Текст книги "В плену снов"

Автор книги: Питер Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

– Новый рекламный ролик, – сказал он и шмыгнул носом, озираясь кругом так, словно только что вышел в открытый космос. Он протягивал твердую пластиковую коробочку серого цвета. – Куда вам его положить?

– Там должна быть реклама БМВ, так ведь, Драммонд? – спросила Сэм.

Он кивнул и снова принюхался.

– И еще бакарди.

– Положи здесь, я хочу его посмотреть. Нам с Кеном надо будет его проверить.

– Ты знаешь что-нибудь насчет жирафов? – спросила Клэр.

– Жирафов?!

– Да-да, жирафов.

Драммонд озадаченно вытаращился на нее, с его носа, свидетельствующего о пристрастии к кокаину, упала капелька.

– Они мало спят.

– Спят? – переспросила Клэр.

– Да, спят всего примерно полчаса за ночь. Это показывает, что они не очень-то умны.

– А ты что же, специалист по снам, Драммонд? – удивилась Сэм.

– Я-то? – Он поглядел вокруг себя, словно бы проверяя, тот ли он Драммонд, к которому она обращается. – Загадочная это штука – сны. Тяжелые нагрузки. Внутреннее пространство…

Он нахмурился, положил кассету на письменный стол Сэм и побрел прочь.

– Миссис Вульф говорит, что будет плохой месяц, – сказала Клэр.

– Вульф?[3]3
  По-английски слово «волк» (wolf) пишется и звучит так же, как и распространенная фамилия.


[Закрыть] – рассеянно переспросила Сэм. – Волки, жирафы. Кажется, сегодня утром тут вокруг уйма зверей.

– Это моя предсказательница. Миссис Вульф.

Клэр взяла телефон и начала набирать номер. Сэм вышла в коридор и стала из кофеварки наливать себе чашечку. Она сдула в сторону пенку, отпила немного и вернулась в свой кабинет. Тут же позвонила Кену по внутренней связи.

– Через пять минут нам надо уезжать. Мы должны быть в монтажной в половине одиннадцатого.

– А я думал, что мы будем монтировать здесь.

– Хоуксмуир всегда хочет видеть первым готовый материал на монтажном столе. Ты предпочитаешь прогуляться или мне вызвать такси?

– Пройдемся пешком. Я тебя захвачу, когда буду спускаться вниз.

Сэм посмотрела на Клэр:

– А вашей предсказательнице можно верить?

– Да, она очень надежная. Предсказала мне, что мы с Роджером расстанемся.

– А она когда-нибудь предсказывает вам хорошие новости?

– Иногда. – Клэр улыбнулась и пристально посмотрела в потолок, ее глаза словно ушли в глубину глазниц и потускнели, будто она собиралась впасть в транс. – Иногда она предсказывает мне очень хорошие новости.

Они стояли в небольшой монтажной комнате без окон, среди стеллажей с фильмами в жестяных коробках. Повсюду свисало множество исписанных маркировочной авторучкой целлофановых ленточек и липких ярлычков, прикрепленных ко всему, что было на виду. Сэм с Кеном смотрели на небольшой экран на монтажном столе.

Тони Райли, их редактор, выключил верхний свет, и аппарат закрутился, зажужжал, тихонько пощелкивая. На экране показался капот автомобиля кремового цвета, длинный, шикарный, старомодный. Вот появилась чья-то рука и включила радиоприемник на приборной доске.

«Я в раю… я в раю… я в раю…». Сэм мысленно напевала слова песенки, которую еще не записали, ее четкий ритм будет сопровождать эти кадры. Камера отъехала назад, за рулем оказался молодой, очень модно одетый мужчина, едущий в ночи на большом «мерседесе» выпуска 50-х годов, с откидным верхом. Он барабанил руками по рулю в такт музыки и вел машину очень медленно, с этакой «ползучей» скоростью. Камера дала его лицо крупным планом, гладкое, самоуверенное, самовлюбленное, а потом переместилась вперед. Какая-то длинная узкая улица, фешенебельные дома с распахнутыми дверями по обеим ее сторонам.

Из каждой двери появлялась фривольно одетая девушка. Мужчина медленно проезжал мимо, внимательно разглядывая их, а они приближались, игриво прикасались к автомобилю руками, ногами, веточками растений, слегка приподнимали платья и демонстрировали чулки и подвязки. Мужчина вертел головой по сторонам, мурлыкая эту мелодию.

«Я в раю… я в раю… я в раю…»

Затем смена кадров, и вот уже на экране больничная койка, на которой лежит мужчина, а два санитара в белых халатах катят ее через улицу. Игривые девушки отскакивают в ужасе, когда койка проезжает мимо них, в молчаливом оцепенении наблюдая, как она останавливается около того же «мерседеса». Камера резко взмывает вверх и приближает изможденное лицо безнадежно больного молодого человека. В нем едва можно узнать того самоуверенного мужчину, который ехал на «мерседесе».

«Небеса или ад…» Эти слова автоматически пронеслись в ее голове. «Не перекладывайте выбор на другого. Пользуйтесь презервативами». Камера проезжает мимо койки и снова показывает брошенный «мерседес», пылающий на обочине дороги. А впереди вдоль улицы горят другие автомобили, и языки пламени вырываются из окон домов.

Аппарат с щелчком отключился, зажегся верхний свет. Молчание. Всегда это проклятое молчание. Первый режиссерский монтаж. Кен Шепперд так и предсказывал. Ну как же, режиссер, награжденный международными призами. Гонорар берет по двадцать тысяч.

Молчание затягивалось. «Мы уложились в бюджет, – думала Сэм. – Это моя заслуга. Кена надо держать в ежовых рукавицах, не то он за милую душу развеял бы все по ветру и лишил нас прибыли. Нет, в этом деле следует быть святее самого папы римского».

Том Хоуксмуир, высокий и мрачный сочинитель рекламных текстов, с короткой стрижкой светлых волос, которая молодила лет на двадцать его подпорченное пьянством лицо, тоже молчал. Молчали и Юэн Драйвер и Бентли Хьюз. Творческая группа посредников.

Первую ракету выпустил Хоуксмуир:

– Похоже, этот «мерседес» взят, черт подери, из какого-нибудь демонстрационного зала.

– А вот девушка, с горжеткой… не дать ли вам ее крупным планом, Кен, когда она забирается на капот и пытается этак очень живописно растянуться, а? – предложил Бентли Хьюз.

– Мы это не пробьем через руководство телекомпании и через миллион лет, – ответил Кен.

Мужчины зажгли сигареты. Кен, Том, Тони Райли. Трое из шести курили. Сэм тоже захотелось сигаретку. Очень захотелось. Дым защекотал в носу, и она чихнула. Потом открыла свою сумочку и порылась там, ища носовой платок, но его не оказалось. «Странно», – подумала она, продолжая рыться, расстегивая «молнии» на внутренних карманчиках, проверяя и их тоже. Она отчетливо помнила, что брала носовой платок, тот, на котором были вышиты ее инициалы, она могла бы поклясться, что клала его в свою сумочку.

– Эти вот девицы, – продолжал Хоуксмуир, – они просто не похожи на проституток. Они выглядят как миленькие молодые девочки в забавных платьицах, живущие по соседству.

– Я полагал, что именно в этом вся суть, – ответил с нажимом Кен.

– А в сценарии сказано: проститутки. Шлюшки. А не маленькие девочки, ради смеха нацепившие пышные украшения своих мамаш. – Хоуксмуир внимательно смотрел на Сэм. – А вы-то что думаете об этих девушках, Сэм? Считаете, что они сексуальны? – Он одарил ее мерзкой, плотоядной улыбочкой. – Что одни женщины в других находят сексуальным?

– Я всегда полагала, Том, что задача коммерческой рекламы – это заинтересовать подростков, – заговорила она, заметив про себя, что ей уже слишком долго приходится прилагать усилия, чтобы оставаться спокойной. – Я не думаю, что многие подростки ходят к проституткам. Они спят с девушками, живущими по соседству, и считают, что это безопасно. Мы постарались использовать девушек, которые, как нам казалось, вызывают интерес у подростков и мужского и женского пола.

– Давайте-ка вернемся назад, к той девушке с горжеткой.

– А давайте еще разок прокрутим весь ролик.

– А давайте-ка пописаем, – предложил Кен, когда они брели обратно по Уордаур-стрит.

День выдался хороший, ясный и бодрящий, несмотря на холодный, резкий ветер. Они нырнули в тратторию. Было рано. Чистые розовые скатерти и сверкающие столовые приборы, свежие палочки в упаковке – все аккуратно, не тронуто.

Сэм все еще чувствовала себя не лучшим образом, когда в седьмом часу уходила из конторы. Специфический привкус напитка из тмина, который они выпили вместе с кофе, до сих пор ощущался во рту. Она попыталась подсчитать, сколько же всего они приняли. Так… Две бутылки вина, а может быть, и три, потом ликер, как минимум по две рюмки… «Тебе надо прочистить голову», – сказал ей Кен.

Ну и как, прочистила? О господи. Она напрягла глаза, прищурилась, и все огни раннего лондонского вечера сместились влево. В животе стояла тупая боль, голова тоже болела, словно посередине лба провели книзу острым ножом для сыра. Ее слегка мутило от слишком большого количества выпитого кофе.

Она споткнулась о камень мостовой и неуверенной походкой побрела к автостоянке. На улице от резкого холодного воздуха ей стало хуже. На мгновение в голове промелькнуло, стоит ли ей в таком состоянии садиться за руль? Она приостановилась немного и наконец решила, что явно не стоит. Выйдя на свет, увидела знак «ТАКСИ» и заковыляла вперед с поднятой рукой.

– Улица Уоппинг-Хай, – назвала она водителю. – Дом 64.

Интересно, достаточно ли внятно она произнесла эти слова. Заднее сиденье, казалось, приподнялось навстречу, прежде чем ей удалось добраться. Она глухо шлепнулась на него. Забвение. На какое-то время там, в ресторане, наступило забвение, и это ощущение было приятным, просто изумительным, ей казалось, что она стоит на вершине мира.

Кен не смеялся над ее сном. Он явно заинтересовался, а потому хотел услышать все, что она могла припомнить, помогал сравнить с теми событиями, о которых сообщалось в газетных новостях, по телевидению и радио. Нет, он не знал, как объяснять это, но верил ей. «Совпадение», – решил он в конце концов, пытаясь успокоить ее. Хорошо уже то, что ей поверили.

А теперь забвение почти развеялось, и она вспоминала об этом снова. Она посмотрела в окно машины на рекламный щит продавца газет, тускло освещенный уличным фонарем, прислушалась к дребезжанию двигателя такси, пережидавшего, чтобы выехать на Стрэнд.

АВИАКАТАСТРОФА – ОШИБКА ПИЛОТА!

Ну да. Теперь они тоже это знали. Им бы следовало позвонить ей, и она бы рассказала им. Все эти ужасающие подробности. Она? Ну разумеется, а что вы хотите знать? Я ведь была там. Отчет свидетельницы!

Говорит Сэм Кэртис[4]4
  Кэртис Сэм – известный английский телеобозреватель.


[Закрыть]. Десятичасовые новости. Из Болгарии.

Она откинулась на спинку сиденья, глядя на проносящиеся мимо уличные огни, которые мигали, ослепляли и исчезали. Светились витрины магазинов с манекенами, отбрасывая тени на тротуар, по которому торопились люди, борясь с холодом, мелким дождиком, со временем… «Видят ли и все они сны?» – подумала она, испытывая внезапный приступ тошноты. С трудом сглотнула, задержала дыхание, и приступ прошел. Сэм закрыла глаза и погрузилась в свои мысли.

Вдруг она заметила, что такси остановилось.

– Вам 64-й? – спросил чей-то голос.

Она в замешательстве открыла глаза, мигая в темноте, ощущая страшный груз усталости, настолько тяжкий, что казалось, не хватит сил выбраться из такси. Взглянула на красные цифры счетчика. 3 фунта 75 пенсов. Вытащила банкноту из своей сумочки и протянула ее через стекло оконца.

– Пусть будет четыре фунта пятьдесят.

Он взял банкноту, какое-то мгновение посидел в молчании, потом повернулся и бросил ей что-то обратно через стеклянную перегородку.

– Я бы предпочел получить деньги.

Она почувствовала в руке тоненький, жесткий кусочек карточки.

– Что это? – спросила она.

– То, что вы мне дали.

– Я вам дала… – Она замолчала, снова прищурилась, когда включился внутренний свет, и пристально посмотрела на то, что держала в руке.

Оранжево-белый посадочный талон авиалинии с напечатанными на ней словами «ЧАРТЭЙР» и номером, слегка наискось, его впечатали позже – 35А.

– Я не… это же… я не давала этого вам… я…

Совершенно ошарашенная, она подняла взгляд, пытаясь разглядеть в темноте лицо таксиста. Вдруг в его кабинке тоже зажегся внутренний свет, и она смогла рассмотреть его.

Она почувствовала, как волна ужаса приподняла ее с сиденья и тяжело опрокинула на пол, где она осталась лежать, совершенно уничтоженная, не желающая верить в происходящее, не в силах оторвать взгляд от посадочного талона. Окончательно сбитая с толку, продолжая дрожать, она наконец осмелилась поднять взгляд на лицо в капюшоне, уставившееся на нее. Через щелочки-прорези она видела злорадно ухмыляющийся рот и один глаз; вместо второго глаза не было ничего, только мертвенно-бледная, с кровавым оттенком пустая глазница с завернутыми вовнутрь ресницами.

8

Время остановилось.

Сэм видела эту улыбку, эту ненависть, эту решимость. О господи, ну кто-нибудь там, помогите же мне! Ну, пожалуйста!

Она бросила быстрый взгляд через окно такси в темноту, соображая, сможет ли она сбежать от него. Тихая улица с узкими улочками и заборчиками-времянками вокруг строек, пустые дома. Если он схватит ее, то сможет запрятать в любое место на этой улице, и ее не найдут несколько дней.

А он довольно хихикал, упиваясь своей коронной шуткой, ухмылялся, с издевкой наблюдая за ней.

Сэм уставилась на посадочный талон, потом отвела взгляд, пытаясь понять что-то, заставить свой мозг работать нормально, вникнуть в смысл происходящего. Она ведь ехала в такси. Значит, она в безопасности. Так ли?

Она выбросила вперед руку и изо всех сил потянула за ручку дверцы. Но та даже не дрогнула.

Тогда она налегла на ручку всем своим весом. Никакого результата. Рассерженно посмотрела на него, он захохотал во все горло. На коленях она подползла к окну и попыталась оттянуть книзу стекло, но металлическая защелка отскочила вверх, поцарапав ей палец. Она ринулась к противоположной стороне и подергала ручку другой дверцы. Но уже заранее знала, что ручка не поддастся. Сэм отползла обратно, снова вцепилась в ручку первой дверцы и принялась бешено трясти ее.

– Помогите! Выпустите меня! Выпустите меня!

– Мадам?

– На помощь!

– Мадам?

Она снова стала дергать ручку.

– Мадам? С вами все в порядке, мадам?

Озадаченный, мягкий голос прорезался сквозь темноту.

– Мадам?

Она внимательно посмотрела, щурясь на круг оранжевого света. «Уличный фонарь», – подумала она.

– Мадам, с вами все в порядке?

Она услышала, как работает мотор такси, и какой-то усатый мужчина с добрым лицом, в шапочке с козырьком озабоченно взирал на нее с водительского сиденья.

И внезапно Сэм поняла, что лежит на полу, ощутила его вибрацию, почувствовала запах резинового коврика, цепко держась за ручку дверцы.

– Я… – Ее голова кружилась в полном смятении, и на мгновение она подумала, что вот-вот потеряет сознание. И крепко-накрепко зажмурила глаза, потом открыла их снова. – Извините, – выдавила она. – Я… была… я…

Он обошел вокруг, открыл дверцу, а потом помог ей подняться на ноги и выбраться из такси.

– Я было подумал, что вам снится страшный сон.

– Извините, – повторила она, чувствуя себя все более глупо по мере того, как к ней возвращалось сознание. – Я заснула… Мне приснился… сон. Сколько я вам должна?

– Три семьдесят пять, – ответил он. – Вы не хотите, чтобы я довел вас до двери?

«Три семьдесят пять, – подумала она рассеянно. – В точности так, как в этом сне».

– Нет-нет, все отлично. Со мной все в порядке, благодарю вас. – Она вручила ему пятифунтовую бумажку. – Пускай будет четыре пятьдесят… – Она поколебалась. – Не беспокойтесь. Оставьте себе сдачу, пожалуйста.

Она повернулась и поспешила вверх по ступенькам крыльца, потом услышала щелчок, значит, она пересекла луч фотоэлемента, и тут же бесшумно и послушно включился свет. Сэм набрала код замка и обернулась. Сквозь темноту вглядывалась в лицо водителя: он сбросил показания счетчика, выключил внутренний свет и поехал.

Она стояла, дожидаясь, пока он отъедет. Ее до сих пор колотила дрожь, и страх сковывал сознание.

9

Тень женщины упала на могильную плиту, заслонила тусклый отблеск света из отдаленного окна церкви. Ветер сотрясал деревья, гремел сучьями, словно костями, донося отзвук церковных гимнов, исполняемых хором. Женщина тяжело дышала.

Высокая, ширококостная, лет семидесяти с небольшим, она не привыкла бегать, и ей понадобилось некоторое время, чтобы перевести дыхание и подождать, пока успокоится боль в груди. Наконец волнение, бурлившее в ней, как в паровом котле, улеглось, и она смогла заговорить.

На могильной плите была выбита надпись:

«БИЛЛИ ВУЛЬФ. 1938–1964»

Колеблющаяся тень женщины на мгновение то заслоняла надпись, то снова открывала ее.

Женщина, по обыкновению, опустилась на колени, плотно закрыла глаза и пробормотала быструю вереницу невнятных молитв. Она раскачивалась взад-вперед, бормоча все быстрее и быстрее, пока ее слова не превратились в сплошное заупокойное причитание и крупные слезы не полились из глаз, ослепляя. Потом она замолчала, плотно сожмурив веки, но уже больше не было сил сдерживать волнение. Она открыла глаза и поднялась.

– Я принесла тебе подарочек, Билли, – промолвила она с гортанным среднеевропейским акцентом. – Да, ты будешь очень доволен мной. Уж так доволен! Я знаю, что ты будешь доволен. Посмотри-ка, Билли!

Она достала носовой платок из своей старой, потрепанной сумочки и протянула его к могильному камню.

– Это ее, Билли! Он подойдет, не так ли? – Она просияла. – Я знаю, что ты останешься доволен. Так долго пришлось искать ее. Ее ведь удочерили дядя с тетей. Они поменяли ее имя и увезли далеко-далеко отсюда. Но мы отыскали ее. Эту маленькую сучку. Теперь все в порядке, Билли. – Она еще раз приподняла носовой платок, улыбнулась ему, а потом сложила его и аккуратно убрала в свою сумочку. – Мы получили все, Билли. И теперь получим и ее тоже.

10

– Эй, посмотрите! «Феррари», ух ты! Давай быстрее, догони его, мамочка! У-у-у!

Красный спортивный автомобиль скрылся из глаз.

– Мамочка, почему ты едешь так медленно?

– 80 миль, тигренок.

– Ну, не очень-то быстро.

– На 10 миль больше допустимой скорости.

– Выходит, вон тот мужчина нарушает закон?

– Конечно.

– И папочка нарушает закон. В прошлую субботу он ехал со скоростью 135 миль. Эй! А вот и папочка! Ух ты!

Сэм мельком взглянула на сына в зеркальце заднего обзора «лендровера», Ники прижался лицом к стеклу.

– Нет, не папочка, – сказал он. – Просто машина похожа. Кроме того, папочка ездит быстрее. А почему мы сворачиваем?

– Нам надо заехать за покупками.

– Да ну! А тебе нравится делать покупки, Хэлен?

Хэлен повернулась:

– Это зависит от того, что я покупаю, Ники.

– Да как же может нравиться делать покупки?

«А теперь, перед программой новостей, послушайте прогноз погоды на конец недели для Суссекса и Саутдаунса. Ожидается сухая и ветреная погода, возможен шторм… так что держитесь за свои шляпы и парики. Но теперь вернемся обратно, в лето 67-го года. Ансамбль „Кинкс“. „Солнечный день“».

Она въехала на автомобильную стоянку. Песня всколыхнула в ней смутное приятное воспоминание. Все трое взяли по тележке на колесиках и друг за другом вошли в магазин. Ники своей тележкой проехался впритирку к выставленным для рекламы бутылкам безалкогольного пива, столкнулся с другой, и они так зацепились друг за друга, что обе пришлось бросить. Потом он повис на алюминиевом барьерчике, наступил на чью-то корзинку и вскарабкался на гору консервированных печеных бобов «Гейнц», которая рассыпалась под ним.

Сэм отъезжала от магазина с чувством облегчения.

– Мы гамбургеры купили?

– Да.

– А сосиски?

– Да.

– Клево!

Она так резко затормозила, что колеса взвизгнули. «Лендровер» дернулся и остановился, Хэлен швырнуло вперед, и пристяжной ремень больно врезался в ее тело.

– Извините, – сказала Сэм, пристально глядя вверх, на красный свет. Она повернулась к Ники, он был плотно пристегнут на заднем сиденье. – Все в порядке, тигренок?

Ники кивнул, поглощенный изучением автомобилей, проезжающих через перекресток.

– «Форд», «форд», «датсун», «форд», «ровер», «тойота», «форд», «ситроен», «порше»! А папа должен быть там, мамочка?

– Он придет сегодня вечером. Он уехал на охоту.

– И я хочу поехать на охоту. Он обещал взять меня поохотиться.

– Может быть, он возьмет тебя завтра.

Охота… Сэм не желала, чтобы Ричард потворствовал Ники. Ей хотелось, чтобы Ники вырос в сельской местности, и она старалась заводить в Лондоне друзей, у которых есть дома за городом, всячески стремилась подружиться с местными сельскими жителями. Единственная вещь, которая не нравилась ей в сельской жизни, – это охота. Сэм заставляла себя примириться с нею, но безуспешно: беспокойство не покидало ее. Она повернулась и посмотрела на дорожные знаки. ЛЬЮЭС. БРАЙТОН. ИСТБОРН. ТЭНБРИДЖ. УЭЛЛС. Красный свет сменился на зеленый, она толкнула рукоятку переключения передач и отпустила сцепление.

– «Уоксхолл», «остин», «фольксваген», «ягуар», «форд», «хонда», «фольксваген», «фиат»…

– Эй, стоп! Дай-ка нам отдохнуть, тигренок.

Марки автомобилей. Он знал их все до единой.

– А тот гусь там будет, мамочка?

– На ферме? Думаю, что да.

– А гусь может клюнуть?

– Да.

– А убить может?

Она улыбнулась:

– Нет.

– А если он все-таки убьет, то съесть сможет?

Черный капюшон своими щелочками-прорезями таращился на нее из-за перегородки между водителем и пассажиром.

– Он тебя не убьет.

Сочащаяся мертвенно-бледная глазница.

Ничего. Это все ничего не значит, забудь. Причудливая игра воображения. Просто расстроилась из-за Ричарда – вот все и всплыло в подсознании.

Ну а сон об авиакатастрофе?

Совпадение. Кен прав. Совпадение. Теперь оно ушло в прошлое, осталось позади и скоро совсем исчезнет, как темное пятнышко в зеркальце заднего обзора. А в сельской местности она всегда чувствовала себя хорошо. Просто здорово уехать прочь из Лондона. На все выходные. Вместе с Ники. Нелегко, но зато весело. Конец недели должен быть замечательным, он залечит раны.

Сэм свернула с главной дороги на узкую улочку с высокими кустарниками-изгородями по обеим сторонам. Навстречу мелкими шажками торопился крестьянин, словно хромая старуха. Было трудно узнать эту улочку, ставшую непривычно светлой после того урагана, в прошлом октябре. Затенявшие ее посадки почти все исчезли. Повсюду, куда ни посмотришь, сломанные, вырванные с корнем деревья, будто страшный великан протопал здесь, забавы ради сшибая все на своем пути.

– А я знаю, где мы сейчас! Я знаю, где мы сейчас!

Она проехала через узкие сломанные ворота, мимо изгороди, мимо знака с надписью «СЕЛЬСКАЯ ДОРОГА. СТАРОЕ ПОМЕСТЬЕ-ФЕРМА. ДОРОЖНЫЙ ДОМ» и на развилке свернула влево, на узкую дорогу из уже крошащегося бетона, проложенную через вспаханное поле, словно гать. «Лендровер» накренился вбок, преодолев какую-то рытвину, потом его подбросило, руль напряженно подрагивал в ее руках. Слабый запашок грязи, навоза и сырой соломы просачивался через закрытые окна.

– Дурацкая дорога, – сказал Ники.

В самом конце поля Сэм снова свернула влево, миновала ферму со множеством флигелей, амбаров и силосных башенок, а затем спустилась по крутому холму. Сначала показался верх крыши дома, а потом ее заслонили пихты. Машина обогнула полуразвалившийся амбар, всегда вызывавший у Сэм внутреннее содрогание, и, сделав крюк, выехала к фасаду дома.

Когда они купили его, дом был замечательным, и тут можно было жить с самого начала. Но Ричарду показалось, что он недостаточно просторен, и он буквально распотрошил все, комнаты были пробиты насквозь, на стенах и потолках появились новые лепные украшения; был вырыт плавательный бассейн, заложен теннисный корт с твердым покрытием… Деньги текли как вода, Сэм и не подозревала, что они у них есть. Деньги каким-то волшебным образом приносили совершенно непонятные сделки, устроенные с помощью Андреаса. Того самого швейцарского банкира, с которым Ричард так подружился. Если Ричард находился дома, он постоянно, как одержимый, разговаривал с ним по телефону. А когда банкир обедал у них, Ричард буквально заходился от лести. Сэм никак не могла припомнить, с какого момента Ричард начал так меняться. Когда завелись-закружились денежки или когда начались шашни с этой шлюшкой? А может, все дело в Андреасе? Несколько дней назад ей наконец удалось увидеть его, а заодно и его черную кожаную перчатку.

Прошлогодний ураган снес часть крыши, и теперь ее все еще ремонтировали. Проржавевшие стропила тянулись вверх по стене, полотнище светло-голубого брезента, прикрепленное к ним, колыхалось от ветра. Порою казалось, что леса вот-вот обрушатся.

Сам же дом являлся типичным жильем фермера Викторианской эпохи. Его бывший хозяин лишился в аварии обеих ног и отравился выхлопными газами собственного автомобиля именно в том полуразвалившемся амбаре. Вдова продала по дешевке ферму и переехала. Они услышали эту историю, уже когда купили дом, и Сэм задавала себе вопрос, стала ли бы она отговаривать Ричарда от покупки, если бы знала об этом заранее. С тех пор как она услышала эту историю, ей всегда казалось, что дом источает легкую меланхолию, но она любила его, ей нравились большие, элегантные комнаты. Некоторые из них они расширили, чтобы выдержать стиль, но не настолько, чтобы исчезло ощущение домашнего очага.

Она крутанула руль, объезжая воронку на выщербленной подъездной дорожке.

– Вот тебе и работенка, тигренок, – сказала она преувеличенно весело. – Ты мог бы засыпать эти ямки.

– Нет.

– А почему же нет, Ники? – спросила Хэлен.

– Хм-м… Ну, потому что там в них могут быть рыбки.

Гравий, уложенный на дорожке таким толстым слоем, что колеса утопали в нем по самые втулки, барабанил по днищу «лендровера». Она потянула на себя ручной тормоз и выключила мотор. Тишина. Покой. Сэм почувствовала, как тряхнуло машину от сильного порыва ветра. Ники возбужденно дергал за ручку двери.

– Завтра день рождения! Ура!

– Ты ведь его ждешь не дождешься, да? – спросила Хэлен.

– Ну!

– «Да», дорогой, «да», а не «ну». Хорошо?

Он помедлил, а потом дерзко ухмыльнулся в лицо матери.

– Ну! – крикнул он. – Ну! Ну!

Спрыгнул вниз и побежал по подъездной дорожке. Сэм посмотрела на Хэлен, качая головой и улыбаясь. Хэлен покраснела.

– Извините, – сказала она. – Я пытаюсь отучить его от этого. Но очень уж он упрямый.

– Весь в отца, – подтвердила Сэм, открыла дверцу и вышла из машины.

Ветер трепал волосы, отбрасывая их назад. Вдруг крупная песчинка влетела ей в правый глаз, и сразу стало очень больно. Она сощурилась и осторожно дотронулась до глаза носовым платком, пытаясь вытащить ее. Потом открыла заднюю дверцу машины и на мгновение задержалась, пристально разглядывая открывшуюся панораму: прямо внизу поля, спускающиеся к берегам реки Оуа, за нею опять поля, а совсем вдалеке был уже Саутдаунс. Справа высились шпили и стены Льюэса, меловые утесы и разрушенный замок на вершине холма. Но даже засохшие деревья с вывороченными корнями и унылая суета январского утра не могли испортить впечатления от этого умиротворенного и в то же время жизнерадостного вида. Она почувствовала прилив сил. Ей захотелось натянуть высокие сапожки и отправиться гулять прямо сейчас, сию минуту… но она повернулась и поволокла коробку с припасами к дому, лишь на секунду глянув вверх, где на строительных лесах шлепало и билось на ветру, как парус на яхте, голубое полотнище.

Сэм открыла дверь, и в лицо пахнуло свежей краской. Она потянула носом, запах показался приятным. Следом за ней вошла Хэлен с набитой доверху коричневой сумкой.

– Господи, ну и холодрыга!

Сэм дотащила коробку до кухонного стола и вывалила на него содержимое. Она с гордостью посмотрела на свою новехонькую синюю газовую плиту, включила ее, прислушиваясь к постукиванию масляного насоса и гудению пламени. Открыла дверцу стенного шкафа и включила отопление. Послышался глухой стук, дребезжание, последовала еще одна вспышка – и ребристая створка завибрировала.

Она снова вышла наружу, навстречу Хэлен. Та несла в дом упаковку кока-колы. Следом за ней Ники отважно волочил багажную сумку. Она улыбнулась:

– А ты справишься, тигренок?

Он кивнул с непреклонно-решительным видом. Сэм взяла новую коробку и последовала за ним по шуршащему гравию, с опасением наблюдая, как сын, не выдержав тяжести, поставил свою сумку на дорожку, но тут же снова поднял ее. Какой же он еще маленький. Правда, когда он родился, то не производил впечатления заморыша.

Кесарево сечение. Этот кретин гинеколог не сообразил сразу, что шейка ее матки слишком узка для новорожденного.

Нет, господи-черт-подери, нет! О Господи Иисусе!

Да, вы хорошо поработали, мистер Отличный гинеколог. Мистер Фрамм. Мистер Фрамм с вкрадчивым голосом и великолепным умением ладить с пациентами. Блестящая хирургическая операция, нечего сказать. А чем вы пользовались? Уж не совковой ли лопатой?

И больше никаких детей? Ах, я просто не смогу? Замечательно. Пустячок, а приятно. Ну, спасибо вам огромное.

«Ты можешь предъявить ему иск», – посоветовал ей кто-то. Только проку-то? Разве это поможет ей родить еще одного ребенка.

Иск… Все подают иски друг на друга. Присоединяйтесь к прокаженным с их мисочками для подаяния, стоящим у Дворца правосудия. Иски. Иски. Иски. Да в наше-то время, случись авария на дороге, людей бросают одних, боятся даже к ним прикоснуться, приподнять их, истекающих кровью и умирающих, вытащить из-под обломков автомобилей, а вдруг они потом предъявят вам иск за то, что вы, мол, не так их спасали.

Ники опустил багажную сумку на пол.

– Я хочу проверить свою базу, все ли там в порядке. И мне там надо кое-что сделать.

Его секретная база находилась в том самом амбаре. «Во всяком случае, – подумала она, – он не боится амбаров». Она посмотрела, как он стремглав помчался туда. Ники бы следовало попросить Ричарда, а не ее приехать и проверить все вместе с ним. Она принимала правила этой странной игры, странного маленького развлечения – укладывать его в постель и рассказывать ему, когда он доймет ее просьбами, сказки, хотя на самом деле ему хотелось быть именно с Ричардом. Ричард брал Ники на рыбалку, возился с его автомобильчиками, научил плавать, пользоваться компьютером и ходить под парусом. Некоторые вещи вы не в состоянии изменить, что бы вы там ни делали. Конечно, хорошо, что они так любят друг друга. Не считая того, что временами она чувствовала себя заброшенной. Порою ей становилось очень одиноко, как тогда, когда она была чужим и нежеланным ребенком в семье тети и дяди.

Она снова вернулась на двор, с трудом вытащила из задней дверцы еще одну коробку с бакалеей и понесла в дом, вдыхая свежий, холодный воздух. Здесь все могло бы быть так хорошо. К этому и шло. А потом… Ричард… Ах ты, глупый кретин!

Она приволокла свой чемодан в дом и с трудом поднялась вверх по лестнице, покрытой слоем отвратительной пыли. Я думала, что строители уже закончили красить ступени. Ну и развели они здесь канитель.

Здесь еще так много работы. И так много возможностей. Сколько бы ты сама могла сделать… будь у тебя энтузиазм. ЭНТУЗИАЗМ. А ведь он был, когда они купили этот дом. Да-да-да. Агент по продаже недвижимости вручил им ключ для повторного осмотра, и они вот прямо здесь, на голом пыльном полу, занимались любовью.