Текст книги "Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера"

Автор книги: Питер Акройд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Меня уже до смерти тошнит, когда ты принимаешься толковать, дескать, нам, женщинам, следует „одеваться скромно и сдержанно“, как если бы мы оставались девственницами. Тебя хлебом не корми – дай Библию процитировать! Как там сказано? „Женщины не должны красоваться в драгоценных каменьях и расхаживать с заплетенными косами. Женщины не должны красоваться в жемчугах, золоте или богатых платьях“. Что за бредни! Даже спорить с тобой из-за этого неохота.

Что-что? Говоришь, будто я – как кошка? Будто стоит тебе только подпалить мне шкуру – и я из дома ни ногой? Вот, значит, как ты думаешь? Да если у кошки шкурка гладкая и блестящая, то она и получаса дома не просидит! Она всю ночь будет гулять по крышам, красуясь и закатывая такие громкие концерты, что любой кот в округе узнает: у нее течка. Понял ты, к чему я клоню? Если нападет на меня такая охота, то и я гулять буду.

Что проку шпионить за мной, старый чурбан? У Аргуса, говорят, было сто глаз, но даже он бы меня не удержал. Разве что мне самой бы захотелось, чтобы он за меня подержался. Ну, я бы и тогда нашла способ его одурачить. Можешь не сомневаться. Ты говоришь, на свете есть три напасти: слуга-выскочка, сытый дурак и служанка, наследующая своей госпоже. И уверяешь меня, что миру не снести четвертой напасти – сварливой жены. Ах ты, гнусный старикашка! Чтоб тебя Бог пораньше прибрал! Ты еще жен будешь перебирать – сварливые они или нет? Как будто к тебе уже очередь охотниц выстроилась? Хватит уже меня поучать!

А потом ты говоришь, что женская любовь – это ад земной, безводная пустыня. Ты сравниваешь ее с неукротимым бушующим огнем: чем больше поглощает пламя, тем оно жаднее становится, тем больше хочет пожрать. А потом перескакиваешь на другое сравнение: бедная жена – это червь, который точит дерево и пробирается вверх; она завладевает главными богатствами мужа и постепенно лишает его сил. Да ведь это всем мужьям известно, верно? Старый ты хрыч! Козел! Погоди, я еще до тебя доберусь!»

Вот так-то я разговаривала со своими пятью мужьями. Я их просто в порошок стирала. Всякий раз, как они меня в чем-нибудь винили, я ругалась, что они пьяны. А милашка Джонни и служанка меня покрывали. Господи, сколько я им хлопот доставила! А сказать вам по правде, они вполне безобидны были. Это я вела себя как кобылица. Ржала и кусалась. Бранила их почем зря, когда сама бывала неправа. А иначе бы мне влетало как следует. Не могла же я этого допустить. Кто на мельницу первым приходит, тот и хлеб первым получает. Я всегда первой в драку лезла. Я же в ней и побеждала. А они даже рады были прощенья просить за грешки, которых не совершали. Я их обвиняла в изменах – а они-то такие хилые были, что едва на ногах держались.

Они со всем мирились. Они вправду думали, будто я так горько жалуюсь из-за того, что в глубине души их люблю. Да, я врала им, будто выскакиваю по ночам на улицу, чтобы отвадить от дома всех баб, за которыми они увиваются. А под таким предлогом сама забавлялась как только хотела. Женщины ведь рождаются с такими талантами. Господь наделил нас даром притворно плакать, лукавить и обманывать. Я всю жизнь этим занималась и могу похвастаться, что всегда брала верх над своими муженьками. Хитростью или силой, ворчаньем или нытьем – я выходила победительницей. Хуже всего им приходилось, конечно, в постели. Вот там-то я на них вовсю отыгрывалась! Как только я чувствовала на себе их руки, я грозила показать тыл – если только они не заплатят мне какой-нибудь выкуп. А уж когда я что-нибудь получала, то позволяла им делать что угодно. Мне было все равно.

И вот что я вам скажу. За все, чего вы хотите, нужно платить. Все в этом мире продается. «На пустую руку и сокол не летит». Знаете, наверно, такое выражение. Я удовлетворяла все их желания, коль скоро кошель мой был полон. Иногда я даже притворялась, что мне это нравится. На самом деле мне никогда не было по вкусу жесткое старое мясо. Потому-то, должно быть, я так и шпыняла мужей. Наверно, сиди рядом с ними за столом сам Папа Римский, я бы продолжала их пилить. Я платила им той же монетой. Если б мне пришлось составлять свою последнюю волю и завещание, то все равно я не осталась бы у них в долгу. Слово за слово – вот как я им платила, да поможет мне Бог. Я была так ловка и находчива, что они сами спешили прекратить драку. А это было лучшее, что им оставалось, уж поверьте мне. Иначе не было бы им ни сна, ни покоя. Ну, один или два порой глядели на меня тиграми, да только впустую челюстями щелкали!

Вот что я сказала одному из них: «Дорогой, погляди-ка на Вилли! (Вилли звали нашего барашка.) Погляди на него, какой он кроткий и милый. Подойди же ко мне, дорогой, и поцелуй меня в щечку. Вот бы тебе стать таким, как Вилли! Терпеливым да скромным. Вот ты мне все время твердишь о терпеливом Иове. А почему бы тебе не последовать его примеру? Хвалишь его – ну так и делай как он. Разве не так надо поступать?

А не то я тебе такой урок преподнесу! Хорошенькое дело – жену в узде держать. Одному из нас придется уступить. А я уступать не собираюсь. Да, как ни крути, а мужчина разумнее женщины, значит, и трудности должен легче переносить. Да что ты все ноешь и жалуешься? Хочешь, чтобы моя пушистая штучка принадлежала тебе одному? Ну так бери. Бери ее всю. Давай, давай! Я знаю, как ты ее любишь. Если бы я могла ее на продажу выставить, то уже бы в роскоши, наверно, купалась. Ну да ладно, я сберегу ее для тебя одного – владей, пасись! Но, видит Бог, ты ко мне несправедлив!» Вот так, слово в слово, я ему говорила.

А теперь я вам расскажу о своем четвертом муже. Это был старый пес, но у него завелась любовница! А я была тогда еще молода и полна задора. Признаюсь, я и сама не прочь была погулять, зато я была сильна и упряма. Я трещала как сорока. Если кто-нибудь играл на арфе, я вскакивала и шла в пляс. Выпив стаканчик сладкого белого вина, я принималась петь, как соловей весной. Слышали историю про Метеллия, который до смерти избил жену за то, что та пристрастилась к стаканчику? Ну, уж меня-то он не остановил бы, будь я его женой. Меня бы никто не отвадил от вина. А выпив чуть-чуть, я, разумеется, начинаю думать об этом самом. О шашнях то есть. Как от холода до града или снега – так от жадной глотки до жадной задницы. Пьяная женщина не слишком-то защищает свою честь, верно? Это каждому распутнику известно.

Господи Иисусе, я как вспомню молодость свою, так смехом и заливаюсь. Сколько потехи! Сколько гулянок! Меня эти воспоминания и сегодня веселят. Я была в те годы на седьмом небе. Я была неистовой. Конечно, годы все отравляют. Они отобрали у меня красоту. Отобрали былую силу. Что ж, пускай себе бегут. Черт с ними – и с красотой, и с силой. Теперь, когда вся мука вышла, буду отруби продавать! Вот так-то. Но я стараюсь не унывать. Разве не видно?

Так что я там говорила про моего четвертого мужа? Ах да. Я была в ярости, когда представила его в объятьях другой женщины. Но я ему отомстила. Господи! Я ему отплатила монетой той же чеканки. Ясно я выразилась? Нет, я не торговала собой. Конечно нет! Но я любезничала с другими мужчинами, я позволяла им со мной заигрывать, – и муженек мой от этого просто в собственном жиру жарился! Он весь закипал от злости и ревности. Я стала ему чистилищем на земле. Он так страдал, что душа его, видать, прямиком на небеса вознеслась. Когда больное место ботинок жать стал, он ох как раскричался! Но никто, кроме Господа Бога да моего мужа, не знает, как тяжко я его мучила. Он умер, когда я вернулась из паломничества в Иерусалим. А теперь он похоронен перед главным алтарем. Не скажу, что надгробье у него такое же богатое, как у короля или императора, но послужить оно послужит. Было бы пустой тратой денег строить ему пышную гробницу. Что ж, прощай, старичок. Да упокоит тебя Господь во гробе. Сладких снов!

А теперь я расскажу вам о своем пятом муже. Я искренне надеюсь, что он не в аду, хотя, сказать по правде, вел он себя хуже всех остальных. Боже, как он меня колотил! У меня до сих пор в ребрах сидят его колотушки – они там до самого смертного часа будут ныть.

Уф! Зато в постели он был так силен и ловок, что пожаловаться на него я никак не могу. Знал он, как меня ублажить, особенно когда хватал меня за задницу. Так что за побои я на него не в обиде. Умел он целоваться и мириться. Его я любила больше всех остальных. А он умел себе цену набивать. Он возбуждал меня. Знаете ведь сами – у нас, женщин, порой странные наклонности: нам больше всего хочется недоступного. Это же каприз, верно? Мы с плачем требуем того единственного, что для нас под запретом. Только откажи нам в чем-нибудь – и мы воспламенимся. А предложи это нам – мы же сами нос воротим. Мы раскладываем товар и напускаем на себя безразличный вид. Да вы такое сто раз видали на рынке. Никто же не хочет брать то, что отдают по дешевке. А толпа покупателей всегда взвинчивает цену. Это каждой женщине известно – если только она не круглая дура.

Так вот, я толковала о своем пятом муженьке, Дженкине. Благослови его Господь! Я вышла за него не из-за денег, а из-за его красоты. Он учился в Оксфорде, а потом бросил университет и снял комнату в доме моей давней подруги из того же города, Алисон. Благослови и ее Господь! Мы все время сплетничали, а потому она знала все мои маленькие секреты и прихоти куда лучше, чем приходской священник. Да ему бы я их и не стала выбалтывать! А вот ей выкладывала всё. Если мой муж, скажем, у стенки помочился – она и об этом знала. Если за ним числились какие-то грязные делишки, я сразу же ее оповещала. Кроме нее, я нашептывала кое-что на ушко своей племяннице и еще одной подружке, но, клянусь, с остальными я вела себя осторожно. Временами Дженкин из-за этого очень злился и даже кипятился; он делался весь красный и прерывисто дышал. Но – как я ему говорила – винить во всем он должен был себя самого. Зачем доверять мне свои секреты, а? То-то и оно.

И вот однажды, в пору Великого поста, я отправилась по-свойски поболтать с Алисон. Я все время этим занималась – весь март, апрель, май, да и любой другой месяц, – потому что больше всего на свете люблю послушать городские новости. Видели бы вы меня – как я ношусь из дома в дом! Ну, а в тот день я решила отправиться вместе с милой Алисон и ее новым жильцом на прогулку в поля. А муж мой на весь Великий пост отбыл в Лондон. Благодарение Богу! Не могу сказать, что я все время озиралась да всего остерегалась. Напротив, я посматривала на разных красавчиков. Да и на меня заглядывались. Как знать, где мне улыбнется удача? Мне и не важно было, куда ходить, лишь бы вокруг народу побольше было. Вот я и ходила – на ночные службы, на процессии, на проповеди под открытым небом и на празднества. А еще, конечно, я любила совершать паломничества. Ведь там встречаешь людей и получше себя, верно? Посещала я и миракли, и свадьбы. Я всегда одевалась в одни и те же красные наряды. До них и моль ни за что бы не добралась: я ведь каждый день их надевала. Что за чудесные наряды были!

Ну, так вот что было дальше. Я уже говорила, что мы втроем пошли прогуляться в поле. Я премило так беседовала с Дженкином, и вот, даже не задумавшись, я сказала ему, что, случись мне завтра овдоветь, так я охотно пойду за него. Прямо сразу, не откладывая.

Ну, я-то знала, чтó говорю. Я не хвалюсь, конечно, но заглядывать наперед немножко умею. Уж в чем-чем, а в брачных делах я кое-что смыслю! Если в норе у мышки только одна дыра, значит, мышка сама напрашивается на неприятности: коли ту дыру замуровать, то конец мышке! Так вот, я стала убеждать его, будто по уши в него влюблена (это старый трюк – меня еще мамаша ему обучила!). Уверяла, будто он мне каждую ночь во сне является. Будто мне приснилось, как он прокрался к моей кровати и убил меня, и мои простыни пропитались кровью. «Но это ведь хороший сон, – говорила я ему. – Хорошее предзнаменованье. Ведь кровь сулит золото, верно?» Конечно, все это было сплошное вранье. Никогда он мне не снился. Но я во всем следовала матушкиным советам! Так на чем я остановилась? Ах да!

К счастью, мой четвертый муж вскоре уже оказался в гробу. Я, конечно, выплакала море слез, как и положено женам. Я плакала и вопила. Я изображала на лице скорбь и покрывала голову черным платком. Иными словами, чтила обычаи. Но, поскольку я уже положила глаз на нового муженька, то можно догадаться, что, когда за мной никто не наблюдал, я убивалась куда меньше. И вот моего покойника снесли в церковь, и все соседи шли за его гробом. И Дженкин среди них тоже. Какие же у него ноги красивые были! А лицо! Другого такого красавчика во всем приходе не сыскать было. Не успели мы в церковь войти, а я уже втрескалась. Вы меня осуждаете? Ему было двадцать лет. Как и мне. Да нет, я вру! Мне тогда уже сорок стукнуло, зато желанья меня одолевали, как двадцатилетнюю. Во мне бурлила горячая кровь, как у жеребенка. Меня вела Венера, мой знак. Что мне было терять? Я была хороша собой, богата и хорошо сложена. Да и не так уж стара! Как говорили мне мужья, у меня была лучшая штучка во всей Англии! Хоть в сердце у меня сидел Марс, зато во всех других частях тела царила Венера. Это Венера наделила меня проворством и сладострастием, а Марс – смелостью. Я родилась под хорошим знаком. Так вот, я вас спрашиваю: отчего любовь считают грехом? Я ведь только следовала своим склонностям, и направляли меня созвездия. Я не могла удержаться от любви к молодому красавцу, как не могла ослушаться звезд. И еще кое-что вам скажу: у меня на лице красная родинка, она сейчас не видна под капюшоном, а другая родинка – в более укромном местечке.

Да, Бог мне судья, я никогда не была скромницей. Я никогда не была застенчивой. Всегда утоляла свои аппетиты. Не важно, кто мне подворачивался – коротышка или дылда, белый или черный, – коли я ему по вкусу приходилась, то на все была готова. Меня не заботило – богач он или бедняк, знатный или смерд, – лишь бы он был мой.

Ну, что еще сказать? Не прошло и месяца, как я уже выскочила замуж за Дженкина. Ну и свадьбу мы закатили! Я отдала ему свои земные богатства, унаследованные от прежних четырех мужей. Ведь это и есть суть брака. Но, видит Господь, я нисколько об этом не жалею! Он был упрям. Он никогда не позволял мне поступать по-своему. А еще он колотил меня. Однажды я нечаянно вырвала страницу из его книги, и он набросился на меня. Он так колошматил меня по голове, что я на одно ухо оглохла. До сих пор не слышу им. Но и я была упрямая. Я была как львица. И язык распускала. Он велел мне не сплетничать с кумушками в округе, но я его не слушала. Я продолжала ходить к Алисон и к другим. Тогда он начал читать мне наставления и приводить всякие примеры из древности. Был один римлянин, звали его, кажется, Симплиций Галл, который бросил жену. За какое же преступление? Однажды он застал ее на пороге дома с непокрытой головой. А был еще другой римлянин, который бросил жену, потому что как-то раз, летом, она отправилась на пирушку без его позволения. Можете в такое поверить? Конечно, он и Библию мне постоянно цитировал. Зачитывал мне те места из Экклезиаста, где мужьям запрещается давать женам свободу. А потом он мне говорил таким важно-занудным тоном: «Нельзя строить дом из камышей. Нельзя ездить на слепой лошади. Но еще глупее жениться на женщине, которая любит совершать паломничества. Такой мужчина заслуживает виселицы». И что мне было делать? Я ничего и не делала. Я все это пропускала мимо ушей. Я чихала на все его изречения и притчи. Я не желала под него подлаживаться. Терпеть не могу, когда мне указывают на мои недостатки. Думаю, и вы тоже. А его это конечно же бесило. Но я не собиралась прислушиваться к его нытью.

Так вот как вышло с той книгой. Я уже говорила, что вырвала оттуда страницу, а он поколотил меня так, что я до сих пор глуха на одно ухо. Он читал эту книгу день и ночь. Говорил, что написали ее Валерий и Феофраст, что она против женщин. Как он любил эту книгу! Прямо взахлеб ее читал. Под тем же переплетом были и другие сочинения: какого-то кардинала из Рима, по имени Святой Иероним, который написал что-то против какого-то Иовиниана. Не спрашивайте меня, о чем все это. Там же у него были книжки Тертуллиана, Хрисиппа и аббатисы из-под Парижа, Элоизы. Это она бегала за Абеляром. Уж о ней-то я все знаю. Что же еще там были за книжки? Ах да. Там были собраны притчи Соломона да еще книжица Овидия – «Искусство любви». Вот это все и было переплетено вместе, под одной обложкой.

Так мой муженек проводил время – ну, когда не работал, конечно, – читал и перечитывал эти вот старинные книги. Ему нравилось смаковать рассказы о дурных женах. Их он знал, наверно, больше, чем любой школяр. Рассказы о добрых женах не так его занимали, даже если о них в Библии говорилось. Впрочем, я точно знаю: ни один священник тоже не станет хорошо говорить о женах или вообще о женщинах. Конечно, если речь не идет о святых – но ведь тех и женщинами-то не назовешь, верно? Кто назвал льва диким зверем? Уж точно не сам лев. Господи, да если бы за перо взялись сами женщины – вместо всех этих монахов-затворников, – то они бы так ославили мужчин, что их теперь называли бы проклятым полом. Ученый и любовник – да их целые мили разделяют! Те, кто находится под воздействием Меркурия, любят учение и ученость, а те, кто пребывает под властью Венеры, любят саму любовь, любят веселые вечеринки. Когда появляется Венера, Меркурий заходит. Когда Меркурий восходит, Венера унывает. Поэтому ни один клирик не похвалит женщину. Когда эти праведники становятся стариками и годятся для любви не больше, чем мой старый башмак, тогда они садятся и жалуются на то, что женщины, дескать, не умеют хранить супружеские клятвы. Вот старые дурни!

Но я вернусь к своей истории. Я хотела вам рассказать, почему Дженкин избил меня за то, что я испортила его книгу. Однажды вечером хозяин дома, как он любил себя называть, сидел у очага и читал. Он читал мне про Еву, по чьей вине весь род человеческий постигла беда. Только Иисус спас нас от этой беды, купив наше искупление ценою собственной святой крови. Вот ясное доказательство, заявил мне Дженкин, что женщина виновна в грехопадении человечества. Старый как мир довод! А потом он стал читать мне о том, как Самсон лишился волос. Их ему отрезала его любовница Далила, пока он спал. Из-за этого его схватили и ослепили филистимляне. А потом он рассказал мне историю про Геркулеса и Деяниру – про то, как она соткала ему рубашку и как эта рубашка сожгла ему тело. Дженкин ничего не желал упускать: не позабыл о тех невзгодах, что навлекли на Сократа обе его жены. О том, как одна из его жен, Ксантиппа, окатила его мочой. Ни в чем не повинный бедняга долго стоял как мертвец, а потом просто утер лицо тряпицей и сказал: «После грома жди дождя».

Покончив с этой историей, он принялся рассказывать о Пасифае, царице Крита. Ему казалось, что это отличный пример безумного распутства и скотоложества. Мне даже думать об этом не хочется. Слишком все это отвратительно. Она, наверно, и впрямь была сумасшедшая. А еще была прелюбодейка Клитемнестра, которая из похоти убила своего мужа. Дженкин с большим удовольствием читал мне о ней. Он рассуждал о том, из-за чего погиб Амфиоракс[15]15
  Имеется в виду Амфиарай.


[Закрыть] из Аргоса. Он знал всю эту историю наизусть. Амфиоракса предала Эрифила, его жена: за золотую побрякушку она привела греков к тому месту, где он прятался. И что в итоге? Ее муж погиб при осаде Фив. Еще мой Дженкин негодовал на Ливию, жену Сеяна, и на Луцию, жену Лукреция. Одна убила мужа из любви, а вторая – из ненависти. Ливия как-то ночью отравила мужа, узнав, что он стал ее врагом. А Луция была так похотлива, что приготовила для мужа любовное питье. Она хотела страстно привязать его к себе. Но зелье оказалось чересчур сильным: муж выпил его и еще до рассвета умер. Так ли, иначе ли – а обоим беднягам выпало худшее! Что ж, мне их жаль.

Но это еще не все. Куда там! Дженкин стал рассказывать мне еще об одном древнем римлянине, Латумии, который пожаловался другу, что в его саду растет дерево скорби. Вероятно, на этом самом дереве повесились три его жены. Думаю, с досады. А этот его друг, Аррий, похлопал его по спине и сказал: «Слушай, приятель! Дай-ка я срежу черенок с этого твоего дерева. Мне оно по нраву. Пожалуй, я у себя тоже такое посажу». Потом Дженкин рассказывал мне про всех тех жен, что убивали мужей прямо в постели. А пока трупы их мужей лежали на полу, они в постели предавались блуду с другими мужчинами. Другие жены вгоняли гвозди в головы мужьям, пока те спали, а иные подсыпали им в еду отраву. Он знал уйму таких злодейских историй – у меня они в голове даже не умещаются. И пословиц он помнил больше, чем листьев на деревьях, чем песчинок на морском берегу. «Лучше жить со львом или драконом, – говорил он, – чем со сварливой женщиной. Лучше спать на крыше, чем делить ложе с женой-мегерой. Эти женщины придирчивы и упрямы, они в презрении топчут все, что дорого их мужьям». Вот что говорил Дженкин. Можете себе представить, что я ему отвечала. А он продолжал осыпать меня поговорками: «Вместе с платьем женщина снимает с себя стыд». Ах, ну и вот еще: «Красивая женщина, утратившая добродетель, подобна золотому кольцу в носу у свиньи». Можете себе представить, каково мне было все это слушать? Я злилась. Я изводилась.

Когда я поняла, что он собирается и дальше читать мне эту книгу – если захочет, то всю чертову ночь напролет, – я не выдержала. Я выхватила книгу из его рук и вырвала оттуда три страницы. А потом стукнула его по лицу так крепко, что он отлетел назад и упал прямо в очаг. Потом он поднялся и, как дикий зверь, сшиб меня наземь кулаком; это был такой мощный удар, что я лежала на полу как мертвая. Когда он увидал, что я лежу и не встаю, он перепугался и хотел было бежать. Все мужчины таковы. Тут я взметнулась как молния. «Ах ты, коварный вор! – прошептала я. – Ты что же, прикончил меня? Может, ты меня убил, чтобы завладеть моим имуществом? Ах, Дженкин! Ну, подойди сюда. Поцелуй меня перед смертью».

Это все и решило. Он подошел ко мне и опустился возле меня на колени. «Ах, милая Алисон, – сказал он. – Я никогда больше тебя не ударю, да поможет мне

Бог! Ты сама знаешь, что я натворил. Прости меня, дорогая моя. Пожалей меня, умоляю тебя!»

Тут я приподнялась и хорошенько его ударила. «Вот теперь мы квиты, – сказала я. – Я могу умереть спокойно. Это мои последние слова». Ну, конечно, они не были последними, и в итоге, еще повздыхав и покричав, мы с ним помирились. Я победила. Он отдал мне бразды правления – и я стала полноправной хозяйкой дома и всего имущества. А еще я стала управлять его языком – и его кулаками. Как вы думаете, что я сделала с той книгой? Я заставила мужа сжечь ее. Когда я получила власть над всем домашним хозяйством, он подошел ко мне и сказал: «Женушка моя, Алисон, поступай по-своему, я тебе по гроб жизни не буду перечить. Только береги мою честь и мое доброе имя».

С того дня мы больше и не ссорились. Клянусь перед Богом, что я стала лучшей в мире женой. Я была верна ему, а он был предан мне. Надеюсь, душа его покоится в лучшем мире. Ну что ж, приступить теперь к рассказу?

Послушайте, какими словами обменялись Пристав церковного суда и Кармелит

Выслушав все это, Кармелит рассмеялся.

– Ну, мадам, – сказал он, – клянусь Богом, и длинная же у вас прелюдия к рассказу!

Пристав тоже это услышал.

– Что же это? – обратился он к другим паломникам. – Вечно кармелитам надо всюду нос совать. Они на любое блюдо, на любую еду готовы наброситься. Что ты там толкуешь о прелюдии или о верблюдии? Сам ты верблюд. Или осел, или лошадь. Давай, скачи вперед, нечего портить нам забаву!

– Это все, что вы хотели сказать, сэр Пристав? – осведомился Кармелит. – Клянусь Богом, перед отъездом я вам всем расскажу одну такую историю про пристава, что вы по земле будете кататься от смеха.

– Ядри тебя в душу, Кармелит! Зато я еще до Ситтингборна расскажу пару-тройку баек о людях твоего ремесла, так что ты у меня заплачешь. Ага, вижу, ты уже и приуныл.

Тут вмешался Гарри Бейли:

– Тихо! Хватит вам препираться. Пускай дама расскажет свою историю. Вы двое ведете себя как пьянчуги! Сударыня, начните же рассказ, мы слушаем вас.

– Я готова, мистер Бейли. Если, конечно, почтенный Кармелит позволит мне продолжить.

– Мадам, – проговорил Кармелит, – ничто не доставит мне большего удовольствия.