Текст книги "Нейтронный Алхимик: Консолидация"

Автор книги: Питер Ф. Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

2

На самом деле он родился в США, хотя и тогда, и позднее немногие признавали этот факт. Родители его, да, родом были из Неаполя; а выходцев из Южной Италии в те времена презирали даже другие нищие иммигранты, а уж высоколобые интеллектуалы открыто выражали свою ненависть к подобным недочеловекам. В результате очень немногие историки и биографы открыто признавали, что их герой был прежде всего чудовищем настоящей американской закваски.

Местом рождения четвертого сына Габриэля и Терезины стал Бруклин, а днем – 17 января 1899 года. В те времена этот район служил домом массе подобных многодетных иммигрантских семей, пытающихся построить себе новую жизнь в земле обетованной. Работа была тяжела, плата – мала, печально известная камарилья местных политиков – сильна, а уличные банды и отдельные бандиты – прославлены. И все же, несмотря на трудности, отец нашего героя ухитрялся прокормить семью, а будучи цирюльником, делал это честным образом и ни от кого не зависел, что в те времена было редкостью.

Сын Габриэля, однако, отцовским путем не пошел. Слишком многое было против него. Тогдашний Бруклин казался средой, специально предназначенной, чтобы отвращать своих обитателей от добра.

Выгнанный из школы в четырнадцать лет за драку с учительницей, он подался в курьеры к боссу местной Ассоциации. Он был низшим из низших. Но он учился – людским порокам и тому, на что идут люди, чтобы потрафить им, тому, как делать деньги, как быть верным и добиваться того, что люди дарили главе Ассоциации, – уважения. Роскоши, которой никто не дарил ни ему, ни его отцу. Уважение было ключом ко всему. Тот, кто добился уважения, добился всего, он князь среди людей.

Именно в те годы было посажено семя его погибели, и, по иронии судьбы, им самим. Он заразился сифилисом в одном из третьесортных местных борделей, которые окрестная шпана посещала регулярно. Как и все, он пережил первую стадию, и язвы на его гениталиях за пару недель зажили. Вторая стадия его тоже не особо обеспокоила; кратковременные страдания он приписал тяжелой инфлюэнце.

Обратись он к врачу, ему сказали бы, что к смерти каждого пятого больного приводит именно третичный сифилис, пожирающий лобные доли мозга. Но по завершении второй стадии мерзкая хворь впадает в спячку, и перерыв этот может тянуться десятилетиями. Жертву обманывает чувство ложной безопасности. И унизительным своим знанием наш герой не поделился ни с кем.

Парадоксальным образом своим возвышением в течение следующих пятнадцати лет он был обязан именно болезни. По природе своей она усиливала черты личности больного, в данном случае – те, что отковал Бруклин на переломе веков. То были презрение к людям, враждебность, злоба, приводящая к насилию, жадность, хитрость и вероломство. Для выживания в этой городской клоаке они подходили идеально, но в окружении более цивилизованном они выделяли нашего героя, делая его дикарем в городе.

В 1920 году он перебрался в Чикаго и уже через несколько месяцев глубоко влез в дела одного из крупнейших синдикатов. До той поры синдикаты трясли лавочников, заправляли борделями и игорными притонами и гребли неплохие денежки. И на этом прискорбном уровне они и остались бы, если бы в тот год правительство не ввело сухой закон.

Открывались подпольные рюмочные, процветали самогонщики. Деньги текли в сейфы синдикатов, миллионы за миллионами легких, грязных денег. А деньги давали им власть, о которой они и мечтать не могли. Они подкупали полицию, они владели мэром и мэрией, запугивали огрызающиеся газеты и смеялись над законом. Но богатство порождало новую, особенную проблему. Все видели, как обширен рынок, как прибылен бизнес. И все хотели своей доли.

Вот тогда наш герой оказался в своей тарелке. Когда районы Чикаго вырождались в укрепрайоны, когда боссы и банды, точно львы, дрались за территории, человек, чей рассудок постепенно разъедал нейросифилис, выделился из рядов своих современников-гангстеров, как самый безжалостный, удачливый и страшный гангстер. Причуды становились тщеславными выходками; он открывал суповые кухни для бедных, он устраивал такие похороны усопших коллег, что весь город замирал, он жаждал славы и устраивал пресс-конференции, утверждая, что дает людям то, чего они жаждут, он помогал деньгами безденежным джазменам. Его щедрость вошла в легенды, как и его жестокость.

На вершине своей власти этот человек мог бы войти в Белый Дом. Что бы ни делали власти, усилия уходили как вода в песок – аресты, допросы, ордера. Он откупался от всего, а его репутация (и пособники) затыкали свидетелям рты.

Так что правительство поступило по примеру любого правительства, не способного справиться с оппозицией законными способами. Оно сжульничало.

Суд над нашим героем по обвинению в неуплате налогов описывали позднее как узаконенное линчевание. Казначейство изменило правила игры и доказало, что он их нарушил. Человека, повинного прямо и косвенно в смерти нескольких сотен, посадили в тюрьму на одиннадцать лет за недополученные казной 215 000 долларов.

Его кровавое правление прервалось, но жизнь тянулась еще шестнадцать лет. В последние годы, когда нейросифилис вступил в свои права, наш герой потерял всякую связь с реальностью. Ему мерещились видения и слышались голоса. Он пребывал в нескончаемом бреду.

Тело его прекратило функционировать 25 января 1947 года во флоридском особняке в окружении скорбящих родственников. Но когда ты уже безумен, нет существенной разницы между вселенной собственного воображения и кошмарной мукой бездны, куда отплывает душа.

Прошло шесть сотен лет.

Существо, проникшее из бездны в изувеченное, окровавленное тело Брэда Лавгрова, четвертого помощника менеджера отдела по ремонту водоснабжения метамехкорпорации «Тароса», Новая Калифорния, даже не осознало, что вернулось к жизни. Во всяком случае, поначалу.

Первый одержимый достиг Новой Калифорнии на грузовом звездолете с Норфолка. Им был один из двадцати двух инсургентов, созданных Эдмундом Ригби в Бостоне, и звали его Эммет Мордден. Едва достигнув поверхности, он начал свое завоевание. Хватая людей на улицах и шоссе, он наносил им тяжелые раны, чтобы ослабить хватку их душ и открыть сознание для захватчиков из бездны.

Небольшая банда одержимых слонялась по переулкам Сан-Анджелеса, медленно прирастая числом. Как и все одержимые в Конфедерации, они не имели определенного плана – ими двигало лишь неудержимое стремление возвращать души из бездны.

Но от этого не было толку. Рассудок его повредился, и новоприбывший не откликался ни на какие стимулы. Он истерически визжал, пытаясь предупредить о чем-то брата Фрэнка, плакал, обещал всем работу на обувном заводике, сплевывал огневыми каплями, сдергивал штаны и размахивал ими над головой. Когда ему давали еду, его энергистический дар неизменно превращал ее в воняющие макароны с острым соусом.

Два дня спустя разросшаяся банда просто бросила его в пустующей лавочке, приспособленной ими под базу. Если бы им пришло в голову присмотреться к своему товарищу внимательней, они заметили бы, что поведение его становится вес более осмысленным, а речь – внятной.

Паттерны мысли, сложившиеся в начале 1940-х в мозгу психопата и остававшиеся неизменными шесть столетий, начали распадаться. Новый мозг его не страдал ни от дисбаланса нейромедиаторов, ни от спирохет, ни даже от алкогольного отравления – Лавгров был трезвенником. Электрические сигналы переходили в нормальный ритм, и рассудок восстанавливался.

Память и разум возвращались к нашему герою, точно после худшего в его жизни кокаинового подторчка (порок, к которому он пристрастился в 20-х годах XX века). Несколько часов он попросту валялся на холодном полу, содрогаясь по мере того, как мозг его заполняли образы событий, порождавшие тошноту и все же случившиеся не с ним.

Он не слышал, как отворилась дверь черного хода, как изумленно хрюкнул маклер по недвижимости, как простучали по полу шаги. Плечо его стиснула и сильно встряхнула чья-то рука.

– Эй, мужик, ты как сюда попал?

Он дернулся и открыл глаза. Над ним склонился мужчина в странном шлеме – точно глянцево-зеленые надкрылья бронзовки сомкнулись на черепе. В лицо Лавгрову смотрели пустые, выпуклые золотистые зенки. Он с воплем отшатнулся. Не менее перепуганный маклер шагнул назад, потянувшись к противозаконному нейроподавителю в кармане.

Несмотря на шесть сотен лет развития технологии, наш герой без труда распознал оружие – не столько по виду, сколько по лицу маклера, выражавшему нервное облегчение и чувство превосходства, всегда охватывающие труса, когда оружие меняет шансы в его пользу.

Наш герой выхватил пушку… то есть не выхватил, потому что кобуры не было… Он захотел ее выхватить, и пулемет Томпсона возник в его руке. Он нажал курок – и знакомый рев оружия, прозванного когда-то «окопной метлой», ударил по ушам. Ствол плеснул неожиданно белым пламенем, и наш герой махнул им в сторону съежившегося маклера, сопротивляясь уводящей ствол вверх отдаче.

Перемолотое тело рухнуло, проливая на углебетонный пол галлоны крови. Зияющие раны дымились, точно пулемет был заряжен зажигательными пулями.

Мгновение воскрешенный в ужасе взирал на труп выпученными глазами, затем его стошнило. Голова кружилась, словно бесконечный кошмар грозил вернуться.

– Господи, нет! – простонал он. – Хватит этой хрени! Пожалуйста…

Пулемет пропал так же загадочно, как и появился. Борясь с тошнотой и знобкой дрожью, наш герой проковылял через зал и ступил на улицу, чтобы застыть, глядя на открывшееся ему безумное зрелище, точно сошедшее со страниц дешевых журналов. Хромово-стеклянные клинки небоскребов, составлявших центр Сан-Анджелеса, резали в клочья набегавшие с океана низкие легкие облачка. Отовсюду отражались радуги, это был город сотен многоцветных и многоэтажных зеркал. Прямо над головой висел узенький серпик маленькой рыжеватой луны. По кобальтовому небу сновали, точно светлячки, выхлопы звездолетов.

– Господи, блин, – пробормотал Альфонс Капоне, придерживая отпадающую челюсть, – куда это меня занесло?

К тому времени, когда флотский челнок с Ральфом Хилтчем на борту достиг окраин Пасто, вращение Омбея погрузило континент Ксингу в глубокую ночь. Город лежал на западном побережье, раскинувшись вокруг космопорта Фоллинг-Джамбо. Сто лет непрерывного развития вылепили его лик, это была практически плоская равнина, не ставившая никаких проблем перед излишне амбициозными архитекторами. Большая часть районов была распланирована по сетке, жилые кварталы чередовались с обширными парками и торговыми центрами. На невысоких холмах располагались особняки и виллы богачей.

Получив доступ к видеокамерам челнока, Ральф мог видеть эти особняки, гордо сияющие огнями посреди чернильных луж. Узкие линии ярко освещенных подъездных дорог были единственными кривыми на панораме города. Под Ральфом раскинулась сетка ослепительных оранжевых линий, изумительно ровная и функциональная, – величественный символ экономической мощи королевства, точно пришпиленная к груди планеты медаль.

И где-то там, внизу, среди великолепных зданий и людских толп, бродят те, кому под силу ввергнуть все это богатство в прах. И они сделают это за пару дней, самое большее – за неделю.

Каталь Фицджеральд опустил челнок на крышу кубического здания штаба полиции континента в ряду небольших гиперзвуковых самолетов, похожих на наконечники стрел.

У подножия лестницы Ральфа ждали двое – Лэндон Маккаллок, полицейский комиссар, крепкий мужчина лет семидесяти, добрых двух метров ростом, коротко стриженный блондин в темно-синем мундире с несколькими серебряными нашивками на правом рукаве, и Диана Тирнан, глава техотдела полицейского управления, хрупкая старушка, казавшаяся еще меньше рядом со своим могучим начальником.

– Спасибо, что прибыли, – Лэндон пожал Ральфу руку. – Вам, должно быть, тяжело снова столкнуться с этим. Архив данных, переданный адмиралом Фаркваром, меня здорово потряс. С такими вещами мои люди бороться не привыкли.

– А кто привык? – мрачновато ответил Ральф. – Но на Лалонде мы справились, здесь должно получиться лучше.

– Рад слышать, – грубовато бросил Лэндон. Он коротко кивнул остальным троим агентам. Билл и Дин волокли объемистые мешки с боекостюмами. При взгляде на бойцов на лице Лэндона невольно появилась восхищенная улыбка.

– Давненько мне не приходилось вот так, – пробормотал он.

– Есть что-то по сбитому самолету? – поинтересовался Ральф, когда все вместе они двинулись к лифту.

– Никто не выжил, если вы об этом, – ответила Диана Тирнан, с любопытством покосившись на Ральфа. – А вы об этом спрашивали?

– Они ублюдки стойкие, – коротко промолвил Билл.

Тирнан пожала плечами.

– Я видела запись датавиза Адкинсона. Эта способность управлять энергией, которую продемонстрировал Сэвион Кервин… это просто невероятно.

– Он еще и десятой доли не показал, – ответил Ральф.

Двери лифта закрылись, и кабина опустилась в командный центр, занимавший половину этажа. Центр планировался с тем расчетом, чтобы отсюда можно было справиться с любым несчастьем – от падения самолета в центре города до гражданской войны. Двадцать четыре отдельных узла связи размещались в три ряда, каждый окружали пятнадцать операторов, имевших полный доступ ко всем сетям континента с несравненной шириной сенсорных и связных каналов.

Когда в центр вошел Ральф, все консоли были заняты. Воздух сгустился от лазерных отблесков сотен индивидуальных проекторов. В Первом узле, на возвышении в центре комнаты, сидел Леонард Девилль. Рукопожатие министра внутренних дел было куда менее сердечным, чем у Маккаллока.

Ральфу поспешно представили остальных абонентов Первого узла – Уоррена Аспиналя, премьер-министра континентального парламента Ксингу, Викки Кью, заместителя Маккаллока, и Бернарда Гибсона, командира тактического боевого отряда полиции. В одном из проекционных столпов виднелся адмирал Фарквар.

– Все воздушное движение остановлено двадцать минут назад, – сказал Маккаллок. – Даже полицейские воздушные патрули сведены к абсолютному минимуму.

– Экипажам тех патрулей, что еще находятся в воздухе, приказано датавизировать файлы через нейросети, – добавила Диана. – Так мы можем быть уверены, что никто из них не заражен Тремарко или Галлахер.

– Когда я пролетал над городом, то заметил на улицах оживленное движение, – сказал Ральф. – Я бы предложил его остановить. Не могу даже объяснить, насколько важно ограничить передвижение жителей.

– В Пасто всего десять вечера, – ответил Леонард Девилль. – Люди все еще разъезжаются по домам, другие выезжают в город. Если сейчас перекрыть все наземное движение, сумятица начнется невероятная. Полиция не разберется с ней еще много часов. А полиция должна выжидать в резерве, покуда мы не найдем ваших беглых дипломатов. Мы решили, что разумнее будет позволить всем разъехаться и затем объявить комендантский час. Тогда к завтрашнему утру большая часть жителей окажется запертой в домах. И если Тремарко и Галлахер начнут их заражать, эпидемия будет локализована, так что мы сможем относительно легко с ней справиться.

«Сядь и раскинь мозгами, да? – кисло подумал Ральф. – Мне же приказано слушать и советовать, а не врываться и изображать трепливую задницу. Черт, но эта история с Кервином и самолетом выбила меня из колеи».

– Когда будет введен комендантский час? – спросил он, пытаясь скрыть смущение.

– В час ночи, – ответил премьер-министр. – Когда на улицах останутся только закоренелые полуночники. Слава всем святым, что сегодня не суббота. Вот тогда нам пришлось бы тяжко.

– Это терпимо, – согласился Ральф и постарался не обращать внимания на мелькнувшую на лице Девилля торжествующую усмешку. – А что другие города, и, главное, что на шоссе?

– Комендантский час будет введен во всех городах Ксингу, – ответил Маккаллок. – На континенте три часовых пояса, так что начнется все на восточном берегу. Что до шоссе – мы перекрываем движение, так что города будут отграничены. Тут проблем не будет – все машины на шоссе находятся под наблюдением компьютеров транспортного управления. Куда больше головной боли будет с машинами на обычных дорогах, они переключаются на автономные рут-контроллеры. А хуже всего – эти фермерские таратайки, у половины вообще ручное управление.

– По нашим оценкам, на подавление всего наземного движения уйдет еще три часа, – сказала Диана. – Сейчас мы устанавливаем интерфейс между штабом стратегической обороны и транспортным управлением полиции. Тогда стоит низкоорбитальным сенсорам засечь машину на проселке, как она будет опознана, и транспортное управление отправит на процессор в машине команду остановиться. Машины на ручном управлении придется тормозить патрульными машинами. – Она неловко помахала ручкой. – Это, правда, все в теории. Общеконтинентальная операция по обнаружению и опознанию отнимет у нас уйму процессорной мощности, а она и так в дефиците. Если мы не поостережемся, нам грозит нехватка энергии.

– Я думал, в наше время это невозможно, – мягко прервал ее Уоррен Аспиналь.

– При обычных обстоятельствах, – улыбка с лица Дианы испарилась. – Но то, что делаем мы, беспрецедентно. – Она неохотно повела плечами, как бы извиняясь. – У моих ребят три ИскИна в этом подвале и два в университете. Мы пытаемся одномоментно отслеживать состояние всех процессоров в городе. Это продолжение идеи адмирала Фарквара – отслеживать энергетический вирус по нарушениям в работе электроники. Мы видели, как это работало с самолетом Адкинсона, так что природа этого зверя нам знакома. Остается всего-навсего провести самую большую работу по корреляции в истории человечества: выяснить, какие процессоры глючили за последние восемь часов, и свести время и положение в пространстве. Если сбой происходил в нескольких несвязанных системах в одном месте и в одно время, есть хорошая вероятность, что причиной стало присутствие зараженного.

– Всех процессоров? – переспросила Викки Кью.

– До единого, – на мгновение лицо Дианы Тирнан озарилось детской улыбкой. – От общественных сетевых терминалов до таймеров на фонарях; проекционные рекламки, автоматические двери, торговые автоматы, механоиды, блоки личной связи, домашние решетки слежения – в общем, все.

– И это сработает? – спросил Ральф.

– Не вижу причины, почему нет. Как я говорила, нам может не хватить мощностей, и ИскИны могут не справиться с укладкой коррелирующей программы во временные рамки. Но когда программа выйдет в рабочий режим, мы будем иметь перед глазами электронный эквивалент отпечатков на снегу.

– И что тогда? – негромко осведомился Уоррен Аспиналь. – Собственно, за этим мы вас и вызвали, Ральф. Что нам делать с этими людьми, если мы их найдем? Если при обнаружении каждого зараженного задействовать систему СО, могут возникнуть политические сложности. Я не оспариваю необходимости распылить самолет Адкинсона. Народ, конечно, потребует от нас силой уничтожить угрозу. Но в конечном итоге нам потребуется способ извести собственно энергетический вирус, не причиняя вреда его жертве. Даже княгиня не может до бесконечности дозволять подобные разрушения, особенно когда страдают подданные королевства.

– Мы над этим работаем, – откликнулся адмирал Фарквар. – Джеральда Скиббоу сейчас допрашивают. Если мы узнаем, как он заразился и как вылечился, мы сможем найти решение… и принять какие-то меры.

– И много ли времени это займет? – поинтересовался Девилль.

– Не хватает информации, – ответил адмирал. – Скиббоу слаб, и давить на него нельзя.

– Но чтобы наши старания не пошли прахом, – заметил Лэндон Маккаллок, – мы должны поймать эту пару дипломатов сегодня, самое позднее – к утру. И не только их, но и всех, с кем они имели контакт. Ситуация может выйти из-под нашего контроля. И нам нужен способ борьбы с ними. Единственно, что помогает точно, – это подавляющая огневая мощь.

– У меня есть два предложения, – вмешался Ральф и с виноватой улыбкой обернулся к Бернарду Гибсону: – Боюсь, что эта тяжесть ляжет главным образом на плечи ваших ребят, хотя бы поначалу.

Командир ТБО ухмыльнулся:

– Нам за это платят.

– Тогда вот что. Первое – контакт с зараженным вовсе не означает заражения. Билл и Дин тому живой пример. Они поймали Скиббоу, они его конвоировали, они были с ним рядом не один час, и оба здоровы. В конце концов, я был вместе с теми тремя дипломатами на борту «Эквана» целую неделю и не заразился сам. Второе – при всех их способностях одержателей можно запугать. Но вы должны быть готовы применить к ним любые меры, а они должны это видеть. Любой намек на слабость, любое колебание – и они обрушатся на вас всеми силами. Так что когда мы найдем первого, атаку возглавим я и мои ребята. Согласны?

– Пока поспорить не могу, – ответил Бернард Гибсон.

– Хорошо. Что я имею в виду: опыт можно распространять, как распространяется эта эпидемия. Те, кто примет участие со мной в первой атаке, будут знать, как действовать. Их ставят во главе собственных взводов на следующем этапе захватов, и так далее, пока все подразделение не ознакомится с новой тактикой настолько быстро, насколько это возможно.

– Отлично. А когда мы их возьмем, что делать дальше?

– Запихнуть в ноль-тау.

– Думаете, Скиббоу от вируса избавило это? – резко спросил адмирал Фарквар.

– Думаю, это весьма вероятно, сэр. На «Экване» он очень не хотел заходить в ячейку. До того момента он был совершенно смирен, но когда понял, что мы собираемся засунуть его в ячейку, то закатил истерику. Думаю, от испуга. И когда его вытащили, вирус пропал.

– Превосходно! – Уоррен Аспиналь улыбнулся Ральфу. – Это, во всяком случае, куда лучше, чем сразу ставить зараженных к стенке.

– Даже если ноль-тау не стирает вирус, мы точно знаем, что оно сдерживает одержателей так же, как обычных людей, – добавил Ральф. – Мы можем держать их в стазисе, пока не найдем окончательного решения.

– Сколько ячеек у нас в наличии? – спросил Лэндон у Дианы.

Глава техотдела медленно сморгнула, выжидая, пока ее нейросеть отыщет требуемый файл.

– Здесь, в здании, три. На весь город, вероятно, еще десять-пятнадцать. Их используют практически исключительно в космической промышленности.

– На борту «Эквана» пять тысяч пустующих ячеек, – напомнил Ральф. – Этого должно хватить, если сработает программа корреляции. Честно говоря, если потребуется больше, нам так и так конец.

– Я немедля отправлю ремонтников отсоединять ячейки, – решил адмирал Фарквар. – Отправить их вам можно на грузовых челноках автопилотом.

– Остается только загнать зараженных в ячейки, – заключил Ральф, перехватывая взгляд Бернарда. – Что еще тяжелей, чем поймать их.

– Возможный след, – неожиданно предупредила Диана, получив датавиз от одного из ИскИнов. Все сидевшие у Первого узла повернулись к ней. – Такси покинуло аэропорт через двадцать минут после прибытия космоплана с дипломатами. Пять минут спустя процессорная сеть машины начала давать странные сбои. Еще через две минуты контакт был утерян вовсе, но машина явно осталась на ходу, потому что система контроля за движением не фиксировала пробок в этом секторе, а просто потеряла машину из виду.

Склад, где размещалась фирма «Техническое снабжение Махалия», был закупорен наглухо – один из двадцати совершенно одинаковых складов, выстроившихся вдоль южной окраины промышленной зоны, отделенных друг от друга полосами растрескавшегося бетона и рядами засыхающих деревьев, высаженных здесь, чтобы развеять общее мрачное впечатление. Длиной склад был метров семьдесят, шириной – двадцать пять, а высотой – пятнадцать; темно-серые композитные панели не прорезало ни одно окно. Снаружи здание выглядело безликим и безобидным, хотя и заброшенным. В щелях поселился омбейский ворсистый мох, вдоль одной стены громоздились в три-четыре слоя голые шасси древних тракторов, осыпаясь на бетон ржавчиной.

Ральф сфокусировал сенсоры шлема на раздвижных воротах в торцевой стене в пятидесяти метрах от него. У него и его команды ушло четыре минуты на то, чтобы добраться сюда на полицейском гиперзвуковике, следуя по отслеженному Дианой и ИскИнами следу отключений в системе контроля за движением. Вместе с ними в промышленную зону по приказу Бернарда Гибсона отправились три взвода полиции. В общем, склад полукилометровым кольцом окружили восемь самолетиков.

Из склада не пробивалось ни лучика света. Признаков жизни – никаких, даже тепловидение ничего не дает. Ральф снова просканировал стену.

– Кондиционер включен, – заметил он. – Вижу тепло мотора, и решетка шевелится. Кто-то там сидит.

– Хотите загнать туда наносенсор? – спросил Нельсон Экройд, капитан взвода ТБО, коренастый мужчина лет сорока, едва достававший Ральфу до плеча, – не совсем та внешность, которой можно ожидать при его профессии, хотя Ральф-то привык к массивным бойцам спецназа. Впрочем, он был уверен, что в рукопашной Нельсон Экройд окажется достойным противником – была в нем какая-то скрытая уверенность.

– Здание большое, возможностей для засады много, – продолжал Экройд. – Установить их расположение будет крайне полезно. А операторы у меня из лучших. Противник даже не заметит проникновения.

В голосе его звучало нетерпение – учитывая ситуацию, это может оказаться роковым недостатком. Ральф не мог представить, чтобы Нельсон Экройд и его взвод были завалены работой. Их уделом оставались бесконечные тренировки и учебные тревоги – проклятие специалистов.

– Никакой нанотехники, – предупредил Ральф. – Положиться на нее все равно нельзя. Группа проникновения должна пользоваться только стандартными процедурами поиска и захвата. Никаким данным сенсоров мы не можем верить, так что пусть будут предельно внимательны.

– Так точно, сэр.

– Диана! – датавизировал он. – Что скажут ИскИны?

– Перемен никаких. Процессоры в здании работают бесперебойно. Но электронной активности здесь и так немного, офисные и административные системы отключены на ночь, так что это ни о чем не говорит.

– Сколько человек влезает в такси?

– Шестеро. И по сведениям промышленного департамента, в «Махалии» работают пятнадцать человек. Они продают запчасти к сельхозтехнике по всему континенту.

– Будем предполагать худшее. Минимум двадцать один возможный заложник. Спасибо, Диана.

– Ральф, ИскИны засекли в сети контроля за движением еще два подозрительных следа. Я велела им сосредоточиться на движении вокруг аэропорта в период после прибытия посольских. Еще одно такси со множеством сбоев и грузовик.

– Черт! Где они теперь?

– ИскИны ведут поиск, но этих двоих найти труднее, чем первое такси. Буду держать вас в курсе.

Канал закрылся. Ральф глянул на окружавших склад бойцов – черные фигуры, скорее тени, чем люди. «Свою работу эти парни знают», – неохотно признал агент.

– Все на месте, сэр, – датавизировал Нельсон Экройд. – ИскИны взяли под контроль камеры слежения. Они не знают, что мы здесь.

– Хорошо. – Ральф не сказал ему, что Тремарко или Галлахер сразу узнали бы, окажись рядом взвод полиции. Ему не хотелось, чтобы бойцы начали с перепугу палить по теням.

– Ждем, – передал Ральф взводу. – Статус штурм-механоидов, пожалуйста.

– На линии, сэр, – отозвался взводный техофицер.

Ральф в последний раз окинул взглядом раздвижные ворота. Как ящик Пандоры: откроешь – и возврата не будет. Только сам Ральф, Роше Скарк и адмирал Фарквар знали, что если вирусоносители пройдут через окружение из бойцов, промышленная зона окажется под прицелом платформ стратегической обороны.

Он спиной ощущал, как наводятся на него сенсоры низкоорбитальных спутников.

– Хорошо, – бросил он взводу. – Пошли!

Штурм-механоид, которым пользовались отряды омбейской полиции, выглядел так, точно его создатели насмотрелись ужастиков. На семи плазматических «ногах», походивших больше на щупальца с копытами, он мог подниматься на добрых три метра и двигаться по пересеченной местности со скоростью, которой не могло добиться даже самое усиленное человеческое существо. Кольчатое продолговатое тело обладало змеиной гибкостью; к нему могли крепиться восемь специализированных конечностей, от альпинистских «кошек» до гаусс-пушек среднего калибра. Аппарат мог управляться напрямую через датавиз, мог действовать по заранее заложенной программе или самостоятельно.

Сейчас пять механоидов ринулись через стоянку перед складом, за две секунды одолев тридцать метров. В композитные листы ворот врезались вылетевшие из туловищ штурмовиков клейкие нити, образовав в четырех метрах от земли решетчатый узор. Миллисекундой позже нити взорвались; заряда направленной взрывчатки в них хватило бы, чтобы пробить метровый слой бетона. Рассеченной двери не дали даже упасть; пять штурм-механоидов врезались в нее, словно на чемпионате по синхронному разрушению. Обломки разлетелись в стороны, снося все на своем пути по центральному проходу склада.

Механоиды дали в проем несколько коротких очередей маломощными зарядами сенсорного подавления. Сенсоры мгновенно засекли мишени – мечущихся в панике предположительно враждебных людей – и сосредоточили огонь на них.

Вслед за штурм-механоидами в дымящийся проем рванулись бойцы. Прячась за рядами ящиков, они сканировали дальние уголки склада в поисках затаившихся противников. Затем, когда механоиды заняли позиции посреди прохода, бойцы приступили к поиску и захвату.

Когда механоиды вышибли двери склада, Микси Пенрайе, владелец «Махалии», пытался снять линейный мотор с задней оси угнанного таксомотора. Рядом со взрывающимся направленным зарядом грохот стоял, как от ударившей в двух шагах молнии.

От испуга Микси подпрыгнул на полметра в воздух – достижение немалое, если учесть, что лишнего веса в хозяине было килограммов двадцать. В дальнем конце склада полыхнули белопламенные вспышки, дверь качнулась внутрь и рассыпалась. Но Микси успел различить силуэты штурм-механоидов на фоне дыма и композитных обломков. Он успел еще с визгом рухнуть на пол, закрывая голову, прежде чем рядом ударили заряды сенсорного подавления. Мерцающий свет пробивался, казалось, сквозь кости черепа, от грохота сотрясались все кости, воздух превратился к ракетный выхлоп, обжигая горло, язык, глаза. Микси стошнило, и он обделался – от испуга и от нервной закоротки.

Три минуты спустя, когда сознание, к сожалению, вернулось к нему, Микси обнаружил, что валяется на спине, судорожно подергиваясь, в остывающей омерзительно-тягучей луже. Над ним высились пять фигур в темной броне, уткнув Микси в живот ужасно громадные пушки.

Толстяк попытался сложить руки на груди. Он сердцем чувствовал, что этот день настанет – день, когда король Алистер Второй отправит все силы правопорядка в своих владениях на поиски Микси Пенрайса, угонщика и торговца ворованными запчастями.