Текст книги "Кот и хозяин. История любви. Продолжение"

Автор книги: Питер Гитерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Мы общались в Любероне с разными людьми. В основном это были британцы, а также несколько американцев.

Обычно экспатрианты от чего-то убегают. Одни скрываются от работы, другие – от политики, от отношений с партнером. Практически все убегают от себя самих и надеются, что жизнь в новом месте, особенно таком, как Прованс, поможет восстановиться и отдохнуть. Некоторые экспатрианты хотят начать жизнь с чистого листа, другим необходимы лишь частичные перемены. Практически каждый беглец, встречавшийся нам, пережил личную драму. В прошлом новых знакомых были скандальные разводы, жены уходили от мужей к молодым мужчинам, мужья оставляли жен ради молодых мужчин, бурные расставания, попытки покончить жизнь самоубийством, мистические потери миллионов долларов. Друзья были окутаны тайной, что делало их более интересными и привлекательными. Добавьте к загадочности решение оставить прошлую жизнь и обосноваться в прованском раю, как поступили Дженис и я, и вы почувствуете прочную связь между нами, хотя не настолько прочную, как та, которая когда-то установилась между мной и шестинедельным вислоухим шотландским котенком.

С новыми друзьями мы ездили в оперу в Авиньон насладиться произведениями Моцарта, практиковались во французском, читая «Прованс», местную газету, аналог журнала «Нэшнл инкуайер», где любят писать о количестве жертв и потерпевших в результате автомобильных аварий за неделю. Стандартный заголовок: «Четыре трупа и семь раненых». Мы ходили в местные церквушки послушать игру на клавесине, тащились в Авиньон посмотреть кино на английском языке, гуляли по лесу, исследуя местные горы, искали сокровища, а однажды устроили пикник в честь первого дня нового года, во время которого даже встали в круг, взялись за руки и исполнили песню «На мосту в Авиньоне». Если вы разболтаете об этом моим близким друзьям, я все буду отрицать. Дженис и я ночи напролет успокаивали новых знакомых, переживали вместе с ними связь с женатыми мужчинами, лечили разбитые сердца, ели у них дома и готовили с ними, шутили на разных языках и смешили друг друга. Постепенно мы все лучше и лучше узнавали наших английских, американских, французских, шведских приятелей, с которыми у нас явно не было ничего общего, но чистота и искренность отношений дорого стоили.

Однако не все дорогие и милые сердцу воспоминания связаны исключительно с людьми или кошками. Самое странное и одновременно приятное событие за время пребывания в Голте случилось однажды после обеда, когда в дом забежала Дженис и приказала мне взять Нортона и сесть в машину. Она не стала говорить, в чем дело, просто настаивала.

Итак, мы отправились в путь. Признаю, к тому моменту Дженис уже достигла определенного уровня мастерства в управлении «ситроеном». На этот раз мы въехали на крутую гору практически без проблем, я не бился головой о лобовое стекло всю дорогу до Менерба, еще одного замечательного городка Люберона в десяти минутах езды от Голта.

Недалеко от города Дженис притормозила пропустить животное, переходившее дорогу. Это был козел. Я только приготовился спросить: «А что козел делает в Менербе?» – как увидел с правой стороны двух львов, отдыхавших у дороги. Рядом стоял дружелюбный слон. Не успел я окончательно растеряться, как Дженис проехала еще немного до небольшого тента, перед которым стоял человек в одежде клоуна, вокруг него бегали пять или шесть маленьких детей, хохоча и повизгивая от удовольствия.

– Мы едем в цирк? – спросил я, не веря собственным глазам.

– Да. Мы едем в цирк, – ответила Дженис.

С удовольствием сообщаю, этот очаровательный деревенский цирк – вершина артистического мастерства. Утрированным представлениям «Ринглин бразерс» далеко до французов. К сожалению, все это наглая ложь. Маленькое провинциальное цирковое представление, на которое Дженис привезла нас с Нортоном, оказалось самым смешным, трогательным и веселым из всех, что я видел.

Труппа состояла из шпрехшталмейстера, двух клоунов, женщины-акробата, исполнявшей каждое сальто как последнее. Она несколько раз оступалась и падала на арену, когда просила публику аплодировать шпрехшталмейстеру. Клоуны тоже не были большими профессионалами. У одного постоянно спадал парик, да и вообще он выглядел очень несчастным из-за необходимости носить такой глупый костюм. Другой отвечал за музыкальное сопровождение, но проигрыватель был старым, и скорость исполнения энергичных мотивов оказывалась в два-три раза ниже оригинальной. Когда пришло время занести динамики, которые были выставлены на улице и сообщали жителям о прибытии цирка, все артисты занялись их перетаскиванием. Они с таким рвением взялись за работу, что чуть не перевернули шатер.

Представление оказалось хуже, чем подготовка. Первой выступала Мину – гениальная собака. Дрессировщик пса и по совместительству шпрехшталмейстер объявил, что сейчас достопочтенная публика увидит самую умную собаку в мире. Он торжественно взмахнул рукой и позвал Мину. Собака не вышла к публике. Ничто не смогло заставить Мину появиться на манеже. Думаю, она спала либо ей не заплатили за прошлую неделю. Инспектор продолжал отчаянно звать. Наконец кто-то из клоунов притащил щенка и положил животное на середину манежа. Дрессировщик приказал Мину запрыгнуть на стул и объявил, что теперь зрители станут свидетелями самого интеллектуального выступления. Но пес отвернулся и сбежал. Наконец шпрехшталмейстер понял, что Мину не может выступать, и позвал Йо-Йо, выдающуюся лошадь.

Нортону очень понравилась Йо-Йо, особенно когда она отказалась выполнять трюки и просто побежала трусцой по кругу. «Выше, Йо-Йо!» – гремел голос шпрехшталмейстера, и лошадь возобновляла бег. «Йо-Йо, сколько будет два плюс два?» – спросил он. Думаю, лошадь понятия не имела, сколько будет два плюс два, хотя, возможно, и пробежала четыре круга подряд, не буду утверждать, я сбился со счета. Дрессировщик, нисколько не смутившись, поблагодарил публику за внимание к выдающейся лошади Йо-Йо: «Друзья, мадам и месье, дети, перед вами выступала гениальная лошадь Йо-Йо!» Затем настала очередь самых умных в мире обезьян. Мартышки-интеллектуалы быстро съели свой обед на глазах восхищенной публики, оставили мусор и удалились. К моменту начала номера с обезьянами Нортон немного заскучал. Думаю, он начал понимать, что если такие животные зарабатывают достаточно для достойной жизни, то он без проблем станет миллионером, решив поработать во французском цирке.

Именно тогда наступила минута славы Нортона. В цирке было много народа – примерно двадцать малышей, две-три мамаши и мы. Услышав, как инспектор говорит в микрофон: «Месье, месье, пожалуйста», я не догадался, что он обращается ко мне, пока Дженис не сообщила, что я единственный месье среди присутствующих. «Месье! – повторил шпрехшталмейстер, а когда наши глаза встретились, сказал: – Идите сюда». Если бы я знал, во что ввязываюсь, никогда бы не потащил с собой на арену Нортона. Я не думал, что шутка затянется и станет совсем не смешной. Решив, что придется съесть корм или прогарцевать по манежу два раза, когда меня спросят, сколько будет один плюс один, я вышел на арену. Привели верблюда, но я все еще находился в состоянии растерянности и неведения. Только когда верблюд согнул колени и один из клоунов подвел меня к животному, я понял, что должен сесть на скотину и проскакать по манежу. Нортон держался с достоинством настоящего артиста.

Кот позволил мне подхватить себя, пока клоун усаживал нас на спину верблюда. Одной рукой я держал Нортона, другой цеплялся за горб верблюда. Когда одногорбый монстр ускорил бег, Нортон расслабился, дети закричали и завизжали сильнее. Краем глаза я заметил, что Дженис смеется до слез, однако позже она призналась, что моя способность сохранять достоинство произвела на нее сильное впечатление. В этот момент шпрехшталмейстер и по совместительству дрессировщик понял, что непрофессиональный кот отбирает славу и почет у его обученных слонов и обезьян, лошадей и собак. Надо отдать ему должное: он смирился. Мужчина отошел в сторону и, пока мы наматывали круги под нарастающие аплодисменты, поскольку Нортон сидел на спине верблюда, вытянувшись в струнку, шпрехшталмейстер зычным голосом объявлял в микрофон: «Месье и мадам, дети, друзья, представляем вашему вниманию господина с самым необыкновенным котом в мире!»

ГЛАВА ШЕСТАЯ
КОТ НА РИВЬЕРЕ

Когда живешь за границей, в праздники начинаешь тосковать по дому. Я считаю себя достаточно традиционным человеком. Каждый сочельник ужинаю со своими друзьями Гленом и Шарон, в первые выходные декабря устраиваю вечеринку с вафлями, шампанским и просмотром фильма «Эта замечательная жизнь». Мой любимый праздник – День благодарения. Десять лет подряд я ходил к Кейтлин и Доминику (участники триллера под кодовым названием «День Нортона»), чтобы полакомиться коронным блюдом вечера, выпить бесчисленное количество портвейна и поиграть в шарады. В общем, благодарение – мой самый любимый день в году. Во Франции День благодарения не отмечают. В период учебы в лондонском университете я испытал на себе все ужасы отсутствия родного праздника. Я пригласил несколько американских студентов на квартиру вместе с новоиспеченными британскими друзьями. Выяснилось: американцы не очень хорошо знают историю праздника. Было известно, что благодарение каким-то образом связано с тремя «П»: пилигримами, Плимутом и Покахонтас. [21]21
  Покахонтас (1595–1617) – дочь индейского вождя, спасшая жизнь первому виргинскому колонисту, капитану Дж. Смиту.


[Закрыть]Мы были практически на сто процентов уверены, что в этот день надо благодарить небо за политическую свободу и свободу вероисповедания, за то, что только в Америке может быть такой официальный праздник, который позволяет предпринимателям зарабатывать миллионы долларов на черно-желтых ирисках. Кроме того, мы знали все, что надо есть индейку и тыквенный пирог. Тыквенный пирог не считается в Англии традиционным лакомством, а мы, будучи студентами, не знали, как его приготовить. В связи с этим мы решили испечь пирог из настоящей, а не консервированной тыквы. Трудно описать словами вкус полученного десерта. Пирог напоминал изысканное махровое полотенце с легким вкусом горького шоколада без добавления сахара. Думаю, некоторые англичане до сих пор считают, что каждый последний четверг ноября американцы устраивают дикий пилигримо-индейский сексуальный ритуал, поглощая при этом ужасную пищу.

Во Франции все получилось немного лучше, правда, не с первого раза.

За две недели до великого дня мы пошли к торговцу мясом в Голте. Не следуя какой-либо логике, мы остановили свой выбор именно на нем и сообщили, что хотели бы заказать индейку к концу ноября.

– Вы имеете в виду конец декабря? – спросил мясник.

– Нет, – ответил я. – Конец ноября.

– Это невозможно, – сказал он.

– Почему? – поинтересовались мы.

– Потому что индюки еще не набрали вес.

Оказалось, на юге Франции индейку едят только на Рождество. Поэтому в глубинке, особенно такой, как Люберон, в ноябре и декабре птиц откармливают, чтобы они стали достаточно упитанными и готовыми к рождественскому ужину.

– Но это очень важный американский праздник, – объяснил я месье Иснарду, торговцу мясом. – А что, если мы закажем тощую индейку?

– Нет.

Мы даже подумывали встретить День благодарения цыпленком и шарлоткой, но, к счастью, смогли избежать столь вопиющего нарушения традиции, когда Николя и Линда позвонили и пригласили нас в Париж отметить праздник с ними.

Николя – француз, а Линда – американка, супруги живут в Париже уже пять лет. У них две дочки-близняшки, Наоми и Гала, возможно, самые замечательные и очаровательные дети в мире. Они наотрез отказывались говорить по-английски, хотя их мама родом из Соединенных Штатов и девочки понимали все. Дочки очаровательно болтали по-французски, произнося такие милые детские фразы, как, например, в машине зимой: «Мамочка, мне так нравится музыка и обогрев». Знаю, по-английски, как, впрочем, и все остальное, это не звучит очаровательно, но, когда девочки говорили, мое сердце таяло. Мы были рады возможности повидать Линду, Николя и их детей. Кроме того, Линда великолепно готовила, что помогло нам принять правильное решение. Итак, мы отправились в Париж праздновать День благодарения.

Скоростной поезд («поезд большой скорости», как называют его французы, или «большой, очень-очень быстрый поезд», как называю его я) сильно изменил жизнь в Провансе. Раньше путешествие из Парижа в Авиньон занимало семь или восемь часов. На поездку уходил практически весь день, если учитывать ожидание на перроне и многочисленные остановки на пути следования. Теперь до Парижа можно доехать за три часа в очень комфортном вагоне. К сожалению, с началом эксплуатации скоростных поездов более обеспеченные и назойливые парижане стали расценивать регион как великолепное место для отдыха в выходные. С другой стороны, очень удобно жить в деревне и понимать, что при желании всегда можно за пару часов добраться до самого известного и интересного города в мире.

Нортону очень нравился скоростной транспорт. Места для людей бронировались, а для животных – нет. Поскольку поезд сконструирован для достижения максимальной скорости и комфорта, сиденья оснащены широкими плюшевыми подлокотниками, которые в горизонтальном положении служили прекрасным диваном шотландскому вислоухому. Нортон вытягивался на подлокотнике и приступал к самому любимому занятию: кот обожал смотреть в окно на пригород, на дома и деревья, проносившиеся мимо со скоростью ста шестидесяти километров в час. Поскольку дорога занимала всего три часа, моему другу даже не требовался туалет.

Со времени переезда в Голт это были первые выходные в большом городе, поэтому мы решили оторваться на полную катушку. Мы остановились в прекрасной гостинице «Л'Отель» на левом берегу Сены, на улице Бо-Артс, где умер Оскар Уайльд. Кстати, при желании можно снять номер, в котором жил писатель, и поспать на кровати, где он умер. Сомневаюсь, что кому-то захочется, хотя чудаков много. Номера в гостинице крошечные, за исключением апартаментов на верхнем этаже – они очень просторные и выглядят, как классический бордель девятнадцатого века. К сожалению, апартаменты стоят дороже номера в публичном доме двадцатого века. Комнаты полны антиквариата, декорированы красным и зеленым бархатом. Несмотря на прекрасное сочетание цветов, декор смотрится несколько громоздко и тяжеловесно. Когда посыльный открыл дверь нашего номера, он мягко сказал: «Надеюсь, вам нравится красный цвет». Справедливое замечание, если учесть, что все в нашем номере было алого цвета: обои, покрывала, стулья, полотенца. Мы, конечно, со временем привыкли к обстановке, но, признаюсь, после такого буйства красного на протяжении нескольких дней все остальное казалось тусклым и блеклым.

Естественно, кот сразу покорил весь обслуживающий персонал. Не успели мы въехать в номер, как консьерж прислал бутылку молока Нортону на полдник. Я на всякий случай осмотрел комнату в надежде найти фрукты и шоколад для нас с Дженис в качестве комплимента от гостиницы, но, как всегда, дополнительные калории получил только вислоухий.

В первый день пребывания в Париже мы накупили антиквариата на улице Жакоб и на улице Сен-Поль в квартале Маре. Один из магазинов произвел на меня большое впечатление. Он напомнил мне, как много лет назад я совершал набеги на лавки и хватал все подряд. Обычно я покупал подарки Дженис, поскольку чувствовал себя виноватым, приезжая во Францию без нее. Кстати, я мог перечислить практически все, что приобрел за эти годы. Продавцы не помнили моего имени, зато сразу узнали Нортона, который был рядом в те далекие времена. Когда я заходил в магазин с матерчатой сумкой на плече, из которой выглядывал серый кот, торговцы тепло приветствовали: «Добрый день! О, добрый день, месье Нортон! Как дела?»

В ночь перед Днем благодарения Нортон познакомился со своим французским пресс-атташе. Книга «Необыкновенный кот и его обычный хозяин: история любви» уже давно была напечатана в Париже, и редактор, американка по имени Нина Сальтер, работающая в парижском издательстве «Альбин Мишель», решила, что пора Нортону познакомиться с человеком, который занимается рекламой произведения.

Дженис, Нортон и я пошли в «Сквер Трусо», бистро около Бастилии, где было полно представителей издательского мира и шоу-бизнеса. Нина и журналистка Кейти слыли завсегдатаями заведения. Здесь было так много посетителей, что даже в девять тридцать вечера нам пришлось ждать в баре, пока не освободится столик. Нортон без вопросов уселся на стул в конце стойки, его голова торчала как раз над медным поручнем. Кейти присела рядом и начала гладить кота. Я сразу понял: девушка влюбилась. Почему бы и нет? Нортон – отличный парень.

Ужин прошел замечательно благодаря прекрасным отношениям кота с издателем.

Нортон сидел на собственном стуле, не обращая внимания на происходившее вокруг. Ничто не отвлекало кота: ни шумная толпа, ни гигантский сенбернар, который практически весь вечер провел под стулом моего друга, ни завсегдатаи ресторана, периодически подходившие ко мне с вопросом, живой кот или нет.

Кейти сильно облегчила Нортону жизнь, одновременно усложнив мою. Журналистка устроила коту истинно королевский прием. Она кормила его из рук фуа-гра и цыпленком, на десерт заказала шоколадное мороженое, намного вкуснее, чем в «Бистро Дальбер». После ужина Нортон пил молоко. А поскольку мой друг – самый неряшливый в мире лакатель молока, Кейти постоянно вытирала ему морду салфеткой. Чаша терпения Дженис переполнилась. В течение нескольких месяцев после того злополучного ужина моя девушка не уставала причитать, что никто и никогда не вытирал ей рот во время еды. Я попытался объяснить, если она встанет на четвереньки и начнет лакать из миски, то существует вероятность, что ей тоже будут вытирать рот. К счастью, Дженис не восприняла мой совет всерьез.

На следующий день у всей семьи было легкое похмелье. Мы с Дженис страдали от выпитого вина, а Нортону было плохо, поскольку он объелся гусиной печени. Мы с удовольствием провели большую часть утра в красном номере с велюровой мебелью. К счастью, в комнате стоял телевизор, и я мог насладиться спортивным каналом, чего был лишен в Голте. К ужасу Дженис, я посмотрел баскетбольный матч «Пистонс» – «Пэйсерс», а затем, еще к большему ужасу любимой, практически все соревнования по рестлингу Халка Хогана и Андертейкера, что послужило явным индикатором пика отчаяния, достигнутого в Провансе. Идиллию нарушил стук в дверь. Дженис предупредила горничных, что мы собираемся уйти на пару часов. Но девушки пришли не убираться, а познакомиться и поиграть с Нортоном. Мы сказали, что не будем брать с собой кота, и дали возможность горничным всласть наиграться с животным.

Вечером мы поехали к Николя и Линде. Думаю, это был первый официальный День благодарения для Нортона (он никогда не ходил со мной к Кейтлин и Доминику из-за двух хозяйских кошек, Лулу и Зонкер, которые не терпят присутствия и конкуренции со стороны других котов в ежегодной игре в шарады). Кота с радостью встретили близняшки Наоми и Гала. Девочки приготовили всем подарки. Они изобразили меня и поставили картинку перед тарелкой. Наоми и Гала также нарисовали цветными карандашами Дженис, маму с папой и Нортона, не забыв про приплюснутые уши кота. Портрет Нортона стоял на полу рядом с моим стулом и миской, в которой аккуратно лежали маленькие кусочки обрезков индейки.

Ужин был потрясающим. Оказалось, в Париже не только можно достать упитанную индейку в конце ноября, но и приобрести подходящую начинку, сладкий картофель, сделать пюре и приготовить прочие лакомства, которые подают в День благодарения. Ближе к концу выходных мы чувствовали себя как дома на родине, которой сильно не хватало. Нортон считал, что обрел новый дом, поскольку, когда мы уезжали из отеля, каждый сотрудник счел необходимым попрощаться с котом и пожелать ему удачи.

Следующие несколько недель Нортон, Дженис и я провели в уединении, исследуя окрестности Прованса и занимаясь чревоугодием при каждом удобном случае. Ближе к Рождеству начали съезжаться гости.

Первыми приехали Норм Стайлс, знаток «Улицы Сезам», и моя подруга-книготорговец Эстер Ньюберг, всем известная своими причудами, не надо сплетничать – у них чисто платонические отношения. Ни Эстер, ни Норм никогда раньше не бывали в Провансе, поэтому мы решили показать им, насколько прекрасной может быть жизнь. Оказалось, что это не так трудно, как казалось сначала. Убедить людей, что жизнь прекрасна, легко, особенно если они обычно отмечают Рождество не в Голте.

К празднику город освещается со вкусом и французской элегантностью. Гирлянды разноцветных лампочек украшают церковную башню нижнего района; россыпь белых огней горит на арке, ведущей к городскому замку. Главная улица умело декорируется огнями, расположенными через каждые десять метров по всей ширине улицы от дома к дому.

В нашем уютном гнездышке мы поставили две елки: большую – в гостиной, а маленькую разместили на третьем этаже (на втором, если вы француз) в моем кабинете. Елки украсили в прованском стиле: различными фруктами (крошечными мандаринами, которые называются клементинами, маленькими яблочками, грушами) и гирляндами из орехов.

В рождественский день мы с Дженис и Нортоном гуляли по Голту и были счастливы, что отмечаем праздник именно в Провансе. Сначала Нортон сидел в сумке, но потом выпрыгнул и пошел рядом. Людей не было, даже крохотных птичек занесли вместе с клеткой в дом, поэтому с нами гулял спокойный, уравновешенный кот, готовый идти в любом направлении.

Мы прошли мимо самого любимого нашего дома, который приметили сразу после переезда.

Дом стоял в начале главной улицы на треугольной лужайке по дороге в замок. Дженис очень нравилось это место, здание было достаточно старым, думаю, г о да постройки городского почтамта. Со временем его преобразовали в превосходный жилой дом, который периодически ремонтировали и облагораживали внутренний двор. Я следил за всеми работами с восхищением и чувством легкой зависти.

В рождественский день, проходя мимо дома, мы увидели мужчину в грязной робе, который чистил стену. Дверь во внутренний двор была открыта, поэтому я осторожно подтолкнул Дженис к входу. Рабочий молча посмотрел и, поняв, что нам очень нравится место, спросил, не хотели бы мы посмотреть весь дом. Дженис и я без колебаний согласились. Что может быть интереснее осмотра чужого жилища! Мужчина провел нас по всему дому, который внутри оказался намного больше, чем выглядел снаружи, и намного удивительнее. Для 1500 года постройки он был в прекрасном состоянии и великолепно обставлен. Примерно через двадцать минут мы пришли на кухню. За столом сидели две женщины (сразу было видно – мать и дочь) и двое детей. Молодая женщина посмотрела на незнакомцев, рабочего, кота и спросила, в чем дело. Мужчина ответил, что мы и животное настолько восхищались домом, что он решил устроить экскурсию. Женщина вздохнула, они обсудили сложившуюся ситуацию, и вскоре мы с Дженис поняли, что на самом деле рабочий был хозяином дома. Мы умудрились прийти на семейное празднование Рождества! Незамедлительно извинившись, мы попытались уйти, но не вышло. Хозяева настояли на осмотре остальной части дома, который становился лучше и интереснее с каждой комнатой. Затем нас заставили остаться и пропустить по стаканчику (ну хорошо, никто не настаивал, но было бы невежливо походить по дому и сразу уйти). Владелец усадьбы оказался бельгийским архитектором. Большую часть жизни он провел в Алжире. Этот великолепный дом был его загородной резиденцией, куда он приезжал на выходные три-четыре раза в год и на Рождество.

Пока мы выпивали с хозяевами, Нортон решил исследовать территорию самостоятельно. Признаюсь, я сразу занервничал, поскольку понимал, что здесь никогда не смогу найти своего друга. Перед глазами возникла картина испорченного Рождества, Нового года, несчастные лица хозяев. К счастью, Нортон пришел, как только я его позвал, запрыгнул в сумку, и мы отправились домой, где обменялись рождественскими подарками и поздравлениями. Я получил старинную масляную подвесную лампу (у меня страсть к древним осветительным приборам) и то, что искал долгих пять лет: красивую чашу с кувшином к деревянной раковине, которую я приобрел много лет назад, но так и не смог найти подходящий кувшин. Дженис приметила подарок на еженедельной ярмарке антиквариата в Лиль-сюр-ла-Сорге, купила и несколько недель прятала. Она, в свою очередь, получила утюг восемнадцатого века (у нее страсть к утюгам, как у меня к лампам) и две кастрюли девятнадцатого века в форме сердец. Ах-ах-ах! Нортону тоже повезло. Он стал счастливым обладателем нескольких банок «Паунс» (которые мне прислали из Нью-Йорка; оказалось, во Франции не хватает лакомства для кошек) и двух игрушек: одна в форме мышки, другая – французской булки.

Ужин удался на славу. Мы пригласили соседей присоединиться и отведать жирную индейку с каштанами, сладкий картофель в бренди и козий сыр беззубой бабульки с рынка.

В общем, мы прекрасно встретили Рождество по-французски и были готовы к приезду американцев.

Утром мы поехали в аэропорт Марселя встречать Норма и Эстер, которые были самыми близкими друзьями, поэтому мы особенно радовались, что они станут первыми гостями. Однако пришло время набраться смелости и трезво оценить ситуацию. Ни Норм, ни Эстер никогда раньше не жили в европейской провинции. А Норм вообще впервые оказался во Франции! Мой друг так обрадовался, что, едва сойдя с трапа, начал говорить с французским акцентом: «Мнье здьесь нгавиться!!! Мне ньявяться фьянцузы! Они люшие! Да!» Норм считал, что уже готов общаться с местным населением.

Эстер, напротив, комфортно только в собственном офисе. Такая маленькая, смертельно раненная Этель Мерман [22]22
  Мерман, Этель – американская актриса и певица, одна из самых знаменитых бродвейских исполнительниц.


[Закрыть]«Я лишусь агента, но картина у вас будет!» К моменту возвращения в Голт ее уже ждали три сообщения по факсу, а еще предстояло позвонить по двум важным и срочным вопросам. Пока мы помогали друзьям устроиться, Эстер целый час улаживала различные дела по телефону, а Норм гулял по саду, разговаривая с деревьями и чужими кошками на каком-то странном языке, который он считал французским: «Пгивет, майкое дегево. Как дьела? О, добгый дьень, месье птишка. Пгиятно видеть вас. Да?»

Главное правило для перенесших долгий перелет пассажиров – не спать до десяти часов: они выматываются, хорошо спят всю ночь, просыпаются отдохнувшими в девять-десять утра и начинают вести обычную жизнь.

Мы пошли с друзьями на коктейль к соседке, которая была англичанкой и всегда праздновала второй день Рождества, а после поехали в горы в «Оберж де ла Лоб». В тот вечер мы были единственными посетителями ресторана, поэтому сидели за большим столом напротив камина. Норм попробовал все и всех, пока Эстер дремала на стуле (помимо мучений из-за смены часовых поясов, ее постоянно тошнило, пока мы поднимались на машине по извилистой горной дороге в ресторан). Нортон окончательно сдружился с тремя собаками, прыгнул к ним под камин, где и провел большую часть вечера.

Мы вели себя, как настоящие туристы, и наслаждались каждой минутой. На следующий день друзья увидели наши с Дженис любимые места, взобрались на самую высокую точку средневекового городка Оппеу-ле-Вье полюбоваться руинами. С вершины можно спуститься по крутой извилистой тропинке. Я лично никогда не подходил близко к обрыву, а Дженис, наоборот, нравилось балансировать на краю и играть на моих нервах. В тот момент, когда она прикалывалась, практически под ней пролетел частный самолет. Пассажиры махали Дженис, тогда как я облокотился о дерево, сама мысль об обрыве вызывала головокружение.

После мы пообедали в очаровательном придорожном «Бистро Параду» в очень маленьком городке с одноименным названием. Ресторан находится в каменном доме, которому четыреста или пятьсот лет, и состоит из двух обеденных залов. В первом зале располагается огромный бар, где обычно толпятся водители грузовиков, любящие пропустить по стаканчику вина или анисовой водки – пастиса и потравить байки. Дальний зал вмещает примерно двадцать столов и камин, где на вертеле жарится ягненок, цыпленок или кролик. Зимой ресторан открыт только в обеденное время и только в рабочие дни и предлагает одно блюдо. Вы заходите и спрашиваете, что на обед. Вам говорят: сегодня в меню тушеная говядина с овощами или чесночный соус (такие блюда подают по пятницам), иногда петух в вине. Вы делаете заказ и получаете впридачу вкуснейший салат с большим количеством вина. На столе уже стоит бутылка божественного напитка местного производства. Вино органическое, без сульфитов и прочих ужасных химикатов. Владелец ресторана в прошлой жизни был успешным менеджером по работе с клиентами в рекламном агентстве, но в один прекрасный день решил: хватит продавать «перье», или что там он продавал, пора открывать прекрасный французский ресторан. «Бистро Параду» – одно из трех самых любимых заведений Нортона, в чем мы с ним солидарны. Думаю, ресторан нравится коту, поскольку там работает официантка, которая его очень любит и постоянно повторяет, что он намного умнее ее собаки, а камин настолько большой, что Нортон может греться в любом месте зала.

После обеда мы прошли несколько километров вниз по дороге и очутились около самого известного завода по производству прованского масла во Франции, расположенного в Моссане, который наряду с Сан-Реми стал любимым местом Дженис. Городок стоит прямо у дороги, маленький, очаровательный, обладающий огромным историческим наследием, похожий на места постоянных ранений сержанта Сандерса в шоу «Комбат». Масло, производимое жителями, настолько вкусное, что мы не побоялись тюремного заключения и контрабандой вывезли несколько литров этого чуда в Нью-Йорк.

Посмотрев процесс производства и купив достаточно масла, чтобы зажарить добрую половину Западной Европы, мы вернулись в Голт. Вечером была запланирована вечеринка, на которой наши новые друзья смогли бы познакомиться с двумя старыми. Мы собирались начать празднование с пяти часов вечера и продолжать до последнего гостя. В итоге набралось около тридцати человек, пришли британцы, американец, парочка шведов и французы. На ужин мы подали остатки рождественской индейки, ветчину и море охлажденного шампанского из погребка Кустелле. Хитом праздничного стола стали бейглы и сливочный сыр, которые Норм и Эстер привезли из Нью-Йорка. Французам сыр с бейглами показался самым вкусным блюдом со времен изобретения круассана. Они жадно, как в последний раз, поглощали угощение. К счастью, все приглашенные подружились. Больше всех нас удивил Нортон, который не только практически весь вечер присутствовал на празднике, но и позволял детям гладить себя.