Текст книги "Витки времени"

Автор книги: Питер Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Питер Шуйлер-Миллер. Витки времени

Сборник научно-фантастических произведений

Библиотека англо-американской классической фантастики

«БААКФ»

2016

БААКФ-19 (2016)

Клубное издание

Питер Шуйлер-Миллер. Витки времени. Сборник фантастики.

(а.л.: 11,08)

Составление Андрея Бурцева.

Перевод: Андрей Бурцев и Игорь Фудим

Некоммерческий проект для ознакомления. Предназначено исключительно для культурно-просветительских целей.

© Бурцев А.Б., перевод, состав

© Бурцев А.Б., название серии: БААКФ – «Библиотека англо-американской классической фантастики»

Питер Шуйлер-Миллер (Peter Schuyler Miller) 1912-1974

От составителя

Пески веков

Имя фантаста Шуйлера-Миллера я услышал в далеких семидесятых годах, когда достал (а такие книги тогда можно было только «доставать») сборник знаменитой серии «Зарубежная фантастика», издательства «Мир», славившегося в те годы изданием великолепной переводной фантастики. Сборник так и назывался «Пески веков», был тематическим, посвященным путешествиям во времени, а название ему дала повесть никому тогда у нас не известного американца Питера Шуйлера-Миллера. После прочтения повести, его фамилия запомнилась мне навсегда. Повесть была великолепная, читалась на одном дыхании, в ней была куча неожиданных идей. Впрочем, в те времена издавалось слишком мало фантастики, тем более зарубежной, поэтому отбор был очень строг, и выбирались по-настоящему лучшие произведения. Да и искусство перевода было на высоте.

В общем, в повесть влюбился, но Шуйлер-Миллер на многие годы остался для меня автором одного произведения (Интернета тогда не было, получить информацию было неоткуда). Лишь в девяностых годах я узнал, что он вполне-таки солидный фантаст, не из самых плодовитых, но все же весьма известный. А еще лет пятнадцать спустя я с удивлением обнаружил, что у полюбившейся мне на всю жизнь повести «Пески веков» существует продолжение. И тогда я загорелся желанием обязательно перевести не только ее, но хотя бы книжку произведений Питера.

Продолжение «Песков веков» называется «Витки времени», и вполне под стать первой повести. В общем, удовольствие я получил, и теперь хочу поделиться им с читателями.

Романы Шуйлер-Миллер не писал, если не считать совместного творения со Спрэгом де Кампом, но и там, как я подозреваю, руку приложил, в основном, Спрэг. Скучненьким показался мне роман, и я не стал его трогать.

А Шуйлер-Миллер был мастером более короткой формы – повестей и рассказов. Кроме дилогии «Пески веков», у него есть еще одна – «Мир Юздрала». В нее входят две повести, написанные на заре творчества этого писателя. Честно признаюсь, написаны они немного тягучим, изобилующим подробностями языком, под стать многим произведениям Джона Кэмпбелла и Джеймса Блиша, хотя Шуйлер-Миллер писал раньше них. Но меня привлекла заложенная в них необычная, оригинальная идея про Атлантиду, да и в остальном сюжеты этих повестей полны превосходных находок.

Сюжеты рассказов, вошедших в данный сборник, касаются двух тем. Одна из них, разумеется, космос. Мало какой фантаст тех времен мог обойти стороной в своем творчестве космос, эту притягательную, манящую, полную тайн бесконечность. Хорошие это рассказы, не только остросюжетные, но и весьма умные.

А последний рассказ, «Фрикасе в четырех измерениях», снова посвящен явно любимой писателем теме – времени и параллельным мирам. Правда, на этот раз, весьма с неожиданным поворотом. Но не буду раскрывать его тайну, чтобы не портить читателем удовольствие.

В общем, сборник Шуйлера-Миллера получился, на мой взгляд хорошим, интересным, сильным. Но это на мой взгляд. А окончательную оценку, разумеется, дадут те, кто его прочтет.

Всего вам доброго,

Андрей Бурцев

Через вибрации

– С ДРУГОЙ СТОРОНЫ, – продолжал он, – если я не прав, тогда...

– Тогда вы уже ничем не сможете мне помочь, – закончил я за него.

– Именно, – согласился он. – Вероятно, у тебя получится вернуться в наш мир целым и невредимым, но даже в таком случае существует вероятность, что ты материализуешься внутри какого-нибудь объекта или прямо в открытом космосе, тебя раздавит или ты замерзнешь насмерть. Но то же самое может случиться с тобой прямо здесь, даже если я прав. Решившись отправиться, ты в любом случае сильно рискуешь.

– Вы не отговорите меня, док! Я в деле! И даже если я не вернусь, никто обо мне не заплачет.

Как написано выше, за три года до моего решения я был простым безработным с дипломом об окончании колледжа в кармане. Кажется, никто не верил в одаренность вундеркинда, ставшего бакалавром в девятнадцать лет. И именно тогда, когда я уже почти дошел до ручки, доктор Александр Грегори, которого чаще звали просто «док», зашел на ферму, где я уже несколько дней косил траву, поскольку комбайн вышел из строя. Как сочувствия, так и денег у него было в избытке, поэтому Рождество того же года я встретил уже в качестве его личного помощника, в лаборатории, находящейся в Скенектади, где доктор Грегори сотрудничал с компанией «Дженерал Электрик», покровительствовал Стейнмецу, Лэнгмюру, Кулиджу и многим другим величайшим ученым двадцатого века.

ОКОЛО ДВЕНАДЦАТИ часов дня, о котором я веду речь, док вызвал меня в «святая святых», где задолго до того, как мы встретились, он работал над каким-то проектом, о котором даже я не имел понятия, хотя во всех других проектах принимал непосредственное участие.

– Джек, – вдруг начал он, – мы ведь допускаем существование эфира.

– Рад слышать, – съехидничал я.

– Есть нечто, что переносит свет и другие колебания, так же, как и звук, распространяется в воздухе, или, скорее, как волна проходит по длинному натянутому проводу или канату, с той лишь разницей, что свет – это поперечные колебания, а не продольные. Мы не знаем, что это за нечто. Может быть, какое-то вещество, может колебания другого рода, или даже конфигурация, как считают некоторые, но что-то точно существует, – в этом мы уверены. Большинство называет это эфиром. Мне это вполне подходит.

– Мне тоже, док. Не стану возражать.

– Свет, тепло, радиоволны, рентгеновское излучение – все это поперечные волны или те, у которых такие же свойства распространения по эфиру. Ты и сам это знаешь. Да и любой дурак должен знать. Более того, материя – это тоже вибрации. Электроны и протоны, или, что более вероятно – субэлектроны и субпротоны, если они существуют, – это маленькие сгустки волн бесконечно малой длины, эфирных волн, таких коротких, что выглядят они материальными. Мы не уверены, что так оно и есть, и я полагаю, вряд ли когда-то будем уверены, поскольку не можем увидеть эти волны, но электроны своим поведением вроде бы подтверждают эти догадки, да меня и не особенно волнует, можем ли мы увидеть эти вибрации, до тех пор, пока я могу делать с электронами все, что захочу. Кому какое дело, натуральную ягоду используют в конфетах или нет, если на вкус не отличить? Мне не важно, из чего все на самом деле состоит, – пусть хотя бы из волн. Давай, так и будем их называть. В нашем мире, или нашей вселенной, как ее называют, мы можем обнаружить волны с частотой от трехсот семидесяти миллионов миллионов до семиста семидесяти – грубо говоря, от темно-красного до темно-фиолетового частей спектра. Инфракрасные волны – это тепловое излучение с частотой от девятиста пятидесяти тысяч до трехсот семидесяти миллионов миллионов герц. Ультрафиолетовое излучение – от видимого фиолетового света до шести миллионов миллионов миллионов колебаний. Дальше идет рентгеновское излучение, в районе трех тысяч миллионов миллионов миллионов миллионов. И где-то за ним лежит наша фундаментальная «материя-волна». Если мы возьмем диаметр электрона за длину такой волны, что совсем не обязательно так, то частота получится приблизительно семьдесят пять гептиллионов – семьдесят пять с двадцать одним нулем. На самом деле, частота должна быть еще больше, намного больше! Но ты это и сам понимаешь. Я объясняю тебе упрощенно, как журналисту бульварного листка. О том, что лежит дальше, мы не знаем ничего, и вряд ли когда-нибудь узнаем. Много лет я пытался исследовать промежутки, лежащие по обе стороны от фундаментальных волн. Теперь, полагаю, мне удалось совершить прорыв, заставить неделимые частицы материи, – чем бы они ни являлись, – вибрировать в резонансе на любой желаемой частоте. Ты, Джек, если бы захотел, стал бы сгустком зеленого света или пучком радиоволн, возможно, даже неподвижных. Тем не менее, из-за относительности Вселенной, ты бы этого даже не заметил. Если я бы перевел тебя на уровень около четырех триллионов колебаний в секунду, то от тебя остались бы видны только фиолетовые подтяжки и зеленые штаны. Но я бы почувствовал тепло, излучаемое твоими голубыми глазами, а также ногами. Красное яблоко на столе стало бы для тебя виноградного цвета. А сам виноград оставил бы на тебе ультрафиолетовый загар. Но для себя самого, ты бы совсем не изменился. Кроме того, если бы тут случайно оказалась другая вселенная, чья фундаментальная частота, – чья частота «материи-волны», – совпадала бы с твоей собственной, то ты бы осознал ее, стал бы ее частью, а для меня эта Вселенная осталась бы невидимой. По моей теории, по крайней мере, я на это надеюсь, параметры истинного пространства абсолютны, и в любом месте нашей Вселенной материя должна сформировать звезды и планеты точно также, как и в любой другой, с той лишь разницей, что частота «материи-волны» там совсем другая. Законы природы в других мирах, вероятно, тоже не остались неизменны, и я не думаю, что каждый камешек лежит на том же самом месте и положение твоей копии относительно других объектов окажется таким же в ином мире, поскольку, как мне кажется, это было бы абсурдно, да и попросту невозможно. Общие черты совпадают: галактики, звезды, возможно, планеты, но более мелкие детали неизбежно меняются. Джек, если все так, как я думаю, то ты, а позже и я, наденем специальные костюмы, которые я приготовил, прицепим на пояс коробочку с резонатором, введем необходимые данные, нажмем кнопку – и попадем в другое измерение. Мы сделаем это! С другой стороны, если я не прав, тогда...

– Тогда мне ничто не поможет.

Вскоре все было готово. Я пойду первым, в костюме, защищающим от рентгеновских лучей, с небольшим, требующим аккуратного обращения резонатором, и с другим, более мощным лучевым резонатором, который сможет «повысить напряжение» любых объектов в пределах километра. Если я найду какое-нибудь относительно безопасное для высадки место, а по плану так и должно будет случиться, то, с помощью лучевого резонатора, отправлю назад в лабораторию платиновую пластинку, с выбитыми на ней данными о моем местонахождении. Затем док пойдет вслед за мной, предварительно выслав со своими помощниками все необходимое оборудование.

Однако, если я все-таки не смогу найти подходящего места, то должен буду продолжить свой путь через вибрации до тех пор, пока не стану сгустком желтого света, видимым доку. Если удача будет мне сопутствовать, и я смогу неподвижно зависнуть в пространстве, то у дока получится навести на меня свой лучевой резонатор и вернуть в нашу Вселенную, разумеется, с учетом того, что мое оборудование не сработает в противоположном направлении, и Земля, а, соответственно, и вся Вселенная не улетит у меня из-под ног в тот миг, когда я остановлюсь. Упаси меня Господи, если я подвергнусь преломлению волн, хотя, по идее, я должен состоять из волн одинаковой частоты.

НАКОНЕЦ, НАСТАЛ день эксперимента. Полный отчет о проделанной работе и самом эксперименте бережно заперли в сейф. На случай, если один из нас или даже мы оба не вернемся, были оставлены особые распоряжения. Главного помощника обучили нашей системе сигналов и как отвечать на них с помощью запасного лучевого резонатора, который мы оставили в лаборатории. Наконец, собрались те немногие ученые, которых мы смогли убедить приехать. Представители соответствующей прессы и телевидения тоже прибыли. Это должно было стать настоящим представлением!

Подошел час эксперимента, или, как можно еще сказать – час «Икс». Одетый в герметичный, непроницаемый для радиации скафандр с большим круглым кварцевым шлемом, со множеством различных клапанов, снабженный перископами, поясом для инструментов, на котором висело огромное множество всяких коробок, приборов, фонариков, проводов, а также датчик давления и устройство для контроля за воздухом, я сидел в мягком кресле перед скептически поджимающими губы учеными. Положив руку мне на плечо, док стоял рядом и объяснял, как все работает.

Он закончил, но еще несколько секунд сжимал мне плечо, затем отпустил и кивнул. Даже когда люди исчезли из виду, перед глазами у меня все еще стояли их лица с выражением полнейшего недоумения и недоверия. Затем, как и внезапно пропавшие тела, они тоже канули в лету. Негр, шофер дока, оставался дольше всех, превращаясь из неописуемо странной, красно-зеленой фигуры в нечто темно-бордовое, и тут же становясь едва заметным мерцающим призраком, вскоре исчезнувшим совсем. Потом появилась сверкающая панорама, сияющая множеством ярким цветов и их необыкновенных сочетаний, невероятно красивая масса ослепительных огней, которая заполняла все пространство удивительным блеском. А затем – темнота. Я попал туда, где нет никаких излучений.

На несколько секунд меня охватила паника. Я потерялся, безнадежно заблудился в вечной тьме, неспособный разглядеть свои приборы и инструменты, и головокружительно быстро летел куда-то в неизвестность. Конец всему! Я больше никогда не вижу родную планету, мою собственную крупинку в бесконечности. Я никогда больше не почувствую руку дока на своем плече, не увижу блеска золотого зуба черного Тома, не смогу поработать знакомыми инструментами, не взгляну в мощный микроскоп на несчетное многообразие кристаллических форм, ярко сияющих в свете...

Я покраснел и смущенно улыбнулся. Как я мог забыть, что у меня есть лампы на шлеме и перчатках, готовые вспыхнуть реальным, видимым, белым светом из источника, не зависящего от внешнего мира. Конечно же, док подготовился и к такому случаю! Я уже почти сложил губы, чтобы свистнуть, тем самым зажигая лампы, но тут меня озарила иная вспышка света – вначале ярко-фиолетового, затем сапфирового, изумрудного, а вскоре и всех остальных цветов радуги. Картина постоянно изменялась, переливалась и... приобретала форму! Полет мой стал замедляться, и я убрал руку с пульта управления, в который вцепился мертвой хваткой, а, остановившись, неловко перевернулся и поплыл куда-то вверх.

Я беспомощно барахтался в надутом воздухом скафандре в темно-зеленой жидкости, от которой шли испарения. Я был примерно на такой же глубине, как и тогда, когда купался в океане на Земле. Уверен, что и сейчас я был в воде. Надо мной сиял огромный шар зеленого пламени, занимая почти четверть сине-зеленого, туманного небосвода. Кроме этого, я мало что видел, поскольку кварцевый шлем, который защищал мою голову, почти полностью погрузился в воду. Нащупав у себя на поясе кнопку, отвечающую за перископ, я нажал ее, и «дополнительный глаз» поднялся над поверхностью зеленого водоема. И верно, неподалеку была земля: крутые глинистые берега, темно-фиолетовая, каменистая равнина, и дальше, над нею – красные скалы, вершины которых покрывала яркая трава.

Я бешено греб к берегу, задыхаясь и фыркая, словно тюлень, и выбрался на аметистовую площадку, по крайней мере, нечто похожее на нее. Глинистые склоны были слишком круты, чтобы можно было забраться на них в одиночку, так что, достав из водонепроницаемого отделения скафандра инструменты и платиновую пластинку, я принялся за работу. Не подумав, я отсоединил шлем, что было крайне безрассудно, поскольку я еще не провел анализ атмосферы, но ощущение того, что это какой-то неизведанный уголок Земли, было слишком сильно. Однако, к счастью, воздух оказался пригодным для дыхания. Он был плотнее нашего, с бОльшим количеством углекислого газа и кислорода, и меньшим содержанием азота, но все же им можно было дышать. Итак, нацарапав на пластинке показания приборов и примерную карту того места, где я нахожусь, добавив пару комментариев, я положил ее на плоский кристалл, установил на лучевом резонаторе необходимые параметры и нажал на кнопку. Платина и часть кристалла исчезла, оставив лишь едва заметное голубоватое свечение, вызванное перевозбужденными атомами. Позже док рассказал, что пластинка, которую я отправил им, материализовалось прямо под стулом одного из двух скептически настроенных Томасов, старины Барнса, сильно расстроив его, вечно брюзгливого и уверенного в своей правоте. К счастью, луч резонатора вошел в аметист немного глубже, чем при моем появлении, примерно на три метра, тем самым предохранив дока от серьезных неприятностей во время его путешествия.

ПРОЧИТАВ МОЕ сообщение, он тут же начал подстраивать наши планы в соответствии с данными, которые я прислал. Док упаковал все необходимые вещи в плотно закрытый металлический цилиндр и расположился там, где прежде стоял я, взгромоздившись на аметистовую колонну, торчащую из потрескавшегося бетонного пола лаборатории.

Тем временем, я пытался выдолбить ступеньки в красных глиняных стенах своей тюрьмы, чтобы полюбоваться на скрытый от меня мир, но мои усилия оказались тщетными, поскольку глина, соответствуя своей природе, крошилась, как только я пытался на нее встать. Внезапно, на поверхность спокойного зеленого водоема всплыл металлический цилиндр, и секунду спустя, перемещаясь значительно медленней, чем я, появился док, способом, больше подходящим для небезызвестного чеширского кота, на том месте, где буквально секунду назад было овальное углубление в кристалле. Он улыбнулся, помахал герметичной рукавицей и принялся отстегивать шлем, осматриваясь вокруг.

– Как же мы отсюда выберемся, профессор? – спросил он, снимая прозрачный шар с головы.

– Можете меня обыскать, – отвечал я, – не найдете у меня в карманах ни одной лестницы.

– Тогда давай попробую я. Где, черт побери, моя записная книжка?.. Ага, нашел! – воскликнул док, указывая на цилиндр. – Должно быть, я уронил его. Ко мне, Мухтар! – резко свистнул он.

В ту же секунду, к нам по воде понесся цилиндр. Это выглядело просто невероятно, хотя я знал, что в каждом конце хитроумного прибора находилось по двигателю и винту, настроенному на определенную тональность голоса.

Вытащив тяжелый цилиндр на наш, построенный самой природой пирс, мы открыли его. Мне не терпелось узнать, что же прихватил док. Первым делом он достал пару персональных мини-вертолетов. Прикрепляешь такой к себе на спину, пробегаешь пальцами по мудреной клавиатуре – и лети себе. Это было одно величайших изобретений двадцатого века. Модели, которые взял док, в отличие от большинства других, могут использовать в качестве источника энергии как лазерный луч, так и переносные электростанции с очень компактными аккумуляторами самой современной конструкции.

Кроме того, на вертолетах было оборудование для фотосъемки, консервированная еда, бинокль, переговорное устройство для связи со вторым летательным аппаратом, ракетница, способная стрелять как разрывными пулями, так и испускать электрические разряды, и, что самое важное, в комплект снаряжения вертолета входил небольшой генератор и радиопередатчик, работающие на солнечной энергии. Все это, собранное и единожды настроенное, должно обеспечить нам возможность перемещаться по воздуху, по крайней мере, до тех пор, пока окружающая среда не повредит оборудование.

Док изучал окрестности, пока я распаковывал и настраивал генератор.

– Джек! Ты заметил что-нибудь необычное? – внезапно обернулся и спросил он.

– Да много всего, – ответил я, – Разве кто-нибудь видел аметисты подобных размеров, воду такого цвета и такое громадное зеленое солнце?

– А кроме этого?

– Да, в общем-то, больше ничего. А в чем дело, док?

– Может, мне это только кажется, но... разве не холодновато ли тут, с учетом такого близкого соседства с огромной звездой?

– Господи, да! Не значит ли это, что...

– Что инфракрасное излучение очень слабо. Именно. Дай-ка мне бинокль, тот, что с анализатором.

Установив радиационные экраны, он навел прибор на солнце. Затем, вращая диск с фильтрами, док стал диктовать мне данные, которые я царапал на глине. Как мы и думали, инфракрасное излучение оказалось вдвое слабее нашего светила, преобладали голубой, желтый и зеленый участки видимого спектра, а ультрафиолетовое излучение оказалось чрезвычайно сильно.

– Загорать тут точно не стоит, – отметил я.

– Да уж. Хорошо, что я взял крем от загара. Держи, смажь им кожу, надень очки, и все будет хорошо.

– Спасибо. А то я испугался, что скоро стану похож на вареного рака.

– Не беспокойся. Конечно, ты загоришь, но ожогов не получишь, да и глаза защищены. Я рад, что генератор использует не только инфракрасное излучение, хотя, думаю, у нас бы получилось изменить спектр звезды, если бы пришла нужда. Собрал уже? Отлично. Оставим его тут, где всегда сможем его найти, и где он будет в безопасности. Заводи. Я собрал все, что нужно.

Я включил излучатель, и он принялся выжигать стены ямы. Затем я надежно прикрепил механизм к природному пирсу и берегу и дернул рычаг. В ту же секунду мы услышали характерный тихий гул вращающихся зеркал и увидели знакомый, едва различимый в изумрудном свете, зеленый дым, поднимающийся над корпусом генератора. Потом излучатель начал с тонким воем вращаться и выбрасывать небольшие снопы крошечных бледно-фиолетовых искр. Мы надели упряжь мини-вертолетов и затем, вслед за доком, я вылетел из глиняной ямы.

Перед нами открылся диковинный ландшафт. За нами тянулась до самого подножия черной скалы в пятнадцати-двадцати километрах от нас высокая и густая зеленая трава, усеянная огромными зеленовато-белыми цветами, напоминающими клевер. В бинокль было отчетливо видно, что формой скала напоминает колонну. Такой же луг тянулся на многие километры, доходя до гладких, маслянистых вод зеленого моря, такого спокойного, что его можно было принять за продолжение равнины. Повсюду торчали скопления темно-фиолетовых кристаллов, гораздо больше тех, что остались в яме, там и тут были одиноко стоящие белые, или, скорее, прозрачные кристаллы огромных размеров, которые выглядели как обелиски на фоне зеленого неба и зеленого солнца. В их основании располагались красные глиняные ямы, размытые ручейками, петляющими от подножия черных скал до багряных берегов прозрачного моря или до одной из подобных ям.

Еще одно поразило нас обоих. Несмотря на несомненно огромные размеры планеты, на поверхности которой мы находились, точнее, в атмосфере которой мы летели, сила тяжести здесь была лишь немного больше земной. В яме мы чувствовали себя почти свободно, как если бы на нашей планете ходили по колено в воде. Тем не менее, горизонт простирался гораздо дальше, чем на Земле. Конечно, этому могло быть несколько объяснений. Возможно, эта планета обладала более низкой плотностью. Возможно, она вообще полая. Может быть, она гораздо более плоская, чем Земля, наподобие луковицы. Вероятно, мы даже находимся на одном из полюсов планеты величиной с нашу.

Мы вскоре отмели последний вариант, и долго изучали длинный склон, спускающийся от скал. Солнце скрылось за морем, на небе появились мириады звезд, яркость и количество которых были несравненно больше, чем в нашем мире. Действительно, небеса неплохо освещались их белым светом, что являлось огромным облегчением после зеленого блеска дня. Повсюду встречались огромные красные, желтые и голубые шары, сияющие на светлом фоне. Но мы не увидели, как ни одной другой зеленой звезды, так и ни одного спутника, что с поразительной точностью подтверждало теорию дока, которая гласила, что, кроме, не считая того, что мы видим тут больше звезд, что меняло внешний вид небосклона, расположение светил оставалось таким же, как и дома, хотя многие цвета изменились. Мы охотно вернулись туда, где фиолетовые искры генератора виднелись в нижней части травянистого склона, чтобы неподалеку от металлического цилиндра дождаться утра.

НОЧЬ БЫЛА ДЛИННОЙ, практически вдвое дольше земной, и, как мы позже узнали, день оказался соответственно короче. Это означало, что времена года здесь были почти как на Земле, но, в целом, год оказался чуть ли не вполовину длиннее. Ночью, которую мы провели, глазея на звезды и размышляя, нам показалось, что мы заметили какое-то красноватое сияние над скалами вдалеке, но согласились отложить дальнейшие исследования до утра. Когда солнце встало, мы были готовы. Вновь поднявшись из ямы, мы разогнались у подножия скал, а затем полетели вверх, параллельно им.

Наконец, мы достигли вершины блестящей черной скалы на высоте более полутора километров и стали разглядывать голую поверхность гладкой, плоской равнины, казалось, созданной искусственно, где не росли растения, не торчало ни одного кристалла, не было ни единой выемки, только ровная, бесконечная поверхность. Словно огромный каменный столб пробился к дневному свету из преисподней, безжизненный, холодный и жестокий, такой же твердый, как и любой другой материал, образовавшийся в центре планеты. Тем не менее, равнина на самом деле не была идеально гладкой и ровной. Вдалеке, почти у самого горизонта, виднелось что-то черное, неправильной формы и гигантских размеров. Мы прибавили ходу, продолжая лететь над безжизненной поверхностью плато. Черная громада все росла и росла, становясь все больше и больше.

Это был город, большой, черный, возвышающийся над равниной. Двадцатью огромными террасами, каждая высотой в тридцать метров, он вздымался над плато. Квадрат длиной километра полтора лежал в его основании, а в центре каждой из сторон были ворота, по бокам которых стояли большие конусообразные аметистовые обелиски. На нижнем уровне террас других входов мы не заметили, а вот на более высоких уровнях виднелись круглые проходы, семь-десять метров в ширину, расположенные посередине каждой из стен и открывающиеся на все стороны света. А на вершине гигантской пирамиды, на самом кончике огромного черного конуса, находился здоровый кристаллический шар, холодно сияющий в свете солнца.

Мы подлетели к ближайшим воротам, остроконечному полукругу, темно-зеленого, почти черного цвета. И правда, мы еще раз посмотрели на каменные стены и на равнину, чтобы убедиться, что они другого цвета, да – они были черные и блестящие. Ворота имели зеленый оттенок практически по всей своей площади, за исключением самой середины, где сиял бледно-голубой овал какого-то металла. Светился он сам по себе, но на ощупь оказался холодным, жутко холодным. По краям ворот проходила узкая полоска из чистого золота, с миллионами выгравированных на ней причудливых узоров.

При ближайшем рассмотрении, на самой стене не обнаружилось ни одного стыка, ни одного блока или паза. Она казалась целиком высеченной из плато, как вырезают храмы в камне гранитных гор.

И на каждом квадратном сантиметре поверхности стены извивались линии изысканных узоров, настоящий лабиринт, с углами и дугами, невероятно изящный и очень четкий, весь выполненный в одном ключе, но, тем не менее, мы не заметили ни одного повтора. Всегда было какое-нибудь, едва заметное, изменение, которое нарушало однообразие и придавало новые очертания. В целом это было чудесное и удивительно красивое зрелище.

К сожалению, нам пришлось продолжить путь, поскольку еще столько всего предстояло исследовать. Мы вошли на первую террасу, пол которой был столь же ровный и гладкий, как и сама равнина, и стали продвигаться ко второй и окантованному золотом проходу, по мостовой, которая была словно из цельного куска камня. Проем закрывался диском из прозрачного хрусталя, через который мы могли увидеть черный цилиндр коридора, ведущий в кромешную тьму. Вдалеке озаряло стены едва различимое, слабое красное свечение, хотя, возможно, нам просто показалось.

Ближе к концу дня, когда огромное зеленое солнце стало садиться, мы приблизились к тонкому коническому шпилю на вершине города, сделанному из того же твердого, черного камня, что и стены пирамиды под ним, величественного здания, увенчанное шпилем. Шпиль был гладкий, основание его занимало почти половину площади верхней террасы, а острый кончик находился практически в семидесяти метрах над нами. А еще выше, в трех-четырех метрах над ним, в воздухе парил шар.

Кристальный шар, около пятнадцати метров в диаметре, неподвижно висящий над вершиной города. Он был бесцветный, прозрачный, идеальной формы, но, тем не менее, в самом его центре мы заметили очень слабый розовый огонек, особенно прелестный после темной угрюмости стен и безжалостного зеленого света звезды. Пока мы им любовались, огонек, казалось, увеличивался, охватывая все больший объем. Затем, когда огромное солнце утонуло в маслянистом море за скалами, розовое сияние полностью расцвело, став большой, с отражающимися в ней звездами, жемчужиной пульсирующего алого пламени, которое купало холодные суровые террасы города в мягком рубиновом свете. Встревожившись, мы улетели обратно в темноту, вне досягаемости красного света. И как только удалились, из шара вырвался пучок бледно-фиолетового пламени, словно палец, направленный в пылающие небеса. Факел все рос и рос, то бледнея, то снова приобретая цвет и пульсируя, со временем все же перестав расти. Затем он внезапно запел, очень тонко и пронзительно, и, хотя был негромкий, пробирал до мозга костей. Пока он пел, диски из кристалла, перегораживающие проходы, вошли в предназначенные для них пазы, скрывшись во тьме. Врата города открылись.

Долгое время мы с нетерпением ждали, что из них выйдут обитатели огромной пирамиды. Потом, поскольку ничего такого не произошло, мы подлетели к ближайшему входу. И вдруг нас стал засасывать в черную пасть круглого прохода мощный поток воздуха. Нас затянуло в зияющую дыру и понесло между бесконечными светящимися стенами, затем вышвырнуло вновь на открытый воздух, где мы сумели вырваться из потока, теперь уже горячего. Какое-то время мы просто висели неподвижно, пытаясь понять, что же произошло, а затем док поманил меня к себе. Он указал на длинный коридор, ведущий к тускло освещенному красноватым огнем месту, где проход разделялся на три. Те два, что были в центре и слева, оказались перегорожены хрустальными дисками. Из правого прохода вырывался поток воздуха. Через некоторое время, круглая дверь перегородила его пасть, а левый коридор, наоборот, открылся, засасывая ночной воздух. Нас качало из стороны в сторону, в зависимости от того, в какую сторону дули потоки. Снабженные такими хрустальными клапанами коридоры, разветвляющиеся на три других, виднелись повсюду, а чем они заканчивались, мы не видели, поскольку они были слишком длинными.