аппетитное блюдо, выставленное в окне соседнего ресторана, но он был слишком осторожен, чтобы упустить подобный шанс из-за воплей обезумевшего желудка. Поискав взглядом какого-нибудь булочника с лотком поблизости от дворца и никого не обнаружив, он стоически решил не поддаваться чувству голода, оставаясь на своем посту.

Разумеется, он исходил из весьма неясных соображений. Отправной пункт был таким: сомнамбула с улицы Тиктон сказала ему только, что некая знатная дама готова заплатить значительную сумму, дабы разыскать грошовый браслетик. Было названо одно имя – молодого графа Гектора де Сабрана. Что до самой знатной дамы, то у Саладена не было ни малейших оснований предполагать, будто это именно ее дом; если же он действительно стоял у дверей ее дворца, то это еще не означало, что хозяйкой является именно Глорьетта – иными словами, госпожа герцогиня де Шав.

С другой стороны, встреча с предполагаемым миллионером, толкнувшим Саладена, имела значение лишь в том случае, если расположенный напротив дворец действительно принадлежал чете де Шав.

Это напоминало порочный круг.

Однако Саладен, по мере того как минута проходила за минутой, ощущал растущее и крепнущее убеждение, что это именно так. Он мог сколько угодно злиться на самого себя и повторять, что надежду нельзя подкрепить никаким реальным фактом – это была уже не надежда, а почти уверенность.

Граф Гектор отпустил свою карету у ворот дворца примерно в полдень. На соседних часах пробило два удара.

Саладен решительно произнес:

– Проведем здесь ночь, если нужно. Время у нас есть.

И он добавил мысленно:

«У моего черного миллионера терпения не хватило: ему надоело сторожить».

На аллее действительно никого не было.

Тут к ногам Саладена упала наполовину выкуренная сигара, и он, инстинктивно подняв голову, увидел два сверкающих глаза за приоткрытыми ставнями мансарды.

– Смотри-ка, – пробормотал он, – дело осложняется, мой богатей нашел другую дыру.

В этот момент двери дворца широко распахнулись.

В жизни маркиза Саладена было совсем немного волнений. Он никогда не любил ни отца, ни мать, ни брата, ни сестру – однако сердце может биться и без этого. Саладен любил только себя несравненного, а в этот момент речь шла о нем самом – поэтому ему пришлось ухватиться за стену, ибо у него подгибались ноги.

Что предстояло ему увидеть? Богатство? Или крушение всех надежд? Был ли удачным или роковым первый его ход в сложной партии, которую он готовил в течение четырнадцати лет?

Двери были распахнуты, но никто не показывался. За ставнями мансарды покашливал, раскуривая вторую сигару, человек с черной седеющей бородой.

Вся душа Саладена сосредоточилась в глазах. Он не строил иллюзий: Лили он видел четырнадцать лет назад и то мельком – один раз в балагане мадам Канады, второй раз на площади Мазас, в тот момент, когда она передавала Королеву-Малютку на попечение мадам Нобле – прогулочницы.

Он не надеялся узнать ее в обычном смысле этого слова; для этого он был слишком рассудителен; но он представил себе в мельчайших деталях лицо мадемуазель Сапфир, повторяя с некоторым основанием: я узнаю мать при помощи дочери.

На крыльце показались двое, затем по булыжному двору застучали копыта: в воротах возникли скакуны, укрытые длинными попонами смородинового цвета – на одном восседал граф Гектор, на втором амазонка в костюме черного сукна и в широком сомбреро с небольшой вуалеткой.

Саладен, повинуясь безотчетному желанию, в котором любопытство занимало лишь весьма скромное место, вышел на середину улицы навстречу всадникам – те уже выезжали из ворот, тут же закрывшихся за ними.

Первой его мыслью было: «Слишком молода!»

В самом деле, счастливого графа Гектора сопровождала молодая, изящная, прелестная женщина.

Под вуалеткой можно было разглядеть слегка бледное, но улыбающееся лицо, а большие глаза сияли тем мягким блеском, что бывает только в юности.

Саладен оказался так близко, что графу Гектору пришлось придержать лошадь, чтобы не толкнуть его.

– Посторонись же, дурень, – вырвалось у молодого дворянина.

Саладен не обиделся, но не посторонился, ибо оцепенел от изумления.

Второй его мыслью было: «Она! Такая же, как прежде! Ничуть не постарела!»

В ней даже не было намека на сходство с мадемуазель Сапфир, на которое он так рассчитывал в надежде узнать ее. Но это не имело значения. Каким-то чудом Саладену явилось юное, прелестное создание, нисколько не изменившееся за четырнадцать лет: именно эта женщина сидела в нескольких шагах от него на жалких скамейках Французского Гидравлического театра; именно она на следующий день обнимала на прощание Королеву-Малютку, свою обожаемую дочку, которую ей больше не суждено было увидеть, потому что об этом позаботился он, Саладен.

Только в одном заметна была разница – да и она могла объясняться роскошным нарядом Лили.

Саладен невольно восхитился тем, с какой непринужденностью носила Глорьетта новый для себя костюм – и это было его третьей мыслью.

– Можно подумать, что она ничего другого не надевала! – проворчал он сквозь зубы, провожая взглядом двух красивых лошадей, неторопливо шествовавших по пригороду Сент-Оноре.

– Поберегись! – закричал ему кучер омнибуса. Саладен, стоявший посреди улицы, отпрыгнул в сторону.

– Поберегись! – закричал ему кучер фиакра.

Саладен едва успел вскочить на тротуар, и взор его невольно обратился к мансарде дома, возле которого он устроил наблюдательный пункт. Смуглый господин распахнул ставни и, удобно облокотившись о подоконник, с довольным, но несколько насмешливым видом следил за удалявшимися всадником и амазонкой.

Он был странно весел, его большой рот оскалился в усмешке, и теперь на этом темном лице больше всего выделялись белые зубы, сверкавшие, как клыки хищника.

Конструкции, создаваемые воображением при помощи гипотез, дрожат на ветру, подобно карточному домику едва лишь удается доказать истинность одного из главнейших предположений, как все здание обретает прочный фундамент.

Установив личность Глорьетты, превратившейся в знатную даму и хозяйку дворца де Шав, можно было утверждать без риска ошибиться, что черный с проседью господин – это не кто иной как господин герцог де Шав, занятый привычным для ревнивых мужей делом.

Саладен не знал еще, какую пользу извлечет из этого обстоятельства; он спрашивал себя, отчего господин герцог снял мансарду, чтобы глядеть на свою жену, хотя вполне мог бы следить за ней из-за ставней собственного кабинета.

Поскольку источник сведений обретался рядом, он пожелал немедленно это выяснить – ибо дипломаты его толка не пренебрегают ничем – и нажал на сверкающий медный звонок у ворот, которые тут же распахнулись.

Саладен с развязным видом спросил привратника, одетого куда лучше, чем он сам, можно ли встретиться с господином герцогом.

– Его превосходительство уже два дня находится в отъезде, – произнес величественный страж, – тот же, кто домогается чести быть принятым его превосходительством, должен подать письменное прошение об аудиенции.

Саладен поклонился, поблагодарил и отправился восвояси. Уходя, он нагнулся за каким-то блестящим предметом, валявшимся в пыли, и сунул его себе в карман, поскольку имел похвальную привычку подбирать все, что плохо лежит.

Так великий Жак Лафит, в один прекрасный день попросивший прощения у Бога и людей за то, что совершил Июльскую революцию, заложил основу своего легендарного состояния, не поленившись взять с земли булавку.

Саладен теперь задавался вопросом, что побудило его превосходительство выбрать в качестве наблюдательного пункта именно окно мансарды.

Видимо, его превосходительству хотелось до конца разыграть старую комедию о подозрительном муже, желающем застать врасплох жену.

Окно было уже закрыто. Подобно Саладену, господин герцог завершил свои труды.

– Все равно, – произнес бывший шпагоглотатель, – вряд ли ему так повезло, как мне!

Довольный собой и ослепленный горизонтом золотого цвета, он вошел в ресторан, чья витрина заставила его испытать танталовы муки, и против обыкновения не стал экономить, заказав плотный завтрак, больше смахивающий на обед.

А в это время Гектор со своей прекрасной спутницей, которая и в самом деле была герцогиней де Шав, завернул за угол проспекта Мариньи, выехав на простор Елисейских полей.

Граф Гектор, вне всякого сомнения, был отменным наездником, но госпожа герцогиня вернулась из страны, где женщины, как известно, способны показывать чудеса вольтижировки. Она была истинной амазонкой. Элегантная толпа, с утра заполнившая громадный проспект, хорошо знала это, и прелестная всадница привлекла всеобщее внимание.

Из разнообразных парижских развлечений самым завидным является прогулка в Булонский лес, но нигде не расцветает таким пышным цветом злословие, как в кокетливых нарядных экипажах.

В этих букетах из очаровательных дам, порхающих по Елисейским полям, по общему мнению, скрывается множество острых длинных шипов.

Возможно, именно сейчас безжалостные языки прохаживались на счет госпожи герцогини и ее слишком юного кавалера, однако внешне это было незаметно – отовсюду слышались только приветливые восклицания, а на всех лицах сверкали доброжелательные улыбки.

Впрочем, отсутствующего герцога отнюдь не пощадили. Настоящий дикарь, хором говорили дамы, тем более отвратительный, что прежде мог сойти за красавца-мужчину – хуже этого ничего не бывает. Он отчаянный игрок и свирепый бретер, а внешностью напоминает злодея из мелодрамы; пьет нещадно, но вино порождает в нем злобу, а не веселье, и даже в любовных его похождениях отчетливо чувствуется зловещий привкус трагедии.

О, это была настолько омерзительная личность, что прелестные кумушки, восседавшие в изящных каретах и занятые обсуждением извечных сюжетов, готовы были оправдать госпожу герцогиню – если бы им было известно, откуда та взялась.

К несчастью, это никому не было известно, вот что ужасно. Вы можете представить себе герцогиню без девичьего имени?

Хотя «место свое» она знала, и все были ей за это признательны. Она появлялась в свете лишь на официальных церемониях и, несмотря на громадное состояние своего мужа, никогда не пыталась вступить в спор за первенство среди блистательных львиц.

Миновав Триумфальную арку, Гектор и его прекрасная спутница свернули с проторенного пути. Тогда как баранья вереница карет верноподданнически следовала по проспекту Императрицы, дабы добраться до леса самым прямым путем, Гектор с герцогиней устремились налево, поскакав галопом по дороге в Нейи.

Только оказавшись в одиночестве, они заговорили друг с другом.

– Что-то витает в воздухе, – промолвила герцогиня. – Мне кажется, я скоро узнаю хорошие новости. Я ни на секунду не прекращала поиски, потому что эта любовь была для меня всем, и ничто, ничто не может ее заменить. Однако порой я опускала руки. Чем больше проходило времени, тем чаще я говорила себе: шансов становится все меньше. Ночами же просыпалась от безысходного отчаяния. Мне снилось, что она умерла.

– Она была всей вашей жизнью, – задумчиво пробормотал Гектор. – Как же вы ее любите!

– Да, мой милый влюбленный, всей жизнью, и я не в состоянии выразить силу моего чувства. Я помню только одного мужчину, которого любила искренне и нежно. Бывают минуты, когда я сомневаюсь в том, что он действительно бросил меня в такой крайности. Слишком он был благороден, и я не верю, что он мог струсить… Как странно, что воспоминания сохраняют свою яркость, невзирая на пролетевшие года! Впечатления из тех времен – а я лишь тогда жила – не только не стираются, но становятся более четкими с каждым днем. Душа моя совершила этот ужасный и сладостный труд: я видела, как растет моя Королева-Малютка, как меняется от недели к неделе, как расцветает и хорошеет. Конечно, она бесконечно изменилась, но я уверена, что, благодаря этим жалким грезам, отнявшим у меня столько часов, смогла бы узнать ее, если бы увидела.

Взволнованный до слез Гектор попытался улыбнуться.

– Как бы вы могли быть счастливы, прекрасная кузина, – подумал он вслух, – и как счастлив мог бы быть этот мужчина!

– О да! – отозвалась она. – Я бы полюбила его еще сильнее из-за нее. Он тоже был дворянином, но не таким знатным вельможей, как господин герцог. Полагаю, он слишком любил меня, потому что я была просто помешанной и в обмен на его страсть могла дать ему совсем немного, ибо в сердце моем чересчур большое место занимала Жюстина… Давайте говорить только о ней. От радости ведь не умирают, правда? Иначе, боюсь, я успела бы только поцеловать ее, если бы Господь, сжалившись надо мной, вернул мне мое безумие!

– Вам никогда не приходило в голову, – спросил молодой граф, – отыскать славного беднягу Медора? Вы так часто рассказывали мне об этой простой и трогательной преданности.

– С тех пор, как мы вернулись во Францию, – ответила мадам де Шав, – я сделала все, пытаясь найти Медора. Но тщетно – он исчез. Вероятно, умер.

– А что мой дядя? Он перестал помогать вам? – удивился Гектор.

– Господин герцог по-прежнему добр ко мне. Он настолько галантен, что предугадывает любое мое желание. Но та страсть, что некогда владела им, угасла – ее сменило нечто вроде благосклонной учтивости. Он вернул себе свободу, но меня не освободил, и, поскольку мы затронули эту тему, Гектор, я должна с вами серьезно поговорить. Не знаю, ревнует ли ваш дядя или изображает ревность, однако…

– Как! – горячо воскликнул юноша. – Неужели вас подозревают?!

– Выслушайте меня, – продолжала мадам де Шав, – наши лучшие дни миновали. Перед отъездом господин граф дал мне понять, что ваши частые визиты компрометируют нас.

– Но это невозможно! – воскликнул Гектор. – Ведь именно он стоял у истоков нашей дружбы, он сам побуждал меня приходить чаще, а теперь, когда я испытываю к вам, прекрасная кузина, подлинно братские чувства…

– Скажите лучше, сыновнюю нежность, – прервала его мадам де Шав.

– Нет, братские, – повторил Гектор, заливаясь краской.

И тут же умолк.

Прекрасная герцогиня с улыбкой покачала головой.

– Есть своя опасность в том, что сохраняешь молодость слишком долго, – прошептала она. – Поймите же меня, Гектор. Прав или не прав герцог, я по-прежнему в полной его власти. Мне нужны его влияние и богатство, чтобы продолжать поиски.

– Вы говорите так, – промолвил Гектор, глядя на нее с удивлением, – словно дядя мой в силах изменить ваше положение.

Герцогиня вдруг резко натянула поводья – они находились около ворот Майо.

– Вы хотите повернуть к лесу? – спросил молодой граф.

– У Орлеанских ворот меньше народу, – ответила мадам де Шав, пустив своего коня рысью.

Какое-то время они ехали, не возобновляя беседы.

Гектор де Сабран, называвший госпожу герцогиню прекрасной кузиной, а герцога, ее супруга, дядей, и в самом деле был родным племянником господина де Шав, чья младшая сестра вышла в Рио-де-Жанейро замуж за графа де Сабрана, атташе при французском посольстве в царствование Луи-Филиппа. Плодом этого союза стал Гектор; в раннем детстве он потерял отца и мать. За исключением кузена с отцовской стороны, назначенного опекуном сироты, у мальчика не было других родственников, кроме господина де Шав, брата матери.

Господин де Шав, вернувшись во Францию, призвал его к себе, встретил с отеческой нежностью и представил жене со словами:

– Лилия, это сын моей дорогой сестры, о которой я вам так часто рассказывал.

Между тем, за все двенадцать лет, что Лили или Лилия, как он ее называл, прожила вместе с господином де Шав, он ни разу не произнес имени своей дорогой сестры.

У этого господина де Шав был весьма странный характер. Сказав, что он добр, Лили ничем не погрешила против истины; великодушие его не знало границ; однако порой казалось, будто в уме его существует некий пробел и что нравственность поражена какой-то болезнью.

Отец его в свое время поступил так же, как он, – вступил в неравный брак. Герцог де Шав был сыном блистательной женщины, ослепившей своей красотой лет сорок назад весь Рио-де-Жанейро; подозревали, что в жилах ее текла смешанная кровь.

Роман с бурными страстями завершился зловещей развязкой, окутанной густым покровом тайны.

Господин де Шав-отец был найден мертвым в своей постели. Это произошло в громадном старинном замке в португальской провинции Коимбра.

Было установлено, что накануне вечером жена его оставила замок, взяв с собой сына – ему было тогда одиннадцать лет – и дочь двумя годами младше.

Сыном ее был нынешний герцог де Шав – иными словами, супруг Глорьетты; дочери предстояло выйти замуж за графа де Сабрана и стать матерью Гектора.

Господин герцог де Шав вырос под крылом своей матери в Бразилии. Эту женщину, несмотря на огромное богатство, окружала стена какого-то глухого отчуждения.

Ее сторонились до такой степени, что сестра герцога вряд сумела бы найти себе мужа, хотя была красивой невестой с большим приданым, если бы в нее не влюбился французский дипломат господин де Сабран. Как иностранцу, ему была неведома зловещая история этой семьи, и он женился на дочери герцога де Шав, можно сказать, неожиданно для всех.

Господин герцог рос в громадных имениях своей семьи, в глухой провинции Пара, и никогда не общался с молодыми людьми из аристократических кругов. Воспитанный слугами и прихлебателями, которые в Бразилии обычно принадлежат к числу авантюристов самого худшего пошиба, он привык с младых ногтей удовлетворять любую свою прихоть и предавался самому грубому разврату. Мать своим более чем двусмысленным поведением поощряла подобный образ жизни.

В их доме часто имели место отвратительные сцены, а оргии нередко завершались кровавым побоищем.

После смерти матери, случившейся, когда герцогу пошел двадцатый год, он покинул свои земли, чтобы представиться ко двору, где имя его и состояние обеспечили ему благосклонную встречу.

Впрочем, с кончиной вдовствующей герцогини преступное прошлое как будто позабылось, точнее – ушло в тень, ибо молодой герцог никак не мог быть соучастником прежних злодеяний.

Когда при императорском дворе впервые прозвучало имя дона Эрнана-Мария да Гуарда, герцога де Шав, в толпе, окружавшей трон, прошел гул, и в этом возбужденном ропоте уже послышались ревнивые нотки.

Эрнан-Мария был великолепным кавалером, но черные волосы и смуглая кожа обличали в нем мулата – по словам чистокровных португальских и бразильских грандов, которые, по правде говоря, сами раза в три смуглее квартеронов.

На первой же аудиенции он холодным и горделивым тоном попросил Его Величество императора оказать ему честь, приняв к себе на службу.

В тех краях, обладая знатным именем и миллионами, наверх поднимаются очень быстро. В двадцать четыре года Эрнан-Мария, герцог де Шав стал очень влиятельной персоной; к тому же он сумел одним махом удвоить свое состояние, женившись на одной из самых красивых и самых богатых наследниц в империи.

В течение шести месяцев он был влюблен без памяти и целые дни проводил у ног своей герцогини. Так происходило всегда, когда он любил – его обожание было рабским.

Через полгода он похитил танцовщицу из Императорского театра и подарил ей дворец.

С этого момента он стал устраивать самые разнузданные оргии. Его карточные проигрыши шокировали даже город, где представители всех слоев общества до безумия обожают азартные игры.

Однажды в школе верховой езды он убил на дуэли на ножах какого-то мексиканского полковника, а затем был дважды ранен в дуэли на револьверах с гражданином Соединенных Штатов.

В этот день при дворе был бал; он зашел домой, чтобы переодеться и станцевать кадриль с рукой на перевязи. Благодаря этому поединки вошли в моду, и одна красивая дама, к чьим советам весьма внимательно прислушивался глава государства, попросила дать герцогу важный дипломатический пост.

Так он оказался в Париже с ответственной миссией уладить серьезные взаимные государственные недоразумения.

В Париже он жил на широкую ногу, но незнание обычаев чужой страны и очевидная неспособность внятно выражать свои мысли на французском языке усугубили его природную дикость и застенчивость. Он держался в стороне от всех; в свете его считали дикарем сурового нрава и целомудренно-стоических принципов.

По правде говоря, единственное, на что он здесь осмелился – это предложить какой-то танцовщице содержание, достойное министра.

С Глорьеттой он повстречался совершенно случайно, когда решил осмотреть Ботанический сад.

Страсть поразила его мгновенно, как удар молнии. В Бразилии он похитил бы эту женщину в тот же вечер. В Париже сделать это он побоялся – поэтому принялся играть роль мрачного и неловкого поклонника.

В течение нескольких недель он преследовал Глорьетту, словно тень. Мы знаем, чем завершилось это ухаживание и с помощью какой грубой лжи удалось ему обмануть материнскую любовь Лили.

Знаем мы также, что он обещал ей брачный союз.

Добавим же мы лишь одно: исполнению этой клятвы мешала живая преграда, ибо на борту корабля, уносившего Глорьетту в Бразилию, находилась и законная супруга герцога, красавица герцогиня де Шав.