Текст книги "Гаяна (Художник П. Садков)"

Автор книги: Петроний Аматуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц)

4

В противоположность Джексону Стоутмен отнесся к радиограмме более спокойно.

– Занимаясь подобными делами, – сказал он Бергоффу, – следует быть осторожным. Проверьте своих людей: в этой коробке, – он указал рукой в сторону крабоконсервного завода, – завелась моль. Советую не жалеть нафталина…

Дорту же он высказал свое мнение об их новом «бизнесе» откровенно:

– Я считаю, что теперь время, мой любезный друг, очень подорожало для нас с вами! Боюсь, что, если в течение месяца вам не удастся найти «противоядие», будет поздно… Если радиограмму перехватят и предадут огласке, вашу голову не примет в заклад ни одно страховое бюро!

Дорт промолчал. В эту ночь он включил рацию с намерением дать Сардову указание действовать ва-банк, но Сардов не отвечал.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
«Продувка» неизвестного микроба
1

В металлических гильзах оказались стеклянные ампулы. В одной из них – кусочек ткани, взятый от мумифицированного трупа, найденного на острове Статуй. Об этом было написано на клочке бумаги, вложенном в гильзу.

В качестве эксперта пригласили профессора Николая Александровича Дарсушева. Его электронно-счетная установка «Санус» для комплексного микробиологического исследования была уже готова и проходила испытания.

– Лучшего «пробного камня», чем эта ткань, и не придумать для нашего «Сануса», – сказал Нине Николай Александрович. – Завтра же приступим к опытам… А вот вторая ампула загадочнее…

На донышке второй запаянной стеклянной трубки лежала щепоть какой-то пыльцы. И никаких указаний на то, что бы это могло быть!

– Микробы? – предположил Рязанов.

– Вероятно, нет.

Нина привезла в Ростов-на-Дону все рукописи своего деда, и профессор Дарсушев внимательно перечитывал каждую строку. Разгадка тайны второй ампулы была найдена в дневниковых записях.

– Послушайте, ведь это очень просто, – убежденно сказал профессор Нине и Рязанову. – Вспомните: во время эпидемии на острове Статуй туземцы соседнего острова («пожиратели водорослей», помните?) остались живы!.. Не в «Белой розе» ли весь секрет? И неспроста, знаете, Павел Александрович так подробно описал ее… А ведь с точки зрения антибиотических свойств мы и сейчас мало знаем водоросли…

– Значит, по-вашему, – осторожно спросил Рязанов, – во второй ампуле находятся…

– Совершенно верно: споры водоросли «Белая роза»!

– Это правдоподобно, – согласился Рязанов.

– Николай Александрович, – предложила Нина, – давайте проверим «Белую розу» как лечебное средство!

– Много нужно времени для этого, профессор? – прервал Рязанов.

– Да нет, не очень. Все дело в том, не потеряли ли своей жизненной силы споры и как долго будет расти сама водоросль.

– Где, по-вашему, можно попробовать вырастить «Белую розу»?

– Я считаю, что на Черноморском побережье, скажем в районе Адлера, можно создать благоприятные условия для развития спор… Неплохо бы Нине Константиновне самой съездить туда и начать переговоры с ботаниками.

Тверская приехала в Адлер и поселилась почти у самого моря. А некоторое время спустя на Адлерской экспериментальной ботанической станции была большая радость: споры, находившиеся более полувека в запаянной ампуле, стали развиваться…

Когда появились первые экземпляры водоросли, ботаники заявили, что этот вид встречается в нескольких местах Тихого океана, что «Белая роза» еще мало изучена, хотя у нее давно есть длинное латинское наименование, что, извлеченная из воды, она быстро гибнет. Удивление, вызванное ею у Павла Александровича Тверского, объяснялось тем, что он был врачом, а не ботаником.

Тогда по просьбе Дарсушева Нина уговорила приехать в Адлер профессора Русанова.

Русанов произвел несколько химических анализов водоросли и вызвал из Ростова Дарсушева.

– Милейший Николай Александрович, – сказал он Дарсушеву, – я полагаю, что «Белая роза» – настоящий клад для вас! В ней содержатся такие вещества, что вы в скором времени шутя будете расправляться даже с проказой. Прошу вас, ознакомьтесь с предварительными результатами.

– Я знаю их, – с нарочитой беспечностью ответил Николай Александрович.

– Не понимаю вас.

– Анализ водоросли у меня в кармане!

– В таком случае я не вижу повода вызывать меня из Москвы, отрывать от дела и вообще… Я вышел из юного возраста…

Русанов с раздражением отбросил бумаги и встал. Он был глубоко обижен.

– Вам вредно волноваться, – сказал Дарсушев.

– Ну, знаете ли, это слишком!

– Да вы успокойтесь: никто другой, кроме вас, не производил анализа «Белой розы»…

– Почему же вы утверждаете, что знаете результат?

– Просто предугадал… Вот, прошу прочесть…

Русанов взял из рук Дарсушева листок и прочел.

– Откуда это у вас? – возбужденно спросил он.

– Вам же известно, что, судя по всему, в «Белой розе» могли или должны были быть вещества, исцеляющие загадочную болезнь с острова Статуй?

– Да, да, говорите! – взволнованно воскликнул Русанов. – Я начинаю понимать! Говорите же!!

– С помощью «Сануса» мне удалось оживить возбудитель…

– Уже?!

– … изучить его. «Санус» продиктовал мне также состав исцеляющего препарата, и я…

– Да замолчите же! Предположение оказалось верным: мой анализ схож с вашим! Коллега, поздравляю вас, от души поздравляю… Ваша машина начинает свою жизнь с научных открытий!

Со слезами радости на глазах они хлопали друг друга по плечу, до боли стискивали руки и смеялись на всю лабораторию.

– Я помолодел сегодня на двадцать лет, – едва дыша, произнес Русанов. – Теперь понятно, почему не все погибли от болезни в районе острова Статуй: «Белая роза» оказалась спасительницей… Но между моим анализом и данными «Сануса» все же имеются некоторые расхождения…

– Это неизбежно, – прервал Дарсушев. – Ведь в «Белой розе» много и других веществ, необязательных для исцеления болезни, в то время как «Санус» требует лишь самое необходимое. Все же мне хочется тщательно сравнить оба результата: нет ли где ошибки?

– Если так, – сказал Русанов, – то давайте с предельной точностью повторим анализы вдвоем.

2

На итоговый опыт Дарсушев пригласил Нину и Рязанова в свою лабораторию в Ростове-на-Дону.

– Главное уже в наших руках, – сказал он. – Еще немного – и мы разгадаем тайну Пито-Као… Пройдемте в лабораторию…

Центральное место в новой экспериментальной лаборатории Дарсушева занимал сложный аппарат, точнее, целый автоматический комбинат, представляющий собой просторную камеру из толстых прозрачных плит органического стекла.

К левой стороне камеры примкнуты дополнительные «карманы» для подопытных животных. В прорези правой стенки вставлены «изоляторы» – небольшие плексигласовые ящики, куда попадает материал по окончании опытов. Ящики снабжены герметическими крышками. В верхнюю стенку камеры вмонтированы два микроскопа, из которых один может подсоединяться к киноаппарату. Все устройство рассчитано на опыты с самыми опасными микробами. Для большей безопасности по окончании опыта включается специальный стерилизующий облучатель, убивающий микробы.

Николай Александрович, любивший авиационные сравнения, назвал эту камеру аэродинамической трубой.

– По сути дела, – говорил он, – мы как бы «продуваем» в аппарате микроб или вирус и, получив исчерпывающие данные о нем, отправляем его на кладбище.

Остальным это сравнение понравилось, и опыты стали называть продувкой.

Нина и Рязанов впервые познакомились с новой лабораторией и не скрывали своего восхищения.

– У вас автоматики не меньше, чем в самолете, – заметил Алексей.

– Да, – улыбнулся Дарсушев и указал на стену: – А вот экран рентгеноаппарата, он вынесен отдельно для удобства работы; есть особый стетоскоп с радиоусилителем. Ну что ж, начнем. – Он повернулся к лаборантке: – Несите кролика.

Взглянув на часы, профессор открыл дверцу, осторожно укрепил ящик с кроликом на ленточном транспортере и наглухо закрыл «аэродинамическую трубу».

– В предстоящем опыте, – сказал Дарсушев Рязанову, – по моим предположениям, мы должны увидеть пока неизвестный нам возбудитель «во всей его красе»…

Тихо застрекотал киноаппарат, в зале погас верхний свет, камера освещалась теперь только боковыми бестеневыми лампами.

Рязанов и Нина смотрели, как тонкая длинная игла с помощью манипулятора, которым управлял Дарсушев, плавно приблизилась к уху кролика, нацелилась и на секунду впилась в одну из розовых ниточек. Зверек вздрогнул. Ритмичные звуки участились, и на экране рентгеноаппарата было видно, как крохотная струйка жидкости толчком вошла в кровеносную систему зверька. Игла неторопливо вернулась на место.

Затем Дарсушев включил особую электронную установку, и на пульте управления осветилась шкала, которой Рязанов сначала не заметил. Стрелка стояла на нуле.

– Это ново и для микробиологов, – пояснил профессор. – Электронное устройство дает нам возможность, не прибегая к микроскопу и анализам, определить, проникли в тело больного микробы или нет, и даже узнать, в каком количестве.

– Но почему же тогда стрелка стоит на нуле? – удивился Рязанов.

– Разве на нуле?

Алексей еще раз посмотрел на шкалу электронного устройства: стрелка отклонилась на несколько малых делений. Теперь он не спускал с нее глаз и увидел, как стрелка все больше отодвигалась вправо, а когда она достигла красной черты, коротко прозвенел звонок. Лента транспортера тотчас пришла в движение и передвинула ящик с кроликом в глубь аппарата. Лаборантка осветила маленькой лампочкой с рефлектором свой столик и приступила к записям.

Конечности зверька конвульсивно задергались, пульс, слышимый всеми, резко участился. Четверть часа спустя тело кролика покрылось бугорками, заметными даже под густой шерсткой.

Николай Александрович снова взялся за рычаги манипулятора, и сверху опять опустился шприц, но теперь уже пустой. Игла впилась в один из бугорков, и шприц заполнился темной жидкостью.

Зверек тяжело дышал, температура его повысилась, шерсть в пораженных местах заметно поредела. Пульс участился еще больше, но звучал тише. Вскоре кожа на спинке кролика лопнула, и выступили капли густой крови. Бугорки превращались в гнойные язвы…

В воображении Алексея невольно возникла трагическая картина: где-то в городах и селах вспыхивает эпидемия. Люди от мала до велика гибнут, охваченные ужасом, беззащитные перед невидимым врагом. Останавливаются заводы и фабрики, транспорт, по мирным полям гуляет отравленный ветер.

Нет! Этого не должно быть, этого никогда не будет! Никто не имеет права допустить подобное! Он прислушался к разговору профессора и его ассистентки.

– Практически никакого инкубационного периода!

– Поразительно… Напоминает действие яда.

– Это что-то совершенно необычное и пока… непонятное для меня.

В тишине громко прозвучал звонок, и лента транспортера передвинула погибающего кролика в отсек, который Рязанов мысленно назвал главным – так много было здесь различных приборов, кнопок управления, тумблеров и агрегатов.

Алексей не ошибся. Дарсушев взволнованно и даже чуть-чуть торжественно сказал:

– Это и есть наш «Санус». Более ста человек трудились целый год, прежде чем удалось оснастить нашу лабораторию этой электронно-счетной машиной! На микробе с Пито-Као и состоялось ее «боевое крещение». Рязанов понимающе кивнул.

– В принципе идея «Сануса» проста, – продолжал Дарсушев. – С помощью различных технических средств в машине происходит изучение всех свойств того или иного возбудителя. Каждое свойство микроба передается в запоминающее устройство, где оно сравнивается с теми особенностями других микробов, что уже «записаны» там. После автоматического отбора сравниваемых свойств происходит классификация и определение микроба. Пока мы с вами разговариваем сейчас, «Санус» занят как раз таким определением. Но если у микробиолога на все анализы и сравнения уходят недели и месяцы, то «Санусу» достаточно сотых, тысячных и даже миллионных долей секунды! Зная, какими средствами мы располагаем, «Санус» советует нам состав препарата, убивающего заданный микроб.

– Но для этого «Санус» должен многое знать?

– Совершенно верно. В идеале он обязан знать все, что уже известно человечеству в области микробиологии, биохимии и некоторых смежных наук. Но наш «Санус» еще молод, и мы не успели вложить в его запоминающее устройство все имеющиеся знания. Ведь он не добывает новых знаний, а только хранит их и путем многократного сравнения различных данных помогает нам решать подчас сложные задачи. Пройдет некоторое время, и «Санус» будет почти совсем точным.

– А сегодня он не ошибется?

– Посмотрим. Мы вырастили «Белую розу», а потом передали в запоминающее устройство «Сануса» точный химический состав водоросли…

– Николай Александрович, – прервала их разговор ассистентка, – «Санус» считает, что препарат из «Белой розы» можно улучшить.

Рязанов посмотрел на лаборантку и перевел взгляд на электронную машину. «Санус» считает… советует… – вертелось у него в голове.

– А что он предлагает? – спросил Дарсушев.

– Добавить к составу «Белой розы» всего один элемент… – с этими словами ассистентка передала профессору узкую бумажную ленту с мелкими буквами и цифрами.

– Ну что ж, дайте команду действовать. Я согласен с ним.

– Однако кролик вот-вот умрет… А надо еще приготовить исцеляющий препарат… – вмешалась Нина.

В эту секунду на пульте электронной машины вспыхнула зеленая лампочка.

– Препарат готов, – сказал Дарсушев. – В «Санусе» имеется и автоматическая аптека. Простите, остальное придется делать мне самому.

Профессор опять подошел к рычагам манипулятора, и вскоре Рязанов увидел, как узкий металлический шприц приблизился к кролику и под кожу был введен исцеляющий препарат.

Тело зверька все еще казалось трупом, но в лаборатории уже послышались мерные удары: сердце кролика вновь подавало признаки жизни. Постепенно восстановилось дыхание. Стрелка на шкале электронного устройства отодвинулась влево; количество микробов стало уменьшаться – в организме кролика началась ожесточенная война.

Нина наклонилась к тетради и, погруженная в свои размышления, что-то торопливо записала.

– До выздоровления – несколько дней, может быть, неделя-две, – сказал Дарсушев, – но я с уверенностью могу заявить: и этот возбудитель уже нам не опасен – мы знаем верное средство спасения от него. Но более страшной болезни я еще не видел! Конечно, у кролика реакция происходит быстрее и сильнее. Но и человеку несдобровать, если…

– Что вы посоветуете на будущее, профессор?

– Мне еще не ясно происхождение возбудителя. Странно, как до сих пор ему удалось «оставаться в неизвестности». Очень серьезная для меня загадка! Надо посоветоваться с коллегами.

– А до тех пор?

– Я вас понимаю, товарищ Рязанов. Возбудитель нам пока нужен, и его уничтожать нельзя.

– Вам же известно, что за ним охотились и… могут повторить попытку…

– В «Санусе» есть и надежная «кладовая»: даже если произойдет землетрясение, особые лучи убьют все микробы мгновенно. Не бойтесь, мы предусматриваем все!

– Хорошо, профессор.

Алексей крепко пожал всем руки и ушел.

Полтора часа спустя первым попутным самолетом Рязанов вылетел из Ростова-на-Дону в Москву для доклада полковнику Козлову.

– Ваш приезд очень кстати, – сказал полковник, выслушав Рязанова. – О том, что на Пито-Као готовится одно из самых опасных преступлений против человечества, есть еще один документ. В Тихом океане, примерно в тысяче километров от Пито-Као, недавно находился наш экспедиционный корабль «Армения»… Вот сообщение капитана. Рязанов взял протянутую ему бумагу и прочел:

«Сегодня ночью принята странная радиограмма. Передача велась на короткой волне при отвратительной слышимости, которую усугубляли частые грозовые разряды. Запеленговать передатчик не удалось. Прилагаю текст радиограммы.

„Люди мира… Берегитесь… Пито-Као стал… базой… требуйте расследования немедленно… страшная болезнь… Дорт мечтает… Не теряйте времени!..“

Капитан „Армении“.»

– Пито-Као! Дорт! – воскликнул Рязанов.

– У меня в столе уже выросло целое генеалогическое древо этих Дортов, – сказал Козлов. – «Деревце» в общем неплохое, да вот последний плод гнилой – с гитлеровской начинкой. «Ваш» Эмиль Дорт был действительно одним из лучших в Германии укратителей и охотников (немцы мастера в этих делах). А его единственный сын Густав стал преступником.

Козлов рассказал Рязанову о личности Густава Дорта, его карьере, судимости и «помиловании».

– После тюрьмы следы Дорта-микробиолога затерялись, но мы уже знаем, где он; знаем также, что именно Дорт послал Сардова, хотя тот и скрыл от нас имя своего хозяина.

– Все остальное мне понятно, товарищ полковник.

– Теперь, имея перехваченную радиограмму, мы сможем скорее привлечь внимание мировой общественности к «рыбной компании» и начать борьбу, – сказал Козлов. – Но почему все-таки… эта страшная болезнь оказалась только на Пито-Као?..

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
«Космонавты в Тихом океане!»
1

За два года Дорт хорошо изучил своего компаньона, знал его слабости и отдавал должное его таланту крупного дельца. Но сам оставался для Бергоффа неразгаданным. Радиограмма, случайно перехваченная Хентом, раскрыла глаза Бергоффу: он понял, что Дорт скрывает от него нечто очень значительное, лишь прикрывается вывеской фирмы «Бергофф и K°», заботится только о своих барышах в будущем.

Отношения между компаньонами испортились. Страх обуял Бергоффа: если радиограмма принята на материке и попадет в газеты – доброе имя фирмы пропало, прибыли, как по мановению волшебной палочки, превратятся в убытки!

Неделю Бергофф прослушивал чуть ли не все радиостанции мира и просматривал газеты. «Слава богу! – мысленно восклицал он. – Все тихо… Надо сказать Хоутону, чтобы он ничего больше не посылал в свою газету. Молчание о Пито-Као сейчас дороже золота…»

Но именно в этот день, когда Бергофф облегченно вздохнул, ему принесли корреспонденцию Хоутона. Секретарь вошел в кабинет Бергоффа в такой растерянности, что осмелился обратиться первым:

– Сэр…

– Я вас не звал, – буркнул Бергофф.

– Это очень прискорбно, сэр, но я… Если вы позволите… Прошу прощения, сэр…

– Что у вас в руках?

– О сэр! Необычайно! Соблаговолите прочесть, сэр, и вы сами…

– Да расскажите толком, черт бы вас побрал!

– Я не уверен, что вы поверите мне, сэр.

– Можно подумать, – проворчал Бергофф, – будто я когда-либо верил газетам… Ну, давайте, что вы там такое принесли?

Приняв пачку газет, Бергофф пробежал взглядом первую из них и уже не мог оторваться от пестро сверстанной полосы с броским, ярким заголовком:

КОСМОНАВТЫ В ТИХОМ ОКЕАНЕ!!!

НАХОДКА НАШЕГО КОРРЕСПОНДЕНТА

МИСТЕРА ХОУТОНА НА ОСТРОВЕ ПИТО-КАО!!

САМОЕ СЕНСАЦИОННОЕ СООБЩЕНИЕ XX ВЕКА!

ЧИТАЛИ ЛИ ВЫ ЧТО-НИБУДЬ ПОДОБНОЕ?..

Чело магната покрылось испариной.

Постоянный рост числа наших подписчиков, – писала редакция, – позволивший нам в этом году утроить тираж, является несомненным свидетельством их доверия, которым мы дорожим больше всего, и поэтому не посмели бы публиковать материалы, не являющиеся абсолютно достоверными.

Напомним читателю, что под давлением общественности мы направили своего сотрудника мистера Хоутона на Пито-Као с целью подвергнуть тщательному обследованию предприятия достоуважаемого мистера Бергоффа и сам остров. Свою миссию наш сотрудник, как уже известно читателям, выполнил блестяще и доказал, что остров Пито-Као является одним из самых очаровательных и здоровых уголков на свете, а консервированные крабы «Бергофф и K°» – самыми дешевыми, питательными и приятными на вкус.

Однако мистер Хоутон все еще не спешит покидать хотя и прекрасный, но далекий от дома край… Два часа назад мы узнали, чем был занят самый удачливый журналист в мире… Не сомневаемся, что читатель не посетует за краткую задержку выхода этого номера, связанную с переверсткой полос.

Считаем также своим долгом напомнить, что имя Боба Хоутона, несмотря на его молодость, давно пользуется глубоким уважением как в журналистских кругах, так и среди наших подписчиков. Этот молодой человек, как известно, соединяет в себе острую проницательность с отвагой и смелостью сравнений, а трезвость – с неизменной скромностью в личной жизни и редкостным даром литератора. Даже в самых своих необычных корреспонденциях Боб всегда придерживается своего излюбленного принципа «Служить только Его Правдоподобию!..»

Дойдя до этого места, Бергофф потемнел от злости и, стукнув кулаком по газете, прорычал:

– Трезвость… скромность… проницательность!!! Я его в пор-р-рошок сотру!..

– Я вам нужен, сэр?

– Что? Вон, проходимец!

– Слушаюсь, сэр… – Пораженный секретарь словно провалился сквозь землю.

Пито-Као, от вашего корреспондента, – читал Бергофф. – В глухом районе острова обнаружен межпланетный корабль, некогда погребенный под обломками скал, вероятно в результате землетрясения.

Межпланетный корабль был впервые замечен туземцем, аборигеном соседнего острова, Мауки. В отсеках огромного межзвездного корабля находятся приборы и механизмы, назначение коих мне неизвестно. Носовая часть снаряда, смята, значительные повреждения имеются и в левом борту. Следует предположить катастрофу в момент или после приземления. В центральном отсеке находится скелет человека, отличающийся удлиненностью и несколько своеобразным строением черепа.

В отсеках имеются также фотоальбомы, книги на неизвестном языке и узкие ленты из пластмассы. На одной фотографии отчетливо изображены улицы странного города.

Не могу не привести поразительной сценки. Пока Мелони рассматривал скелет космонавта, я, расположив удобнее фонарик, принялся за фотографии. И вдруг я почувствовал (не услышал, заметьте, а именно почувствовал!), как где-то в моей голове рождается дивная мелодия.

Я не отношу себя к числу трусов, но согласитесь, что это «производит авторитет», как любит говорить наша отчаянная Мод. Перевернув страницу с изображением далекого пейзажа, я уткнулся в фотографию неведомого красивого города, и тотчас же спокойная мелодия сменилась в моей голове более живой и ритмичной. Спокойствие улетело от меня, как папиросный дым на ураганном ветру.

– Док! – заорал я. – Бросайте к черту свои погремушки и ступайте сюда на выручку…

– Сию минуту, Боб, – рассеянно ответил Мелони. – Да, разумеется, я, кажется, начинаю понимать… Вы сказали «на выручку»? Ах, на выручку! Что с вами, мой друг?

Мгновение спустя Мелони наклонился надо мной и заботливо посмотрел мне в глаза.

– Док, я чувствую, как во мне играет музыка. Мелони обеспокоенно ощупал мой живот.

– Не там, док, – простонал я, – а вот здесь, – и я постучал пальцем по своей несчастной голове, не так давно бывшей моей единственной надеждой и оплотом будущего.

– Мужайтесь, Боб. Столько впечатлений могут заставить буксовать и не такую молодую машину, как ваша. По счастью, в моем чемоданчике имеется толика брома…

– К черту вашу касторку, док!

– Я сказал «бром», мой друг.

– Приберегите его для себя и внимательно всмотритесь в одну из этих фотографий.

Я услужливо подсунул ему альбом и, дрожа от нетерпения наблюдал. Не прошло и минуты, как Мелони, охваченный всепожирающим любопытством, вцепился в альбом, точно кто-то пытался отнять его, и стал перелистывать, подолгу всматриваясь в фотографии. Невольная улыбка появилась на лице старого врача, каким-то необъяснимым торжеством засветились его глаза. Вскоре он стал мерно раскачиваться, точно кобра под звуки околдовывающей свирели.

Мне стало так нехорошо, будто я, по меньшей мере, проглотил холодильник, – у меня стыли даже кончики пальцев.

– Док, где вы храните бром?

– Не шевелитесь, Боб. Спокойствие – признак мудрости, говорили древние. Я начинаю понимать и это, мой друг. Бром здесь ни при чем. Все дело в высочайшем уровне науки! Думаю, что к этому эпизоду еще придется возвратиться, а пока продолжу свое описание.

Итак, откуда-то они прилетели! Не с того же света! Книги и рукописи были на незнакомом языке, а фотографии давали мало пищи для размышления и уйму – для воображения. И тут пришли на помощь сами Посланцы Неба. Да-да! Пусть читателя не смущают мои слова. Дело в том, что в центральном отсеке мы обнаружили прочный сейф, открыть который могла бы даже наша простодушная стенографисточка Мод, руководствуясь рисунком, выгравированным на крышке. В этом сейфе и хранятся те несметные богатства, которые астронавты везли к нам на Землю в качестве великодушного дара от народов своей планеты!..

Мы нашли в сейфе азбуку, затем словарь неведомого нам языка, простейший и совершеннейший во вселенной самоучитель того языка, основанный на применении радио, кино и выразительной, до предела упрощенной и ясной мультипликационной графики.

Отдаю должное своему талантливому другу мистеру Мелони, принявшему в наших изысканиях активное участие. Вдвоем мы научились пользоваться самоучителем и в сравнительно короткий срок освоили, правда, в самом необходимом объеме новый для нас язык.

Настал день, когда мы смогли наконец перейти к «чтению» корабельного журнала!

Объясню, как проводится такое «чтение»… В центральном отсеке на стене имеется экран размером один на полтора метра. В проекционный аппарат, расположенный сбоку, в толстой рамке экрана, вставляется кассета с микрокинопленкой. Позади экрана – система электромагнитных зеркал, с помощью которых все излучения (особых лучей, но не световых), проходящие сквозь пленку, направляются на экран.

На экране же мы видим и читаем дневник путешественников, а голос диктора отчетливо и не торопясь дублирует титры.

Сама же «кинопленка», как мы ее назвали для удобства, является совершенно черной и светонепроницаемой. Порвать ее трудно. Она не горит, не ломается и не растворяется в кислотах.

Движение пленки в аппарате медленное, а площадь «кадра» предположительно составляет не больше сотой доли квадратного миллиметра.

Итак, мы с Мелони и Мауки расположились перед экраном и занялись «чтением» дневника посланцев другого мира. Вначале мы увидели отдельные участки Мироздания: какие-то звезды и спиральные и чечевицеобразные туманности. Они проплывали перед нами на фоне вечно черного неба вселенной.

Спешу оговориться: чернота эта имеет довольно заметный зеленоватый оттенок. Что же касается звезд, то они почему-то меняли свой цвет: вот мы видим, как на нас мчится фиолетовая звезда, а уходя вдаль, куда-то «назад», она становится почти красной…

Вскоре нашему вниманию была представлена колоссальная звездная система с разных точек зрения и на разных удалениях. Чем ближе придвигался к ней объектив съемочного аппарата, тем больше в нас росло волнение и напряжение.

Мы сидели почти не дыша, стараясь вникнуть в смысл того, во что нас, несомненно, желали посвятить. Мы поняли, что демонстрировавшиеся нам кадры были засняты в разное время. Позже мы убедились: весь этот дневник был остроумно и тщательно смонтированным фильмом.

– Это наша Галактика! Взволнованно вскричал Мелони, указывая на экран, где уже появилось наше Солнце и планеты нашей Солнечной системы.

Тонкая белая стрелка, вспыхнувшая на экране, указала на одну из светлых точек, и голос диктора произнес первые слова: «Пито-Као… Это ваш мир…»

– Я понимаю, кажется, – задумчиво сказал Мелони. – Они не знают названия нашей планеты, им известно лишь название этого острова, и они условно называют так Землю.

– Пожалуй, это верно, – согласился я.

Между тем на экране наша Солнечная система стала удаляться, и в другой части Галактики мы увидели незнакомую нам «солнечную систему». Вокруг огромной звезды – «Солнца» – вращались по орбитам одиннадцать планет. На пятой из них (считая от центрального светила) застыло острие стрелки, и мягкий звучный голос произнес: «Гаяна. Наш мир!»

Теперь стало ясно: эти астронавты были жителями не Марса, как мы думали раньше, а даже иной планетной системы. Они были жителями неведомой нам доселе планеты Гаяна!

Как бы в подтверждение этой догадки, стрелка отделилась от крошечной точки, обозначавшей Гаяну, и оставляя на экране яркий голубой след, стала описывать сложную линию полета межпланетного корабля, закончив ее уже в нашей Солнечной системе, в точке, соответствующей местоположению Земли.

«Мы – жители Гаяны, – сказал диктор. - Жизнь на нашей планете существует миллионы лет, но разумные существа появились только пятнадцать тысяч лет назад.

Историю Гаяны вы найдете в сейфе. Наука позволила нам увеличить продолжительность жизни каждого гаянца. Если раньше мы жили не более ста лет, то теперь – около пятисот… Долголетие позволило нам быстрее развивать науку и технику, потому что раньше продуктивная деятельность ученого прерывалась слишком рано.

Мы научились использовать энергию вселенной; мы научились получать новые металлы и пластические массы; мы владеем секретом скорости; мы думаем, что скоро уничтожим на Гаяне все болезни.

Мы не сомневались, что во вселенной существуют миры, подобные нашему, и стали обращать свои мысли к ним. Пришел день, когда Народный Совет Гаяны принял решение составить краткую энциклопедию наших знаний, предназначенную для жителей других миров. Если в том, другом. мире наука отстала от нашей, мы поможем быстрее догнать нас и сэкономить силы. Если же отстали мы, то чужой опыт поможет нам.

К этому времени был создан межпланетный корабль, который может двигаться практически вечно.

Если за те годы, которыми исчисляется срок жизни гаянцев, не удастся обнаружить обетованной планеты, корабль будет лететь дальше и без экипажа.

В этом случае автомат-искатель сам обнаружит заселенную планету по излучениям радиостанций. После обнаружения такой планеты корабль войдет в ее орбиту, автоматические счетчики определят ее массу и другие необходимые данные и зададут ту нужную скорость полета, которая превратит корабль в вечный спутник этой планеты, и он будет летать в пространстве до тех пор, пока жители ее не поймут, в чем дело.

Во время такого полета межпланетный корабль будет подавать радио – и световые позывные, чтобы привлечь к себе внимание.

Конечно, этот вариант приемлем, если организация жизни найденной планеты будет на достаточном уровне, чтобы снять с нашего корабля подарок гаянцев. Но в случае нужды наш корабль сумеет „подождать“ сколько угодно и, в конце концов, принесет кому-то несомненную пользу…

Когда Народный Совет Гаяны объявил о полете в космос, желающих лететь оказалось в тысячу раз больше, чем это было нужно.

Я счастлив, что в числе отобранных восьми гаянцев оказался и я, врач Мана…»

На экране наконец появился перед нами тот, чей голос мы слушали все это время Он был высок ростом, худощав, с удлиненным лицом, острым подбородком и умными черными глазами. Одет он был в простой, удобный костюм. Посмотрев на нас с экрана, он грустно улыбнулся и произнес: «Вот вы и познакомились со мной. А я, к сожалению, никогда не увижу вас, потому что меня уже не будет в живых. Однако не станем задерживаться из-за этого… Вот наш космодром…»