Текст книги "Алое восстание"

Автор книги: Пирс Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Часть II
Дважды рожденный

У нас есть праздник, когда мы надеваем маски демонов, чтобы отогнать злых духов от наших мертвых в долине. Получается не всегда.

7
Лазарь

Я умер, но не вижу Эо.

Мы верим, что встретимся с родными и любимыми по ту сторону смерти, в зеленой долине, где цветы и туман, горят костры и варится мясо в котлах. Там нас встретит Сторож долины в плаще, покрытом росой. Он ждет в конце каменистой дороги, по сторонам которой пасутся овцы, и с ним стоят те, кто умер прежде нас. Говорят, тот, кого похоронили в земле, легче пройдет по той дороге.

Но я не вижу ни моей любимой, ни долины – ничего. Сплошная тьма, одни цветные пятна в глазах. Со всех сторон давит, и тут любой шахтер понял бы – завалило. Хочу закричать, но земля забивает рот и нос, не дает ни дышать, ни двигаться. Меня охватывает паника. Наконец, почти задохнувшись, я прорываю себе путь на свободу, вдыхаю воздух, кашляю и сплевываю грязь.

Минуту-другую стою на карачках, приходя в себя, потом поднимаю голову. Я в заброшенной шахте. Старый туннель пуст, хотя подачу воздуха еще не отключили. Пахнет плесенью. Одинокий фонарь над головой бросает зловещие блики на выщербленные стены и слепит отвыкшие от света глаза почти как солнце, всходившее над могилой Эо.

Я не умер.

Эта мысль медленно проникает в сознание. Кожа на шее содрана петлей, кровавые раны от плетей покрыты коркой грязи.

И все-таки я жив.

Видать, дядька Нэрол не слишком старательно тянул за ноги… Почему же крабы не проверили, как всегда, неужели поленились? Как бы не так – тут что-то другое. Недаром меня так мутило перед казнью, даже сейчас еще клонит в сон. Не иначе накачали какой-то химией, и сделать это мог только Нэрол. Заставил отключиться, а потом закопал… но зачем? Неужели после этого ему удалось избежать наказания?

Из темноты, куда не достает свет фонаря, доносится глухой рокот. Значит, ответы на вопросы будут. Вскоре из-за поворота выкатывается приземистый шестиколесный фургон, похожий на железного жука. С шипением выпустив струю пара из решетки радиатора, тормозит прямо передо мной, по глазам разом бьют восемнадцать фар. В их слепящих лучах мелькают темные человеческие фигуры. Меня подхватывают под мышки грубые мозолистые руки, совсем как у шахтеров, но лиц не видно под причудливыми масками, как на ночном октоберфесте. Ведут к машине осторожно, скорее направляют, чем запихивают, в фургон.

Сижу на ободранном железном сиденье и в тусклом красном свете рассматриваю своих спутников. На женщине белая с золотом маска с рогами, как у демона, глаза злобные, так и сверкают в узких прорезях. Мужчина с ней рядом на вид хилый и робкий и явно меня побаивается. Оскаленная морда летучей мыши не скрывает ни опасливых взглядов, ни сжатых в страхе рук.

– Вы Сыны Ареса, да? – спрашиваю.

Слабак вздрагивает. Взгляд женщины становится насмешливым.

– А ты Лазарь? – произносит она холодно и лениво, словно поддразнивая. В ее повадке есть что-то кошачье.

– Я Дэрроу.

– Мы знаем, кто ты.

– Не говори ему ничего, Гармони! – шипит слабак. – Танцор велел ничего с ним не обсуждать, пока не доберемся до дому.

– Ну, спасибо, Ральф, – вздыхает она, укоризненно качая головой.

Слабак виновато ерзает на сиденье, осознав свой промах, но он меня уже не интересует. Заправляет тут женщина. В отличие от маски слабака, ее маска похожа на лицо старой ведьмы из погибших городов Земли, которая варит свое зелье на костях младенцев.

– Да, досталось тебе. – Она тянется, чтобы дотронуться до моей шеи, но я перехватываю руку. Косточки хрупкие, могу переломить двумя пальцами. Слабак хватается за дубинку, но Гармони останавливает его жестом.

– Почему я не умер? – После петли мой голос скрежещет, как лопата о гравий.

– Потому что у Ареса задание для тебя, малыш-проходчик. – Она морщится от боли, но руку вырвать не пытается, да это и бесполезно.

– Арес… – хмыкаю я. В памяти мелькают картинки из передачи: взрывы, разорванные тела в лужах крови. Арес. Понятно, что за задание он мне поручит. Но я слишком плохо соображаю, чтобы продумать ответ на его предложение. Я думаю только об Эо, мне нет дела до остальных. Я – всего лишь пустая оболочка. Стоило ли вообще выкапываться из земли?

– Может, отпустишь теперь?

– Снимете маски, отпущу.

Смеясь, она откидывает страшную физиономию старухи. Под маской – день и ночь. Вся правая сторона лица исполосована блестящими бугристыми потеками. Паровой ожог, обычное дело, но только у мужчин. Женщин редко берут работать в шахту.

Больше впечатляет здоровая сторона – Гармони удивительно красива, даже красивее Эо. Гладкая молочно-белая кожа, изящно очерченные скулы, но выражение лица злое и холодное. Зубы неровные, ногти грязные и поломанные. За голенищами сапог ножи, судя по тому, как она дернулась, когда я схватил ее за руку.

Тщедушный Ральф рожей не вышел – смуглый, остроносый, гнилые зубы торчат, как ржавые трубы в душевой. Он молча таращится в узкое окошко фургона, пока мы выезжаем из заброшенных туннелей на мощеную дорогу. Они могут быть алыми – знаки на руках правильные, – но только доверия эти люди во мне не вызывают. Они точно не из Лямбды или Ликоса. С таким же успехом могут быть и серебряными.

Я тоже поворачиваю голову к окну и вижу другие машины. Где мы, неизвестно, но мне все равно. Страшная пустота в груди не дает думать больше ни о чем. Чем дальше мы едем, тем тоскливее становится. Трогаю обручальную ленту: Эо больше нет, и не к ней я сейчас еду. Зачем мне эта жизнь без Эо? Может, не тяни я ее за ноги так сильно, она тоже могла бы выжить? Дыра в груди все растет и ширится, я уже готов выпрыгнуть на дорогу под колеса грузовикам. Второй раз умирать легче.

Но я не выпрыгиваю, а продолжаю сидеть рядом с Гармони и Ральфом. Эо хотела от меня большего. Сжимаю в кулаке алую головную повязку.

Туннель расширяется, и мы подъезжаем к блокпосту крабов. Как всегда, грязные и потрепанные, даже ток в электрических воротах не включен. Вижу в окошко, как они сканируют опознавательные знаки на бортах предыдущего фургона. Когда подходит наша очередь, я беспокойно ерзаю, почти как Ральф, но Гармони лишь усмехается. Сероволосый краб подносит сканер к панели и машет рукой – проезжайте, мол.

– У нас есть пропуск, – объясняет Гармони. – У рабов нет мозгов. Эти крабы все идиоты. Элита серых или черные монстры – вот кого стоит опасаться. Но они редко заглядывают в шахты.

Киваю, пытаясь убедить себя, что это не очередная уловка золотых, что Гармони и Ральф мне не враги. Наконец машина сворачивает с главной дороги в боковую, которая упирается в складской двор чуть пошире нашего форума, освещенный кое-где яркими серными лампами. Один фонарь мигает над гаражом, рядом склад с причудливым символом на двери, выведенным странной краской. Въезжаем в гараж, ворота захлопываются за нами, и Гармони зна́ком приказывает мне выйти из машины.

– Вот мы и дома, – говорит она. – Пора тебе познакомиться с Танцором.

8
Танцор

Он смотрит мимо меня. Почти моего роста, редкий случай, но гораздо мощнее и очень старый. За сорок уже небось. Виски седые, на шее множество двойных шрамов – змеиные укусы, я немало таких повидал. Левая рука висит как плеть, тоже понятно – поврежден нерв. Удивляют глаза, необычно яркие и не ржаво-красные, как у всех, а с крапинками цвета крови. На губах его играет отеческая улыбка.

– Ты, наверное, гадаешь, кто мы такие? – мягко спрашивает он.

Восемь алых смотрят на Танцора с обожанием. Все мужчины, за исключением Гармони. Руки сильные, в шрамах – шахтерские руки, – и движения ловкие, как у наших. Наверняка есть среди них и мастера танца, способные сделать сальто или пробежаться по стене, а может, и проходчики найдутся.

– Он знает, – отвечает за меня Гармони, нежно касаясь руки Танцора. Говорит, как обычно, лениво, словно перекатывает слова на языке. – Мигом раскусил нас, сукин сын.

– Ах так. – Улыбка Танцора делается еще шире. – Ну разумеется, Арес не станет рисковать ради кого попало… Дэрроу, ты знаешь, где находишься?

– Мне без разницы, – хриплю я, оглядывая ржавые стены, залитые резким холодным светом. – Главное… – Говорить трудно, но я вспоминаю Эо, и голос мой крепнет. – Главное, чего от меня хотите вы.

– Да, это главное, – кивает Танцор, одобрительно похлопывая меня по плечу, – но дела подождут. Ты на ногах едва стоишь, и раны твои надо обработать, иначе останутся шрамы.

– Шрамы не имеют значения. – Смотрю, как кровь капает на пол, пропитав подол моей рубашки. Раны на спине открылись, когда я выбирался из могилы. – Эо… она умерла, да?

– Умерла, – печально кивает Танцор. – Мы не могли спасти ее, Дэрроу.

– Почему?

– Просто не могли.

– Но почему? – настаиваю я, впиваясь во всех по очереди горящим взглядом. – Вы же спасли меня, значит могли спасти и ее тоже. Она вам нужнее, она настоящая мученица! Ей было не все равно! Или вашему Аресу нужны одни сыновья, а не дочери?

– Мученики гроша ломаного не стоят, – лениво усмехается Гармони.

Змеиным броском кидаюсь к ней и хватаю за горло. Мое лицо немеет от бешеной ярости, в глазах стоят слезы. Слышу писк взведенных лучевиков, холодный ствол упирается в затылок.

– Отпусти ее, парень!

Оборачиваюсь, плюю в бледные физиономии. Женщину, тряхнув разок, отшвыриваю в сторону. Корчась на полу, она откашливается, потом вскакивает. В руке блестит нож.

Танцор встает между нами:

– Прекратите, вы, оба! Дэрроу, пожалуйста!

– Твоя девчонка была мечтательницей, парниша, – шипит Гармони у него из-за спины, – такой же бесполезной, как огонь на воде.

– Гармони! Заткни пасть! – рявкает Танцор. – Спрячьте пушки!

Лучевики умолкают. Я тяжело дышу, глядя в пол. В напряженной тишине он поворачивается ко мне и говорит тихо:

– Дэрроу, мы твои друзья. Друзья. Я всего лишь один из помощников Ареса и не могу за него говорить. Не знаю, почему он не помог нам спасти твою жену. Облегчить твое горе невозможно, как нельзя вернуть ее к жизни, но… Дэрроу, посмотри на меня! Посмотри мне в глаза, проходчик! – Поднимаю голову, смотрю в кроваво-красные глаза Танцора. – Я не всесилен, но могу помочь тебе восстановить справедливость.

Он приближается к Гармони и шепчет ей что-то на ухо. Вероятно, хочет, чтоб мы подружились. Это вряд ли, но мы все же даем обещание не душить и не резать друг друга.

Она молча ведет меня тесными коридорами, наши шаги звенят по стальному настилу, отдаются гулким эхом от стен. Наконец мы оказываемся перед узкой дверью. Гармони поворачивает ручку и впускает меня в небольшой медицинский кабинет. Раздеваюсь, сажусь на холодный оцинкованный стол, и она начинает выскребать грязь из воспаленных рубцов на спине. Работает грубовато, но я терплю, уставясь в железную стену.

– Дурак ты, – говорит она, удаляя камень из глубокой раны. Я шиплю от боли и хочу ответить, но получаю жесткий тычок пальцем в спину. – Мечтатели вроде твоей жены мало что могут, малыш, пойми это. Все, что они могут, – это умереть так, чтобы эхо их смерти долго звенело у нас в ушах. Твоя жена выполнила свое предназначение.

Свое предназначение. Равнодушные слова леденят душу. Значит, моя веселая милая девочка жила только для того, чтобы умереть? Оборачиваюсь, смотрю в злобные глаза.

– А твое какое предназначение? – спрашиваю я.

Гармони показывает руки, перепачканные в крови и грязи:

– То же, что твое, малыш-проходчик, – воплотить мечту в жизнь.

* * *

Обработав спину и вкатив дозу антибиотиков, Гармони отводит меня в жилое помещение с койками по стенам. За стеной гудят генераторы, в углу кабинка водяного душа. Удивительная штука этот душ. Поток воды мягче, чем струя воздуха в нашей душевой. Половину времени мне кажется, что я тону, другую половину – что корчусь одновременно в экстазе и агонии. Отворачиваю горячий кран до отказа и стою в густом пару, терпя режущую боль в спине.

Обсохнув, надеваю странную одежду, которую мне оставили. Совсем не похоже на комбинезон или свитер, какие мы привыкли носить. Ткань блестящая, элегантная, прямо как у высших цветов.

Не успеваю еще толком все натянуть, как в комнату входит Танцор. Левую ногу он подволакивает, – видать, то же самое, что с рукой, – но все равно мужик крепкий, здоровее Барлоу и красивее меня, хоть и старик и шея вся в шрамах. В руках у него какая-то миска. Садится на койку, которая скрипит под его весом.

– Мы спасли тебе жизнь, Дэрроу. Теперь она принадлежит нам, согласен?

– Дядя спас мне жизнь.

– Тот пьяница? – фыркает Танцор. – Его главная заслуга в том, что сказал нам о тебе. Сделать это надо было уже давно, но он зачем-то держал в секрете, хотя работал на нас еще при жизни твоего отца.

– Его повесили?

– За то, что вынул тебя из петли? Надеюсь, что нет. Мы дали ему глушилку, чтобы подавить ваши допотопные камеры слежения. Все должно было пройти гладко.

Дядька Нэрол. Старшина, но вечно под мухой. Я считал его слабаком, да и сейчас считаю. Сильный не станет так пить и злобствовать по мелочам. И все-таки презирать его я права, выходит, не имел… Но почему он не спас Эо?

– Вы ведете себя так, будто мой дядька вам что-то должен.

– Не нам, а своему народу.

– Ха, народу, – усмехаюсь. – Есть семья, есть клан. Ну, еще есть поселок, шахта там – но народ? С какой стати вы беретесь меня представлять, распоряжаться моей жизнью? Вы дураки, все вы, Сыны Ареса. – Я злобно скалюсь. – Дураки, которые только и умеют, что бомбы кидать! Все равно что мелкий шкет пинает гадючье гнездо!

Это то, что сейчас хотелось бы сделать мне самому. Пинаться, браниться. Вот почему я их оскорбляю, вот почему плюю в этих Сынов Ареса, хотя никаких причин ненавидеть их у меня нет.

На красивом лице Танцора мелькает усталая улыбка. Только теперь вижу, как плохо у него с рукой: она тоньше здоровой и скрючена, точно древесный корень. Тем не менее в этом человеке чувствуется угроза, хоть и не такая явная, как у Гармони. Пожевав губами, он отвечает ровно и сухо:

– Информаторы помогают нам находить лучших из алых, чтобы вызволить их из шахт.

– А потом использовать?

Снова улыбаясь, Танцор показывает свою миску:

– Сейчас мы сыграем в игру и проверим, чего стоишь ты сам, Дэрроу. Если выиграешь, покажу тебе то, что мало кому из кротов довелось увидеть.

Кроты. Вот мы кто, стало быть.

– А если проиграю?

– Значит, ты не лучший и выиграли опять золотые.

Только не это. Угрюмо киваю.

Протягивая мне миску, Танцор объясняет правила:

– Здесь две карты: на одной – серп жнеца, на другой – ягненок. Вытащишь серп – проиграл. Вытащишь ягненка – удача твоя.

Вот только голос его отчего-то дрогнул на «ягненке». Так, раскинем мозгами. Раз это испытание, то удача вообще ни при чем. Проверяют, насколько я умен, и задачка явно с подвохом. Не иначе обе карты с серпом – только так от меня что-то может зависеть. Ну да, все просто. Усмехаюсь, глядя ему в глаза. Все подстроено, но я к такому привык. Обычно играю по правилам, но только не в этот раз.

– Ладно, играю. – Сую руку в миску, вытаскиваю карту, но ему не показываю. Серп. Танцор не сводит с меня глаз. – Я выиграл!

Он тянется посмотреть, но я быстро сую карту в рот, жую и глотаю. Потом достаю из жестянки другую карту. Снова серп.

– Ягненок был такой вкусный с виду, не смог удержаться, извини.

– Ну еще бы, – весело скалится Танцор, бросая миску на койку. Он снова добродушен и весел, ощущение угрозы исчезло начисто. – Знаешь, Дэрроу, почему мы Сыны Ареса? У древних римлян Марс был богом войны, воинской славы и чести и так далее – только все это обман. Марс – всего лишь более романтическая версия греческого Ареса. – Он затягивается сигаретой и протягивает другую мне. Генераторы за стенкой уютно бормочут, табачный дым наполняет легкие, заволакивая взгляд приятной пеленой. – Арес был тем еще ублюдком – богом насилия, кровопролития и вероломства.

– Значит, называясь его именем, вы намекаете на реальное положение дел в Сообществе? Хитро.

– Ну, вроде того. Они хотят, чтобы мы забыли историю. Большинство ее и не помнит, да и не учились толком. Знаешь, как золотые пришли к власти? Это было несколько веков назад. Они называют это Покорением. На самом деле всех, кто сопротивлялся, просто вырезали. Обращали в пыль города, континенты. Не так уж много лет назад уничтожили целый мир, Рею, закидали ядерными бомбами. В их крови течет гнев Ареса, а мы – сыны этого гнева.

– Ты и есть Арес? – спрашиваю вполголоса.

Миры. Они уничтожили целые миры. Но ведь Рея куда дальше от Земли, чем Марс. Насколько я помню, это один из спутников Сатурна. За каким чертом им понадобилось бомбить что-то в такой дали?

– Нет, не я, – отвечает Танцор.

– Но ты его человек?

– Я принадлежу Гармони и своему народу. Я ведь, как и ты, из шахтерского клана. Колония Тирос. Разве что повидать больше успел. – Он смотрит мне в глаза, качает головой. – Ты думаешь, Дэрроу, что я террорист? Но я не террорист.

– Разве нет?

Танцор откидывается назад и затягивается сигаретой.

– Представь себе стол, на котором сидят блохи. Прыгают себе и прыгают, кто выше, кто ниже. Потом приходит человек и накрывает их всех стаканом. Теперь они могут прыгать только до дна стакана, не выше. И даже если убрать стакан, блохи все равно не станут прыгать выше, потому что привыкли и думают, что стеклянное дно на своем месте. – Танцор задумчиво выдыхает дым. Глаза его горят красными угольками, почти как кончик сигареты. – Так вот, Дэрроу, мы те блохи, которые прыгают выше других. И я покажу, насколько выше.

Снова гулкие коридоры с ржавыми стенами, лязгающий металл под ногами. Подходим к такому же ржавому цилиндру лифта. Ветхий механизм скрипит и визжит, поднимая нас вверх. Танцор оборачивается:

– Ты поймешь, Дэрроу, что жена твоя погибла не напрасно. Наши зеленые друзья помогли перехватить запись казни и вклиниться в общепланетную трансляцию с ее полной версией. Все кланы ста тысяч шахтерских колоний на Марсе и все население городов услышали ту песню…

– Да ладно заливать, – ворчу я, – колоний и вполовину столько не наберется.

Танцор не слушает и продолжает:

– Песню выучили все, а твою жену называют Персефоной.

Я вздрагиваю и смотрю ему прямо в глаза. Нет. Ее зовут Эо. И никакой она не символ. Она не имеет никакого отношения к этим бандитам с их дурацкими кличками.

– Ее имя – Эо. Она наша, из Ликоса!

– Теперь ее знают все, Дэрроу. Люди помнят старую легенду о девушке, которую отнял у ее родных бог смерти, но так и не смог сделать своей навечно. Она стала вечно юной богиней весны и каждый год возвращается из подземного царства. Красота дарует жизнь даже из могилы, и память о твоей жене не умрет никогда.

– Моя жена никогда не вернется. – Я отворачиваюсь, не желая продолжать разговор. С этим типом спорить бесполезно: ты ему слово, он тебе десять.

Лифт со скрипом останавливается, и мы выходим в узкий туннель, который ведет к другому лифту, блестящему и ухоженному. У двери дежурят двое Сынов Ареса с лучевиками. Снова долгий подъем.

– Да, не вернется, – продолжает Танцор, – но ее красота и голос никогда не умрут. Эо верила во что-то большее, чем она сама, и смерть придала ее голосу силу, которой не было при жизни. Она была чистой душой, как и твой отец, Дэрроу. Мы с тобой не такие, как они. Мы пачкаем руки кровью и пятнаем свои души, в святые не годимся, но без нас песня Эо так и не зазвучала бы нигде, кроме Ликоса. Только нашим грубым и грязным рукам дано воплотить мечту чистых сердец.

– Ближе к делу, – перебиваю я. – Чего вы хотите?

Танцор пожимает плечами:

– Ты уже однажды пытался умереть. Не хочешь попробовать еще раз?

– Я хочу… – Чего же я в самом деле хочу? В памяти всплывает холодное золотое лицо, отстраненный равнодушный взгляд, ленивый голос. – Хочу убить губернатора! Он не должен жить, когда Эо лежит мертвая. Судья Поджинус, Страшила Дэн… Их я тоже убью.

– Значит, месть, – вздыхает Танцор.

– Ты обещал помочь.

– Я обещал справедливость. Месть – пустое, Дэрроу.

– Я сам пустой. Помоги мне убить губернатора!

– Дэрроу, ты слишком низко летаешь. – Лифт ускоряется, у меня закладывает уши. Подъем кажется бесконечным. – Нерон Августус всего-навсего один из золотых сановников. – Танцор протягивает мне темные очки. Надеваю их с колотящимся сердцем. Мы поднимаемся на поверхность. – Ты должен смотреть шире.

Лифт останавливается, двери разъезжаются в стороны – и я слепну, несмотря на очки.

Зрачки превратились в точки. Зажмурившись, жду, пока привыкнут глаза. Ожидаю увидеть яркий прожектор или факел, но ничего такого нет. Свет идет словно бы со всех сторон, из далекого и невероятно мощного источника, и врожденный инстинкт подсказывает: это изначальный источник жизни – солнце. Я вижу дневной свет. Весь дрожа, выхожу из лифта. Танцор идет рядом, он молчит, только заговори он, я все равно едва ли услышу.

Странное помещение, я такого даже представить себе не мог. Под ногами не металл и не камень – дерево, как на картинках с Земли, и пол покрыт великолепным мягким ковром с тысячей оттенков цвета. Стены из красного дерева, на котором вырезаны деревья и олени. Откуда-то доносится нежная мелодия, и я шагаю вперед, к источнику света.

Одна из длинных стен просторного высокого зала – стеклянная. Ослепительный солнечный свет отражается бликами от приземистого черного ящика с белыми клавишами, из которого и исходит музыка. Дальше, по ту сторону стекла, находится что-то совсем уже странное. Спотыкаясь о ковер, спешу туда и падаю на колени, прижимая руки к холодному стеклу. Из груди вырывается невольный стон.

– Теперь ты понимаешь, – произносит Танцор. – Нам лгут.

За стеклом раскинулся город.