Текст книги "Королева-Малютка"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 31 страниц)

XXI
СТАРЫЙ ЛЕВ ПРОСЫПАЕТСЯ

Все это вместе не заняло и пяти минут. Герцогиня и Сапфир уселись рядышком на диван, где позавчера мирно похрапывала мадемуазель Гит. Мадам де Шав хотела узнать, благодаря какому чуду Сапфир оказалась в ее доме в этот час, но ей хотелось узнать и многое другое. Однако всякий раз, как Сапфир начинала рассказывать, герцогиня не давала ей говорить, прерывая рассказ дождем поцелуев.

Герцогиня выздоровела. Герцогиня была вне себя от радости, она торжествовала, сравнивая то, как быстро сейчас росла ее нежность, с тем, как быстро появились у нее сомнения, когда она увидела ту, «другую».

Она заговорила о «другой», но Сапфир не поняла ее, потому что не знала истории мадемуазель Гит.

Герцогиня спрашивала, сама же не давала ответить, благодарила Бога, смеялась и плакала; ей можно было позавидовать, но ее хотелось и пожалеть. Ее красота сияла. Вряд ли кто-нибудь смог бы с уверенностью сказать, кто красивее: она или Сапфир.

– Я никогда не помешаю тебе встречаться с этими славными людьми, – говорила между тем герцогиня. – Да нет же, не встречаться! Они будут жить с нами, они навсегда останутся тебе отцом и матерью… И подумать только: всего лишь позавчера вечером я ходила с Гектором посмотреть, как ты танцуешь! Какое чудо, что Гектор смог познакомиться с тобой, полюбить тебя!

Увидев, что при этих словах на глаза девушки набежали слезы, герцогиня осушила их поцелуями.

– Ничего не бойся, ничего не опасайся! – сказала она. – Бог теперь с нами! Он не захочет омрачить такую радость, какую мы обрели. Сейчас мы поедем за Гектором… Ты его очень любишь?

Последние слова она произнесла шепотом, и в голосе ее прозвучала ревность.

Она почувствовала прохладные губы Сапфир на своем лбу и страстно прижала девушку к себе.

– Ты очень любишь его! Ты очень любишь его! – воскликнула герцогиня. – Тем лучше! Если бы ты знала, как он любит тебя! Он поверял мне свои тайны, и я ругала его за то, что он так сильно полюбил… полюбил… О! Теперь я могу вымолвить это слово: «циркачку»! Мне кажется, я еще больше люблю тебя за это… Я бы никогда не увидела, как ты танцуешь, потому что ты больше не будешь танцевать… Но ты будешь любить его больше, чем меня, да? Придется смириться с этим.

– Мама! Мама!. – шептала Сапфир, восторженно слушавшая ее слова.

Я не могу выразить истину лучше, чем при помощи этого слова: Сапфир слушала герцогиню, как матери слушают бессвязный лепет своих обожаемых малышей.

Роли переменились. Мадам де Шав была ребенком: в тот час в ней проявилось младенческое буйное веселье. Она больше не владела собой.

– Я буду ужасно ревновать тебя к нему, – говорила она, – наверняка буду. К счастью, до сих пор я относилась к нему, как к сыну, и я постараюсь никак не разделять вас в своей любви. Но, – вдруг радостно перебила она сама себя, – ты ведь тоже ревновала, дорогая? В тот день, когда мы встретились на дороге из Ментенона?

– Вы показались мне такой красавицей, матушка… – начала Сапфир.

– Значит, ты считаешь меня красивой? – продолжала герцогиня. – А ты… Даже не знаю, как сказать… Ты похожа…

Она хотела сказать «на твоего отца», но осеклась, и тень печали набежала на ее лицо.

– Послушай, – сказала она таинственно, – только что в этом письме, в котором говорилось о тебе, мне показалось, я узнала его почерк. Но что я говорю? Я совсем потеряла голову! Как ты можешь понять меня – ведь тебе и года не было! Вот, смотри!

Она вскочила стремительнее шестнадцатилетней девушки и отыскала в своем молитвеннике фотографию, присланную Медором.

Показав ее дочери, она спросила с искренним смехом, каким смеются только счастливые люди:

– Смотри! Смотри! Узнаешь себя?

Сапфир была взволнована и очень серьезна.

– Я узнаю только вас, матушка, – сказала она, поднося фотографию к губам. – Но во мне какая-то странная тревога, какая-то усталость, которую я не могу выразить словами; как будто моя скрученная, словно пружина, память должна раскрутиться… Мне кажется, я вспоминаю… Но нет! Я зря стараюсь, мне не вспомнить. Сегодня, как и тогда, я – всего лишь это облачко, которое вы укачиваете в своих руках, – и я так их люблю!

Госпожа де Шав нежно прижала девушку к себе и, понизив голос почти до шепота, сказала:

– У тебя была тогда…

Она замолчала, почти смущенная, и Сапфир покраснела, улыбаясь своей чудесной улыбкой.

– Но как же «другая» смогла сделать это? – вслух подумала герцогиня и добавила: – Ты ведь знаешь, о чем я говорю? Эта родинка…

– Моя вишенка! – тихонько ответила Сапфир, опустив свои шелковые ресницы.

Обе засмеялись, и в их смехе сквозили смущение, стыдливость и невыразимое целомудрие.

– Я судья, – весело сказала мадам де Шав, – я расследую дело о твоем рождении. Это допрос, мадемуазель… С какой стороны?

– Здесь, – ответила Сапфир, указав розовым пальчиком на место между правым плечом и грудью.

Мадам де Шав поцеловала этот пальчик и сказала так тихо, что Сапфир едва расслышала:

– Я хочу увидеть.

– И я хочу, чтобы ты увидела, – ответила девушка, впервые обратившись к матери на «ты».

Они снова бросились друг другу на шею.

Потом Сапфир села, а герцогиня, встав перед ней на колени, дрожащей рукой стала расстегивать ее платье.

Она не закончила эту работу, потому что Сапфир, испуганно вскрикнув, схватила ее за руки.

Вздрогнув, герцогиня вскочила и, посмотрев назад, туда, куда показала Сапфир, увидела между портьерами в дверном проеме, где так недавно появилась девушка, два черных лица, на которых сверкали белки глаз.

– Что вы здесь делаете? – пробормотала герцогиня, запинаясь, и в ее голосе звучало столько же гнева, сколько страха.

Между двумя эбеновыми физиономиями появилась третья. Этот человек был высок, лицо его отливало красноватой бронзой.

Господин герцог де Шав был пьян, но не в такой степени, как обычно, когда он возвращался домой ночью. Он ничего не соображал, но твердо стоял на ногах: видимо, ему не дали довести до конца привычную оргию.

– Это прекрасное дитя – мое! – заявил он, выговаривая французские слова с таким же трудом, как в былые времена. – Почему меня заставляют приходить за ней сюда?

– Это моя дочь, – ответила мадам де Шав; горло у нее было перехвачено спазмом мучительной тревоги.

Герцог расхохотался и знаком приказал неграм двинуться вперед.

– Вы лжете, – сказал он. – Ваша дочь – в садовом домике.

– Это моя дочь! – повторила мадам де Шав, сделав шаг навстречу неграм.

Они отступили, озадаченные.

Господин герцог дважды взмахнул хлыстом: на левом плече Сатурна и на правом плече Юпитера выступила кровь.

– Сколько же у вас дочерей? – спросил он резко. У нас каждую неделю будет появляться по одной? Я всегда проигрываю, но сегодня мне повезло! Вот эта – куплена и оплачена!

Герцог продолжал дико хохотать. Он сунул руки в карманы и стал горстями разбрасывать по ковру золотые монеты.

– Вот смотрите! – добавил он. – Если надо, я готов еще раз заплатить!

Потом он обратился к неграм:

– Несите! Дьявольщина!

Хлыст снова засвистел в воздухе.

Негры бросились вперед и, несмотря на отчаянные усилия мадам де Шав, схватили окаменевшую от ужаса Сапфир.

– Пошли! – скомандовал герцог.

Негры потащили Сапфир, и он направился вслед за ними.

– Это моя дочь! Это моя дочь! Моя дочь! – кричала несчастная женщина, теряя рассудок. Она попыталась ухватиться за одежду мужа.

Он грубо оттолкнул ее и даже не обернулся, когда она упала без чувств.

Мы слышали, как господин герцог возвращался домой. Это было в тот момент, когда Аннибал со своими спутниками воспользовался черной лестницей, чтобы через сад добраться до кабинетов Бразильской компании.

Господин герцог получил послание Аннибала в самый разгар удачной игры, которая принесла ему кучу золота.

Он ни минуты не колебался – так ему хотелось удовлетворить свою прихоть.

И, придя домой, он очень удивился, не обнаружив в своих покоях ни Аннибала, ни канатоходки.

Испуганных припадком его страшного гнева Сатурна и Юпитера он отправил на поиски. Сапфир оставила полуоткрытой дверь спальни герцогини, и негры, идя на звук голосов, легко напали на след беглянки.

Остальное читателю известно.

В центре комнаты господина герцога стоял стол, на нем открытая бутылка рома, рядом с ней – налитый до половины стакан.

Сапфир так же, как раньше, уложили на кровать.

Отблагодарив негров ударами хлыста, герцог выгнал их, закрыв за ними дверь и опустошил стакан с ромом.

Его все еще разбирал идиотский пьяный смех. По пути от стола к кровати он пробормотал несколько слов по-португальски, чередуя их с проклятиями.

Затем он остановился перед Сапфир, глядевшей на него большими испуганными глазами, и сказал сам себе:

– Аннибал был прав: это прелестное создание!

И без дальнейших предисловий потянулся руками к талии девушки.

Говорят, нет худа без добра, – и это верно: трудное детство Жюстины сделало ее не менее сильной, чем любой мужчина.

Между широкой квадратной кроватью герцога и стеной не было прохода. Сапфир распрямила свою гибкую талию, вырвалась из рук дикаря, оттолкнула его и одним прыжком оказалась по ту сторону постели.

Герцог только громче засмеялся.

– Ну-ну! – сказал он. – Мне это нравится! Точно такие же они в моей стране, эти macacas de Diabo[21]21
  Macacas de Diabo – чертовы обезьянки (португ.)


[Закрыть]! Ax, вот как! Будем драться? Что ж, повоюем, красавица моя, мне не противны ни когти пантеры, ни зубы тигрицы.

Он вновь налил себе стакан рома и залпом выпил его, а потом обогнул кровать.

Теперь Жюстине некуда было деться. Она попыталась снова перепрыгнуть через кровать, и ей это удалось, но герцог схватил ее за платье, и оно затрещало, хотя и не порвалось. Только последние крючки корсажа, разом вырванные, открыли ее шейный платок, а распустившиеся волосы рассыпались по плечам.

Она упала на постель в позе, которая невольно делала ее особенно цривлекательной.

Герцог сладострастно замычал.

– Клянусь моим вечным спасением, – молила Жюстина, обе руки которой уже были захвачены в плен. – Я дочь вашей жены!

– Врешь! – отвечал герцог, стремясь к полной и окончательной победе. – Родинка у другой. Ах ты, маленькая чертовка! Та, другая – не такая злюка, как ты!

Жюстине удалось высвободить одну руку, и она отчаянным движением рванула шейный платок, последнее прикрытие ее груди, обнажая прелестную родинку.

Герцог попятился, но лишь на шаг, он остановился, но лишь на мгновение: сомнений больше не оставалось, его жадные глаза тут же налились кровью, а из глотки вырвался хриплый рев:

– Что с того? Ты слишком красива!

То, что должно было усмирить его дикую страсть, напротив, довело его почти до безумия. Он кинулся на девушку, и в отчаянной борьбе, которая за этим последовала, оба они, перекатившись через всю кровать, упали на пол с другой стороны.

Жюстина осталась лежать без движения, а отвратительный дикарь зарычал:

– Дело почти сделано! Теперь я хозяин!

Но в ответ на этот победоносный крик варвара холодный голос резко произнес:

– Поднимитесь, господин герцог, я не хочу убивать лежачего!

Господин Шав сначала подумал, что ослышался. Он, не оборачиваясь, приподнял голову Голос повторил более властно:

– Встаньте, господин герцог!

Только тогда он оглянулся и увидел на пороге комнаты незнакомого человека – высокого, худого, в черном с головы до пят. У него было бледное лицо с гордыми, но сумрачными и словно подернутыми туманом глазами. Волосы его были совершенно белыми, борода – седой.

Ошарашенный герцог встал, но появление незнакомца так разозлило его, что к нему вернулось хладнокровие – пусть только частично.

– Кто вы такой? – высокомерно спросил герцог. Незнакомец вынул из-под полы своего просторного редингота две шпаги и бросил одну из них на пол к ногам герцога.

– Мое имя мало что значит, – ответил он. – Вот уже пятнадцать лет, как вы подлым обманом увели мою жену. В течение этого времени вы могли вернуть ей ее ребенка… моего ребенка. Вы женились на ней, совершив убийство, чтобы сделаться вдовцом. Вы видите – я знаю вашу историю! А теперь я застал вас борющимся с этим самым ребенком, с этой юной девушкой, – борющимся не как человек, а как дикий зверь. И я мог бы убить вас, как дикого зверя, тем более что я давно позабыл о своем происхождении. Но, прикоснувшись к шпаге, я вспомнил, что родился дворянином. Защищайтесь!

Герцог слушал, не перебивая. Слушая, он и не думал поднимать шпагу. Вместо этого он направился к стоявшему между окнами столику с гнутыми ножками, на котором было разложено оружие, взял оттуда револьвер и зарядил его.

– Я и собираюсь защищаться, – ответил он. – Но в сражении с ночным гостем, не желающим назвать свое имя, думаю, выбор оружия за мной.

Он прицелился. Прозвучал выстрел. Незнакомец пошатнулся.

Господин герцог хладнокровно повернул барабан и снова прицелился.

Незнакомец сделал шаг по направлению к нему.

Господин герцог снова выстрелил, но, едва прозвучал выстрел, как незнакомец ударом шпаги выбил у него из рук револьвер.

Герцог хотел схватить со столика мачете, однако новый удар шпагой заставил его отказаться от этого намерения.

Тогда герцог с бешеным воплем бросился в другой конец комнаты, где висело охотничье ружье. Человек в черном поднял с пола валявшуюся там шпагу и догнал герцога в тот самый момент, когда Шав поспешно заряжал карабин. Приставив кончик шпаги к горлу насильника, незнакомец сказал:

– Оставьте это и возьмите шпагу, иначе я убью вас!

И протянул ему вторую шпагу.

Герцог наконец повиновался, поняв, что другого выхода нет, и немедленно направил острие в живот незнакомцу. Тот ловко парировал удар и сказал:

– Защищайтесь!

Герцог встал в позицию, и его последнее проклятье было оборвано ударом шпаги, пронзившей ему грудь.

В этот момент дверь снова открылась и показалась герцогиня де Шав. Весь коридор она проползла на коленях.

Жюстина пришла в себя и обвела комнату блуждающим взглядом.

Здесь лежал мертвец – герцог де Шав – и был еще другой человек, который неподвижно стоял над ним, сжимая в руке окровавленную шпагу.

– Жюстен! – закричала мадам де Шав. Потом добавила:

– Дочь моя! Это твой отец! Твой отец!

Она помогла Жюстине подняться, и обе кинулись к незнакомцу, который нежно улыбался им, но, казалось, с трудом держался на ногах.

– Жюстен! – повторила герцогиня. – Бог послал тебя!..

– Отец! Это мой отец меня спас!

Жюстен все еще улыбался, восторженно глядя на них. Но, едва они до него дотронулись, как он упал к ним на руки.

Господин герцог был искусным стрелком. Обе пули из его револьвера попали в цель.

Назавтра особняк де Шав был пуст, а снаружи – и на Фобур-Сент-Оноре, и на авеню Габриэль – казалось, собрались все зеваки квартала.

Слава Богу, здесь хватало материала для газетных хроникеров и для сплетен. Тело господина герцога нашли в его спальне: он был убит ударом шпаги. Постель оказалась в беспорядке, хотя видно было, что в ней никто не спал, мебель была сдвинута со своих мест, а на полу лежал револьвер, в барабане которого недоставало двух патронов.

Допросили негров и других слуг; они сказали, что ночью слышали какой-то шум, но в особняке де Шав, когда господин герцог возвращался под утро пьяный, всегда бывало шумно.

И это было еще не все. Кассир Бразильской компании и его помощник проснулись очень поздно среди ужасающего разгрома. Касса была взломана, и оттуда похитили значительную сумму.

Но и это было еще не все. В садовом домике нашли несчастную молодую женщину, госпожу маркизу де Розенталь, на которую, безусловно, напали злоумышленники и которая провела всю ночь связанной по рукам и по ногам и с кляпом во рту.

И наконец: под деревьями рощи на Елисейских полях, напротив особняка, сохранился, несмотря на ливень, широкий кровавый след, указывавший на то, что здесь произошло одно или даже несколько убийств. Но здесь тщетно искали тела погибших.

Зеваки передавали из уст в уста эти разнообразные трагические подробности и провели благодаря этому приятнейший день.

Началось следствие.

В доме молодого графа Гектора де Сабрана, уже достаточно оправившегося после вчерашнего удара налитой свинцом дубинкой, который нанесли ему под деревьями на набережной Орсэ, мы могли бы встретить всех участников нашей драмы, собравшихся вокруг постели, где лежал Жюстен де Вибре.

Хирург только что извлек вторую пулю и теперь мог поручиться за жизнь раненого.

Медор ассистировал ему во время операции.

Все утро они терзались страхом, что Жюстен не перенесет хирургического вмешательства, да и пострадавший на всякий случай захотел перед операцией сам вложить руку мадемуазель Жюстины де Вибре в руку Гектора де Сабрана.

Теперь он спокойно спал, а Жюстина и Лили с мокрыми от слез глазами и счастливой улыбкой на губах охраняли его сон.

Эшалот и мадам Канада долго смотрели на эту мирную картину, а потом Амандина взяла слово и сказала гордо, но тоже со слезами на глазах:

– Мы знаем свое место. Мы не принадлежим к той же касте современного общества и никогда не станем навязываться людям, которые обладают возвышенными чувствами и великодушием и поэтому не осмелятся сказать нам: «Уходите отсюда».

– Но тем не менее, – дрожащим голосом прибавил Эшалот, – мы очень просим разрешить нам постоять где-нибудь в уголке во время свадьбы, а потом на крестинах… И еще – приходить ненадолго каждый год, чтобы посмотреть, как поживает наша бывшая дочка.

Постскриптум. Что до господина маркиза Саладена де Розенталя, то, возможно, когда-нибудь мы увидим, как он истратил деньги Бразильской компании и на сцене какого захудалого театра имел честь подавиться последней своей шпагой.