355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Питер Акройд » Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера » Текст книги (страница 7)
Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 01:51

Текст книги "Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера"


Автор книги: Питер Акройд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Часть четвертая

В тот день в Афинах состоялись пышные празднества. Каждый почувствовал на себе майскую силу – все были смелы и веселы. Все танцевали и бились на потешных турнирах в тот понедельник, а кое-кто провел день в служении Венере. Ночь была отведена отдыху. Все хотели проснуться наутро пораньше и своими глазами наблюдать великий бой. Следующее утро в гостиницах и харчевнях выдалось шумным и хлопотливым: выносили доспехи, готовили лошадей. Рыцари и знатные лица верхом на жеребцах и славных скакунах поехали ко дворцу. Если бы вы там были, то увидели бы небывалые, нарядные латы, словно выкованные из стали с золотом пополам. Копья, шлемы, конские доспехи сверкали в лучах утреннего солнца, а золоченые кольчуги и щиты с гербами огнем горели в толпе. В седлах сидели сеньоры в богато изукрашенных одеждах, за ними ехали рыцари свиты и их оруженосцы; сами оруженосцы прилаживали наконечники копий к древкам, застегивали шлемы и крепили кожаные ремни к щитам. Не время было мешкать. Лошади, все в мыле, жевали свои золотые уздечки. Тут же сновали оружейники с напильниками и молотками. Были в этой процессии и йомены, и много простолюдинов с толстыми посохами в руках. Все они или ехали верхом, или шли пешком, под звуки волынок, труб, рожков и литавр, исполнявших боевые мелодии.

Во дворце люди, сбившись в кучки, оживленно спорили, обсуждая достоинства фиванских рыцарей. Каждый держался своего мнения, другие же возражали. Один говорил так, другой – иначе. Одни сопереживали чернобородому рыцарю, другим был по душе лысый малый. А третьи отдавали пальму первенства рыцарю с косматой шевелюрой.

«Говорю тебе, – твердил один вельможа, – он похож на настоящего бойца. И топор у него фунтов двадцать весит, не меньше».

«Вот еще!»

Солнце давно уже взошло, а в дворцовых залах всё раздавались сплетни и пересуды.

Благородный властитель Тесей уже пробудился от музыки менестрелей и шумных возгласов толпы. Но оставался в своих потаенных покоях до тех пор, пока во двор не ввели Паламона и Архиту, равно почетных гостей. Тесей показался у большого окна, где уселся торжественно, словно божество на троне. Людям из толпы позволили войти, чтобы они могли увидеть герцога и воздать ему почести. Всем было очень любопытно услышать, что он сейчас скажет. Толпа смолкла, когда герольд криком призвал всех к молчанию. Когда воцарилась тишина, герольд зачитал решение герцога:

«Наш государь Тесей поразмыслил своим благородным умом о сути этого турнира и счел, что это чистое безумие – рисковать жизнями всех этих благородных рыцарей в смертельной схватке. А потому, дабы никто из них не пал напрасно на поле брани, герцог отказался от своего первоначального намерения. Итак, под страхом смерти, никому не разрешается являться на поединок со стрелами, с топором или ножом. Никому не позволяется приносить или обнажать короткого меча: такое оружие запрещается! В противника разрешено лишь один раз метнуть копье. Если рыцарь сражается пешим, то ему позволено обороняться. Если кому-либо не повезет и он попадется в плен, то убивать его не станут: его следует под охраной довести до столба, водруженного у края поля. Там он и должен оставаться. Если в плен попадет Паламон или Архита или если один из них окажется убитым, то на том турнир и кончится. Да пребудет Бог со всеми воинами. А теперь – вперед, и бейтесь на славу! Удачи вашим булавам и вашим длинным мечам. Ступайте же к арене. Такова воля благородного Тесея».

Тут весь народ вскричал в один голос, и этот крик одобрения достиг небесных врат.

«Благослови тебя Господь, великий государь! По доброте сердца ты не желаешь проливать благородную кровь!»

Затем под звук труб и бой барабанов все собравшиеся проследовали к каменному амфитеатру. Афинский народ, выстроившись по званиям, шествовал по городу, украшенному златоткаными полотнищами. Возглавлял шествие сам Тесей, а по бокам от него ехали Паламон и Архита; позади них ехала королева Ипполита, с нею – прекрасная Эмилия, а сзади – все остальные. Не было и девяти часов, когда все прибыли к арене. Первым воссел на свое почетное место Тесей. Когда он занял герцогский престол, Ипполита и Эмилия сели на отведенные им места. Затем расселись и все остальные. Все устремили взоры к западным, Марсовым, воротам, откуда должен был появиться Архита с красным знаменем, в сопровождении своей сотни рыцарей. И в тот же миг из восточных ворот, посвященных Венере, выехал Паламон со своей свитой; он развернул белый стяг, который нес бережно и воодушевленно. Во всем мире не могло быть двух других таких войск, которые бы во всем столь идеально отвечали друг другу – и отвагой, и благородством, и возрастом воинов; они ехали рядами по двое – рыцарь к рыцарю. Когда устроили перекличку, чтобы проверить их численность, каждый в свой черед выкликал свое имя. Не было никаких поползновений к измене. Когда смотр был закончен, ворота заперли и раздался клич: «Рыцари, выполняйте свой долг!» Затем заиграли трубы, и герольды удалились. И оба воинства приготовились к сражению.

Вот взметнулись копья, готовые к нападению; вот в ход пошли шпоры, вонзившись в бока коням. Да, то были мужи, привычные к верховой езде и искусству поединка. Дрогнувшие древки полетели прямо на крепкие щиты. Одному всаднику острие вонзается в грудину. Копья взлетают вверх, футов на двадцать в высоту; мелькают и сшибаются блестящие серебром мечи. Шлемы разлетаются в мелкие куски. КРОВЬ БЬЕТ КЛЮЧОМ. КРУШАТСЯ КОСТИ. ТРЕЩАТ РЕБРА. Один рыцарь бросается вдруг в самую гущу битвы. Один жеребец спотыкается, вот уже он валится на землю, а всадник падает ему под копыта. Другой рыцарь, не отступая ни на пядь, обороняется копьем и опрокидывает противника наземь. Вот одного ранили и пленили; несмотря на его протесты, его уводят к столбу поражения, где он должен оставаться до окончания турнира. Еще одного упавшего рыцаря уводят в другую сторону. Время от времени Тесей приказывает всем прекратить бой – чтобы рыцари могли передохнуть и подкрепить свои силы прохладными напитками или кое-чем покрепче.

Уже много раз двое фиванцев, Паламон и Архита, сходились в единоборстве; они исполосовали и искололи друг друга, и оба лишились коней. Не было в Греции свирепее тигрицы, у которой гиена утащила детеныша, нежели атаковавший своего ворога Архита. Марокканский лев, загнанный охотниками и ослабевший от голода, не мог бы выказать большей ярости, чем Паламон – против своего соперника в любви. Воспламеняемые ревностью, они без пощады наносили друг другу удары, и кровь их потоками лилась на землю. Но всему приходит конец. Прежде чем истек день, могучий царь Эметрий схватил Паламона, бившегося с Архитой; он вонзил меч в плоть рыцаря и, с помощью двадцати воинов, поволок его к столбу побежденных. Немедленно на выручку своему союзнику поскакал великий царь Ликург, но его сверзили с коня; Эметрий был ранен самим Паламоном, который, не желая сдаваться, ударил того мечом и вышиб из седла. Но все было напрасно. Его, сопротивляющегося, приволокли к столбу. Тут уже и отвага не могла ему помочь, ведь Тесей ясно огласил свои правила, и он должен был оставаться там, куда его поставили. Он был побежден. Он печально склонил голову, зная, что больше сражаться не может. Увидев все это, Тесей закричал рыцарям, остававшимся на поле:

«Всё! Прекращайте бой! Теперь я оглашу свое верное и справедливое решение. Руку Эмилии получает Архита из Фив. Он завоевал ее в справедливом состязании. Фортуна улыбнулась ему».

И народ возликовал, разразившись столь громкими криками и возгласами, что, казалось, сиденья амфитеатра вот-вот треснут.

Что же теперь делать Венере, покровительнице Паламона? Что ей сказать? Конечно же, она расплакалась, как сделала бы на ее месте любая женщина. Она плакала оттого, что ее волю нарушили.

«Я опозорена, – заявила она. – О, как я посрамлена!»

«Подожди, – прервал ее Сатурн. – Успокойся. Желание Марса удовлетворено – его рыцарь одержал победу. Но поверь мне – и ты вскоре останешься довольна».

Они вместе стали глядеть на сцену, разворачивавшуюся на земле. Заиграли трубы, и герольды радостно возвестили, что Архита одержал победу над Паламоном. Но погодите, не спешите примыкать к этому общему хору. Вначале выслушайте меня. Я расскажу вам о чуде. Свирепый Архита снял шлем, чтобы толпа могла увидеть его лицо. Он триумфально проскакал на своем боевом коне по арене, глядя на Эмилию. Она ответила ему любезным взглядом, показывая всем, что любимец удачи – и ее любимец. Архите казалось, что его сердце вот-вот разорвется от любви и нежности.

Но вдруг что-то произошло. Из-под земли вырвалась Фурия, рожденная в аду, – ее наслал по приказанию Сатурна Плутон из царства мертвых. Лошадь от испуга при виде жуткого призрака попятилась, встала на дыбы, а затем рухнула на бок. Не успел Архита спрыгнуть с лошади, как вылетел из седла и со всей силы ударился об землю. Он лежал, словно мертвый, – грудью напоровшись на свой собственный лук; кровь стекала по лицу, так что оно почти почернело. Его немедленно подняли с земли и отнесли во дворец Тесея. Там с него совлекли доспехи, бережно уложили в постель. Он был еще жив, находился в сознании и все время выкрикивал имя Эмилии.

Тем временем герцог Тесей возвратился в Афины со всей свитой и прочими рыцарями; он ехал чинно и торжественно, с праздничным видом, не желая огорчать народ опечаленным обликом из-за случившегося несчастья. Всех во всеуслышание известили о том, что Архите не грозит смерть, что вскоре он оправится от своих ран. Был и другой повод для празднеств: ни один из участников турнира не был убит в бою. Было много тяжелораненых, особенно тот рыцарь, кому копье сломало грудину, – но никто ведь не погиб. У одних рыцарей имелись сладко пахнущие мази для ран, другие знали колдовские заговоры от переломов костей и головы. Многие бойцы пили отвары трав и особенно шалфея, чтобы исцелиться. Шалфей помогает от судорог. Есть даже поговорка: «К чему думать о смерти, коли в саду растет шалфей?»

Тесей тоже старался, как мог, утешить и развеселить их и, в согласии с законами гостеприимства, устроил пиршество, которое продолжалось всю ночь. Он также обнародовал заявление, где говорилось, что никто не был побежден и посрамлен. Это был благородный турнир – дело чести для всех, кто в нем участвовал, исход зависел лишь от прихоти судьбы. Не было никакого позора в том, что кто-то был пленен и оказался у столба, куда его притащили двадцать воинов; Паламон не сдался, а был осилен рыцарями, йоменами и слугами. Даже его коня побили палками. У него не было причин чувствовать себя посрамленным или униженным. Ведь его отвагу все видели воочию. Такими словами увещевал Тесей участников обоих воинств, чтобы предупредить любые вспышки гнева или недовольства. Да они и так уже обнимались, словно братья. Герцог раздал им подарки – каждому по чину, а потом устроил пир, который длился три дня. После этого он с королевскими почестями проводил двух царей, Ликурга и Эметрия, до границ своих владений. Каждый воин отправился домой, довольный пережитым приключением, и все по-дружески расставались, говоря друг другу: «Прощайте! Да пребудет с вами удача!»

А теперь я вернусь к двум фиванцам. Грудь у Архиты чудовищно распухла от раны; тяжесть сдавила ему сердце, кровь свернулась, закупорив сосуды, и лекари были бессильны ему помочь. То была западня: рана причиняла непоправимую порчу его телу, отравляя его, и исцелить эту напасть не удавалось ни банками, ни кровопусканиями, ни травяными зельями. Животворные токи внутри тела ослабли и уже не могли изгнать гниющую материю. Все сосуды его легких начали набухать, все грудные мышцы оказались парализованы ядом. Архита не мог ни изблевать пищу, ни извергнуть ее нижним путем. Пищеварительные пути его были окончательно загублены. Там больше не было жизни. А если настает такое время, когда силы природы иссякают, тогда и медицина бессильна. Тогда приходит время церковников. Да, Архита должен умереть! Его земной путь окончен.

И вот, лежа на смертном одре, он посылает за Эмилией и за Паламоном и шепотом обращается к ним с предсмертными словами:

«Милая госпожа, которую я так люблю! Горестный дух, объявший мое сердце, не в силах поведать свою скорбь. Я умираю. Теперь, когда моя жизнь окончена, я завещаю вам, прежде всего вам, моя госпожа, служенье моего духа. Что такое эта скорбь? Что это за муки, что я перенес ради вас? И страдал так долго? Что такое эта смерть, что приближается ко мне? Увы, Эмилия, теперь я должен разлучиться с вами навеки! Вы – владычица моей души, моя жена, моя любимая и моя умертвительница! Что такое эта жизнь? Что знают о ней люди? Мы влюблены – и вот уже лежим в холодной могиле; там нам суждено лежать в полном одиночестве. Прощайте, моя милая врагиня, моя Эмилия! Но, прежде чем я вас покину, обнимите меня, ради любви к Богу, и выслушайте то, что я скажу. С нами мой дражайший кузен, Паламон. Между нами долгое время стояла рознь и вражда. Мы с ним боролись за право добиваться вашей любви. Но теперь я молю Юпитера, чтобы он даровал мне силу верно изобразить его – иными словами, описать его правдивость и честность, воздать должное его мудрости и скромности, восхвалить благородство его характера, вспомнить его знатное происхождение и преданность всем рыцарским добродетелям. Еще он – верный воин на службе любви. А потому, клянусь великими богами, Эмилия, советую вам взять его в возлюбленные и мужья. Нет на земле человека более достойного. Он будет служить вам всю оставшуюся жизнь. Если вы решитесь выйти замуж, то вспомните об этом благородном муже».

Сказав это, Архита совсем обмяк. Смертный холод сковал его от кончиков ног до груди; руки и ноги отнялись и побледнели – из них ушли остатки жизненных сил. Лишь ум еще оставался ясным. Но и он затуманился, когда ослабло сердце, почуяв приближение смерти. Глаза его начали закрываться, он еле дышал. Но он все продолжал смотреть на Эмилию. Последние его слова были: «Смилуйтесь, Эмилия!» И душа его переменила дом. Я не знаю, куда она отлетела. Я сам никогда не бывал в той далекой стране. Я не богослов. Ничего не могу сказать. А к чему повторять суждения тех, кто притворяется, будто что-то об этом знает? В книге, где я прочитал эту старинную историю, ничего не говорилось о душах. Архита умер. Это все, что я могу сказать. Да хранит его душу Марс, покровительствовавший ему при жизни.

А что же было с теми, кто остался жить? Эмилия испустила вопль. Паламон завыл. Тесей увел свояченицу, едва не потерявшую сознание, от смертного одра. Нет смысла тратить время и рассказывать о том, как она, обливаясь слезами, провела ночь и утро. В подобных случаях женщины чувствуют такую скорбь, что это не поддается описанию; когда от них уводят мужей, они всецело предаются своему горю и порой так заболевают, что даже умирают. Афинский народ тоже был расстроен. И молодые, и старики рыдали над печальной участью Архиты. Пожалуй, даже троянцы не оплакивали так горько гибель Гектора, когда его изуродованное тело принесли в Трою. Все были охвачены жалостью и скорбью.

«Зачем ты умер? – восклицал кто-то из горожан. – Ведь у тебя было столько золота! И ты добыл Эмилию!»

Лишь один-единственный человек мог утешить самого Тесея. Его старик отец, Эгей, прожил долгую жизнь и многое перевидал на свете. Ему были знакомы внезапные перемены – от радости к горю, от горя к счастью.

«Нет на земле такого человека, который умирал бы, не пожив перед этим. А значит, нет и такого живого человека, который рано или поздно не умирал бы. Наш мир – всего лишь путь, полный горестей, по которому все мы проходим, как пилигримы…»

– Как и мы все, – прервал тут Рыцаря Франклин.

– Весь мир – трактир, – изрек Хозяин. – И конец пути у всех одинаков.

– Да одарит нас Господь своей благодатью и ниспошлет добрую смерть, – сказал Мажордом и осенил себя крестом.

– Аминь, – отозвался Рыцарь. А потом продолжил свой рассказ.

Как сказал Эгей Тесею, смерть венчает всякое земное разочарование. Он произнес еще много изречений в подобном духе, чтобы таким образом хоть немного подбодрить афинский народ.

Тесей, утешенный словами отца, принялся думать, где лучше всего устроить могилу и погребальный курган в честь павшего рыцаря. В конце концов он пришел к заключению, что самым подходящим местом будет тот густой лес, где Паламон и Архита сражались на поединке за руку Эмилии. Там, в зеленой и вечно свежей роще, Архита признавался в своей любви и исторгал из сердца жалобы. И вот теперь, когда его любовное пламя погасло навсегда, Тесей решил возжечь в этой роще пламя для погребального костра, которое поглотит тело Архиты. Огонь потушит огонь. Тесей приказал срубить несколько древних дубов и выложить их в ряд; затем он велел нагромоздить деревья в кучу, чтобы они легче горели. Его слуги проворно исполняли приказания.

Затем Тесей велел приготовить похоронные носилки и выстлать их богатейшими златоткаными покрывалами. Тело Архиты он обернул той же тканью. На руки ему он надел белые перчатки, голову увенчал лавром и миртом, в руки павшего воина вложил блестящий меч. Он уложил его на носилки, оставив лицо открытым. И тут Тесей не выдержал и расплакался. С первым светом он велел перенести носилки во дворцовый зал, чтобы там народ мог воздать Архите последние почести. Вскоре туда со стенаньями потянулись скорбящие афиняне. Пришел туда и опечаленный фиванец Паламон с растрепанной бородой и нестрижеными волосами; его траурные одеяния были орошены слезами. За ним следовала Эмилия, непрерывно рыдавшая; у нее был самый скорбный вид.

Архита был членом королевского рода и заслуживал похорон, подобающих его сану и знатному происхождению; поэтому Тесей велел своим вельможам вывести трех коней в сбруе из блестящей стали, в попонах, украшенных геральдическими эмблемами погибшего героя. На этих трех конях ехали три всадника. Первый из них держал щит Архиты, второй – высоко поднятое копье, а третий – турецкий лук, отлитый из чистого золота. Торжественно, со скорбным видом, ехали они к лесистой роще. Позади них медленной поступью шагали знатнейшие из афинских воинов – с покрасневшими от слез глазами они несли на плечах похоронные носилки. Главная дорога Афин, по которой они шествовали, была устлана черными тканями, и окна домов были занавешены черными полотнищами. По правую руку от носилок шел Эгей, а по левую – Тесей; отец и сын несли сосуды из чистого золота, наполненные молоком и медом, кровью и вином. За ними следовал Паламон, окруженный толпой, а за ним – Эмилия. Согласно обычаю, она несла в чаше, прикрытой крышкой, огонь для разжигания погребального костра.

Приготовления к этим похоронам были многотрудными; сложенный погребальный костер был так высок, что своим зеленым верхом едва не касался небес, а у основания достигал в ширину двадцати морских сажень. Были там и ветки, и густо набросанная солома. Были там сучья и от дуба, и от ели, от березы и осины, от бузины и падуба, от тополя и ивы, от вяза и платана, от ясеня и самшита, от липы и лавра. Может быть, я забыл упомянуть какое-нибудь дерево? Ах да. Еще там была древесина клена и терновника, бука и лещины и конечно же плакучей ивы. У меня нет сейчас времени описывать, как все это рубили. Но могу сказать вот что. Все лесные божества сновали туда-сюда, ужасаясь тому, что губят их родной дом. Ведь прежде нимфы, фавны, гамадриады отдыхали здесь в мире и безопасности. А теперь, подобно птицам и зверям, они в страхе убегали, потому что вырубали их рощу. Не могли же они жить в пустыне! Почва была бесцветна; раньше сюда никогда не проникали лучи солнца, а теперь, казалось, сама земля ошеломлена внезапным светом.

Погребальный костер был сложен так: внизу – слой соломы, поверх нее – сухие палки и разрубленные стволы деревьев, а сверху – зеленые ветки и пряности. В эту же кучу отправились златотканые покрывала и драгоценные камни, цветочные гирлянды, мирра и сладко пахнущие благовония. Затем на богато убранное ложе, посреди сокровищ, положили тело Архиты. Соблюдая обычай, Эмилия возложила на костер пылающий факел, но, как только вспыхнуло пламя, она потеряла сознание. Вскоре сознание вернулось к ней, но я не могу вам доложить, что она говорила или чувствовала, потому что сам не знаю. СВЯЩЕННЫЙ УЖАС. СКОРБЬ. ПУСТОТУ. Когда костер разгорелся как следует, плакальщики начали бросать туда драгоценности. Некоторые воины метали в пламя свои мечи и копья. Другие срывали с себя одежды и кидали их в огонь. Выполняя священный обряд, главные плакальщики бросили туда свои кубки с вином, молоком и кровью, и пламя зашипело еще громче. Афинские воины, плотно сомкнув ряды и громко восклицая, трижды проскакали вокруг костра с высоко поднятыми копьями. «Здравствуй и прощай!» Женщины тоже трижды испустили скорбный плач. Когда от тела Архиты остался один белый пепел, Эмилию отвели обратно во дворец. Там бдение продолжалось всю ночь. Афиняне совершили обряд погребальных игр с кулачными боями (нагие борцы блестели маслом) и прочими состязаниями. Когда игры окончились, атлеты вернулись домой, в город. А я теперь должен перейти к делу и наконец завершить свой долгий рассказ.

По прошествии многих лет, когда, по общему согласию, время траура истекло и была пролита последняя слеза по Архите, Тесей созвал в Афинах парламент для решения государственных дел – заключения договоров и союзов и тому подобного. Одно из заседаний касалось вассалитета Фив по отношению к Афинам, о чем давно уже имелось соглашение, поэтому Тесей вызвал Паламона на это слушание. Паламон не знал, о чем пойдет речь, но поспешил явиться; он по-прежнему носил траур по своему погибшему товарищу. Когда Паламон занял свое место, Тесей послал за Эмилией. Собравшиеся в почтительном молчании ждали, когда Тесей заговорит. А тот стоял у трона и, ни слова не говоря, внимательным взглядом обводил собравшихся. Потом он вздохнул и, сохраняя серьезное выражение лица, заговорил:

«Кто, как не Перводвигатель вселенной, первопричина всего сущего, сотворил великую цепь любви? У него была высокая цель и мощный умысел; он знал, чтó делает, и вкладывал в это смысл. Он обладал и предвидением, ибо в этой цепи любви связал воедино огонь и воздух, землю и воду. Они сомкнуты в объятии, которого им никогда не разомкнуть. И тот же самый владыка бытия учредил закон времени для неустанного мира, в котором мы живем: день следует за днем, весну сменяет лето, а срок нашей жизни конечен. Никому не под силу выйти за пределы отведенного ему времени – его можно только сократить. Мне не нужно прибегать к мнению авторитетов, чтобы доказать свою мысль. Это – обобщенный человеческий опыт. Скажу лишь одно: если люди признают гармонию космоса, тогда они должны заключить, что Перводвигатель самодостаточен и вечен; лишь глупец станет отрицать то, что часть проистекает из целого. Природа не возникла из какого-то временного или частичного бытия. Она – отпрыск вечного совершенства, которое постепенно нисходит в наш порочный и изменчивый мир. А потому Творец в своей мудрости решил, что всем видам и типам, всем формам и званиям должно быть отведено свое место на этой земле. И ничто здесь не может быть вечно.

Свидетельства тому вы видите повсюду. Вспомните дуб. Живет он очень долго, растет очень медленно – от младенческого ростка до кряжистого исполина. Но и он когда-нибудь зачахнет и упадет. Вспомните и о самых твердых камнях, что мы попираем ногами: даже они когда-нибудь изотрутся в пыль и исчезнут.

Самая широкая река может превратиться в пересохшее русло. Величайшие города ждет мерзость запустения. Всему приходит конец. Таков закон самой жизни. Мужчины, женщины – все должным чередом движутся от юности к старости; и царя, и раба постигает кончина. Одни умирают в своей постели, другие – в морской пучине, иные – на поле брани. Как именно они уходят из жизни – не важно. Конец всегда одинаков. Последнее слово всегда за смертью.

И кто распоряжается всем этим, как не верховный бог, могущественный Юпитер? Ведь это он устроил все так, что все сотворенные существа должны вернуться во тьму своего истока. Никто на земле не в силах постичь его волю. А потому мудрец – тот, кто необходимость превращает в добродетель и принимает то, чего не избежать. Ведь неизбежное все равно придет, как приходит завтрашний день. От чего нет исцеленья – тому поможет терпенье. А кто противится такому миропорядку, тот повинен в глупости: он восстает против великого бога. А есть ли что-либо для человека почетнее, чем своевременная смерть? Смерть в пору славы и цветения жизни, когда человек уносит с собой в могилу доброе имя? Такая смерть, за которую не стыдно перед друзьями и родней? Ведь все, кто знал умершего, будут только аплодировать такой кончине. Уж лучше уйти из этой жизни со славой и почетом, чем жить долго и прозябать в забвении, когда все былые достижения поросли мхом, а победы забылись. Спорить с этим неразумно. Нет! У нас нет причин скорбеть об уходе Архиты, этого образцового рыцаря, или горевать о том, что он освободился из мрачной темницы нашей жизни. Он выполнил свой долг. Он заслужил почести. К чему же Паламону и Эмилии, присутствующим здесь, оплакивать его счастье? Он любил их – и он не стал бы благодарить их за все эти слезы. Они лишь вредят самим себе, а не доставляют радость его призраку. Их печаль для умершего Архиты – ничто.

А теперь я закончу свою долгую речь. Советую всем вам возвеселиться сердцем. Вслед за несчастьем приходит счастье, за болью спешит блаженство. И за это мы должны благодарить милостивого бога, сущего над нами. Поэтому, прежде чем мы уйдем отсюда, надеюсь, мы сумеем сотворить одну совершенную и нескончаемую радость из двойной скорби. Где рана глубже всего, туда и следует наносить бальзам».

С этими словами он обратился к Эмилии:

«Сестра! Вот мое предложение – я горячо советую его принять, и его поддерживает афинский парламент. Я прошу вас с благосклонностью взглянуть на Паламона, истинно преданного вам рыцаря, который служил вам с тех самых пор, как вы его узнали, всей своей душой, и сердцем, и помыслами. Я прошу вас оказать ему милость и пожалеть его. Я прошу вас взять его в мужья и повелители. Дайте мне руку в знак сердечного согласия. Я хочу увидеть ваше сострадание. У него ведь столько достоинств! Он происходит из королевского рода. Но, будь он даже безродным молодым рыцарем, он все равно заслужил бы вашу руку. Он много лет оставался вашим верным слугой и, служа вам, претерпел множество невзгод. Подумайте же о его стойкости! Пусть милосердие одержит верх над суровой справедливостью».

Затем Тесей обратился к Паламону:

«Полагаю, уж вас-то не потребуется излишне рьяно убеждать, вы быстро согласитесь на мое предложение. Подойдите к своей госпоже и возьмите ее за руку».

А затем, при общем ликовании, Паламон и Эмилия сочетались брачными узами. БЛАЖЕНСТВО. МЕЛОДИЯ. СОЮЗ. И да ниспошлет им Бог, сотворивший сей огромный мир, Свою любовь. Теперь Паламон наконец-то достиг желанного счастья. Он живет в здравии и довольстве. Эмилия нежно любит его, а он служит ей так трепетно, что никогда между ними не проскакивает ни одного недоброго или ревнивого словечка. Так завершается рассказ о Паламоне и Архите.

Да спасет Господь каждого из нашей честной и благосклонной компании!

Здесь заканчивается рассказ Рыцаря

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю