Текст книги "Путешествие в Аэроград"
Автор книги: Петроний Аматуни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Петроний Гай Аматуни
Путешествие в Аэроград
ОТ ИЗДАТЕЛЯ
Жизнь – это сплошные дороги…
Куда ни глянь – всюду тянутся их широкие ленты: одни ровные, словно спокойная водная гладь, другие все в буграх и ухабах, как начинающее штормить море. И идут, идут по этим дорогам люди, имя которым – труженики земли.
Идут шахтёры и сталевары, землепашцы и учёные, инженеры и артисты – вся человеческая рать, на чьих плечах лежат счастье и мир планеты. Глядишь на дорогу и видишь: кто-то уже в конце пути, кто-то дошёл до середины, кто-то только-только делает первые шаги…
Тем, чья дорога лишь начинается, хочется сказать: «Смотри, не ошибись, не заблудись: дорог много, компас у тебя один – твоя мечта, твоя цель».
Говорят, существует больше тридцати тысяч профессий. Это и есть те дороги, выбрать из которых надо одну – ведь именно по ней пойдёшь от начала до конца. Какая же из них самая правильная, самая лучшая?
На этот вопрос можно ответить так: самая лучшая профессия – профессия любимая. С ней тебе будет идти и легко, и радостно. С ней ты познаешь счастье сам, с ней принесёшь счастье и людям.
Выбрать и полюбить профессию – задача нелёгкая. Пусть же серия наших книжек поможет решить эту нелёгкую задачу каждому, кто начинает свой путь.
Книга П. Аматуни «Путешествие в Аэроград» – это рассказ о многих профессиях, связанных с авиацией, о необычном «городе», «жителем» которого может стать каждый из вас…
К ЧИТАТЕЛЮ
Пусть тебя осенит звезда
Трудных судеб и славных лет,
Пусть глубокая борозда
Врежет в память земли твой след.
Н. Скребов
Светлой памяти Кузьмы Ивановича Шубина – Лётчика и Человека…
Небо!
Великое детище Солнца и Земли…
С высотой оно темнеет, пока не становится чёрным, как Вечность. Это небо космонавтов. А ниже, голубое, – наше, авиаторов, в нём я провёл четверть века.
Дайте мне глянуть на кусочек Земли, и я скажу, какое небо над ним сейчас. И, наоборот, летя в облаках, я расскажу вам немало о Земле внизу. Как искусствовед, определяющий имя художника, даже если на полотне нет подписи…
Давно я получаю письма с просьбой рассказать, как стать пилотом, что такое самолёт и что главное в нём, как устроен аэропорт и сколько профессий в советской гражданской авиации.
Эта книга в какой-то мере ответит на ваши вопросы. Назвал я её «Путешествие в Аэроград», ибо нет для меня города роднее и ближе!
Не ищите его на карте, нет его и на Земле, он, если угодно, над ней. Его населяют те, кто одновременно находится в полёте на самолётах Аэрофлота.
Приобретите авиабилет, садитесь в самолёт, пристегните ремни, и с первого же сантиметра высоты вы – в Аэрограде!..
В нашем городе имеются и «улицы» – трассы, и «площади», малые и большие, – аэропорты. Есть и своё «подсобное» хозяйство.
Трассы Аэрограда многоэтажны и как бы «вымощены» заданной высотой полёта, плотным воздухом, обтекающим крылья самолётов, и строго «распланированы» радиолучами. На первый взгляд, – материал зыбкий, но в действительности, в сущности своей он столь же прочен, как бетон или металл аэропортовских сооружений.
В летние месяцы обычные города пустеют, а наш – перенаселяется. Число жителей наземных городов изменяется медленно, в Аэрограде – ежегодно увеличивается на миллионы человек. И даже ночью жизнь здесь никогда не угасает, а лишь притихает.
Я приглашаю вас в Аэроград. Конечно, всего не охватишь – город-то наш велик! – но кое-что повидаем, а возможно, и откроем что-нибудь новое для себя…
НЕБО ЗЕМЛИ
1
Грузовой самолёт Ан-12 – на исполнительном старте, у начала широкой и длинной взлётной полосы. Бортрадист читает контрольную карту. На стенке пилотской кабины висит пластмассовая дощечка с вопросами – её и называют контрольной картой (в память тех времён, когда эта «викторина» печаталась на карточках из плотной бумаги).
– Взлётный курс? – спрашивает Бортрадист.
– Сорок градусов, установлен (в смысле, установлен на компасе), – отвечает Командир корабля.
– Установлен, – подтверждают Второй пилот и Штурман.
Бортрадист закрывает этот вопрос пластмассовой пластинкой и задаёт следующий:
– Препятствия в полосе взлёта?
Штурман отвечает – и вопрос закрыт в буквальном и переносном смысле.
– Длина разбега?
– Девятьсот семьдесят метров, – говорит Штурман, глянув в свои расчёты.
– Скорость отрыва?
– Двести тридцать (это – километров в час).
И так далее, сверху вниз, не пропуская ни строки.
На левом пилотском сиденье – Командир корабля, на правом – Второй пилот. Между ними – Бортмеханик. Впереди, в прозрачной кабине, – Штурман, позади всех – Бортрадист.
– Карта выполнена, – докладывает он Командиру, и Командир корабля нажимает кнопку передатчика:
– Разрешите взлёт!..
По-прежнему дует сырой ветер. Дымка. Низкая облачность. Даже не верится, что где-то мерцают звёзды, где-то лежит на чьём-то горизонте, словно выкованная из меди, багровая полоса зажата, где-то весело всходит солнце…
– Взлёт разрешаю!.. – отвечает Диспетчер взлёта и посадки.
– Включить фары… Взлетаем…
Командир корабля плавно даёт полный газ. Освобождает тормоза. И клетчатая бетонная полоса, будто лента гигантского транспортёра, движется навстречу.
Поехали! Всё быстрее и быстрее. Штурман нажал ребристую никелированную головку бортовых часов и перевёл взгляд на прибор скорости:
– Сто… Сто двадцать… Сто пятьдесят… Двести…
Лётчики работают. Мягким движением штурвала на себя поднимают нос самолёта. Прислушиваются к ровному и могучему гулу двигателей. К перестуку колёс на стыках бетонных плит. К шуршанию всё уплотняющегося воздуха за бортом.
– Двести двадцать… Двести сорок…
Десятки миллионов пассажиров перевозит ежегодно наш Аэрофлот. Большинство из них воистину «бывалые авиаторы». Начиная рейс, кто-то из них непременно скажет: «Оторвались!». А сосед солидно кивнёт: «Да, уже взлетели…»
Но это самообман. Не родился ещё тот пассажир, кто раньше Командира корабля почувствует волшебный миг отрыва от нашей старушки планеты.
Только ему одному – Командиру корабля – ведомы эти первые сантиметры вольного пространства, превращающие самолёт в воздушный остров. Но даже он ещё как бы живёт внутренне земной жизнью, ещё несколько мгновений будет привыкать к этому давно знакомому и каждый раз необыкновенному ощущению. Пройдут годы. Он уйдёт на пенсию. Отдохнет. Посвежеет. Но даже во сне будет долго тосковать по этим первым сантиметрам высоты, сделавшим его в свое время счастливейшим из смертных…
– Триста…
– Убрать шасси!
– Есть убрать шасси!
И… почти ощутимое телом движение внизу фюзеляжа.
– Выключить и убрать фары!
– Есть выключить и убрать фары!
И вдруг что-то яркое впереди, от чего зарябило в главах. Потом – то ли щелчок, то ли встряска. И – мрак. Облачность неспокойна. Самолёт резко качает с крыла на крыло. Взгляд на приборы: как будто всё в норме… Впрочем…
И тут резкий голос Штурмана:
– Высота, высота! Командир…
Летчики уже взяли штурвалы на себя. Но… поздно. Грубый удар обо что-то. Треск. И лишь потом самолёт неудержимо устремился вверх.
Морозным ураганом ворвался забортный воздух в пилотскую кабину, обжигая тела сквозь нейлоновые сорочки. Наполовину разрушенная приборная доска почти онемела. Командир корабля чувствует, что штурвал и педали бездействуют! Оборвались тросы и тяги, связывающие его управление с рулями самолёта. Машина уже не подвластна ему…
На высоте шестьсот метров самолёт вырывается из первого слоя облаков. Сквозь «окна» следующего сумрачно светит луна. И видно, как велик угол набора. Самолёт взбирается в небо, будто хочет пропороть его насквозь. Если не опустить нос самолёта, то скорость упадёт совсем, и тогда…
– У меня отказало управление, – как можно спокойнее говорит Командир корабля.
– А у меня – заклинило, – отвечает Второй пилот.
– Попробуй пересилить, – советует Командир корабля.
Ему хочется крикнуть, поторопить товарища, чтобы немедленно отдал от себя штурвал. Но он понимает: может отказать любой прибор, даже управление, как это только что произошло, – сам же он обязан оставаться действующим Командиром.
Всё так же спокойно он поворачивается к Бортмеханику, и тот, поняв, чего от него хотят, бросается ко Второму пилоту. Вдвоём они что есть силы давят на штурвал.
Где-то внизу хрустнуло, и самолёт опустил нос.
– Всё в порядке, Командир, – доложил Второй пилот. – Управление у меня рабочее…
– Отлично.
Теперь можно и осмотреться. Увы… Пилотажные приборы, радиокомпасы вышли из строя. Но действуют радиосвязь и моторы. Значит, можно держаться в воздухе, пока хватит горючего. Это немало.
– Как Штурман? – спросил Командир корабля.
– Он лежит на полу возле меня, – докладывает Бортрадист. – Я его вытащил сюда… Нос самолёта с вашей стороны чем-то пробит. Штурман ранен, на лице кровь…
Командир корабля нажал кнопку передатчика и стал докладывать Диспетчеру по движению о случившемся. С вышки уже спрашивали: «Как дела?».
2
Диспетчер по движению попросил Руководителя полётов подняться на вышку. РП явился тотчас, выслушал краткий доклад и подошёл к микрофону:
– Ан-12-й…
– Отвечаю.
– Сможете вернуться?
– Нет. При этой погоде на посадку не зайдём. Приборы и радиокомпасы разрушены.
– Понятно… Ваше решение?
– Вышел сверх облаков. Идём по верхней кромке. Хочу направиться в Красноград.
– Что в зените?
– Верхняя облачность.
– Разрешаю следовать в Красноград напрямую. Благодарю вас… Узнать бы только: где он находится? У нас разбиты и магнитные компасы…
– Это РП? – вдруг раздался в эфире чей-то третий голос.
– Да.
– Я – 11203-й. Говорит Командир подразделения. У меня шесть тысяч. Прошу снижение: поможем им добраться до Краснограда.
Руководитель полётов закурил. Чёрт возьми! Как это он позабыл о тренировочном самолёте Ан-10? Это же новый Командир подразделения. Прибыл из Магадана. Всего неделю назад принял дела и знакомится с экипажами в небе…
– Ан-12-й…
– Отвечаю.
– Слышали?
– Да. Спасибо.
– 11203-й!
– Отвечаю.
– Снижайтесь на дальнюю приводную. Пока займите три тысячи.
– Понял вас, занимаю три тысячи.
– Ан-12-й…
– Слушаю.
– Красноград вас принимает. Как на борту?
– Пока нормально.
– Я – 11203-й, занял три тысячи.
– Ищите внизу Ан-12-й.
– Сию включаю фары… – сказал Командир «грузовика».
– Вижу, вижу. Прошу дальнейшее снижение, – ответил Командир подразделения.
– Снижайтесь…
– Докладывает двести третий: обхожу Ан-12-й справа и выхожу вперёд. Высота у него – тысяча сто пятьдесят…
– Вижу двести третьего, – сказал Командир «грузовика».
– Отлично, – ответил РП. – Следуйте за ним.
– Понял вас. Направляюсь за ним в Красноград.
Минутная пауза. Потом тихо – голос Командира подразделения:
– Как ребята?..
– Нормально, товарищ Командир.
Положение на какое-то время стабилизировалось. Впереди летел 11203-й, мигая огнями, а за ним следовал точно на буксире израненный Ан-12.
Что ожидает их впереди? Выдержит ли «грузовик» тяжкое испытание? В просвете верхней облачности показалось и скрылось ожерелье созвездий. Видимость оставалась отличной.
В пилотской кабине – пурга. Свист, вой, непривычное дребезжание. К счастью, уже выдуло почти всю пыль. Но мороз! За бортом – минус девять, скорость – триста километров в час…
Как окончится для ребят эта трудная ночь двадцать четвёртого декабря?
3
…Командир грузового самолёта Ан-12 – Павел Шувалов. Две недели назад ему исполнилось двадцать восемь лет. В тот день произошло знаменательное в его жизни событие: он ушёл в свой первый самостоятельный рейс. Правда, пока ещё на грузовом самолёте (до права перевозки пассажиров необходимо днём и ночью полетать с грузом), но это уже было началом большого пути!
…Гул моторов врывался в распахнутую проломом пилотскую кабину вместе с морозом и свистом воздушных струй.
Впереди по-прежнему летел самолёт Командира подразделения, и Павел, почти неотрывно наблюдая за ним, коротко подсказывал Второму пилоту:
– Возьми правее чуть-чуть… Так держать… Подбери высоту… Нормально.
Глаза его слезились от холода и буйства воздуха, такого непривычного в пилотской кабине. Не давала покоя одна мысль: «Это последний полёт. Последний!.. Что могло произойти после взлёта? Что?! Я не знаю. Но какой же я пилот, если вот сейчас лечу и не знаю, отчего изуродован мой самолёт?! Снимут с борта на землю. Навечно. Так мне и надо!..»
С треском отвалилось что-то от самолёта, со стороны рабочего места командира корабля. Все невольно вздрогнули.
– Попробуйте связаться с ближайшим аэродромом по курсу, – раздался в наушниках Павла голос Руководителя полётов.
– У нас, кажется, кабина начинает разрушаться, – Павел сказал это спокойно…
И замерли радиоволны на сотни километров вокруг. Перед тем ещё слышались голоса диспетчеров и пилотов, коротко обменивавшихся информацией. После слов Павла в эфире повисла напряжённая тишина…
4
…На траверзе одного из местных аэродромов Командир подразделения, летевший впереди на Ан-10 № 11203, на всякий случай связался с диспетчером.
– У нас туман, видимость менее тысячи метров, – невесело ответил тот.
– Ну что ж, полетели дальше, в Красноград, – сказал Командир подразделения и спросил: – Ну как, ребята? Самолёт терпит?
– Сейчас нормально, – отозвался Павел. – Прикинули: вероятно, отскочило от кабины какое-то инородное тело… Но откуда оно взялось?
– Это – потом. Как груз?
– У нас на борту тяжеловесы – не должны сдвинуться…
– Штурман?
– Он в переднем отсеке. Дали ему тепло… Говорит: ушибы, ничего опасного.
– Неплохо, – заметил Командир подразделения. – Сейчас свяжемся с Красноградом.
Кто-то услышал этот негромкий разговор и передал «по цепочке» остальным, что у ребят порядок, ложная тревога! Голоса диспетчеров и командиров кораблей в эфире повеселели.
Но «порядок» у ребят весьма относительный. В развороченной пилотской кабине ураган и холод. Бортмеханик, поскольку часть моторных приборов сохранилась, периодически проверяет по ним работу двигателей и винтов, а временами исследует расположение и крепление груза.
Бортрадист с особой скрупулёзностью записывает в свой бортовой журнал все радиообмены: он знает, что завтра его записи обретут силу документа чрезвычайной важности. Записал и слова Командира корабля о том, что кабина разрушается. При этом пальцы его слегка дрогнули, но он помнил о том, что если этот полёт и будет для них последним – записи могут сохраниться…
Штурман, пытаясь унять усиливающуюся боль в ногах, мысленно моделировал их взлёт. Строго говоря, во многом виноват он, поздно заметивший снижение высоты… Хотя нет, заметил он вовремя и сразу доложил.
С другой стороны…
Штурман готов был поклясться, что прибор зафиксировал снижение незначительное, не грозившее опасностью.
Потом стрелка высоты как бы замерла метрах на восьмидесяти. И он крикнул: «Командир, высота! Высота!», уже увидев огни на земле… То есть в момент, когда высота была меньше семидесяти и самолёт оказался ниже кромки облаков.
Пилоты мгновенно взяли на себя штурвалы – Штурман это почувствовал сразу. Однако тяжёлая машина продолжала ещё несколько мгновений терять высоту, как бы притягиваясь к земле, – по инерции. И вот результат…
Он помнил, как с треском что-то ударило слева в нос самолёта, где находится его рабочее место, и… больше ничего.
Затем он очнулся на полу пилотской кабины. Над ним хлопотал Бортрадист, самый молодой член экипажа. Почему-то всхлипывая, он беспрестанно повторял: «Ну скажи же что-нибудь… Хоть выругайся… Ну скажи что-нибудь!..» А когда штурман застонал и произнёс: «Ноги…», Бортрадист поцеловал его прямо в губы и стал укрывать ковром с металлического пола пилотской кабины.
И сюда, в передний отсек, его тоже перетащил Бортрадист. Сейчас Штурман представил себе, как Бортрадист вытаскивал его из разрушенного носа самолёта. Хорошо, что их обоих не высосало воздухом наружу…
Думалось об этом без страха. Просто ни у кого не хватило времени испугаться по-настоящему. Как в бою. В какой-то момент все они разом очутились в новых, сложных условиях. Стали осматриваться, соображать, а это уже родственно привыканию.
5
Павел наблюдал за обстановкой, не переставая держать в поле зрения передний самолёт. Пока всё шло благополучно. Плохо только, что его управление разрушено – он невольно остался без дела. Худшего в этих условиях не придумать!
Он помнил рекомендацию Командира подразделения, почти приказ: не думать сейчас о причине аварии.
«Это – потом!..»
Дельный совет. Но в нас всегда живут два человека. Один занят чем-либо и старается не отвлекаться, а другой – думает. Иногда – помогая первому, порой – мешая, но, как правило, не желая подчиняться.
Тщательно припоминая свои действия на взлёте с самого начала до рокового столкновения (теперь он не допускал иного варианта), Павел не нашёл ни одной ошибки.
Но она должна была существовать!
«Где же я ошибся? Где?! – мучительно припоминал пилот, в который уж раз перепроверяя всё, почти по секундам.
– Ты боишься сейчас, – произнёс его внутренний голос, – боишься, что всё же допустил ускользнувшую от тебя ошибку на взлёте, а затем, против своей воли, не сумел исправить. Так или нет? Честно!
– Да.
– Но я тебе помогу: ты не допустил ошибок на взлете. По крайней мере, в этом ты не виновен.
– А вспышка света при выключении фар? Отчего она?..»
6
На подходе к Краснограду небо вновь стало чёрным, и звезды исчезли. Просвет между верхней и нижней облачностью сузился до полукилометра. Но, к счастью, воздух оставался прозрачным, и передний самолёт был отчетливо виден.
Вдруг слева что-то дрогнуло за бортом. Чуть-чуть. Но слух, привыкший к мощному, ровному гудению моторов, мгновенно уловил посторонний звук. Такой, какого не должно быть в данный момент.
Да, конечно, левый крайний двигатель то ли чихнул, то ли кашлянул и сбавил обороты… Как противно дрожат колени. В горле пересохло.
Бортмеханик глянул на приборы, метнулся к окну и осветил переносной фарой двигатель.
Павел услышал позади себя его ласковый голос:
– Ну-ну, дружок. Ты же хороший парень! Пошутил – и хватит (это он разговаривал с левым крайним мотором).
У двигателя чуткий и легкоранимый характер. Как у ребёнка. Если в полёте какой-то мотор вздумал барахлить, упаси вас бог ругнуть его или проявить нервозность.
Только лаской, убеждением, верой в него вы сможете вернуть ему хорошее самочувствие и искреннее желание работать до заруливания на стоянку. Вот почему Павел не удивился, услышав за спиной бормотание Бортмеханика, а мысленно даже присоединился к нему.
– Работай, работай, парень, – уговаривал Бортмеханик, – Ты нас должен выручить, дружок! Видишь, в какое положение мы все попали? Видишь?.. Осталось-то совсем немного… Верно, и тебе нелегко… Но мы же не одни с тобой! Понимать надо… Пошутил – и хватит… Вот так… Давай, давай… Ох и молодец! Ой и умник! Так бы и давно… Спасибо!
И левый крайний двигатель опять прилежно заработал.
7
В зале разборов обычно бывает людно и весело. Тут и прилетевшие из рейса, и свободные от полётов, и даже… выходные. Пилоты не умеют отдыхать дома.
Но сегодня всем не до шуток.
То все тягостно молчат, то вдруг вспыхивает всеобщий спор, и каждый стремится начертить мелом на чёрной доске свою версию взлёта «грузовика».
– Тихо! – кричит кто-то из штурманов. – Возьму свежую красноградскую погоду…
В зале снова стихло, многие на цыпочках подошли к штурману у чёрного телефона.
– Так… так… Что! Облачность десять баллов?! Двести метров? Недавно же было ясно… Чёрт возьми! И надолго? Прочно… А верхняя кромка? М-да… Тысяча двести…
8
Начальник Северо-Кавказского управления Аэрофлота отменил сегодня свои приемные депутатские часы. В его кабинете – заместители по лётной и диспетчерской службам. Начальник связи настроил радиоприёмник на нужную частоту, и всё, что говорили в воздухе в районе Краснограда, было слышно в этой большой комнате.
Флаг-штурман ещё раз проверил расчёты времени прибытия «грузовика» на точку.
Инженер-синоптик развернул на столе карту погоды и коротко доложил об ухудшении условий.
– Всё закрыто! Всё… – вздохнул начальник управления. – Ну и погодка…
Заместитель начальника управления по лётной части прошёлся по ковровой дорожке и остановился у окна.
– Есть один вариант, – негромко сказал он. – Зайти на посадку можно следующим образом…
Он неторопливо изложил свой проект. Лицо Начальника управления посветлело.
– Да, пожалуй, – сдержанно согласился он. – Но как там?..
В динамике был слышен ровный голос Командира подразделения из самолёта АН-10 № 11203.Он уверенно давал указания Шувалову о предстоящем заходе на посадку; это и был вариант, только что предложенный Заместителем начальника управления по лётной службе!
– Телепатия, что ли? – развел руками Начальник управления.
– Опыт… – улыбнулся Флаг-штурман и включил яркий верхний свет.
