Текст книги "Гаяна (Художник П. Садков)"

Автор книги: Петроний Аматуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Когда человеку хорошо – это опасно»
1

Боб Хоутон опять сидел в приемной редактора. Здесь четыре года назад он напряженно ожидал, когда его вызовут к шефу и решится вопрос о приеме на работу.

Год назад в эту же комнату с диванами, пальмами в кадках и старинными английскими часами размером с голландскую печь его вышвырнули из редакторского кабинета, как бейсбольный мяч.

А утром следующего дня Боб пересекал ее в обратном направлении, и, хотя его шаги были не совсем тверды из-за выпитого мартеля, он шел как победитель.

Он пробыл тогда у шефа не менее двух часов, и, когда вновь появился в приемной, его ожидали собратья по перу, прожженные газетчики, первыми прилетающие к месту сенсации, как бабочки на свет, едва перст судьбы прикоснется к белой кнопке Включателя Новостей. Они завидовали Бобу, отправляющемуся в дальний путь на Пито-Као.

Пито-Као… Нелегким оказалось для Хоутона пребывание на этом острове. Он жил там, как стрекоза в сачке натуралиста. Но ему все же здорово повезло: он ускользнул от Бергоффа и Дорта.

Несколько месяцев прожили они с Паолой на Отунуи – соседнем острове, у соплеменников Мауки. Каждый час они ожидали появления Курца, а то и самого Бергоффа и скрывались даже днем.

Неделю спустя после того как на Пито-Као вспыхнула эпидемия арпела, к Отунуи пристал катер. На берег высадилось человек двадцать, одетых в белые халаты.

Мауки отправился на разведку, а Боб и Паола бежали на противоположный край острова, туда, где высилась замшелая гора Ратануи – давно потухший вулкан. Паола изнемогала от страха. Каждое дуновение ветра, крик чайки казались ей предвестниками беды.

– Ах, Боб, – без конца повторяла она, – когда человеку хорошо – это опасно?

Пришел Мауки. По его словам выходило, что люди в белых халатах вовсе не помощники Дорта. Они прилетели сюда с Большой земли, чтобы уберечь оставшихся в живых. Мауки сам слышал, как начальник Белых Халатов, по имени Гровер, говорил об этом жителям Отунуи.

– И теперь всем делают уколы, всем до единого, – закончил Мауки.

– Как зовут начальника Белых Халатов? – взволнованно переспросил Боб.

– Гровер, – повторил Мауки.

– Паола, – возбужденно сказал Боб, – в словах этого парня мне чудится надежда. Я пойду туда.

– Не надо! – воскликнула итальянка. – Я боюсь…

– Я не стану показываться им на глаза, – заверил Хоутон. – Я только гляну издали, одним глазком, и если это тот Гровер, с которым я учился в школе…

– То?

– Не волнуйся за меня. Но ведь ты знаешь, каких ужасных микробов выпустил Дорт на волю. Не дай бог тебе заболеть! С такими вещами шутить нельзя. Я скоро вернусь.

Да, это был Роберт Гровер, старый школьный товарищ. Хоутон написал записку, и Мауки незаметно вручил ее Гроверу. Друзья встретились в небольшом скалистом ущелье.

– Боб?! – поразился Роберт. – Дружище, я уже и не верил, что увижу тебя!

– Здравствуй, парень, здравствуй! Ты мне так нужен сейчас.

Они закурили.

– Выкладывай, – сказал Гровер.

– Меня ищут?

– Нет. После того как нашли на рифах остатки моторной лодки, решили, что ты погиб.

– Хорошо! – облегченно вздохнул Боб. – Я нарочно загнал ее туда…

2

Прошло полгода. Карантин с Пито-Као и Отунуи был снят. Самолеты стали вывозить людей на материк. Гровер оказался верным товарищем: он не только не сказал никому о Бобе и Паоле, но и помог им тайно улететь с острова.

Настал день, когда Боб снова появился в приемной редактора и как ни в чем не бывало кивнул хорошенькой стенографистке Мод, секретарю редактора.

Красивое личико Мод побелело, настолько побелело, что пунцовая губная помада на ее маленьких пухлых губах стала казаться фиолетовой.

– Здравствуйте, Мод – улыбнулся Хоутон. – Рад видеть вас целёхонькой и на том же боевом посту – у вигвама нашего шефа. Не удивляйтесь: я прибыл с того света!

Мод взвизгнула. На ее крик вбежали секретарь редакции Мейфгоу и сам шеф.

Но через две-три секунды в приемной не оказалось ни души. Это первый случай за последний десяток лет, когда сам редактор был, что называется, сражен воистину сногсшибательной новостью и, как любила говорить Мод, выбит из седла!

Ротационные машины в типографии успели отпечатать не менее полумиллиона экземпляров газет, пока в редакции воцарился порядок. Мод убедилась, что Боб – это Боб и нечистая сила здесь ни при чем.

– Вы поверите, мистер Хоутон, – уверяла Мод, – я едва не растерялась, когда вы вошли вот в эту дверь. Все получилось так неожиданно! Ведь патрон несколько месяцев назад диктовал мне некролог. Мы считали вас погибшим… Я не смогла тогда удержаться от слез.

– У вас добрая душа, Мод, – прочувствованно произнес Боб. – Я не сомневаюсь, что мы и впредь останемся друзьями. Вы похорошели! Не оттого ли, что вышли замуж?

– Что вы, мистер Хоутон, – смутилась девушка. – Я ведь могу тогда потерять работу: патрон считает, что для личной секретарши замужество большой минус.

– Хорошо-хорошо, – прервал редактор, появляясь в приемной. – Идем ко мне, мой мальчик. Нам предстоит мужской разговор. Мод, раздобудьте нам две порции виски с содовой.

– Слушаюсь, патрон.

– В этом нет необходимости, – запротестовал Боб. – Я пью только на Новый год.

– Ого! – воскликнул шеф. – Ты продолжаешь делать успехи, мой мальчик. Действуйте, Мод, действуйте: возвращение мистера Хоутона – вполне новогоднее событие.

Бобу продолжало чертовски везти. Шеф опять взял его на работу и в два-три дня «сделал его приличным человеком».

– Ну вот что, мой мальчик, – сказал он в заключение, выслушав правдивую одиссею Боба, – надо немедленно действовать, иначе Бергофф, как только оправится, съест тебя.

– Как поживает мой верный друг?

– Паршиво. Он отошел от дел и, как уверяет, навсегда… «Миллионер на пенсии!» Но, разумеется, никто зтому не верит: скорее всего он нащупал что-то еще, но держится в тени, пока его подмоченная репутация сохнет на солнышке. Ты же знаешь, как у нас: делай что угодно, лишь бы об этом не подозревали те, кому не положено.

– Знаю, – усмехнулся Боб.

– А Бергофф все же был замешан в скандале с Дортом.

– Не слишком ли это мягко, шеф?

– Нет. Истинное положение вещей знают немногие. Но давай сменим грязную сорочку. Есть недурной бизнес, Боб: ты пишешь разоблачительную статью, а я берусь…

– Опубликовать? – поразился Хоутон.

– При красном светофоре? – поморщился шеф. – Я сделаю иначе: дам копию твоей статьи прочитать Бергоффу и скажу, что ты предлагаешь свое молчание за кругленькую сумму. Ну-с, немного заработаю и я.

Боб задумался. Он понимал, что просто уйти от мести Бергоффа у него мало шансов. Сделать бизнес? Пожалуй, так будет безопаснее. Гм… «Сменим грязную сорочку…»

Он кивнул редактору – шеф уже бойко набирал номер и знаком предложил Хоутону взять трубку параллельного телефона: игра шла в открытую.

– Мистер Бергофф? Здравствуйте. Да, я. Дальнейший разговор Боб слышал слово в слово.

– Чем обязан такой чести, мистер редактор?

– Доволен, что могу поделиться с вами приятной вестью: наш корреспондент Хоутон жив и благополучно возвратился домой…

С минуту телефонная трубка рычала и изрыгала проклятия.

– Я так и думал, что это порадует вас, мистер Бергофф, – наивно произнес редактор.

– Ч… черти бы взяли всех ваших журналистов! Э… э… этот пр-р-роходимец еще жив?

– Вот именно, мистер Бергофф, вот именно. И это так кстати: его появление сразу отметает подозрение в том, будто вы пристукнули его на Пито-Као. Вы же помните, какое впечатление произвели на публику прозрачные высказывания «Таймс»? Я не считаю эту газету солидной, но все же такая версия была пущена в ход.

– И, как всегда, стоила мне уйму денег!

– Теперь ваше доброе имя легче будет восстановить, мистер Бергофф.

– Вы думаете?

– Убежден! Предоставьте все мне.

– Но шею этому негодяю я сверну сам!

– Ни в коем случае, мистер Бергофф, ни в коем случае, – забеспокоился редактор. – Теперь – понимаете, теперь – это исключено… Не забывайте, что мы не на острове. Да и к чему? Всякое бывает в нашем сложном мире деловых отношений, мистер Бергофф. Проще купить его молчание.

– Молчание?!

– Да, Хоутон принес мне статью разоблачительного характера, оставив копию ее у своего нового нотариуса.

– Его имя?

– Увы, мистер Бергофф, Хоутон так скрытен. К счастью, он – покладистый малый, и я уговорил его пойти на мировую.

– Сколько? – тяжело дыша, спросил Бергофф.

– Я полагаю, сто тысяч долларов вас устроит?

– Хорошо.

– Очень рад, мистер Бергофф, утром можно будет все оформить.

– Сейчас, немедленно! Я пришлю чек и полагаюсь на вас. Чек на ваше имя будет отдельно.

– Разумеется, мистер Бергофф, рад быть вам полезным. Вы что-то хотели спросить?

– М-м… Не слышали ли вы что-либо о судьбе Паолы?

– Как же, мистер Бергофф, как же! По-моему, они поженились…

– Запомните, – вдруг жестко и твердо сказал Бергофф, – Паолу я не продам и за миллион! Поняли? В трубке раздался сухой щелчок.

– Не нравится мне финал нашей приятной беседы, мой мальчик, – вздохнул шеф. – Послушайся моего совета: получи деньги, и уезжай с Паолой на край света.

– Теперь я не уеду! – упрямо ответил Боб.

– О, господи, – развел руками шеф, – наступит ли время, когда женщины поймут, как они усложняют святую простоту деловых акций мужчин?..

3

Вскоре Боб и Паола купили себе дом в пригороде, прекрасную обстановку и голубой «шевроле» с лампами дневного света, телефоном, холодильником и кондиционером. Оставшиеся сорок тысяч долларов они положили в банк.

Паола вернулась в цирк. Она была прирожденной артисткой цирка, и Боб уступил: когда вы любите, то даже гвоздь гнется у вас под рукой, если она не хочет, чтобы вы забили его в стену.

Два месяца длилось их счастливое новоселье, и вот вчера вечером, перед началом представления…

– Мистер Хоутон, – весело сказала Мод, прерывая его воспоминания, – совещание у патрона закончилось, и вы можете войти к нему.

Боб поднялся, рассеянно кивнул ей, причесал растопыренными пальцами свою рыжую шевелюру и устало, чуть сутулясь, вошел в кабинет.

– Здравствуй, Боб! – шумно приветствовал его редактор. – Что привело тебя в такой неурочный час?

– Вторые сутки, шеф, как Паола исчезла! Сыщики никак не могут напасть на ее след…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В Тихий океан за Северным полюсом…
1

Угловой дом на улице Энгельса. Вход в парадное. Третий этаж. Квартира номер четыре. Дверь обита темным дермантином. Белая дощечка с надписью: «А. И. Егорин».

На звонок вышел полный загорелый человек лет пятидесяти. Его круглый подбородок гладко выбрит, а под ним – другой.

– Аквапилот?! Прошу, – радушно произнес он и крепко пожал мою руку. – Егорин…

Профессор улыбается, и вокруг его веселых карих глаз возникает сеть морщинок.

– Проходите в кабинет.

Вдоль стен небольшого кабинета стоят трехстворчатые шкафы с книгами. Направо диван, слева от входа тумбочка с превосходно вылепленной скульптурой из пластилина – бюст женщины с тонкими чертами лица.

– Угощайтесь, – предложил Александр Иванович, ставя передо мной вазу с загоревшими в донских садах грушами. – Можете закурить, если очень хочется…

Слово «очень» я пропустил мимо ушей и поискал на письменном столе пепельницу. Чугунный чертик с длинным, изогнутым хвостом дерзко показал мне нос. Осердясь, я отодвинул его за груду книг. Как он попал из дымного ада на светлый стол ученого?

Александр Иванович подал чистую пепельницу. Закуриваю, пускаю длинную струю дыма в сторону открытой форточки, но порыв ветра весело мнет ее, разрывает в кудрявые клочья и, старательно перемешав, бросает их в профессора. Егорин рейсшиной захлопывает форточку.

– Дует! Курите, не стесняйтесь… Придется мне привыкать: мы ведь с вами теперь вместе чумаковать будем.

Я еще не знал тогда, что он – потомок запорожцев, в далекие времена поселившихся на Дону, что детство его прошло в небольшой казачьей станице, основанной его предками, что дед его занимался извозом, но и не зная этого, я с удовольствием услышал старинное слово «чумаковать» от солидного профессора.

– Вы думаете, я смогу принять участие в экспедиции?

– Уже принимаете.

– Значит, можно не сомневаться?

– Только в этом. Вообще же сомнение – мать утверждения. – Голова его чуть наклонена, будто он, разговаривая со мной, прислушивается еще к чему-то.

– А на чем мы отправимся в путь?

– Это деловой вопрос, – оживился Александр Иванович. – Вы первый спрашиваете у меня «на чем», а не «куда». На атомном вертолете «Илья Муромец».

– А! Знаю эту машину. Читал о ней и видел фотографии в журнале. А куда, в самом деле, мы отправимся?

– В Тихий океан, в район острова Пито-Као. Александр Иванович встал, прошелся по кабинету и устроился на диване с высокой спинкой. Морщинки у глаз его разгладились, взгляд стал воинственным и даже озорным. С этой минуты в беседе нашей исчезла некоторая медлительность, почти неизбежная при первом знакомстве.

– Геологов, – жестикулируя, рассказывал Александр Иванович, – интересует наша планета в целом, весь, как говорил Чкалов, шарик. И то, что есть на самом шарике, и то, что заключено в нем. Лично я с удовольствием извлек бы из этого шарика весь уголь и всю нефть, и он стал бы пористым, как губка.

– Ого, – не утерпел я. – Тут вы, наверное, хватили лишку.

– Лишку?! – возмутился Александр Иванович, замахав руками. – Да знаете ли вы, какая большая часть органического мира Земли миллионы лет превращалась в каменный уголь и нефть? Не знаете. И я не знаю! – с каким-то отчаянием закончил он.

Удивленно смотрю на своего взволнованного собеседника.

– Да, не знаю, а хочу знать, – упрямо повторяет он.

– Так мы полетим за углем и нефтью! – догадался я.

– Какая проницательность! – ехидно смеется Александр Иванович. – Какая мысль!.. Я вижу у нее наивные детские глаза, длиннющие ресницы и ямочки на щеках; она хватает все, что под руками, и обзывает бякой то, за чем надо тянуться. Этакая пухленькая милашка…

А мне обидно и стыдно за «пухленькую милашку», я злюсь, про себя посылаю профессора ко всем чертям и ищу другую мысль, точную, мужественную. Но вокруг меня пляшут только «с ямочками на щеках».

– Нет! – гремит Александр Иванович. – Мы будем искать Северный полюс.

– Полюс?! – Тут я привстаю и возмущенно хлопаю ладонью по столу. – В Тихом океане?

– Почему бы и нет? – прищуривается Егорин.

– Ну, знаете ли…

– Я-то знаю, а вы – нет и еще возмущаетесь. Садитесь! И профессор немедленно принялся кромсать мое невежество со страстью человека, влюбленного в свою науку и жаждущего, чтобы эту страсть разделили остальные, чтобы все встреченные им на пути становились только геологами, и никем больше.

– Один мой коллега сравнил Землю с яйцом страуса, сваренным всмятку… – продолжал он, рисуя изогнутыми ладонями в воздухе модель земного шара. – Это – прекрасное сравнение, помогающее понять, отчего ось Земли колеблется в пространстве.

Я смотрел на его выразительные руки и почти явственно видел, как модель нашей планеты, быстро вращаясь, наклоняется то в одну сторону, то в другую.

– Надеюсь, теперь вам понятно, что Северный и Южный полюсы очень неспокойны. Отклонения от нынешних полюсов в прошлом были так значительны, что, как я полагаю, Северный полюс в интересующую меня эпоху находился где-то возле теперешнего Пито-Као.

– Но если это и так, – мстительно говорю я, – то на кой черт… Простите, профессор, что нам в этом теперь, кроме, разумеется, удовлетворения любопытства? Дадите своей «милашке» конфетку, и все?

– Конфетку?! – чуть не взорвался ученый. – Но ведь ось вращения Земли изменяла свой наклон, а Солнце в основном находилось на одном и том же месте и освещало земную поверхность то так, то эдак. – Его руки показали, как это происходило.

– Допустим…

– Так вот и климатические пояса на Земле в различные времена находились не там, где сегодня, и зависели от положения полюсов и экватора.

– Дались вам эти полюса да пояса! – воскликнул я, снова заражаясь темпераментом Егорина.

– В том-то и беда, что даются они очень неохотно, мой друг. Если мы будем знать расположение климатических поясов во все геологические эпохи, то мы вернее сумеем предсказывать, где сейчас можно встретить в земле уголь или нефть и на какой глубине.

– Вот оно что! – протянул я. – Извините, профессор, я не сразу понял эту идею.

– Скажите лучше, что мне не сразу удалось… – смеясь ответил Егорин, ощупывая пальцами воздух в поисках нужного слова.

– … вбить в меня эту истину, – помог я. – Благодарю вас. Итак, есть ли смысл искать Северный полюс даже в Тихом океане?

– Есть!

– То-то. Не забывайте, что наша экспедиция комплексная. Весьма заманчиво определить также возраст Тихого океана, уточнить рельеф и геологическую структуру его дна. Уловить подводные течения. Решить некоторые вопросы палеомагнетизма.

– Неужели все это еще не сделано?

– Увы. Моря и океаны – наименее исследованная часть нашей планеты. Плавать мы научились давно – тысячи лет назад, а вот нырять всерьез только учимся. До сих пор мы изучаем морские глубины с помощью неповоротливого, медлительного батискафа, а вы в своем аквалете откроете новую страницу в технике подводных исследований.

– Заманчиво!

– Теперь несколько слов о вашем оформлении и условиях работы. – Профессор снова вернулся к письменному столу. – А вы злюка… – весело щурясь, проговорил он. – Но я тоже.

2

В наш век людям легче общаться друг с другом, чем, скажем, пяток столетий назад, и каждый из нас имеет больше возможностей для встреч. Потому я нисколько не удивился, когда среди членов экипажа экспедиции, собравшихся в Москве, встретил старых знакомых.

Командиром корабля оказался не кто иной, как Петушок, знакомый и вам. Но теперь это был уже Петр Григорьевич Венев: он возмужал, посерьезнел. Я был назначен водителем аквалета и штурманом вертолета. Третий член экипажа – инженер Алексей Алексеевич Баскин. Он работал когда-то в аэропорту. Мы его звали ходячим техническим справочником.

Потирая широкой ладонью угловатый колючий подбородок, Алексей Алексеевич внимательно вслушивался, бывало, в работу «заболевшего» мотора, а через минуту-две складывал над головой руки крестом: выключай.

– В общем, братцы мои, дело ясное, – уверенно говорил он прокуренным басом. – Моторчик надо менять.

И всегда оказывался прав. Так и остался он в моей памяти непогрешимым по части техники.

Человек он высокий и физически сильный. Перед вылетом я избегал здороваться с ним за руку: кисть после его пожатия становится будто отвальцованная и не чувствует штурвала и рычагов газа.

Его доброе лицо обветренное и загорелое. Темно-карие глаза почти всегда смотрят чуть устало и прямо на собеседника.

В экипаже вертолета имелся еще одни здоровяк – бортрадист Филипп Петрович Петренко, бывший моряк торгового флота. Лет ему под сорок, а уравновешенность и немногословие делали его старше. Ходил он осторожно, вразвалочку, постоянно опасался, как бы чего не свалить, не сломать. Раз пять Филипп Петрович объехал вокруг света, многое повидал и испытал, но рассказывать не любил.

– Так я ж все время в своей радиорубке, – отшучивался он. – Все одно что в субмарине… А вот относительно пеленгов или позывных – это помню.

Широкоплечий, круглолицый, румяный, с черными как смоль усами, с ласковыми светло-синими глазами, Петренко, несомненно, был красив.

3

Трудно описать чувство, охватившее меня, когда я впервые увидел «Илью Муромца».

Вертолет? Да, конечно. Во всяком случае, вверху имеется огромный несущий винт. На длительных стоянках он складывается.

А может, теплоход? Судите сами: на зеркальной глади Химкинского водохранилища на якоре стоит яхта – красивая, белоснежная, с изящными обводами, круглыми иллюминаторами и палубой, наглухо задраенной обтекаемыми листами прозрачного плексигласа. Но вместо мачты на этой яхте – мощная труба, а вместо парусов – четыре широкие и длинные лопасти несущего винта, ротора.

Я стою на берегу и наблюдаю, как грузят мой аквалет. В корме вертолета бесшумно открываются створки грузового отсека со стапелями для крепления аквалета, затем другие, протянувшиеся вдоль всего борта, а из образовавшегося паза вылезает огромная механическая рука. Не торопясь, слегка изгибаясь в локте, она тянется к берегу, и я невольно отступаю. Растопырив паучьи пальцы, механическая рука обхватывает корпус аквалета, приподнимает его метра на четыре и несет к корме.

Механическая рука уложила аквалет в стапели, и я заметил, как сбоку в фюзеляж моего подводного самолета впились резиновые присоски – крепления; теперь машина не сдвинется с места даже в шторм.

Так же деловито манипулятор вернулся к берегу, взял крылья аквалета и тоже упаковал их в отсек. Створки отсека плавно закрылись, а механическая рука уже снова над моей головой.

Не успел я опомниться, как жесткие металлические пальцы подхватили меня под мышки. Я увидел под собой берег, воду, раздвинувшиеся шторки палубного перекрытия и… веселую физиономию Баскина, стоящего возле пульта управления.

– Алексей Алексеевич! – закричал я. – Немедленно бросьте!

– Дозвольте слово молвить? – засмеялся Баскин, поднимая мизинец левой руки. – Куда бросить: в воду или на землю?

– Я имею в виду ваши шутки, – уже разозлился я, беспомощно барахтаясь над палубой.

– Товарищ дельфин, вы невежливы: я помог вам, а вы… Не болтайте ножками. Вот так.

– Леша, – погрозил я ему, – ведь наша работа только начинается, а расстояние от всепрощения до яростной мести так ничтожно…

– Дозвольте, – снова мизинец просительно полез вверх. – Я предлагаю мир. Хочешь, я покажу тебе все прелести нашего корабля?

Мы начали осмотр с пилотской кабины. Самое интересное здесь, конечно, две вещи: автопилот и, как назвал Алексей Алексеевич, инспектор безопасности.

Автопилот – комплекс компьютеров. Он в значительной мере подменяет пилота. Собственно, пилот только контролирует работу всех агрегатов. Предусмотрен даже такой маловероятный случай: если экипаж выйдет из строя, машина сообщит об этом на базу и, получив соответствующую команду, сама произведет посадку.

Инспектор безопасности более прост по замыслу и техническому решению. На консолях ротора, на носу и в некоторых других частях корпуса расположены маленькие локаторы. Они предупреждают о появившемся препятствии – и столкновение предотвращается.

– А в моей обители есть инженер безопасности, – сказал Баскин. – Пойдем покажу.

Кабина бортинженера удивила меня обилием приборов.

– Ты знаешь, что такое акселетрон? – спросил Баскин.

– Знаю: маленькая коробочка, передающая самые ничтожные ускорения.

– Ясно, – прервал Баскин. – Так вот все лопасти нашего ротора и корпус начинены акселетронами. Их показания поступают в счетно-решающее устройство, которое ставит диагноз. И если вдруг появятся биения в роторе или тряска, то мой инженер безопасности быстро устанавливает причину и дает команду изменить режим полета или работу моторов. Здорово?

У Баскина я увидел приборы, контролирующие напряжение и степень усталости металла в основных силовых узлах, динамическую работу обшивки, корпуса, индикатор центровки…

Понравилась мне кают-компания: чисто, много света и много книг. «Жить можно», – решил я.