Текст книги "Почти невероятные приключения в Артеке"

Автор книги: Петроний Аматуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Победил лично гражданин Кихотов, в игре же все оказались на высоком уровне…

– Вот видишь? Бери пример! – сказала Амфитрита мужу и улыбнулась дяде Стёпе.

5.

После игры Нептун объявил скачки с участием гостей. Первый приз взял д’Артаньян, затем после, на рубке лозы и джигитовке, не было равных Ункасу – Последнему из могикан.

Барон Мюнхгаузен уверенно проигрывал в обоих видах состязаний и плёлся в хвосте, как объявил Дядя Стёпа, а гордый Дон Кихот с презрением отвернулся, хотя изредка (это было заметно всем) Он наблюдал за соревнующимися с высоты своего знаменитого Росинанта.

Правда, перед началом скачек Санчо Панса попытался воодушевить своего хозяина:

– Ваша милость, может, рискнёте? Сами изволили однажды заметить, что имя вашего коня означает «Бывшая кляча»… Значит, теперь она в ходу? И ведь сказано: тише едешь – дальше будешь… А вдруг так оно и окажется?

– Я совсем не против пословиц, Санчо, – ответил доблестный рыцарь. – Когда мне хочется привести кстати какую-нибудь премудрость, я тружусь и потею, как землекоп. А ты просто-напросто мешок, набитый поговорками и плутнями…

В «произвольно программе» неожиданно для всех отличился барон Мюнхгаузен: он гарцевал по зелёному полю стадиона на… передней половине своей лошади! Место разъёма прикрывала розовая занавесочка с вышитой старинными немецкими буквами пословицей: all zuviel ist ungesund (всякое излишество вредно).

Нахалёнок, увидев такое, засунул палец в рот и некоторое время не мог поверить собственным глазам. Сообразив наконец, что всё происходит в действительности, Минька возмутился и крикнул:

– А ты, дяденька, таких правов не имеешь, штоб живую скотину на половинки разрывать!

– Я есть единственный в мире обладатель такой неповторимый номер, – засмеялся Мюнхгаузен.

– Дяденька, – взмолился Нахалёнок, ты вот чего… Дай мне другую половинку своего коня, штоб приставить её к месту… Жалко ведь! А я тебе подарю жестяную коробку хорошую и ишо все как есть бабки отдам!

– Ich will nicht (я не хочу – нем.) – ответил барон, срывая аплодисменты, как цветы.

– Ишь ты какой! – обиделся Нахалёнок. – Ну, гляди. У мово батяньки большущее ружьё есть, и он всех буржуев поубивает!

– Не горюй, Минька, – крикнули ему артековцы с ближайших трибун, – это он понарошке… Ты вот сам чего-нибудь придумай! Ну, пожалуйста…

Нахалёнок замер на секунду, размышляя, вспомнил подходящий эпизод из своей маленькой жизни и кинулся к Нептуну:

– Дедуня! Дай мне свинью. Ишо штоб шустрая была… Я тебе её возверну, право слово… Тольке покатаюсь на её!

Нептун, тоже войдя в азарт, стукнул оземь трезубцем, и Нахалёнок, едва успев вскочить на невесть откуда взявшуюся мощную хрюшку, помчался на ней по беговой дородке.

И хорош же был наш озорник верхом на белой свинье – щуплый, вихрастый, с горящими от волнения голубыми глазами, с конопатой раскрасневшейся мордашкой!

Посрамлённый Мюнхгаузен вынужден был приставить к своему бесхвостому коню его заднюю половину, бездействовавшую в сторонке, и незаметно ретироваться.

Что творилось на трибунах – не описать!

Выиграв «произвольную программу», Нахалёнок подъехал к Нептуну и лихо соскочил в траву.

– Забирай, дедуня! Спасибо…

Довольный Нептун махнул рукой, и свинья как бы растаяла в воздухе.

6.

Теперь настала очередь артековцев показать гостям, на что они способны. Не стану рассказывать о соревнованиях в беге и прыжках, о гимнастических упражнениях, потому что самое необычное или не совсем обычное произошло несколько позже – во время карнавального шествия.

Пётр и на этот раз оделся капитаном дальнего плавания и опять шёл несколько впереди своего отряда. Понятное дело, что после проработки на совете дружины Гошка не рискнул бы вновь заниматься волшебством, и всё-таки ребята волновались. Пётр – ещё больше. Особенно когда подходил к трибуне, где восседал сам Нептун с женой и артековское начальство.

Взяв равнение на трибуну и приложив руку к сияющему козырьку своей «капитанки», Пётр невольно скосил глаза себе на плечо: всё было в порядке, белоснежный костюм на нём ослепительно отражал солнечные лучи.

Но вот Пётр заметил, что взгляды зрителей вдруг обратились куда-то за его спину. Потом возникло всеобщее оживление: кто-то сеялся, кто-то свистел и даже указывал пальцем, хоть это и неприлично.

Пётр не выдержал, придержав кортик рукой, резко повернулся, чтобы увидеть происходящее сзади, и теперь шёл спиной вперёд.

Его отряд почему-то выполнял шаг на месте, а в пространство, увеличивающееся между ним и отрядом, прямо из ничего выходили… такие мерзкие типы с ножами в зубах – явные бандиты и разбойники, – что Пётр растерялся.

Они окружили повозки с награбленными, надо думать, сокровищами, длинными бичами стегали невольников, связанных по рукам. Сам Пётр вышагивал сейчас по алой ковровой дорожке, которую перед ним раскручивали рабы, будто он не пионер Пётр, а какой-нибудь восточный деспот или знаменитый пират – Покоритель Южных Морей!

В довершение всего из воздуха появился целый сонм пленных красавиц. Бедные девушки протягивали к Петру с мольбой руки и оглашали стадион жалобными криками. Та, что как две капли воды была похожа на Бутончика, вопила:

– Пощади мою юность, о несравненный Пётр, защитник слабых и угнетённых!

– Сохрани мне жизнь, Повелитель! – вторила ей та, что была похожа на старшую пионерскую Олю.

– Позволь мне быть твоей рабыней, Пётр! – восклицала третья, точная копия Ани, председателя совета пионерской дружины «Алмазная». – Только забери этих дьяволов.

Вся сцена разыгрывалась под мелодию песенки сучков «О’кей», исполняемой артековским оркестром.

Представьте себе всё это возможно ярче – и вы получите весьма бледное отражение того, что происходило на трибунах и в дрогнувших рядах «Алмазной».

Особенно жалко было смотреть на посеревшего Якова Германовича, едва державшегося на ногах и вместе со всеми покорно вышагивал на месте.

Мокей и Джон разом повернулись к Гошке, сидевшему между ними в третьем ряду трибун.

– Ты?! – выдохнул Мокей.

– А что? Сам же сказал, что не пойдём с отрядом…

– Я не о том… Твоя работа?

– А хоть бы и моя!..

– Килограммчик, – напряжённо сказал Джон, – если умеешь: исправь!.. О’кей?

Килограммчик полез правой рукой в карман своих шорт. Ещё секунда, самое большое две, от силы три – и вся нечисть мигом исчезла? Красавицы – тоже.

Оркестр заиграл «капитан, капитан, улыбнитесь», и позади Петра в чётком строю шли теперь бравые военные моряки. Пётр оглянулся, засмеялся от восторга, и шаг его стал чётче.

Вот уж когда артековцы и гости воздали должное и Петру с отрядом моряков, и всей дружине «Алмазной», блеснувшей выдумкой и карнавальными костюмами.

– Такого даже я не умею! – признался Нептун.

– Дети… – осторожно произнёс начальник Артека, наклоняясь к морскому царю. – Сперва они показали нам, так сказать, картинку из далёкого прошлого, а теперь, кажется…

– Но какая техника! – восхищённо прервал его Нептун.

– О, ваше морское величество, они ещё и не такое умеют! – неопределённо выразился начальник Артека, и оживился: – Кажется, сейчас они будут петь…

7.

Чудеса продолжались… Но Гошка уже не принимал в них участия. Под самый конец концерта он вдруг заметил исчезновение ГС и обратил на это внимание Джона. Немного спустя Килограммчик увидел Мокея, пробирающегося с гитарой в руках в толпе артековских самодеятельных артистов, которые готовились к выступлению, и от удивления открыл рот.

Тем временем Мокей пробился к микрофону, весело ударил по струнам и запел песню, которой закончился праздник:

 
Стремился я к неге и лени:
«Не знать бы заботы вовеки!»
Но всё познаётся в сравненьи,
Особенно здесь, в Артеке…
 

 
«Кем быть и не быть мне вовеки?» —
Вопросы возникли во мне —
Я в этом чудесном Артеке
Стал думать о завтрашнем дне.
 

– Во даёт! – восхищённо произнёс Гошка.

– Правильную песню сочинил Мокей, – согласился Джон. – Я думаю, Таинственный Некто, что нарисовал Серп и Молот, – это тоже он.

Гошка вскинул на Джона глаза и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но… промолчал.

^{ГЛАВА ШЕСТАЯ}
«С правого борта, юнга, с правого…»

1.

Если немного спуститься по склону Аю-Дага от корпуса дружины «Алмазной», то в небольшой рощице на крутой скале увидишь стоящую на пьедестале фигуру. Это памятник Неизвестному Матросу. Он стоит на могиле моряка, погибшего у артековских берегов в феврале 1943 года. Матрос изображён в момент боя, со знаменем в руках.

Торжественная печаль охватывает тебя здесь, а окружающая природа подчёркивает её. Здесь оживают тени прошлого и легко говорится о будущем. Наверное, потому, что именно для счастья людей, для свободы нашей Родины не пожалел жизни матрос. Здесь серьёзнее осмысливаешь свою жизнь. Кажется, что Неизвестный Матрос читает твои мысли.

И радуется он, когда дети приветствуют его пионерским салютом или разведут неподалёку свой костёр и усядутся в кружок. Для них он – История. Боевая, героическая, доносящая к ним всё то, что было для него главным, священным и увело его в Вечность.

2.

Гошка с друзьями пробился к костру в первый ряд, где теплее. И поближе к мушкетёрам и Тому Сойеру с его компанией.

– Славная эта девчонка, хоть и важничает, – Беки Тэтчер, – сказал Мокей.

– А вообще, они все мировецкие, Литературные Герои, – сказал Гошка. – Жалко, что я до сих пор мало читал.

– О’кей, – согласился Джон. – Я тоже…

Барон Мюнхгаузен ласково похлопал по Гошкиному животу и во всеуслышание заявил:

– А мы с вами, юноша, полная противоположность не только по возрасту…

Килограммчик смутился.

– Это он соревнуется, – решил выручить его Яков Германович, – набирает вес.

– Он непременно станет чемпионом! Не правда ли, Том?! – воскликнула Бекки.

– Если не лопнет, – предположил Гек Финн.

Гошка растерялся и засопел, но тут как-то сразу возник всеобщий непринуждённый разговор: артековцы стали рассказывать о своём лагере, о Советском Союзе, о современной технике, и о Гошке забыли.

Потом Яков Германович велел подкинуть веток в костёр, отчего сперва потемнело, а потом в небо взметнулся весёлый вихрь колючих искорок, и свет расширил свои владения.

И тут…

3.

– Том! – завизжала Беки, словно её потащили на зубоврачебное кресло. – Мне страшно… – И она указала куда-то через плечо Сойера.

– Эт-то медведь, масса Том, – дрожа от страха, сказал Джим. – Жи-и-вв-о-о-й!

И верно: в нескольких шагах от костра из кустов вышел медвежонок и стал с любопытством разглядывать расшумевшуюся компанию, впрочем, тут же стихшую.

– Ни с места! – скомандовал барон Мюнхгаузен. – Однажды на меня напал медведь таких же необыкновенных размеров. Он растерзал бы меня в одно мгновение, но я схватил его за передние лапы и держал их три ночи, покуда он не умер от голода: ведь все медведи утоляют голод тем, что сосут свои лапы… Не тревожьтесь, я уже имею опыт! Кутю, кутю, кутю, иди сюда…

– О! О! О! О, господин, позволь мне с ним поздороваться! Мой тебя будет хорошо смеять! – вскочил Пятница.

– Глупый ты! Ведь он съест тебя! – сказал Робинзон.

– Ести меня! Ести меня! Мой его ести. Мой вас будет хорошо смеять! Вы все стойте здесь: мой вам покажет смешно.

Он подбежал к медвежонку:

– Слушай! Слушай! Мой говорит тебе!

– Говори, – сказал медвежонок.

Пятница всплеснул руками и хлопнулся на траву.

– Вы… попугай? – растерялся барон Мюнхгаузен.

– Нет, я медведь.

– Просите, я хотел сказать: говорящий?

– Да.

– А как вас зовут?

– Я Арчик, уроженец этих мест.

– О! О! – стонал Пятница, приходя в себя и отползая в сторону. – Моя тебя не будет ести! Понял?

– Да, – сказал Арчик.

– А ты меня?

– И я не буду… Я вообще никому зла не причиняю, у меня покладистый характер.

Арчик, естественно направился к сучкам, поскольку уже был с ними знаком. Гошка торопливо извлёк из кармана Волшебный Уголёк и вернул его медвежонку.

– Возьми обратно, Арчик, спасибо…

– А как же?.. – удивился Арчик. Вы же сучки.

– Дурь это была, Арчик, – честно сказал Гошка. – А для волшебства – личного, понимаешь? – не созрел я ещё…

– Дошло? – спросил Тюля-Люля, сидевший на правом Гошкином плече. – Изредка отдыхай, сиамский бродяга…

Арчик с любопытством глянул на Тюлю-Люлю.

– Это мой друг, – объяснил Гошка. – А уголёк возьми… Глупым я был, Арчик.

– Ну ладно, – сказал медвежонок, пряча уголёк в свою холщёвую сумочку. – Когда созреешь, заберёшь.

– Договорились.

– О чём вы там шепчетесь? – полюбопытствовал Гошкин отец.

– Он вернул мне Волшебный Уголёк, – пояснил Арчик, – потому что ещё не созрел…

И папа всё понял!

– Молодец, сын, – сказал он. – Я бы тоже так поступил…

Поскольку все невольно обратили внимание на Папу, Яков Германович решил, что наступил удобный момент представить его гостям.

– Позвольте познакомить вас, – громко сказал он. – Это писатель…

– О, – воскликнули мушкетёры. – Мсье, для нас большая честь познакомиться с вами. Наш отец Дюма был величайшим писателем всех времён и народов…

– Я люблю англичан, – признался Шерлок Холмс, останавливая говоривших движением руки, – но позволю себе прервать вас вовсе не поэтому; если б не было сэра Артура Конан Дойля, я повторяю: если бы не было его… Но он-то есть, и он – бессмертен!

– Вы сомневаетесь в неповторимой славе Дюма?! – вскричал д’Артаньян.

Послышался звон обнажённых шпаг, и мушкетёры вскочили с мест.

– Ну, полноте, – рассмеялся барон Мюнхгаузен. – У меня не меньше двух авторов – вы поняли меня? Двух!.. И то я молчу…

– Тихо! – скомандовал Дядя Стёпа и свистнул в свой свисток. – Спрятать оружие. Вот так-то лучше…

– Я весь внимание, сеньор, – поднял руку Дон Кихот, – однако считаю своим долгом заметить, что мой автор является гордостью Испании!

– Я не берусь утверждать, что человек, создавший меня, вол всём идеален, – сказал Робинзон Крузо. – Но кто в истории мировой литературы сумел за два месяца написать роман, ставший шедевром?

– Ну, наш старик Дюма был писуч как дьявол! – прогудел Портос. – Он создавал книгу за неделю…

– Мне понятна ваша любовь к своим авторам, – взял слово Папа. – Они все достойны вечной любви читателей, а это главное. Вы, Литературные Герои, не можете не знать друг друга, хоть иногда и делаете вид, что мало знакомы… Бцдьте же справедливыми!

– Запишите, Ватсон, – тихо произнёс Шерлок Холмс. – Со временем облагораживаются не только читатели, но и Литературные Герои…

– Да, Холмс, да. Но о чём задумался писатель?

Все вновь повернулись к Папе.

– Извольте, – сказал Папа. – Я ведь тоже артековец. Но был я здесь в другое – трудное время… Всего несколько дней…

4.

– Нас привезли в Артек, – рассказал Папа. – Двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года, в полдень… А следующим утром началась война. Нас переодели в защитную форму и стали вывозить из опасной зоны… Погода стояла пасмурная, и море штормило.

Сейчас мне трудно объяснить, как получилось, что я остался в Артеке. Помню, сперва вывозили латышей и эстонцев, затем пионеров Грузии и Узбекистана.

Я и ещё несколько ребят, которым уезжать было некуда – там, где был наш дом, уже хозяйничали фашисты, – попали в воинские части. Меня приютили моряки.

В ноябре фашисты ворвались в Артек. Они вырубили редкие породы деревьев в парках, сожгли дворец Суук-Су, где сейчас ваш Дворец Пионеров, уже отстроенный заново, Краеведческий музей превратили в конюшню, заминировали пляжи, окружили их колючей проволокой, выкопали траншеи и блиндажи, окружили их колючей проволокой, выкопали траншеи и блиндажи, боясь атаки с моря…

В тот день, это было уже в феврале сорок третьего года, в Ялте стояли на рейде два фашистских транспорта с продуктами и боеприпасами и ещё несколько сторожевых и противолодочных катеров. Двадцать первого (или двадцать второго – сейчас уже точно не помню…) февраля – в туманное, дождливое и ветреное утро к Ялте пробирались два советских эсминца. На одном из них находился и я… юнга.

Но на траверзе Артека фашисты обнаружили нас и открыли огонь из орудий береговой батареи да ещё вызвали бомбардировщик.

Одна из бомб угодила в корму соседнего эсминца; на нём возник пожар, но команде удалось его погасить. А зенитчики с нашего эсминца сумели сбить фашистский самолёт, и мы видели, как он упал в море.

И всё же силы были так неравны, что нам пришлось уйти. Но на развороте прямо возле борта упал снаряд. Я был на палубе. Кто-то из матросов заслонил меня. Он что-то крикнул, но тут же взрывной волной его сбросило в море с левого борта…

– С правого борта, юнга, с правого… – вдруг послышался голос, и все увидели незнакомого моряка лет двадцати трёх в поношенной флотской форменке; он стоял под ветвистой сосной, скрестив руки на груди.

– Да… пожалуй… с правого, – задумчиво подтвердил Папа и внимательно всмотрелся в незнакомца. – Но почему вы… почему вы… так думаете?

– Это очень просто, – спокойно объяснил моряк. – Учитывая близость артековского берега и мелководье, эсминец должен был уходить левым разворотом. А били справа, со стороны Ялты… Но теперь я вижу: не зря погиб матрос, спасая вас… И… сына вашего вижу…: Не зря!

– Кто это? – спросила старшая пионервожатая Оля, наклоняясь к Якову Германовичу и незаметно указывая взглядом на неизвестного матроса.

– Наверное, из военного санатория, – пожал плечами Яков Германович. – Сегодня у нас вообще много гостей.

Судя по всему, так же восприняли появление незнакомца и все остальные. Во всяком случае никто особенно не удивился; только Нахалёнок счёл своим долгом сказать:

– И мой батянька матросом был и за коммунию четыре года кровь проливал!

– Знаю, – улыбнулся моряк.

– А я, как вырасту, тоже за Советскую власть воевать пойду, как мой батянька.

– Это, брат, хорошо… хорошо, когда человек мечтает. И счастливый оказывается тот, кому удаётся стать, кем он хочет, – сказал моряк и почему-то грустно добавил: – Да и пожить подольше неплохо…

На минуту установилось молчание, Литературные Герои многозначительно и понимающе переглянулись; а потом разговор сам собой зашёл о том, кто кем хочет стать и какая профессия самая лучшая на свете.

– Сейчас столько всего понавыдумывали, – заявил Гошка, – что на нашу долю уже ничего и не осталось…

– Нет, ошибаешься, сынок, – усмехнулся Папа и обратился ко всем: – Вот представьте себе, ребята, будто мы с вами находимся сейчас на Острове Знаний в Океане Неведомого.

– Представляем! – хором заверил с десяток голосов.

– И размеры нашего острова соответствуют, к примеру, десятилетке. А потом перенесёмся на другой остров, побольше… Это уже остров Высшего Образования…

– Перенеслись!

– Так ведь у него и линия берегов протяжённее… То есть больше волн Океана Неведомого омывает его. Уловили?

– Уловили…

– То-то!

– Вот если б была такая волшебная Страна Профессий, – размечтался Папа, – да попасть бы нам с вами в неё хоть на чуть-чуть…

– Так ведь есть она, Папа! – встрепенулся Гошка.

– О’кей! – весело воскликнул Джон. – Только нам ещё не удалось побывать там…

– Где – там? – заинтересовалась старшая пионервожатая Оля.

– В Пушкинском гроте, – сказал Мокей.

– Если мистер Арчик пожелает, – уверил Джон, – то… мы все сможем совершить небольшую экскурсию.

Папа и Яков Германович переглянулись, и начальник пионерской дружины «Алмазная» повернулся к медвежонку:

– Это верно, Арчик?

– Очень даже верно! – важно ответил медвежонок. – Надо только попросить Учёного Кота, но это я беру на себя.

– Ну что ж, – поднялся Яков Германович, – тогда надо собираться: дорога ведь неблизкая…

– Нет-нет, – сказал Арчик, – я сейчас всё устрою.

Он вынул из своей сумочки Волшебный Уголёк, потёр его между лапами, что-то пробормотал и…

5.

…Все, кто сидел у костра, в том числе и незнакомый матрос, вдруг очутились на берегу моря, напротив пушкинского грота!

Но подойди к нему мешала вода…

Арчик взмахнул передними лапами – и перед гротом появилась зелёная лужайка, а возле самого входа возник могучий дуб с золотой цепью, по которой задумчиво бродил Учёный Кот, а в густых ветвях, полулёжа, удобно расположилась красавица русалка…

– Я сойду с ума, сеньор, – признался Санчо Панса.

– Сойти с ума, имея на то причину, – в этом нет ни заслуги, ни подвига; совсем иное дело утратить разум, когда для этого нет никаких поводов, – ответил Дон Кихот.

Пока Арчик вёл переговоры с Учёным Котом, Русалка сказала благородному уроженцу Ламанчи:

– Да пребудут неизменными в славной и могучей жизни вашей милости благосклонность дамы сердца и удача в сражениях!

На что Дон Кихот ответил стихами:

 
Никогда так нежно дамы
Не пеклись о паладине,
Как пеклись о Дон Кихоте
Из своих земель прибывшем:
Служат фрейлины ему,
Скакуну его – графини.[1]1
  Здесь, как и в некоторых других местах, автор приводит цитаты из тех произведений, откуда родом Литературные Герои, посетившие Артек, что подчёркивает стремление автора не отвлекаться от истины больше, чем это следует…


[Закрыть]
 

– Он тоже поэт? – недовольно спросил у медвежонка слегка уязвлённый самолюбивый Учёный Кот.

– Если да, то, вероятно, по совместительству… – дипломатично ответил хитрый Арчик.

– Как он странно выглядит! – заметил Учёный Кот.

Рыцарь Печального Образа с достоинством поклонился:

 
Мой наряд – мои доспехи,
А мой отдых – жаркий бой.
 

– Ну ладно, – решился наконец Учёный Кот, – пусть идут. Только без лошадей, пожалуйста.

Помогая рыцарю спешиться, Санчо панса попытался отговорить его:

– Смотрите, ваша милость, как бы вам опять не впутаться в скверную историю.

– Каждый из нас – сын своих добрых дел, – мудро изрёк Дон Кихот. – Брось молоть вздор и вступи с правой ноги в пещеру, куда нас приглашают…

И в самом деле, Учёный Кот свернул хвост колечком, и цепь, преграждавшая вход, упала. Дон Кихот первым шагнул в грот, и сейчас же оттуда послышались звучные стихи:

 
Я, искавший приключенья
В тесных диких скал утробе,
Клял суровое презренье,
Очутился же в трущобе…
 

– Авось на этот раз дьявол не попутает, – молвил Санчо Панса.

– Будь у этого кота тётка, – шепнул Том на ухо Беки, – она выжгла бы ему все потроха, припекла бы ему все кишки без пощады…

Вслед за Литературными Героями в грот вошли артековцы, последним – Яков Германович.

Из ночи они шагнули… в день.

– Это што? – спросил Нахалёнок. – Лампа?

– Солнце… – ответил Гошка.

– При луне? – не поверил Минька и, вернувшись назад, выглянул из грота: над Аю-Дагом ярко светила луна.

Гошка подождал Нахалёнка:

– Ну?

– Так ведь там… ночь, луна!

– А здесь – сказка.

– Так бы и сказал! Теперь – айда, я до сказок охочий…

На лесной опушке, в полусотне шагов от них, стояла бревенчатая избушка на курьих ножках, без окон, без дверей. Она потопталась, точно в раздумье, потом стала поворачиваться нехотя, со скрипом и наконец замерла. На стенах её появились надписи, и стрелы, указывающие в трёх направлениях.

На одной стене под синей стрелой было написано:

 
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана…
 

– Жаль, времени мало, – сказал Яков Германович. – Посмотрим, что на другой стене.

А там жёлтая стрела и жёлтыми буквами:

 
Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой.
 

– Не подойдёт сейчас, – вздохнул начальник дружины. – Надо вернуться нам к отбою… Глянем на третьей стене…

Теперь путь указывала золотая стрела, а под ней – золотыми буквами:

 
Иди, куда влечёт тебя свободный ум,
Усоверше нствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
 

– Снова пушкинские стихи, – задумчиво произнёс Папа. – Впрочем, здесь это неудивительно… Только вот что ж означают эти слова из его «Сонета» в данном случае?

– Позвольте, – догадался Яков Германович, – но ведь тут речь наверняка идёт о профессиях…

– Пожалуй, – согласился Папа. – То, что мы хотели бы увидеть сегодня. Что вы скажете, мистер Шерлок Холмс? – спросил он, поворачиваясь к сыщику и явно ища у него поддержки.

– Моя профессия – знать то, чего не знают другие, – сказал сыщик. – Люблю всё новое… Я – с вами!

– Если хорошенько рассудить, мои сеньоры, – уверенно произнёс Дон Кихот, – то придётся признать, что профессия рыцаря превосходит все другие профессии на свете.

– Ну, что касается профессий, то с этим делом очень просто на Луне, – подбоченясь и отставив левую ногу в сторону, важно сказал барон Мюнхгаузен. – Там бросают орехи в кипящую воду, через час орехи лопаются, и из них выскакивают лунные люди, причём уже в совершенстве знающие своё ремесло. Из одного ореха выскакивает трубочист, из другого – шарманщик, из третьего – мороженщик, из четвёртого – солдат, из пятого – повар, из шестого – портной. И каждый немедленно принимается за своё дело.

– Лучше всего, – вдруг подал голос долго размышлявший Санчо Панса, – быть губернатором какого-нибудь острова…

Разговаривая, они вышли на широкую ровную дорожку, но едва ступили на неё, как она сама поехала вперёд.

– Движущийся тротуар, – понимающе кивнул Гошка.

– Господин! – воскликнул Пятница и хотел убежать. – Почему земля уходит из-под ног?!

– У людей, поставленных в такие условия, не должно быть страха… – сказал Робинзон Крузо, придерживая его. – Как бы то ни было, нам не остаётся ничего больше, как терпеливо выждать, чем всё это кончится…

Движущийся тротуар стал огибать небольшой зелёный холм, небо всё более темнело… Ещё метров сто, и тротуар плавно замедлил движение, а затем остановился возле барьера с пультом управления и рядами белых мягких кресел, идущих амфитеатром вверх.

Здесь царил мягкий свет.

Послышался щелчок, и возле пульта прямо так, из ничего, возник высокий, широкоплечий, светлоглазый и светловолосый молодой человек во всём белом.

– Здравствуйте, – сказал он, улыбаясь.

– Здравствуйте… – ответил ему неуверенный хор.

Пятница спрятался за Робинзона Крузо, Санчо Панса благоразумно отступил назад, Мюнхгаузен – вправо, Гек Финн – влево.

– А вы кто, дяденька? – спросил Нахалёнок, выступая вперёд.

– Я диспетчер Уголка Профессий, – ответил молодой человек в белом костюме. – Меня зовут Иван Иванович, я буду сегодня вашим экскурсоводом. Прошу рассаживаться… мест хватит на всех…

И действительно, в пространстве позади кресел стали появляться новые ряды.

– О, я вижу, и сучки здесь! – воскликнул Иван Иванович. – Очень хорошо…

– Мы теперь не сучки, – хмуро произнёс Мокей.

– Откуда вы про нас знаете? – удивился Гошка.

– Я волшебник… Но позвольте мне продолжить. Все люди не похожи друг на друга. Даже близнецы. Мы все с рождения отделены друг от друга. И задача наша – не отдаляться ещё более от общества, а, наоборот, – слиться с ним, занять в нём своё достойное место. Человек создан для деятельности. Но нет деятельности без деятеля.

– И я так начинаю думать, сэр, – признался Джон. – Но что главное в человеке?

– Цель, – не задумываясь ответил Иван Иванович. – А к ней устремлены все наши желания, к ней ведут наши интересы, увлечения. Различные виды деятельности человека называются профессиями. Их очень много в современном мире, около сорока тысяч…

– Ого! – раздались голоса.

– Если рассказывать о каждой всего по минуте, это составит сорок тысяч минут. Мне пришлось бы говорить, а вам слушать, до весны будущего года!

– Как же быть? – обеспокоился Яков Германович.

– Трудная задача… – засмеялся Иван Иванович. – Некоторые учёные предлагают называть словом «профессия» лишь большие группы – множества, как говорят математики, – родственных видов деятельности: медицина, физика, химия и так далее, а разновидности внутри них – специальностями. Но и тогда число таких профессий уменьшится только до семисот. По минуте на каждую – больше одиннадцати часов! Поэтому поговорим в общих чертах… Только позвольте, я буду сидеть к вам спиной…

Иван Иванович уселся за пульт управления, а то, что он хотел показать ребятам, возникало прямо перед ними, будто они находились с ложе гигантского театра и видели мир с высоты птичьего полёта…

6.

– Перед вами, начал свой рассказ Иван Иванович, – Галактика в которой мы живём…

И тотчас небо вспыхнуло роем огоньков, как в планетарии.

– Здесь сто миллиардов одних звёзд, – продолжал Иван Иванович. – Их изучением заняты астрономы, физики, философы, математики и люди ещё нескольких сотен профессий. Чтобы не повторяться, ребята, замечу: философы и математики не имеют, так сказать, ограничений; их занятия применяются в любой отрасли науки.

Сейчас мы посмотрим на нашу родную Землю со стороны… Вот она, ещё раскалённая… Вот уже остывшая… Появляется вода… Жизнь… Изучением её истории и строения занимаются палеонтологи, минералоги, физики, химики – тоже люди сотен профессий.

И вот вы видите, как уже появился человек! Чувствуете ветерок? Это бегут мимо нас сотни тысяч лет… Человек уже научился добывать огонь, строить жилища, обрабатывать землю, приручать животных… Понадобились профессии строителей, портных, охотников, земледельцев, поваров и – непременно! – медиков, ибо здоровье необходимо всем.

Огромную роль в истории человечества сыграли гончары, умевшие лепить из глины множество необходимых вещей. Сейчас уже никто не мечтает приобрести такую профессию, а когда-то горшечники были не менее почитаемыми, нежели сейчас космонавты!

Смотрите дальше: появились мелиораторы и гидростроители, прокладывающие оросительные каналы и воздвигающие плотины. Вода необходима, но – пресная. Вот почему все древние и нынешние цивилизации рождались на берегах рек, а история этих цивилизаций по существу и есть история профессий.

Изобретено колесо! Кем? Неизвестно… Это творение коллективное. Теперь появился и транспорт. Наземный. Стали плавать по морям и океанам. Поднялись в воздух на шарах с горячим (значит, более лёгким!) воздухом внутри.

А в самом начале нашего века в небо Земли взлетели первые самолеты – прямые предки современных… Это вызвало появление тысяч новых профессий. Вот-с, минутку… Вы видите на лётном поле сверхзвуковой самолёт…

– …Ту-144! – дружно закричали артековцы.

– Правильно, – сказал Иван Иванович, нажимая на различные кнопки своего пульта. – А теперь видите скопление людей, окруживших самолёт? Они едва умещаются на аэродроме. Не считайте их, их примерно двадцать тысяч человек!

– Знаю, – небрежно произнёс Гошка, – это рабочие, которые его построили.

– Да брось ты, – возмутился Мокей. – При современной автоматике хватит и тысячи рабочих!

– О’кей, – поддержал его Джон, – это скорее всего безработные.

– Ошибаетесь, молодые люди, – весело произнёс Иван Иванович. – Каждый из них – представитель лишь одной профессии из числа тех, которые оказались причастными – в той или иной мере, конечно, но, повторяю, причастными – к созданию Ту-144…

– Что? – не поверила Бутончик. – Двадцать тысяч профессий, чтобы придумать…

– …сконструировать, – подсказал Иван Иванович.

– …спроектировать…

– …и построить, – добавил Гошка.

– …один самолёт?! – закончила Бутончик. – Честное пионерское?

– Честное пионерское! – ответил Иван Иванович. – А чтобы улететь в космос самому или послать на какую-нибудь планету автоматический аппарат, наверное, придётся прибавить ещё с тысячу профессий… И если пропустишь хоть одну – могут возникнуть неприятности!

– Ну да! – усомнился Гошка.

– Кстати, – продолжал Иван Иванович, – вот что может быть, если не учесть только одной профессии – эколога. Это учёный, заботящийся о равновесии в Природе, о бережном использовании её богатств. Ведь всё, что мы можем добыть на своей планете, в конечном счёте, мы берём у самой природы – других возможностей у нас нет. А она всё рассчитала, всё разложила по полочкам за миллиарды лет, вовсе не предподагая, что мы станем нарушать её извечный порядок, как нам вздумается. Возьмём какую хотите простую профессию…