Текст книги "Признания шпиона"

Автор книги: Пит Эрли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

– Он утверждает, что не сообщал КГБ имён агентов, работавших на США, вплоть до 13 июня, – пояснил я.

Теперь настал черед Черкашина удивляться. «Быть может, вам стоит уточнить последовательность событий у Кобаладзе? – пробормотал он, имея в виду Юрия Кобаладзе, главу пресс-службы российской внешней разведки. – Я уверен, он поможет вам разрешить этот вопрос. Возможно, я ошибаюсь… ну, давайте остановимся на том, что я уверен в правдивости всех утверждений Эймса».

Несомненно, Черкашин дал обратный ход. До интервью он упомянул о том, что отошёл от дел в начале 1991 года и с тех пор не поддерживает никакой связи с сотрудниками КГБ. По его словам, он не читал книг, написанных об Эймсе, и не видел газетных статей, посвящённых ему. Мне это показалось важным. Я подозревал, что если бы Черкашин знал что-то ещё по этому вопросу до начала интервью, то просто бы, как попугай, пересказал мне версию Эймса.

Чей рассказ соответствовал действительности? Содержались ли в письме от 16 апреля имена трёх двойных агентов, на чём настаивал Эймс, или все-таки правду говорил Черкашин? во время наших бесед Эймс всегда упирал на то, что стал «кротом» КГБ исключительно по собственному недомыслию. «мой план с выманиванием у КГБ 50 тысяч долларов замышлялся как разовая сделка, – вспоминал он. – До последнего момента я не осознавал, что перешёл черту, а потом уже было поздно». Однако в памяти Черкашина отложилось совершенно иное. Согласно его словам, Эймс потребовал 50 тысяч долларов, а взамен раскрыл личности по меньшей мере двух шпионов, работавших на ЦРУ – по 25 тысяч за голову. (После ареста Эймс сказал мне, что и Моторин, и Мартынов работали в посольстве в апреле того года. Однако, согласно документам, Моторин вернулся в СССР в январе 1985 г. и в тот момент, когда Эймс предложил Советам свои услуги, уже выполнял свои обязанности в московской штаб-квартире КГБ. ЦРУ позднее обнаружило записи, из которых стало ясно, что Эймс присутствовал на брифингах в Управлении, где обсуждался январский отъезд Моторина из США. Таким образом, следователи сделали вывод, что Эймс в 1985 г. знал, что Моторина в посольстве уже нет, просто он забыл об этом факте к моменту разговора со мной. (Прим. авт.)

Во время своего пребывания в Москве я предпринял попытку найти письмо, которое 16 апреля Эймс передал Андросову, тем не менее в КГБ отказались мне его показать. Пока оно вновь не объявится, невозможно наверняка утверждать, что же именно тогда произошло. Следовательно, нам остаётся лишь строить догадки на сей счёт. Я упомянул здесь об этом факте лишь потому, что некоторые федеральные агенты уверены, что дело обстояло именно так. Есть несколько причин, почему Эймс мог поступить так, как рассказывает Черкашин. Эймсу было известно, что самое опасное время для шпиона – это первая попытка вступить в контакт. Также он знал, что в апреле 1985 года у ЦРУ И ФБР в советском посольстве был по крайней мере один информатор. Эймс не мог заранее предугадать, кого он встретит, зайдя в посольство. Также он не мог знать, какие слухи поползут по посольству после его ухода. Ему было просто необходимо заставить КГБ поверить в то, что в посольстве орудует шпион ЦРУ. В противном случае о его визите мог узнать Мартынов. Лучшим способом обеспечить собственную безопасность для Эймса было сдать Мартынова, прежде чем тот сообщит ЦРУ о новоявленном предателе.

Когда я передал Эймсу слова Черкашина, тот ответил: «Черкашин ошибается. В моем первом письме речь шла только о двойных агентах. У меня нет причины лгать. В конце концов, я же признал, что раскрыл личности Мартынова и Моторина позднее, в июньском письме. А первое письмо было частью запланированного мною мошенничества».

И все же некоторые федеральные следователи уверены, что у Эймса много причин для искажения правды. «Он хочет заставить нас поверить в то, что случайно вляпался в шпионаж, ну, знаете, что его там куда-то затянуло, – сказал сотрудник ФБР, знакомый с делом Эймса. – Тем не менее он сразу же сдал Мартынова и Моторина. Это просто жуть, парень: все равно что приставить им к виску дуло».

После допущенной мной оплошности Черкашин вновь продолжил свой рассказ о том, что произошло с того момента, как Эймс изъявил желание стать шпионом. «Сразу же после того, как охранник принёс Андросову письмо, он вызвал меня к себе в кабинет. Мы немедленно решили, что этот Рик Уэллс является очень важным источником и действительно работает в ЦРУ».

– А почему вы были так в этом уверены? – спросил я.

– Да потому, что он назвал март… э… – Черкашин осёкся, прежде чем успел полностью выговорить имя. – Скажем так: письмо содержало достаточно информации, чтобы мы поняли: его написал некто, занимающий в ЦРУ высокий пост и готовый с нами сотрудничать.

Черкашин и Андросов держали письмо Эймса в тайне от всех остальных сотрудников посольства. Вскоре Черкашин улетел в Москву, чтобы лично вручить письмо Крючкову.(время поездки Черкашина до конца не уточнено. ПО словам Эймса, перебежавший на сторону ЦРУ сотрудник КГБ Виталий Юрченко сообщил ему, что шеф контрразведки в Вашингтоне (Черкашин) улетел в Москву в апреле. Это означало, что в посольстве произошло что-то важное. Черкашин тоже говорит, что вернулся в Москву «сразу же, как получил письмо" (от 16 апреля). Однако по документам ФБР и таможенной службы США выходит, что Черкашин не покидал Соединённые Штаты до 20 мая. Вернулся он 31-го. (Прим. авт.)

На встрече также присутствовал один из заместителей Крючкова – генерал-лейтенант Вадим Кирпиченко. Позже Крючков и Кирпиченко нанесли визит Виктору Чебрикову, председателю КГБ. Даже несмотря на то, что Крючков являлся начальником Первого главного управления, он не обладал полномочиями на изъятие из средств военно-промышленной комиссии сумм более 10 тысяч долларов без предъявления письменного объяснения, как он собирается зги деньги использовать. В то время в Советском Союзе запрещалось тратить иностранную валюту. Военно-промышленная комиссия была единственной организацией в Москве, обладавшей доступом к валюте в больших количествах. Чебриков же, как председатель КГБ, имел право взять 50 тысяч долларов для Эймса, не вызвав ни у кого дополнительных вопросов. Позднее мне сказали, что Чебриков, Крючков и Кирпиченко договорились держать всю информацию об Эймсе в строжайшем секрете. За девять лег, что Эймс шпионил на КГБ, его настоящее имя было известно лишь семи офицерам КГБ.

Также было решено, что «вести» Эймса из Москвы будет Кирпиченко, обладавший большим опытом в осуществлении наиболее секретных операций КГБ. В начале 60-х Кирпиченко был связан с Сами Шарафом, директором разведслужбы Египта. Кирпиченко дал Черкашину исчерпывающие инструкции о том, как вести себя с Эймсом. Москва позаботится обо всем. Никто в резидентуре не должен знать ничего существенного об Эймсе. И никому не разрешается знакомиться с текстом донесений, которые могут в будущем от него поступать. Это относилось также к Андросову и Черкашину, несмотря на их высокие должности. Поскольку Эймс уже вступил в контакт с Сергеем Чувахиным, было решено, что роль посредника, хотя он и не имел никакого отношения к КГБ, надлежит выполнять именно ему. Так будет лучше для КГБ, объяснял Кирпиченко Черкашину, поскольку никто не заподозрит, что Чувахин вовлечён в тайную деятельность спецслужб. Чувахину запрещалось обсуждать во время совместных завтраков с Эймсом что-либо, кроме мировой политики в рамках обычной застольной беседы. Черкашину вменялось в обязанности готовить в посольстве пакеты от КГБ. Деньги и задания должны были присылаться из Москвы диппочтой. Черкашин отвечал за сохранность денег и бумаг до того момента, как Чувахин отправится на ленч с Эймсом, где они произведут обмен.

Как только Черкашин вернулся в Вашингтон, он вызвал в свой кабинет Чувахина. «Я сказал Чувахину, что мы хотим, чтобы он согласился встречаться во время ленча с Риком Уэллсом. К моему огромному удивлению, он категорически отказался. Он заявил мне: "Я не сотрудник КГБ. Пусть эту грязную работу выполняет один из ваших". Я не знал, что мне делать дальше». Черкашин отравил телеграмму Кирпиченко. Через некоторое время усмирённый Чувахин явился в кабинет Черкашина.

17 мая Эймс вновь пришёл в советское посольство. Его провели в конференц-зал для личной беседы с Черкашиным.

«Эта встреча была необходима по одной лишь причине, – позднее объяснял Черкашин. – Крючков не собирался отдавать 50 тысяч долларов какому-то американцу, прежде чем тот не поговорит с человеком из КГБ. Если бы все это оказалось хитрой ловушкой, то крайним был бы я». После того, как они встретились, Эймсу заплатили 50 тысяч.

В тот же день, 17 мая, из московской штаб-квартиры КГБ была отправлена сверхсекретная телеграмма Олегу Гордиевскому в Лондон. Гордиевскому сообщалось, что он должен срочно прибыть в Москву и ознакомить Чебрикова и Крючкова с «состоянием дел в английской внешней политике». Гордиевский тайно шпионил на МИ-6 в течение девяти лет и ни разу за это время не получал телеграммы с приказом вернуться домой. «Она была написана в спешке, – позднее сказал мне Гордиевский в Лондоне. – Ещё более подозрительной мне показалась мысль о том, что Чебриков желает обсудить со мной вопросы внешней политики Англии. Чебриков ничего не знал о внешней политике и никогда ею не интересовался. Я спросил себя: «Что стоит за этой телеграммой?» На следующий день из Москвы поступила еще одна. Она уже была «приглажена», и в ней содержался список тем, которые Чебриков хотел обсудить. И там уже не было ни слова об английской внешней политике».

Гордиевский связался со своим руководителем в МИ-6. «Как вы думаете, может, у них что-то на меня есть?» – спросил он. «мой начальник согласился, что телеграмма подозрительная, но при этом заверил, что меня никак не мог выдать «крот», работавший внутри МИ-6, – рассказывал Гордиевский. – О моем существовании знали лишь несколько человек в верхушке британского правительства».

Воскресным утром 19 мая Гордиевский приземлился в аэропорту Шереметьево и сразу же почувствовал: что-то не так. Он увидел, как офицер таможни снял телефонную трубку и сообщил о его прибытии. Такого раньше не случалось. Когда Гордиевский добрался до своей квартиры, то, ещё не открыв двери, понял, что там был обыск. Он и его жена Лейла обычно запирали квартиру только на два замка, но на этот раз кто-то запер все три. На следующее утро Гордиевского отвезли в Первое главное управление, расположенное в Ясенево. Его препроводили в пустой кабинет и сказали, что срочная встреча с Чебриковым и Крючковым откладывается на неопределённое время. Прошла неделя. Никто с ним не разговаривал. За ним постоянно следили. Как Гордиевский и предполагал, КГБ дожидался, пока он вступит в контакт со своими британскими связниками. В субботу один из заместителей Крючкова, генерал КГБ Виктор Грушко пригласил Гордиевского перекусить на своей даче. В то время, как они ели сандвичи и пили армянский коньяк, со второй бутылкой прибыли два офицера из Управления КГБ, отвечавшего за поимку «кротов». «в бренди был добавлен наркотик, поскольку, выпив, я превратился в совершенно другого человека. Я начал болтать без умолку, не в силах контролировать собственные слова». Два человека, допрашивавшие Гордиевского, забросали его вопросами, а затем предъявили обвинение в шпионаже на британскую разведку. Ему дали чистый лист бумаги.

«Давай, пиши признание, – сказали Гордиевскому. – Ты что, забыл? Ты же только что во всем признался. А теперь признайся ещё раз!» Одурманенный наркотиком, Гордиевский не был уверен в том, что говорил, а что нег, но все же не поверил, что в чём-то признался. «Я повторял про себя: у них нет доказательств, иначе бы им не понадобилось моё признание». На следующее утро Гордиевский проснулся в одной из спален на даче, голова у него разламывалась от головной боли. Его отвезли обратно на московскую квартиру, и в течение трёх последующих дней не трогали. 30 мая он вновь предстал перед Грушко. «Генерал Грушко сказал, что мою семью вызвали из Лондона в Москву и что она содержится под стражей. А затем продолжил: «Нам уже давно известно, что ты нас обманываешь, что ты предатель. Но в случае признания ты можешь продолжить работать на КГБ. Только получишь взыскание». Я подумал: «Ты что думаешь, я идиот? вы пристрелите меня, если я признаюсь». Я ничего не сказал, и, когда меня выводили, генерал Грушко обернулся и произнёс: «Гордиевский, если б ты только знал, от какого особого источника мы про тебя узнали, ты бы так не заносился». Я все думал и думал: «что это за особый ИСТОЧНИК?» Я решил, что кто-то раскрыл меня, но он не мог быть британцем, в противном случае источник не был бы каким-то особым».

Гордиевского отвезли в санаторий КГБ в Подмосковье и продержали там несколько недель. Дважды ему разрешали повидаться в Москве с женой и дочерьми, и в один из этих визитов он отправил послание МИ-6. В июле 1985 года Гордиевского из санатория отвезли обратно на квартиру. 19 июля он отправился на утреннюю пробежку по Ленинскому проспекту, одной из основных московских трасс. Он намеренно ввел эту привычку в свой распорядок дня. Следившая за ним группа КГБ не обратила внимания на то, как он свернул за угол и забрался в кузов дожидавшегося его грузовичка. Гордиевский был уверен, что остался незамеченным. Его тайком переправили через советскую границу в одно из дружественных европейских государств. МИ-6 успешно выкрала его из СССР. Однако жена и дочери остались на родине. «Первое, что я сделал, оказавшись в Англии, это сообщил МИ-6 о словах генерала Грушко насчёт «особого источника». Никто из нас не мог вычислить, кто меня предал», – позднее вспоминал Гордиевский.

До сих пор между ЦРУ, ФБР и МИ-6 не прекращаются дебаты о том, кто являлся тем самым «особым источником». Эймс продолжает настаивать, что его вины в выявлении одного из самых ценных английских шпионов нет. Несколько должностных лиц ЦРУ, давших согласие на разговор со мной, при условии, что я не назову их имён, также придерживаются точки зрения, что Эймс был не первым агентом, сдавшим Гордиевского КГБ.

«Даты не совпадают», – сказал мне Эймс. Первая полученная Гордиевским телеграмма с приказом о возвращении в Москву была отправлена в Лондон 17 мая. Эймс настаивает, что не рассказывал КГБ о предательстве Гордиевского вплоть до 13 июня. «меня никак нельзя обвинить в том, что произошло с Гордиевским. А поскольку я тут ни при чём, напрашивается лишь один вывод, – взволнованно доказывал мне Эймс. – У британцев проблема! У них в МИ-6 сидит собственный «крот». Он сдал Гордиевского раньше меня! К ним внедрились! вот что я скажу МИ-6, если они придут меня навестить».

Существует ещё одно допустимое объяснение. Возможно, Эймс лжёт. Я спросил у Виктора Черкашина, упомянул ли Эймс в своём письме от 16 апреля Гордиевского. Черкашин воздержался от ответа. Он не захотел больше ничего говорить о письме, вместо этого посоветовав мне обратиться к тому, кто в российской внешней разведке отвечает за связи с общественностью.

Итак, шла в первом письме Эймса речь о Гордиевском или нет? в начале интервью Черкашин сказал, что в письме от 16 апреля содержались имена двух-трёх агентов, а также «другие важные и сенсационные имена западных шпионов, проникших внутрь нашей службы». Имел ли он в виду Гордиевского?

И вновь нам остаётся лишь строить догадки. Будучи и.о. резидента КГБ в Лондоне, Гордиевский мог рассматриваться как наиболее важный агент после Толкачёва, о котором Рику было известно. Сообщение о том, что и.о. резидента КГБ в Англии – шпион МИ-6, неминуемо должно было встревожить Кремль. Для Эймса это был очень простой способ доказать КГБ, что у него есть доступ к исключительно ценной информации. Кроме того, благодаря занимаемому им в КГБ посту, Гордиевский мог слышать какие-то сплетни о Рике или узнать о нем каким-то ещё способом. Некоторые федеральные следователи полагают, что именно высокая должность, занимаемая Гордиевским, и уровень доступа к информации сделали его основной мишенью для Эймса. «Он наверняка хотел как можно скорее избавиться от Гордиевского, чтобы спасти собственную шкуру», – позднее сказал сотрудник ФБР, имеющий отношение к следствию.

Я поинтересовался у Эймса, как он относится к версии, по которой именно он раскрыл Гордиевского в апреле 1985 года. Эймс снова стал настаивать на том, что не несёт ответственности за вызов Гордиевского в Москву 17 мая. «Послушай, я не сдавал Мартынова, Моторина, а также Гордиевского – до тех пор, пока не представил КГБ составленный мной полный перечень имён 13 июня, – сказал он. – Гордиевский – не моих рук дело. У британцев есть свой шпион. Проще некуда».

Существуют и другие возможные объяснения ареста Гордиевского, помимо сведений, полученных от агентов. КГБ мог вывести его на чистую воду самостоятельно. ЦРУ, к примеру, вычислило Гордиевского в начале 1985 года. Один офицер в отделе Советского Союза и восточной Европы провёл соответствующее расследование. У него имелись два указания на личность британского шпиона. Из секретных документов КГБ, которыми с ЦРУ поделилась МИ-6, офицер знал, что на британцев работает сотрудник советской разведки, который имеет доступ к информации по Англии.

Это позволило выдвинуть предположение, что он состоит в штате советского посольства в Лондоне. Офицеру отдела СВЕ было известно и другое: однажды офицер датской разведки обронил, что МИ-6 в 1974 году завербовала сотрудника КГБ, когда тог работал в Копенгагене. На основе этих двух источников офицер отдела Советского Союза и восточной Европы составил списки всех сотрудников КГБ, работавших в Копенгагене в 1974 году, а также тех, кто на данный момент находился в Лондоне. При сопоставлении всплыло имя Гордиевского. Разумеется, никто в ЦРУ и заподозрить не мог, что Эймс таким образом использует результаты этого расследования.

Когда я спросил в КГБ, откуда они узнали о предательстве Гордиевского, то в ответ услышал историю, мало похожую на правду. В марте 1985 года телефонистка советского посольства в Лондоне, дожидаясь на остановке автобуса, вдруг заметила Гордиевского, выходящего из дома с группой людей, «очень напоминавших по внешнему виду британцев». Она решила, что все это очень странно, и сделала заявление. За Гордиевским установили слежку и в результате сфотографировали его в тот момент, когда он встречался с офицерами МИ-6. Мне также сказали, что позднее эта женщина была отравлена МИ-6, поскольку британцы опасались, что она опознает Гордиевского как шпиона. Эта история абсурдна. Если бы у КГБ имелись на руках такие козыри, как фотографии, то они бы их предъявили Гордиевскому сразу же по прибытии в Москву. Как бы то ни было, таково официальное объяснение КГБ. Что касается неофициальных, то один из бывших помощников Крючкова сказал мне, что история про телефонистку – чистой воды вымысел. Гордиевского раскрыл источник, получавший деньги от КГБ, сказал он, и «это был не Эймс».

Во время нашего интервью в Англии Гордиевский сказал, что до сих пор не верит в то, что был предан кем-то из английской разведки. «За то, что случилось со мной, несёт ответственность г-н Эймс, – утверждал он. – Разве бывают такие совпадения: в день, когда я получил телеграмму с приказом вернуться в Москву, КГБ заплатил г-ну Эймсу кругленькую сумму в 50 тысяч долларов – в том числе и за мою голову?»

Кто раскрыл личность Гордиевского? Дебаты продолжаются и по сей день, но о том, какая участь бы его ожидала, если бы вовремя не подоспела помощь, двух мнений быть не может. Премьер-министр Маргарет Тэтчер приказала МИ-6 в июле 1985 года держать побег Гордиевского в тайне. Именно поэтому ЦРУ и не знало о том, что его вызывали в Москву и держали под домашним арестом, до тех пор, пока в августе на их сторону не перебежал Виталий Юрченко, сообщивший о Гордиевском Рику и другим допрашивавшим его лицам. Согласно отчётам, позднее опубликованным в британской прессе, основная причина решения Тэтчер утаить факт бегства Гордиевского заключалась в ее нежелании поставить СССР в неловкое положение. Михаил Горбачёв был избран генеральным секретарём всего пять месяцев назад, и Тэтчер не хотела препятствовать его усилиям в области реформ. Ее готовность играть в молчанку, однако, не уменьшила ярости председателя КГБ Чебрикова. Он желал знать, каким образом МИ-6 удалось выкрасть и.о. резидента КГБ с оживлённой улицы в центре Москвы среди белого дня, учитывая, что тот подозревался в шпионаже в пользу британцев. Чебриков потребовал разъяснений от Крючкова, а шеф Первого главного управления, в свою очередь, обрушился в гневе на генерала Грушко. Последовавшие за этим события многое говорят о том, как делается политика внутри Кремля. До сих пор это не становилось достоянием общественности. сведения почерпнуты из интервью, взятых мной у двух офицеров КГБ в отставке, работавших с Крючковым. В целях их безопасности имена не будут названы.

Когда политбюро поставило вопрос о побеге Гордиевского, Чебриков и Крючков свалили всю вину на второе главное управление – подразделение КГБ, отвечавшее за внутреннюю безопасность и контрразведку. Но в действительности никто из Первого главного управления не сообщал второму, что Гордиевский подозревается в шпионаже и что возникла необходимость расследования. Об этом Первое главное управление умолчало. Все предпочли забыть о том, что в день побега за Гордиевским следили люди Грушко. Политические игры были в разгаре. В конце 1984 года стало очевидно, что здоровье Константина Черненко ухудшается и он больше не сможет исполнять обязанности генерального секретаря партии. Началась борьба за власть. Несмотря на то, что председатель КГБ Чебриков всегда был сторонником жёсткой партийной линии, он правильно предположил, что следующим генеральным секретарём будет реформатор Горбачёв, и КГБ всем своим авторитетом поддержало его, что было отмечено в нескольких газетных публикациях того времени, а позднее в книгах. После избрания Горбачёва он ввёл Чебрикова в политбюро, исполнив его давнишнюю мечту. Чебриков как председатель КГБ контролировал работу в целом 16 управлений. Каждое из них возглавлял честолюбец, горевший желанием занять его место. Несмотря на то что Крючков был наименее популярен среди всех этих разнокалиберных руководителей в КГБ, Горбачёву он нравился, и Чебриков прочил Крючкова на своё место. Именно эти связи и спасли Крючкова и Грушко от дисциплинарных взысканий из-за бегства Гордиевского. В официальном рапорте, поданном в политбюро, утверждалось, что Гордиевский улизнул по причине халатности второго главного управления, несмотря на то, что оно не имело к этому делу ни малейшего отношения.

«Побег Гордиевского был страшным позором. Было решено, что в дальнейшем ни одному шпиону не предоставится подобная возможность», – сказал мне отставной помощник Крючкова. По его словам, Чебриков и Крючков вкратце проинформировали Горбачёва об Эймсе. Но они не назвали ему подлинное имя источника. Горбачёву было сказано, что КГБ успешно внедрил в ЦРУ «крота» и что этот «крот» назвал имена ряда предателей.

Летом 1985 года Владимир Зайцев и его товарищи по группе «Альфа», успешно похитившие 9 июня Адольфа Толкачёва из его собственной машины, получили приказ приготовиться к новой серии тайных арестов. Именно в разгар этой заварухи Виталий Юрченко переметнулся в Риме на сторону противника.

Дезертирству Юрченко посвящены по крайней мере две книги, однако и по сей день следователи ФБР и ЦРУ спорят о том, являлся ли он настоящим перебежчиком или это была часть хитроумного плана с внедрением двойного агента, целью которого было одурачить Соединённые Штаты и отвести подозрения от Эймса. В этой дискуссии явно недоставало участия КГБ. Здесь я привожу версию Советов в том виде, в каком мне ее поведал Черкашин.

1 августа Черкашин, находившийся в советском посольстве в Вашингтоне, получил срочное послание за подписью Крючкова. В нем говорилось, что Юрченко исчез в Риме и следует полагать, что он дезертировал. Остальная часть телеграммы, по словам Черкашина, была посвящена тому, как оградить Эймса от опасности. Несмотря на то что Юрченко в последнее время участвовал в руководстве тайными операциями КГБ, мишенью которых являлись США и Канада, в телеграмме Крючкова говорилось, что перебежчик не входил в жёстко контролируемый круг офицеров, занимавшихся Эймсом. Однако нельзя было исключить возможность, что до Юрченко докатились какие-то слухи. «Крючков дал мхе в своей телеграмме два указания, – вспоминал Черкашин, – я должен был сообщить Эймсу, что КГБ готово организовать ему побег из Соединённых Штатов, если он того захочет. Мы были готовы повторить в Вашингтоне то, что британцы провернули в Москве с Гордиевским! Крючков также велел мне решить, есть ли необходимость засылать в США спецгруппу для того, чтобы заставить Юрченко замолчать. Из послания я понял, что Крючков готов дать добро на немедленную ликвидацию Юрченко, даже несмотря на то, что он находился под защитой ЦРУ и Соединённых Штатов».

Черкашину предписывалось войти в контакт с Эймсом как можно скорее, но Эймс был занят допросом Юрченко и не приходил на встречу со своим связным в течение трех-четырех дней. «Когда Эймс сообщил нам, что ему поручили допрашивать Юрченко, стало ясно, что он (Эймс) не думает, что со стороны перебежчика ему что-то угрожает. Поэтому мы не стали обсуждать с ним планы побега и другие предложения Крючкова».

Черкашин рассказал, что Крючков оказался в крайне сложном положении из-за бегства Юрченко и оно нанесло КГБ значительный моральный ущерб. Несколько недель спустя Юрченко позвонил Черкашину. «Он спросил меня, чего ему следует ожидать, если он вернётся домой, в Советский Союз, – рассказывал Черкашин. – Я связался с Крючковым, и тот велел сказать Юрченко все что угодно, лишь бы заполучить его обратно». С точки зрения Черкашина, принятое Юрченко 2 ноября решение о возвращении не было спонтанным, как его часто рисуют в американской прессе. Черкашин сказал: «мы не раз обсуждали такую возможность по телефону». Именно во время этих звонков Юрченко впервые заговорил о том, что был похищен ЦРУ и накачан наркотиками. «Я заверил его, что мы осознаем все коварство ЦРУ и что по возвращении на родину его встретят, как героя. Все будет прощено».

В то время как Юрченко с его стражем из ЦРУ завершали обед в ресторане Джорджтауна, за углом перебежчика "поджидала" машина, чтобы тут же сорваться с места. «Андросов и я расцеловали Юрченко, сжав его в объятиях. Мы встречали его с геройскими почестями. Крючков лично одобрил подобное представление». Тем временем Юрченко окружили вооружённые охранники. «Я сказал ему: "Виталий Сергеевич, эти люди здесь с тем, чтобы защитить вас. Нам обоим известно, что ФБР способно на все, лишь бы вы вновь оказались у них в руках, – даже вломиться на территорию посольства"». «Он поблагодарил меня, хотя прекрасно знал, что происходит на самом деле, – вспоминал Черкашин. – А теперь я доверю вам огромную тайну. В ночь возвращения Юрченко я получил ещё один приказ за подписью Крючкова, уполномочивающий меня организовать «самоубийство» Юрченко в том случае, если он решится на повторный побег. Он не должен был уйти от нас живым ещё раз».

Согласно Черкашину, Юрченко заявил, что «возвращается домой не с пустыми руками». Юрченко сообщил Андросову и Черкашину, что узнал имя нового предателя, работавшего в КГБ. Агент ФБР нечаянно проронил в разговоре, что Бюро завербовало ещё одного информатора в советском посольстве.

«Помню, я ещё подумал: "Ну Юрченко, ты профессиональный предатель, – рассказывал Черкашин. – Прежде чем перебежать на сторону американцев, собрал все доступные ему ценные сведения в КГБ, чтобы сдать своих товарищей новым друзьям. А решив вернуться обратно, постарался выведать как можно больше о работе ЦРУ и ФБР, чтобы предать на этот раз их". Меня от него тошнило».

Впоследствии я спрашивал федеральных следователей, намеренно ли Юрченко сообщили во время допросов имя советского источника. Мне сказали, что нет. Агент ФБР допустил ошибку, проговорившись, что Бюро недавно завербовало нового агента под кодовым именем Глэйзинг.

После возвращения Юрченко в Москву Глэйзинга вернули домой, арестовали и допрашивали в течение нескольких дней. Однако в конце концов отпустили без всяких объяснений. Он до сих пор живёт в Москве, и ни ФБР, ни ЦРУ не известно, почему он избежал наказания. Пиковая ситуация, возникшая во время допросов, до сих пор была известна лишь узкому кругу лиц. Мне сказали, что агент ФБР, навлёкший угрозу на Глэйзинга, также остался безнаказанным. К ноябрю 1985 года, когда Юрченко перебежал обратно к Советам, в КГБ уже знали о Глэйзинге. Эймс включил имя Глэйзинга в список, представленный им КГБ 13 июня.

Черкашин сказал, что спустя несколько часов после возвращения Юрченко он получил ещё одну срочную телеграмму от Крючкова. «мне были даны инструкции взять по одному офицеру из всех наших четырёх направлений работы и приставить к Юрченко в качестве "почётного караула"». Черкашин поначалу решил, что это самый глупый приказ из всех, что ему только доводилось читать, но к концу письма его мнение изменилось: это было великолепно. Идея почётного караула заключалась в том, чтобы вывезти из Штатов шпиона ЦРУ Валерия Мартынова, не возбудив при этом подозрений ФБР или ЦРУ. Он должен был войти в четвёрку почечных стражей». Крючков опасался, что, если Мартынову прикажут вернуться в Москву, он сбежит. «Нам был не нужен ещё один побег в стиле Гордиевского», – сказал Черкашин. Всю ночь перед запланированным возвращением Юрченко в СССР Черкашин не сомкнул глаз. «меня беспокоил не Юрченко. Меня беспокоило то, что ФБР раскусит наш замысел и воспрепятствует вывозу Мартынова из США в Москву. Я боялся, что они перехватят его».

Мартынов поднимался за Юрченко по трапу самолёта, который должен был в тот день, 6 ноября, доставить их в Москву. «Мартынов понятия не имел о том, что его арестуют, как только их самолёт приземлится в аэропорту Шереметьево. Потом нам рассказывали, что Крючков был так доволен, что даже наградил остальных членов почётного караула – и это несмотря на то, что они никак не участвовали в этих событиях!»

По словам Черкашина, Юрченко определённо был предателем. Однако сомнительно, чтобы его утверждения в какой-то мере смутили упрямцев в ЦРУ и ФБР, упорно продолжавших верить, что Юрченко являлся частью ловкого плана, к которому прибег КГБ в целях спасения Эймса. «Виталий Юрченко – типичный сукин сын, – сказал генерал Борис Соломатин в ответ на мой вопрос. – Не помню ни одного случая, когда бы подтвердилось похищение советских людей американцами… Такого не бывает, и не потому, что американские спецслужбы состоят исключительно из добропорядочных людей, не способных на подобный поступок. Они просто опасаются ответных действий, и правильно делают».