Текст книги "Нейтронный Алхимик: Конфликт"

Автор книги: Питер Ф. Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

Питание было отключено почти от всех систем корабля. Эрик не снимал скафандра, продвигаясь в темноте по двум нижним палубам. Добравшись до капитанского противоперегрузочного ложа, он подключился к бортовому компьютеру и затребовал полную диагностику.

Могло быть лучше. И намного лучше. «Тигара» попала в ремонтный док, потому что стояла на капитальном ремонте. Один из термоядерных генераторов вышел из строя, полетели два растровых узла, теплообменники тянули едва-едва, множество якобы супернадежных компонентов выработали ресурс до нуля.

А ремонт еще и не начинался. Владельцы корабля не хотели рисковать такими вложениями, покуда карантин не снят.

«Господи Боже мой, – подумал Эрик, – „Крестьянская месть“, и та не так на ладан дышала».

Он датавизировал бортовому компьютеру команду отсоединить шлюзовую трубу и запустил программу подготовки к старту. «Тигара» приходила в себя долго. На каждом шагу Эрику приходилось запускать дублирующие процедуры, преодолевать сопротивление контрольных программ или перераспределять резервы питания. Систему жизнеобеспечения он даже не стал запускать – важнее было дать энергию на растровые узлы и вспомогательный двигатель.

Запустив термоядерный реактор, Эрик выдвинул на всякий случай несколько сенсорных гроздьев. Перед его мысленным взором предстал док, на изображение накладывался скудный набор данных. Он проверил электромагнитный спектр на предмет трафика, но услышал только фоновое шипение космических лучей. Никто ничего не пытался сказать. Ему сейчас очень пригодилось бы, если бы кто-нибудь – пролетающий мимо корабль или еще кто – поинтересовался, почему Этентия выпала из эфира, что случилось.

Ничего.

Эрик отстрелил штифты аварийного освобождения, которые держали швартовочные захваты дока. Маневровые движки испустили горячие струи газа, омывшие стены дока и затрепавшие полог теплоизоляции, прикрывавший краны. «Тигара» приподнялась на метр над своей колыбелью, натянув паутину впившихся в ее корму пуповин. Разъемы начали лопаться, и шланги забились, как змеи.

Сжиженного топлива на борту было в обрез, и Эрик не мог позволить себе тратить резервы дельта-V, чтобы точно нацелить судно по вектору прыжка. Программа астронавигации представила ему несколько вариантов.

Ни один из них Эрику не подходил. И что тут нового?

Лопнула последняя пуповина, и «Тигара» рванулась на свободу. Эрик приказал бортовому компьютеру выдвинуть антенну дальней связи и нацелить ее на Голмо – вернее, на кружащие около него обиталища эденистов. Сенсорные гроздья начали уходить в свои ниши по мере того, как поступала в растровые узлы энергия.

Бортовой компьютер предупредил пилота, что одна из платформ СО выцеливает корабль радаром, а потом передал в его нейросеть сигнал из диспетчерской.

– Это ты, Эрик? Мы думаем, что ты. Больше ни у одного дурака смелости не хватит. Говорит Эмонн Верона, Эрик, и я тебя прошу – не надо. Корабль на лету сыплется – у меня перед глазами отчет бюро безопасности перелетов. Он далеко не уйдет. Ты или сам убьешься, или что похуже.

Эрик передал на Голмо короткое сообщение и втянул антенну, выходя на вектор прыжка. Платформа СО взяла цель. Предпрыжковая диагностика нескольких узлов дала чертовски странные результаты. Резидентные мониторы бюро безопасности высвечивали запреты на перелет. Агент отключил все.

– Игра окончена, Эрик. Или возвращайся в док, или присоединишься к нашим товарищам в бездне. Ты ведь этого не хочешь? Пока есть жизнь, есть и надежда. Так ведь? Уж ты-то должен знать.

Эрик приказал бортовому компьютеру начинать прыжок.

7

Адов ястреб «Сократ» представлял собою плоский клин, чей серовато-белый корпус составляли сотни различных частей, не слишком подходивших друг к другу и не всегда имевших отношение к космонавтике, – настоящая головоломка из металла и пластика. На корме выступали две моторные гондолы – прозрачные трубки, наполненные тяжелым непрозрачным газом, который менял цвета, проходя весь спектр за три минуты.

Зрелище было в общем и целом весьма впечатляющее, когда звездолет заходил на посадку на причальные уступы Валиска. Если бы оно имело к реальности хоть какое-то отношение, корабль со своим экзотическим вооружением мог бы в одиночку расправиться с целой эскадрой конфедеративного флота.

Но когда через пустыню уступа к кораблю направился космобус, иллюзия развеялась. «Сократ» снова превратился в грязно-бурое яйцо с надетым на него жилым тороидом. Рубра заметил на задней оконечности корпуса два небольших выступа, которых раньше не было, – примерно там, где у фантастического звездолета торчали гондолы двигателей. «Интересно, – подумал он, – это доброкачественные разрастания или нет?» Насколько энергистические силы способны предотвратить распространение метастазов в одержанных телах по мере того, как иллюзия превращалась в реальность и клетки начинали делиться, повинуясь воле одержателя? Слишком сложный это процесс для такой грубой силы – изменять структуру ДНК, управляя процессом митоза. Энергистическая сила подходила для того, чтобы пробивать стены и переплавлять материю в новые формы, но Рубра еще не замечал, чтобы ее применяли с достаточной точностью.

Возможно, эпидемия одержания завершится оргией неизлечимых раковых опухолей? Немногие вернувшиеся души были довольны внешним обличьем доставшихся им тел.

Что за ирония судьбы это будет, подумал Рубра, если получивших полубожественную силу погубит тщеславие. Но перспектива эта таила в себе опасность еще большую. Оставшиеся свободными люди станут ценностью еще большей, а попытки одержать их – еще более отчаянными. И эденизм станет последней осажденной крепостью.

Он решил не упоминать об этом в разговоре с когистанским Согласием. Еще одно маленькое преимущество – никто во всей Конфедерации не имел возможности так внимательно наблюдать за одержимыми и их поведением. Рубра, правда, не был уверен, что сумеет применить это знание, но он не собирался выдавать его за здорово живешь, пока не припрет.

Он ограничился тем, что выделил из основной своей личности подпрограмму, отслеживающую распространение меланом и карцином среди одержимых Валиска. Если опухоли окажутся злокачественными, положение дел в Конфедерации резко переменится.

Космобус отошел от шлюза «Сократа» и покатил назад через уступ. В зале прибытия уже толпились Кира и десятка четыре ее приспешников. Из соединившегося со шлюзовой камерой космобуса выбежали тридцать пять ребятишек-полуночников – безголовых юнцов с красными платками на лодыжках и гордым изумлением в очах. Ну еще бы, после стольких бед они достигли своей земли обетованной.

– Черт, пора бы вам остановить эти полеты, -пожаловался Рубра когистанскому Согласию. – За эту неделю уже две тысячи жертв. Должен же быть какой-то способ.

– Мы не можем пресечь каждый вылет адова ястреба. Их деятельность не влияет на общий ход событий и относительно безвредна.

– Для этих детишек? Вряд ли!

– Согласны. Но мы не сторожа всем нашим братьям. Усилия и риск, затрачиваемые адовыми ястребами на тайные перелеты в поисках обманутых полуночников, непропорциональны результату.

– Иными словами, пока они заняты этим, то не могут творить большего зла где-то еще.

– Совершенно верно. К сожалению.

– И это вы меня называли бессердечным ублюдком?

– От одержания так или иначе страдают все. Покуда мы не найдем решения проблемы, нам остается лишь сводить страдания к абсолютно неизбежному минимуму.

– Точно. Хочу заметить, что когда Кира достигнет волшебной отметки, то пострадаю я.

– Еще есть время. Астероидные поселения оповещены об этих тайных вылетах. В будущем их станет меньше.

– Я же знал, черт, что нельзя вам доверять.

– Мы не причинили тебе зла, Рубра. И ты можешь передать свою личность в нейронные слои любого из наших обиталищ, если так случится, что Кира Салтер готова будет вырвать Валиск из этой Вселенной.

– Буду иметь в виду. Но я не думаю, что вам придется приветствовать меня как блудного сына. Дариат почти созрел. Когда он перейдет на мою сторону, пусть Кира волнуется, куда перенесу Валиск я.

– Твои попытки переманить его рискованны.

– Так я и создал «Магелланик ИТГ» – на одной наглости. И так я отверг вас. У вас ее нет.

– Раздор ничего нам не даст.

– Если у меня все получится, я смогу противостоять им на уровне, который вы даже вообразить не в силах. Риск придает жизни смысл – вот чего вы не могли никогда понять. В этом разница между нами. И не надо поглядывать на меня свысока. Это была моя идея, и это у меня есть шанс ее исполнить. У вас есть что предложить взамен?

– Нет.

– Именно. Так что не читайте мне лекций.

– Но мы просим тебя соблюдать осторожность. Пожалуйста.

– Просите-просите.

Рубра оборвал сродственную связь с обычным своим высокомерием. Пускай обстоятельства и заставили его войти в союз с породившей его культурой, при каждом новом столкновении с ней он лишний раз убеждался, насколько прав был, много веков назад отвергнув ее.

Он обратил внимание своей основной личности вовнутрь. Новоприбывших полуночников разделили и развели, чтобы открыть их тела для одержания. В основании северной оконечности вырос целый палаточный городок из экстравагантных шатров и уютных временных домиков, где обитали одержимые, – уменьшенная версия лагерей, окружавших вестибюли звездоскребов. Команды, которые отрядила Кира на зачистку внутренних помещений, сталкивались с большими трудностями, и одержимые не слишком доверяли даже тем комнатам, которые считались совершенно безопасными. Рубра не оставлял попыток избавиться от незваных гостей. В направляемых им внезапных самоубийственных атаках погибло почти десять процентов служителей, и все же он каждый день избавлялся от одного-двух одержимых.

Отрезанные от своих товарищей полуночники сдавались с вызывающей жалость легкостью. Вопли и мольбы висели над поселением, как липкий туман.

Одна из последних разработок Рубры – очередная программа слежения – оповестила его, что в небоскребе, где прятался Толтон, наблюдается незначительная электромагнитная активность. Он давно обнаружил, что, когда Бонни Левин начинала разрушать его программы визуального наблюдения, ее можно засечь по электростатическому полю. И теперь за биоэлектрическими процессорами в теле Рубры следили высокочувствительные программы, способные порой обнаружить одержимых по следам их энергистики. По сути дела, вся масса коралла превратилась в детектор противоэлектронной борьбы. Надежным его называть было трудно, но Рубра постоянно дорабатывал программу.

Он выследил электрического призрака в вестибюле на двадцать седьмом этаже – он продвигался к диафрагме, ведущей на лестницу. Визуально холл был пуст – если верить местной автономной программе, – но напряжение в органических проводящих кабелях под полом слегка колебалось.

Рубра снизил мощность, подаваемую на фосфоресцентные клетки в коралловом потолке. Изображение не менялось еще несколько секунд, потом потолок потемнел. А должно это было случиться мгновенно. Тот, на чье появление реагировали электрические токи, замер.

Рубра открыл канал связи с процессорным блоком Толтона.

– Собирайся, парень. Они идут за тобой.

Толтон скатился с кровати, на которой задремал. В этой квартире он жил уже пятый день. Он здорово проредил гардероб прежнего владельца, просмотрел уйму МФ-клипов из гостиной, попробовал все без исключения импортные деликатесы в кухне, запивая их недешевыми винами и изрядным количеством Норфолкских слез. Для певца страданий угнетенных он с удивительной легкостью пристрастился к гедонизму. Поэтому не было ничего удивительного в том, что кожаные штаны он затягивал на брюшке с самым мрачным выражением на лице.

– Где они?

– В десяти этажах над тобой, – заверил его Рубра. – Так что не волнуйся, времени у тебя много. Я уже подготовил тебе путь к отходу.

– Я тут подумал: может, ты меня выведешь куда-нибудь, где хранится оружие? Я бы начал с этими уродами сравнивать счет.

– Давай лучше займемся главным, а? Кроме того, если ты подошел к одержимому достаточно близко, чтобы применить оружие, он сможет применить его против тебя.

– Думаешь, я не справлюсь? – обратился Толтон к потолку.

– Спасибо за предложение, сынок, но их уж больно много. То, что ты еще жив, – моя победа над ними всеми, так что не подведи.

Толтон пристегнул блок к поясу и стянул растрепанные волосы в хвостик.

– Спасибо, Рубра. Мы в тебе ошибались. Тебе, скорее всего, на это насрать, но когда все это закончится, я всей Конфедерации поведаю, что ты сделал.

– Вот этот альбом я куплю! Первый за много лет.

Толтон замер в дверях квартиры, подышал немного, точно йог, развел плечи, как спортсмен на разминке, коротко кивнул себе и бросил: «Ну, побежали».

Рубра подавил упрямую симпатию к этому типу и, как ни странно, гордость. Когда Кира только начала захватывать обиталище, он счел, что Толтон больше пары дней не продержится. Сейчас поэт остался одним из восьми десятков еще не одержанных жителей. Одной из причин, по которым он выжил, было то, что он дословно выполнял все указания Рубры – короче говоря, доверял своему провожатому. И будь он, Рубра, проклят, если оставит этого парня Бонни!

Невидимый энергистический вихрь двигался снова, спускаясь по лестнице. Рубра изменил интенсивность свечения фосфоресцентных клеток на потолке.

«ПРИВЕТ, БОННИ, – напечатал он. – У МЕНЯ К ТЕБЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ».

Вихрь замер снова.

«ДАВАЙ ПОБОЛТАЕМ. ЧТО ТЫ ТЕРЯЕШЬ?» Он ждал. Столб воздуха вдруг замерцал серебряным, точно из коралла вынырнул огромный кокон. Рубра испытал странное облегчение в местных подпрограммах – словно ушло давление, которого он не замечал прежде. Серебряный столб потерял блеск и потемнел до цвета хаки. На лестнице стояла Бонни Левин, поводя стволом «Ли-Энфильда» в поисках угрозы.

– Какое предложение?

«ОСТАВЬ НЫНЕШНЮЮ ЖЕРТВУ. Я ДАМ ТЕБЕ ДРУГУЮ, ЛУЧШЕ».

– Сомневаюсь.

«А ЧТО, КИРЕ БОЛЬШЕ НЕ НУЖЕН ДАРИАТ?»

Бонни задумчиво покосилась на огненные буквы.

– Ты меня хочешь надуть.

«НЕТ. ЭТО ЧЕСТНАЯ СДЕЛКА».

– Ты лжешь. Дариат тебя ненавидит. У него от злобы крыша поехала, он спит и видит, как тебя прижучить. Если мы ему поможем, так и будет.

«ТОГДА ПОЧЕМУ ОН НЕ ПРОСИТ ВАС О ПОМОЩИ?»

– Потому что он… псих.

«НЕТ. ПОТОМУ ЧТО, ЕСЛИ ОН ОДОЛЕЕТ МЕНЯ С ВАШЕЙ ПОМОЩЬЮ, ЕМУ ПРИДЕТСЯ ПОДЕЛИТЬСЯ С ВАМИ ПОЛУЧЕННОЙ ВЛАСТЬЮ НАД НЕЙРОННЫМИ СЛОЯМИ. А ОН ХОЧЕТ ВСЕГО. ОН ЖДАЛ ЭТОГО ШАНСА ТРИДЦАТЬ ЛЕТ. ДУМАЕШЬ, ОН ЕГО ОСТАВИТ? ПОСЛЕ МЕНЯ НАСТУПИТ ОЧЕРЕДЬ КИРЫ. А ПОТОМ – ТВОЯ».

– И ты его нам сдашь. Все равно бессмыслица. Так и так мы тебя прижмем.

«У НАС С ДАРИАТОМ СВОЯ ИГРА. НЕ ДУМАЮ, ЧТО ТЫ ПОЙМЕШЬ. НО ПРОИГРАТЬ Я НЕ СОБИРАЮСЬ».

Бонни погрызла ноготь.

– Не знаю…

«ДАЖЕ С МОЕЙ ПОМОЩЬЮ ПОЙМАТЬ ЕГО БУДЕТ НЕПРОСТО. БОИШЬСЯ?»

– Не пытайся мною вертеть. Жалкое зрелище.

«ХОРОШО. ТАК ТЫ СОГЛАСНА?»

– Сложный вопрос. Тебе я не доверяю. Но охота была бы славная, тут ты меня поймал. Я до сих пор не нашла и следа этого хитрого мальчишки, а уж как искала! – Она забросила винтовку на плечо. – Ладно, договорились. Но помни – если ты меня выведешь на высоковольтный кабель под током, я все равно вернусь. Кира своей записью приманивает сюда тысячи идиотов. Я вернусь в одного из них, и ты о Дариате будешь с тоской вспоминать.

«ПОНЯЛ. НАЙДИ ПРОЦЕССОРНЫЙ БЛОК, ОТКЛЮЧИ ВСЕ ПРОГРАММЫ, КРОМЕ БАЗОВЫХ. ДОЛЖЕН РАБОТАТЬ. Я БУДУ ТЕБЯ НАПРАВЛЯТЬ К НЕМУ».

Дариат брел по берегу кольцевого резервуара с соленой водой. Осветительная трубка над его головой меркла закатным пламенем. Заливчик окаймлял осыпающийся земляной склон, заросший до самого песчаного пляжа розовой травой с Таллока. Край ксеноковой поросли прихотливо изгибался, наподобие береговой линии, отчего Дариату казалось, что он бредет по узкой полоске суши между двумя разноцветными океанами. Было тихо, лишь шлепали по берегу волны да вскрикивали, отправляясь на ночлег, птицы.

В детстве он много раз приходил сюда. Тогда одиночество было для него счастьем. Сейчас он снова был счастлив – оно давало ему возможность подумать, сформулировать новые программы подчинения, которыми можно взять на измор нейронные слои Валиска. И здесь он был свободен от Киры, от ее жадности и мелочных амбиций. Вторая причина становилась все важнее. Одержимые искали его с тех пор, как эденисты расстреляли промышленные станции. Но при его знании внутренностей обиталища и усиленном энергистикой сродстве избегать их было до смешного просто. Немногие забредали к берегам резервуара, предпочитая тесниться в лагерях у входов в звездоскребы. В отсутствие метро этот длинный путь пришлось бы проделывать пешком, в то время как высокая трава степи скрывала сидящих в засаде зверей-служителей.

– У тебя проблемы,– объявил Рубра.

Дариат его проигнорировал. От одержимых он мог скрыться с легкостью – никто из них не знал о сродственной связи достаточно много, чтобы получить необходимый доступ к нейронным слоям. А потому Дариат больше не старался скрыться от всевидящего Рубры и не поддерживал собственного обличья в белом костюме – слишком большая нагрузка. Но ценой свободы стали повторявшиеся с тупой монотонностью насмешки и игра на нервах.

– Она нашла тебя, Дариат, она идет за тобой. И как она бесится, парень!

– Кто? -поинтересовался Дариат, уверенный, что пожалеет о своей несдержанности.

– Бонни. К тебе едут девять человек на двух машинах. Кира, кажется, просила привезти ей твою голову. А будет ли голова соединена с телом, ее, по-моему, не слишком волновало.

Дариат приоткрыл сродственный канал связи с нейронными слоями ровно настолько, чтобы подключиться к программам слежения. Действительно, по розовой прерии мчались два внедорожника, какими обычно пользовалась наемная полиция.

– Черт!

И направлялись они прямо к бухте, до которой им оставалось пять километров по прямой.

– Как она меня нашла, черт?!

– Понятия не имею.

Дариат посмотрел вперед, обводя взглядом линию берега, уходившую за осветительную трубку.

– Надо мной нет никого с сенсором высокого разрешения?

– Если и есть, я его не вижу. Кстати, сенсор для одержимых не будет работать.

– Бинокль? А, дьявол, неважно.

Своими глазами он еще не мог увидать машин – их скрывала высокая трава – и уловить их мысли с такого расстояния тоже не мог. Как же они его отыскали?

– В дальнем конце бухты есть станция метро,– подсказал Рубра.– Там они тебя не поймают. Я могу отвезти тебя в любую точку обиталища.

– Спасибо. И прогнать через мое тело тысячу вольт, как только я шагну в вагон. Или ты об этом забыл?

– Я не хочу отправлять тебя в бездну. Ты это знаешь. Мое предложение остается в силе. Перейди в нейронные слои. Соединись со мной. Вместе мы уничтожим их. Валиск будет очищен. Мы унесем их в такие измерения, где бытие станет для одержимых мукой. Мы отомстим оба.

– Ты свихнулся.

– Решай. Я могу тебя укрыть ненадолго, пока ты думаешь. Так что – я или Кира?

Чувствительные клетки все еще передавали Дариату изображения бешено несущихся машин, подпрыгивающих на каждой кочке.

– Думаю, мне стоит подумать еще немного.

Дариат потрусил к станции метро. Минуту спустя машины повернули, направляясь ему наперерез. «Проклятие!» Тело Хоргана было в хорошей форме, но парню едва стукнуло пятнадцать. Воображение Дариата наделило его ногами атлета, могучие мышцы мерно ходили под маслянисто-блестящей кожей. Он набирал скорость.

– Интересно, что от такой нагрузки делается с уровнем сахара в крови? Энергия ведь должна поступать откуда-то. Ты же не преобразуешь энергию, текущую из бездны, прямо в мышечное движение.

– Оставим уроки на потом.

Станция виднелась впереди – приземистое круглое строение из вездесущего коралла на самом берегу, точно полузасыпанный песком бак. До машин оставался всего километр. Рядом с водителем передней стояла Бонни, целясь в Дариата из своего «Ли-Энфильда» прямо через лобовое стекло. В песок рядом с ним вонзились бело-огненные искры. Последние пятьдесят метров Дариат пробежал, согнувшись в три погибели, используя обрывчик как естественное укрытие.

Внутри неторопливо ползли ступени двух обвивавших друг друга эскалаторов. В центре шахты пронзала воздух неимоверно пестрая трубчатая голограмма, вдоль нее скользили рекламные плакаты. Дариат прыгнул на тот эскалатор, что уходил вниз, и скатился по ступеням, едва касаясь перил.

Он выскочил на платформу, когда наверху уже заскрипели тормоза. В вестибюль ворвалась Бонни Левин. Вагон уже ждал – блестящая алюминиевая пуля. Дариат остановился, тяжело дыша и с сомнением глядя на открытую дверь.

– Полезай!

В мысленном голосе Рубры определенно звучала тревога, и само это вызвало у Дариата подозрения.

– Если ты меня надуваешь, я вернусь. Я завещаю свою душу Анстиду, чтобы он исполнил это желание.

– Я в ужасе. Я же сказал: ты мне нужен живой и в своем уме. Полезай.

Дариат закрыл глаза и сделал шаг вперед, в вагон. Дверь захлопнулась за ним, и пол чуть дрогнул, когда вагон начал ускорение. Дариат открыл глаза.

– Видишь?– подколол его Рубра. – Не такое уж я чудовище.

Дариат присел и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы унять сердцебиение. Чувствительные клетки на перроне показали ему, как багровая от ярости Бонни Левин прыгает с платформы и палит из своего верного «Ли-Энфильда» в черноту туннеля, страшно ругаясь. Остальные охотники держались от нее подальше. Дариат заметил, что Бонни одной ногой оперлась на магнитный направляющий рельс.

– Поджарь ее!– приказал он. – Сейчас же!

– О нет. Так намного веселее. Я смогу выяснить, бывают ли у покойников инфаркты.

– Ты полный ублюдок.

– Верно. И чтобы доказать это, я открою тебе маленькую тайну Анастасии. То единственное, чего она тебе не открыла.

Дариат мгновенно насторожился.

– Снова ложь.

– На этот раз – нет. Только не говори, будто тебе неинтересно. Я тебя знаю, Дариат. До последней мелочи. И всегда знал. Я знаю, что она для тебя значит, кем она была для тебя. Силы твоих воспоминаний хватило, чтобы тридцать лет поддерживать в тебе жажду мести. Это почти сверхчеловеческое достижение, Дариат. И я питаю к нему глубочайшее уважение. Но оно делает тебя уязвимым. Потому что ты хочешь знать – верно? Я получил, или видел, или слышал что-то такое, чего не знаешь ты. Последняя капля Анастасии Ригель, которой ты лишен. Ты не сможешь жить дальше, зная это.

– Скоро я спрошу у нее сам. Ее душа ждет меня в бездне. Когда я разделаюсь с тобой, я уйду к ней, и мы снова будем вместе.

– Скоро будет слишком поздно.

– Ты невероятен, ты это знаешь?

– Хорошо. Я отвезу тебя туда.

– Как хочешь.

Дариат вытолкнул тревогу в подсознание, всем своим видом демонстрируя беззаботность. Но под защитной броней бравады и самоуверенности трепетало его полудетское «я» – то «я», что боготворило Анастасию. Появился единственный шанс, малейшая возможность, что созданный им образ искажен, неточен, и сомнение вгрызалось в сердце Дариата, подтачивая стержень упорства, поддерживавший его так долго.

Анастасия ничего не стала бы от него скрывать. Или нет? Она любила его – она сказала так сама. Это были последние ее слова, последнее ее письмо.

Рубра вывел вагон метро на станцию в вестибюле звездоскреба и отворил двери.

– Тебя ждут на тридцать втором этаже.

Дариат опасливо выглянул на перрон. Мозг его ощущал присутствие одержимых в лагере снаружи, но ни один из них не заметил его появления. Он торопливо пробежал через станцию и незамеченным нырнул в один из целого ряда лифтов, выходивших в центр зала.

Лифт привез его на тридцать второй этаж. Обычный жилой отсек – двадцать четыре механические двери в квартиры и три сфинктера – на лестницы. Одна из дверей неслышно открылась, пропуская Дариата в темный коридор.

Дариат ощущал внутри чье-то присутствие – ровное безмыслие спящего мозга. Он попытался воспользоваться программами слежения, чтобы заглянуть в квартиру, и обнаружил, что Рубра стер их все.

– О, нет, мальчик мой. Заходи и встреть свою судьбу, как мужчина.

Дариат дрогнул. Но… один ничего не подозревающий неодержанный. Что тут может быть страшного? Он шагнул в квартиру, приказав фосфоресцентным клеткам разгореться. Те, слава Богу, подчинились.

На широкой кровати лежала женщина. Покрывало сползло, обнажая плечи. Очень темную кожу покрывали мельчайшие морщинки, говорившие о подошедшей к концу юности и начинающемся ожирении, типичном для людей со свободной от генженерии наследственностью. По подушкам разметались сотни тугих смоляно-черных косичек, каждую из которых венчала пыльно-белая бусина.

Когда вспыхнул свет, женщина пробормотала что-то во сне и повернулась. Несмотря на распухшее лицо, нос ее оставался точеным.

Нет! На мгновение Дариат оледенел от ужаса. Это было лицо Анастасии. Черты, цвет кожи, даже возраст почти тот же. Если бы в вигвам успела попасть команда медиков, они могли бы реанимировать тело, в госпитале сумели бы при помощи массированной генотерапии восстановить отмершие клетки мозга. Это можно было сделать – ради президента Терцентрала или наследника короны Кулу это было бы сделано. Но не для девчонки со Звездного моста, которую личность обиталища воспринимала как мелкого вредителя, не больше. Оцепенение прошло.

Но кем бы она ни была, при виде Дариата она завизжала.

– Все в порядке, – попытался он успокоить ее, но за воплями не услышал собственного голоса.

– Рубра! Один из них здесь! Рубра, помоги!

– Нет, – возразил Дариат, – я не… ну…

– Рубра! РУБРА!!!

– Пожалуйста!.. – взмолился Дариат. Это ее заткнуло.

– Я не желаю тебе зла, – проговорил он. – Я сам скрываюсь от них.

– У? – Она мгновенно уставилась на дверь.

– Правда. Меня сюда привел Рубра.

Женщина поправила покрывало. Звякнули тонкие бронзовые и серебряные браслеты.

Дариата снова передернуло. Точно такие браслеты носила Анастасия.

– Ты со Звездного моста?

Она кивнула, широко распахнув глаза.

– Неверный вопрос,– подсказал Рубра. – Спроси, как ее зовут.

Дариат ненавидел себя. За то, что сдался, что стал играть по правилам Рубры.

– Кто ты?

– Татьяна. – Она сглотнула. – Татьяна Ригель.

Глумливый, торжествующий хохот Рубры гулким эхом отозвался под черепом Дариата.

– Теперь ты понял, мальчик мой? Познакомься с младшей сестренкой Анастасии!

Новый день и новая пресс-конференция. По крайней мере, эта новомодная техника переросла магниевые вспышки. Дома, в Чикаго, Капоне их просто ненавидел. Его не один раз фотографировали в тот момент, когда он заслонял глаза ладонью от ослепительных вспышек; эти снимки всегда попадали в газеты – очень было похоже на то, что он прячет глаза от честных людей.

Пресс-конференцию проводили в большом танцзале «Монтерей-Хилтона». Аль восседал за длинным столом спиной к панорамному иллюминатору. Смысл был в том, чтобы репортеры видели эскадру кораблей, только что вернувшихся с победой из системы Арнштадта и теперь плывших в строю в пяти километрах от астероида. Лерой Октавиус заявил, что это станет впечатляющим фоном для сенсации.

Правда, корабли располагались не очень удачно и попадали в поле зрения, только когда вращение астероида выводило их из-под мнимого горизонта; да и то репортерам приходилось перегибаться через стол. А то, что Организация захватила Арнштадт и Курск, все давно знали, и пресс-конференция была чем-то вроде официального подтверждения.

Так что основной ее целью было поразить и потрясти. Так что Аль покорно восседал во главе стола за баррикадой из неуместных ваз с цветами; по одну сторону – Луиджи Бальзмао, по другую – еще пара капитанов. Он рассказал репортерам, как легко было прорвать систему СО Арнштадта, с каким энтузиазмом население приветствовало правление Организации после того, как был одержан «необходимый минимум» ключевых чинов, как хорошо работает экономика системы.

– А вы пользовались антиматерией, Аль? – спросил Гас Ремар.

Он уже был докой в этих делах и знал, до какого предела можно дойти без опаски. У Капоне была своя, пусть странная, но честь – за вопросы с подковыркой никого не расстреливали, его гнев вызывало лишь открытое противостояние.

– Глупый какой вопрос, приятель, – ответил Аль, стараясь не скривиться. – Ну и зачем ты спрашивал? У нас, например, уйма интересных сведений о том, как Организация справляется с медицинскими проблемами – неодержанные обращаются со своими проблемами к нашим лейтенантам. Но вам же всегда хочется гадость сказать. Просто мания у вас какая-то.

– Антиматерия – вот что более всего страшит жителей Конфедерации, Аль. Людей интересуют слухи. Кое-кто из экипажей говорил, что они стреляли боевыми осами, заряженными антиматом. И здешние промышленные станции производят камеры сдерживания антивещества. У вас есть собственная фабрика антиматерии, Аль?

Стоявший за спиной Капоне Лерой Октавиус наклонился к его уху и торопливо зашептал. На окаменевшее лицо Капоне вернулась улыбочка.

– Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть то, что Организация имеет доступ ко всемогущему оружию.

Это не остановило журналюг. Они спрашивали снова и снова. Аль понял, что пресс-конференцию он провалил. Зачитывать рекламную херню, которую накропал Лерой, – про чудесные исцеления и о том, как им удалось избежать на Арнштадте массового голода, наподобие того, что поражал, как сообщалось, другие одержимые миры, – не получалось.

Когда в конце его спросили: «Планируете ли вы очередное вторжение?», – Аль только прорычал: «А вы подождите – и увидите» и вышел.

– Не волнуйся, в сеть это не пойдет, – уверил его Лерой, пока они ехали на лифте на нижний этаж.

– Могли бы проявить немного уважения, – буркнул Капоне. – Кабы не я, их давно одержали бы; пищали бы теперь у себя в черепушках. Ничто этих ублюдков не проймет.

– Может, надавить на них немного? – спросил Бернард Олсоп.

– Нет. Глупо. Агентства новостей по Конфедерации принимают наши сообщения только потому, что репортеры еще не одержаны.

Аль очень не любил, когда Бернард пытался показать свою лояльность и крутизну. «Избавиться бы от него, совсем он меня достал».

Только теперь от человека не так просто избавиться. Он потом в другом теле все равно вернется, да еще и обидится как черт.

Проклятье, проблемы так и сыплются.

Двери лифта отворились в подвальном этаже отеля – лишенном окон уровне, где располагались системы жизнеобеспечения, насосы и покрытые росой баки. В середине его был огорожен боксерский ринг, окруженный обычными спортивными снарядами – гантелями, штангами, грушами – и велотренажерами. Это был зал Мэлоуна.

Аль спускался сюда, когда хотел расслабиться. Дома, в Чикаго, ему всегда нравился спорт. В те времена поход на боксерский матч был событием. И по этим событиям он тосковал. Если он смог возродить Организацию, и музыку, и танцы тех времен, решил он, то почему бы и не спорт?