Текст книги "Мертвое время"

Автор книги: Питер Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

32

К неудовольствию Грейса, сразу после совещания Норман Поттинг проследовал за ним по коридору к офису открытой планировки, в котором помещался отдел тяжких преступлений. Вообще-то он рассчитывал на небольшую передышку, чтобы позвонить Клио и сказать, что скоро будет дома.

Идя по зигзагообразным коридорам и с раздражением прислушиваясь к шагам следовавшего буквально по пятам за ним Поттинга, он проверил поступившую на «блэкберри» почту.

Едва он открыл дверь и вошел в кабинет, стягивая пиджак и вешая его на крючок, как на пороге возник и Норман Поттинг. Грейс втиснулся в пространство позади небольшого стола, и детектив-сержант грузно повалился на стоявший напротив стул. Одежда Поттинга пропахла трубочным табаком, но против этого суперинтендент не возражал. Он сам иногда покуривал, а потому не одобрял те драконовские меры, что предпринимало сейчас правительство против курильщиков. По правде сказать, он даже завидовал Поттингу, столь беспечно игнорировавшему запрет на курение при первой же удобной возможности.

– Итак, Норман? – сказал он, бросая взгляд на вновь загоревшийся красным экран «блэкберри», потом на часы. – Расскажешь?..

Поттинг заметно нервничал, что для него было нетипично.

– Видите ли, шеф, все дело в том… хм… понимаете ли… – начал он с деревенской картавостью и зарделся, потом почесал брови пальцами обеих рук. – Я тут на прошлой неделе… ходил к врачу… а сегодня утром вернулся к нему за результатами, потому-то и опоздал на совещание. Дело в том… он послал меня пройти кое-какие тесты… в последнее время у меня вроде как что-то не ладится с мочеиспусканием. То и дело бегаю в сортир по ночам. – Он вымученно улыбнулся.

Суперинтендент вернул ему улыбку, терпеливо ожидая, когда же сержант подойдет к сути вопроса.

– Сочувствую, Норман.

– Да… Ну, так вот, понимаете… – Поттинг заговорщически огляделся, затем понизил голос, словно они и не были в кабинете одни. – В общем, оказывается, у меня возникли кое-какие проблемы с простатой. Вроде как рачок укусил.

– О боже, мне жаль, Норман.

Грейсу действительно было искренне жаль Поттинга.

– Док говорит, есть варианты. Один – хирургическое вмешательство, вырезать там все… но тогда у меня, возможно, уже никогда и не встанет, если вы понимаете, о чем я. – Он покрутил указательным пальцем, иллюстрируя проблему. – Вероятность – процентов двадцать.

Рой Грейс кивнул. Хотя ему и жаль было Поттинга, вести разговоры про секс ему отнюдь не улыбалось.

– А в дальнейшем болезнь не вернется?

Поттинг печально покачал головой:

– Судя по всему, в большинстве случаев – нет. Еще один вариант – лучевая терапия. Насколько я понял, тогда все у меня будет функционировать, как и прежде… вот только рак может и не отступить. То есть… я хочу сказать… еще парочка годков – и все, опускай занавес. Мне нужно обсудить это с кем-то, но по-настоящему близких друзей в общем-то нет… У вас котелок варит, шеф. Может, вы чего посоветуете?

Грейс подумал, что впервые на своей памяти видит Нормана Поттинга таким потерянным. Тот выглядел словно маленький ребенок, ждущий, что учитель похвалит его за выполненное задание. Сержант зачастую вызывал у него раздражение, но сейчас он искренне сочувствовал коллеге, вставшему перед нелегким выбором.

– Даже не знаю, что и сказать, Норман. Не думаю, что я вправе давать подобного рода советы. А что на сей счет говорит твой доктор?

– Что я должен принять решение. Потом я побеседовал еще и с медсестрой – ничего такая дамочка, скажу я вам, – но вы единственный человек, мнению которого я доверяю… в том плане, что можете об этом судить непредвзято.

Грейс сделал глубокий вдох.

– Я недостаточно владею темой, чтобы дать тебе объективный совет. Вижу, сейчас ты немного расстроен. Думаю, надо как следует все обдумать, прежде чем что-либо решить.

– Даже не знаю, смогу ли пойти на такой риск… чтоб никогда больше. Выбор не из легких, если вы понимаете, о чем я.

Грейс вздрогнул – он прекрасно все понимал. Материалов на эту тему в прессе встречалось немало. Но в сорок лет эта проблема еще не заботила его настолько, чтобы о ней думать. Теперь его просили помочь принять решение, от которого, возможно, зависела жизнь человека.

– Собери все факты, Норман, о’кей? Соберешь – и мы рассмотрим их вместе, один за другим.

– Представьте, что это вы, не я. Что бы вы сделали?

Грейс пожал плечами:

– Не знаю, честно говоря, не знаю. Думаю, моя первая реакция была бы такой: жизнь это нечто куда более значимое, чем секс. Но я скажу тебе вот что. Исходя из всего того, что я видел собственными глазами, в пожилом возрасте есть свои хорошие стороны, но много и плохих. Я верю скорее в качество жизни, нежели в ее продолжительность. Если ты чувствуешь, что секс занимает важную часть твоей жизни, то должен взвесить, готов ли пожертвовать им ради нескольких лишних лет, которые проведешь играя в блошки и справляя малую нужду в памперсы в доме престарелых.

Поттинг ухмыльнулся:

– Да вы свой парень, шеф! Грейс покачал головой:

– Вряд ли. Хотя, возможно, когда-нибудь и пойму, что это за штука – жизнь. Вот тогда-то и смогу дать тебе правильный совет, а пока что…

Грейса прервал звонок мобильного. Бросив взгляд на дисплей, он увидел, что звонит Гленн Брэнсон. Извинившись перед Поттингом, суперинтендент ответил и тотчас же услышал всхлипывания друга.

– Черт, Рой, – пробормотал он. – Вот же дерьмо. Эри только что умерла.

33

Толстяк в капитанской фуражке, сидевший за рулем белого, с откидным верхом, «роллс-ройса-фантома», выглядел точь-в-точь как мистер Тоад. Удерживая руль всего лишь одним пухлым пальцем, он неспешно катил среди полчищ отдыхающих, беззаботно прогуливавшихся по набережной Пуэрто-Бануса.

Автомобили парковались на выкрашенных белым, элегантно разделенных цепями стоянках. Позади них беззаботно качались на волнах офигенные яхты, по большей части также ослепительно-белые и щеголявшие всевозможными, так называемыми «удобными» флагами. «Ас», «Далекие дали», «Тио Карлос», «Шаф». Одни из них приходили и уходили; другие, как и принадлежавшая ему, стояли здесь круглый год. Его яхта была из самых больших, и этот факт грел душу.

Ему нравилось это место. Дорогие брюлики, яркие цвета, дизайнерские солнцезащитные очки – в воздухе здесь стоял запах роскоши. И он был частью этого места, этой роскоши – лишь очень немногое, вроде трех бывших жен и двадцатичетырехлетней стриптизерши, которую он теперь трахал, заставляло его ненадолго забывать об этом. Когда-нибудь здесь он и умрет – состоявшимся, всего достигшим, довольным жизнью человеком!

Кабриолет проплывал мимо уютных баров и ресторанов, магазина «Булгари», бара «У Джека», потом миновал «Хлоэ», «Американскую пивную», «Дольче & Габбана». Яхты стояли кормой вперед – средиземноморский стиль! – вдоль понтонов яхтенной пристани по правую от него руку, впереди, на холме, высились белые мавританские виллы с красными черепичными крышами. Даже палящие лучи яркого солнца несли ощущение такой же ободряющей дороговизны, как и все прочее.

Облаченный в мешковатую белую рубашку, шорты-бермуды и сандалии «Гуччи», вдыхая приятный запах, исходивший от обтянутых тонкой кожей сидений, он вел машину неспешно, стараясь не обгонять беспечных прохожих. Он никуда не торопился; до отъезда в аэропорт времени оставалось еще столько, что он вполне успевал спокойно пообедать и сгонять партию-другую в гольф, а сейчас просто наслаждался жизнью. Он был очень доволен собой – даже более доволен, чем обычно. Благодушно принимая восхищенные взгляды, адресованные роллсу, он покачивал головой в такт звукам, несшимся из колонок стереосистемы, – играл «Миллионер» в исполнении «Доктора Хука». Ему нравилось проигрывать эту песню снова и снова, потому что им он, малыш Имон Поллок, родившийся в семье бедняка-неудачника, и был теперь – миллионером.

– «Денег больше, чем волос у лошадки», – пропел он во весь голос, вторя словам «Доктора Хука», и с лучезарной улыбкой помахал пухлым мизинцем улыбнувшейся ему миловидной женщине, потом притормозил перед молодой парой с прогулочной коляской, остановившейся поднять брошенную ребенком мягкую игрушку. Едва он это сделал, зазвонил телефон. Номер не определен, высветилось на экране.

Он поднес трубку к уху – никогда не знаешь, кто в толпе может тебя слушать.

– Имон Поллок на связи, – радостно произнес он.

– Это я. Как поживаешь?

– Как я поживаю? Да лучше некуда, спасибо! Солнышко светит, и я реально доволен жизнью. Да и с чего бы не быть довольным, а?

– У нас проблема. Кое-кому сейчас совсем не до веселья.

– Так как бы нам пролить на него немножко солнечного света?

– Начать можешь с того, что попытаешься вернуть к жизни его мертвую сестру.

На мгновение Поллоку показалось, что солнце забежало за тучку. Но небо по-прежнему было лазурно-синим.

– Она умерла?

– Твои головорезы убили ее.

Он выключил музыку.

– Ну, таких указаний я им не давал.

– И что ты намереваешься с этим делать?

– Я тебе скажу, что я намереваюсь с этим делать. Я намереваюсь как следует пообедать, затем поиграть в гольф на моем любимом поле, а потом меня ждет самолет. А ты?

– Когда я получу свою долю? – угрюмо спросил звонивший.

– Хороший мальчик, наконец-то мы говорим на одном языке! Со временем, когда я проверну все сделки, ты ее получишь.

– Ты говорил, что заплатишь мне сразу по оценке.

– Неужели?

– Да.

– Это совсем не в моем стиле. Боюсь, тебе придется запастись терпением, дорогуша.

– Мы так не договаривались, ублюдок!

Паренек в красных шортах фотографировал машину. Имон Поллок услужливо улыбнулся.

– Рад был пообщаться! – сказал он и отключился.

Он вновь врубил трек «Доктора Хука», думая уже об обеде. Сегодня можно побаловать себя запеченным омаром и бокальчиком – или двумя – «шабли». Нет ничего лучше аппетитной еды перед приятной партией в гольф.

Жизнь так прекрасна!

Он взглянул на золотые часы «Патримони» от «Вашерон Константен», стоимость которых на самом деле измерялась в гораздо большем количестве фунтовых банкнот, чем было волос у лошади, или измерялась бы, приобрети он их честно, по рыночной цене в двести тысяч фунтов.

Но слово «честность» отсутствовало в его словаре, как и другое – «совесть». Он похлопал себя по круглому, как мяч, животу. Да, сегодня он определенно настроен отведать омаров.

И совершенно всем доволен. И вот-вот станет намного богаче, чем был всего неделю назад.

Он вновь добавил громкости и, улыбаясь окружающему миру, весело запел вместе с «Доктором Хуком»: «Пожалуйста, не пойми меня превратно! Денежки все у меня, а я гадкий паренек!»

34

В скудно обставленном врачебном кабинете, расположенном в одном из подвальных помещений в мюнхенском районе Швабинг, неподалеку от реки Изар, лежала на кушетке психоаналитика женщина – чуть за тридцать, короткие, подстриженные «под мальчика» каштановые волосы, вполне подходящая для знойного летнего дня одежда – джинсовые шорты, белый топ с бретельками и яркие гавайские шлепки.

– Итак? – сказал доктор Эберштарк, прервав обычное для Сэнди затяжное молчание.

Сэнди вздрогнула.

– Продолжим невербальное общение? Может, лучше поговорить?

– Не понимаю, – сказала она.

– Что именно вы не понимаете?

– Почему я так сильно его ненавижу.

– Вы ведь ушли от него, не так ли? – Этот вопрос они уже давно прояснили, но психоаналитик повторил его снова, как делал время от времени.

– Да.

– Когда уже были беременны от него?

Она ничего не ответила.

– И вы ведь так ему и не сказали, что беременны?

– У меня не получалось зачать несколько лет.

– Так почему же вы ничего ему не сказали?

– Потому что… – Сэнди надолго замолчала, затем произнесла: – Потому что если бы я сказала… – И она вновь погрузилась в молчание.

– Потому что если бы вы сказали?.. – подтолкнул он ее, чувствуя, что они подходят к чему-то важному.

– Мне бы пришлось остаться.

– А это было бы так плохо?

Она кивнула.

– Почему?

– Будь вы замужем за копом, вы бы поняли.

– И чем же плохо быть замужем за копом?

Помолчав немного, она сказала:

– Я всегда была для него на втором месте. Работа – на первом, я – на втором… когда у него вообще находилось на меня время.

– А вам не кажется, что с рождением ребенка все бы изменилось?

– Нет, не кажется. – После секундного колебания она призналась: – И потом, с ребенком связано кое-что еще. – Она умолкла. Покраснела.

Психоаналитик посмотрел на часы.

– О’кей, на этом мы и остановимся. Сможете прийти в понедельник? Тогда и расскажете, что это за «кое-что». Хорошо?

– Montag, – согласилась она. – Понедельник.

35

Пройдя по длинному лабиринту коридоров Суссекской королевской окружной больницы с их стойким запахом половой мастики, они оказались в послеоперационном отделении, где проходил курс лечения Рики Мур. Здесь воздух был посвежее, да и пахло получше. Медсестра провела Беллу Мой через все отделение к самой дальней кровати. Лежавший на ней пациент не спал – одетый в бледно-голубую больничную пижаму, частично прикрытый одеялом, он безучастно смотрел перед собой. Старомодный телевизор на поворотном кронштейне был включен, но шел без звука. На столе, напротив полулежавшего на подушках болезненно бледного мужчины, стояла одинокая открытка; рядом с ней – стакан воды, небольшая коробочка с таблетками и свежий, еще нечитаный выпуск газеты «Аргус». Возле кровати – стул.

Медсестры – вторая подошла помочь коллеге – задернули занавески вокруг кровати, создав некое подобие уединенности. Белла Мой опустилась на стул.

– Рики Мур? – спросила она, как того требовал протокол.

Он посмотрел на нее недоверчиво, но ничего не сказал.

Едва взглянув на него, она подумала: да он же вылитая копия телевизионного актера Дэнниса Ватермана, бывшей звезды «Механика» и нынешней – «Новых улик».

Она предъявила удостоверение:

– Детектив-сержант Мой, суссекское управление уголовных расследований. Готовы ответить на несколько вопросов?

Он поморщился, с трудом выдавливая из себя по слову зараз:

– Если… хотите… столица… Перу… Лима.

Она улыбнулась.

– Очень остроумно.

Он вновь поморщился.

– Как я понимаю, Рики, вечером в пятницу вы подверглись нападению? Ничего, если я буду называть это именно так?

Пару секунд он просто смотрел на нее, потом кивнул.

– Вы знаете тех, кто это сделал?

Он покачал головой.

– Уверены?

Молчание.

– Если не ошибаюсь, Рики, вы занимаетесь антиквариатом?

– Да.

– Выглядите неважно, вам больно говорить?

Он кивнул.

– Я быстро. Кто-то обошелся с вами очень жестоко. Да?

Он уставился в никуда.

– Насколько жестоко, Рики?

Он продолжал смотреть в пространство.

– Не слышу ответа, Рики. Почему вас истязали?

Молчание.

– Врачи говорят, у вас серьезные повреждения внутренних органов. Пробит кишечник, сильно повреждены нервы. Вам что, нет до этого никакого дела?

Ни слова в ответ.

– Я бы жутко расстроилась, случись со мной такое. А вы разве нет?

Ничего.

Она посмотрела на открытку.

– Жена прислала?

– Подруга.

– Вас не беспокоит, что, возможно, вы никогда больше не сможете заниматься с ней любовью? И что, быть может, до конца дней будете страдать недержанием?

Он наградил ее угрюмым взглядом.

– Вы подверглись жестокому нападению. Насколько я понимаю, у вас серьезные ректальные ожоги. Это так?

– Я… старушку… пальцем… не трогал… – произнес он тихим, страдальческим голосом.

– Так это из-за нее с вами так?

Он не ответил.

– Может, скажете, кто издевался над старой леди? И кто так поизмывался над вами?

– Никто надо мной не измывался.

– Мне сказали, что вам засунули в задний проход что-то очень горячее. А с учетом пробитого кишечника, вы просто счастливчик, что не умерли от сепсиса. Вас кто-то пытал?

Он покачал головой.

– Нет, я просто ремонтировал кое-что и случайно сел на включенный паяльник. Даже не знаю, как так вышло.

– Вы занимались ремонтом нагишом?

Он закрыл глаза.

– Хотите рассказать что-то еще?

Молчание.

Через десять минут врач и медсестра отдернули занавеску и сказали Белле, что пациенту нужно поспать.

Выйдя из больницы, она набрала номер Роя Грейса.

36

– Знаешь, что хуже всего? – пробормотал сквозь слезы Гленн Брэнсон.

Они сидели в дальней кабинке паба, неподалеку от Суссекской окружной больницы, и он пил уже вторую пинту.

– Что? – Рой Грейс обнял друга за плечи.

На столе перед ним стоял стакан с виски «Гленфиддиш». Пить бы и не следовало, как-никак он был на службе, и на вечер оставалась кое-какая работа, но бывают же исключения. Новость Гленна глубоко его потрясла.

– Сознавать, что утром Эри ждет вскрытие. – Он посмотрел на Грейса из-под потяжелевших век. – Мы ведь знаем, что это такое.

Слов не было, и Грейс только кивнул.

– Ее будут резать. Распилят череп, вынут мозг. Потом разрежут грудь и…

Он не договорил, всхлипнул.

– Не ходи туда, – сказал Грейс.

– Но они же все равно это сделают, так? – Брэнсон беспомощно взглянул на него. – Мы же говорим о женщине, которую я любил. Матери моих детей. Я этого не вынесу.

– Им нужно понять, что случилось, – сказал Грейс и тут же пожалел об этом.

– Я знаю, что случилось. Она ехала по кольцу на набережной. Перед ней кто-то остановился. Даже не оглянулся. Она в них врезалась, упала с байка, сломала руку в трех местах и вывихнула плечо.

– Она была в шлеме? – нахмурился Грейс.

– Она всегда его надевала. И детей заставляла.

– Но если умерла, значит, серьезно повредила голову, так?

– Нет. Ее повезли в больницу, чтобы сделать операцию на руке, вставить металлические спицы и вправить плечо. Стали делать анестезию, а у нее аллергическая реакция на эту… как ее… злокачественную гипертермию. Похоже, именно это и случилось. По статистике, один шанс то ли на сто тысяч, то ли на миллион.

Грейс помолчал, потом взял друга за руку и легонько сжал.

– Я слышал, что такое иногда бывает… аллергическая реакция на анестетики. Кто бы мог подумать… Господи. Ты, дети… – Ему трудно было говорить.

– И как мне теперь объяснить им, что мамочка никогда уже к ним не придет?

– Может, стоит поговорить с детским психологом? Посоветоваться? Возьми отпуск на несколько дней.

Брэнсон пожал плечами.

– Спасибо. Посмотрим. Не знаю…

– Тебе нужно со многим разобраться.

– Да, – задумчиво сказал он.

Как же ему плохо, думал Грейс. И он такой беспомощный. Даже когда Эри выгнала его из дома, Гленн не отчаялся, совладал с собой, но сейчас, сломленный горем, он совсем растерялся.

– Да, просто невероятно. Чего только не бывает. Она падает с байка – такое с любым может случиться – и умирает в больнице от анестетика. Знаю, вы уже не были вместе, но мне очень жаль.

Брэнсон пожал плечами.

– Да. Знаешь, я так хотел, чтобы мы… ну, по крайней мере, перестали ненавидеть друг друга… остались… – он порывисто вздохнул, – остались друзьями.

Грейс молчал.

– Та дура, что остановилась перед ней… ее, наверное, даже не оштрафуют. А я вот теперь буду хоронить жену и мать моих детей.

– Тебе нужно быть сильным – ради детей, – сказал Грейс, пытаясь найти что-то позитивное, что могло бы отвлечь друга от трагедии. Его отношения с хитроватой, придирчивой и вечно недовольной чем-то женой Гленна окончательно испортились около года назад. Откровенно говоря, она никогда ему не нравилась. Гленн в конце концов ушел из дома и с тех пор жил в опустевшем коттедже Грейса. Место же сержанта занял новый приятель Эри.

Брэнсон разом допил оставшееся пиво и уныло кивнул.

– Кто сейчас с детьми?

– Сестра Эри приехала.

– А ее бойфренд?

– Собрал вещички и смылся. Подальше от проблем. Показал себя во всей красе, да?

– Уже? Так быстро?

– Спиди Гонсалес. [2]2
  Спиди Гонсалес – «Самая быстрая мышь во всей Мексике», мультипликационный персонаж из серии Looney Tunes.


[Закрыть]

Грейс покачал головой.

– Им нужен отец. Ты уже виделся с ними?

– Нет.

– Тебе надо съездить туда. Не откладывая. Это же твой дом. Надо взять все на себя.

– Она настроила детей против меня.

Грейс покачал головой. В такой ситуации трудно давать советы, и он сам не знал, что делать, но понимал – Гленн должен поступить как мужчина, взять на себя всю ответственность.

– Я тебя отвезу.

– Моя машина осталась на больничной стоянке.

– Тебе в таком состоянии за руль садиться не стоит. Я тебя подброшу.

Брэнсон невесело усмехнулся.

– Что мне делать, Рой?

– Я скажу, что тебе делать. Помнишь, несколько лет назад ты рассказывал мне, почему пошел в полицию?

– И что я рассказывал?

– Ты говорил, что был когда-то вышибалой в ночном клубе. Когда родился сын, Сэмми, ты посмотрел на малыша и вдруг подумал, что вот он подрастет и пойдет в школу и у него спросят, кто его отец. Ты не хотел, чтобы мальчик отвечал, что его папа – вышибала. Ты хотел, чтобы он гордился тобой. Поэтому ты пошел в полицию. И не важно, как там Эри настроила против тебя детей. Я сейчас отвезу тебя, и ты войдешь в дом и обнимешь их. Придет день, очень скоро, и они позабудут все плохое, что говорила о тебе Эри. Они будут гордиться тобой. Потому что ты особенный и им чертовски повезло иметь такого отца.

Сержант неловко улыбнулся.

– Знаешь, когда родилась Рэми, я как-то смотрел на них обоих, и мне в голову пришла чудная мысль. Я подумал, что когда-нибудь ты будешь думать обо мне лучше, чем я на самом деле есть. И что мне надо становиться лучше, чтобы смягчить твое неизбежное разочарование.

Рой Грейс поднял стакан и чокнулся с кружкой Гленна.

– Все будет хорошо. Знаешь, дружище, я ведь тебя люблю. Правда.

Брэнсон схватил его за руку, сжал, сморгнул слезы. Перевел дыхание.

– Дай мне сказать кое-что. Это предупреждение, так?

Грейс нахмурился.

– Предупреждение?

– Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же, что и со мной. Тебе тоже хватило в жизни всякого. Но теперь ты должен понять, что с рождением Ноя твои отношения с Клио изменились навсегда. Ты уже не самое главное в ее жизни и никогда больше таким не будешь. Ты всегда будешь на втором месте, после сына и других детей, если они появятся. Я говорю тебе это, потому что знаю – ты достойный, заботливый человек, но ты загружен работой, и пройдет какое-то время, прежде чем ты это осознаешь. Наши дети не свели нас с Эри вместе, и за это я виню себя.

Грейс покачал головой:

– Не упрекай себя. Не за что. Ты хороший человек.

У него зазвонил телефон. Он ответил и бросил взгляд на часы. Четверть девятого. Он собирался вернуться пораньше домой и помочь Клио, которая, судя по голосу, держалась из последних сил. Но случившееся с Гленном было все же важнее.

– О’кей, – неохотно сказал он звонящему. – Встретимся в девять. Через сорок пять минут.

Грейс дал отбой и повернулся к Гленну:

– Допивай и поедем домой. Домой. К твоим детям.

– И что я им скажу?

Грейс сжал кулак и легонько ткнул друга в щеку.

– Скажи просто: я ваш папа и я дома.