Текст книги "Почти невероятные приключения в Артеке"

Автор книги: Петроний Аматуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

^{ГЛАВА ВТОРАЯ}
Красные флаги у синего моря…

1.

Один из самых знаменитых в мире полуостровов – Крымский, расположенный в середине северного побережья Черного моря. Выгодное его местоположение и мягкий климат южных берегов весьма способствовали, тому интересу, который проявляли к Крымскому полуострову жители отдаленной Греции, Италии и других стран ещё в глубокой древности. Они приплывали сюда, основывали города и поселения, разводили скот, обрабатывали поля, а потом воевали друг с другом, «если не хватало земли или базаров», как объяснял Гошка главные причины войн.

А появился Крымский полуостров вот откуда. Далеко-далеко на севере в незапамятные времена жил в темном лесу медведь, да такой огромный, что когда становился на задние лапы, то голова его уходила за облака.

Однажды он простудился и стал кашлять. На всей планете от этого приключилось землетрясение, и некоторые острова ушли на дно морское по самую макушку да так там и остались.

И была у этого медведя хозяйка – злющая-презлющая колдунья. Узнав про Крымский полуостров, она приказала своему медведю растоптать там всё живое. Пришёл туда этот ужасный зверь, но так был заворожён красотой крымской природы, что отказался выполнять приказ.

Колдунья топала на медведя ногами, визжала от злости, даже пригрозила ему: «Я тебе зубы повыдёргиваю без замораживания!» А тот, отгоняя ушами мух, промычал в ответ: «Нет у тебя щипцов по моим зубам…» Подошёл к морю, наклонился и стал пить.

Совсем ошалела от ярости колдунья и превратила зверя в камень, По сей день стоит на том месте высоченная и толстая Медведь-гора, или по-другому – Аю-Даг. Склоны её покрылись дремучими дубовыми и сосновыми лесами, а много позже у края одной кручи на скале, появился замок, где жили братья-близнецы Пётр и Георгий. Потом они куда-то поддевались, а замок без них, пришёл в запустение и вовсе развалился. Осталась на, его месте только легенда; которую ничто не брало: ни ветры, ни проливные дожди, ни жаркое солнце. Рассказывают её всем приезжим, а мне довелось услышать от Гошки, как вы уже, вероятно, догадались…

Урочище рядом с горой называется Артек; слово это такое старое, что уже никто не помнит его значения.

Когда-то, здесь бывал Александр Сергеевич Пушкин и любил бродить по прибрежным тропинкам. Кто знает, не здесь ли он увидел «у лукоморья дуб зелёный», о котором рассказал в «Руслане и Людмиле»?

Через несколько лет после Октябрьской революции сюда приехал один из верных друзей Ленина, учившийся когда-то с ним в одной гимназии в Симбирске, Зиновий Петрович Соловьёв. Советское правительство поручило ему найти место для первой всесоюзной пионерской здравницы. Он остановил свой выбор на Артеке…

А 16 июня 1925 года здесь открылась первая смена ныне Всесоюзного пионерского лагеря ЦК комсомола имени Ленина; выстроилось тогда на линейке всего восемьдесят ребят.

С той поры здесь побывало более полумиллиона детей из десятков стран мира. Все они едут сюда через Симферополь, где находится эвакобаза Артека.

2.

Артек – это целая пионерская республика, в, которой фактически несколько лагерей, а в каждом ещё есть свои пионерские дружины. К примеру, в «Горном» имеются дружины «Янтарная», «Хрустальная» и «Алмазная». Мне придётся больше внимания уделить «Алмазной» – по той причине, что в неё направили Килограммчика.

Понятное дело, что этой же дружине уделял не меньшее внимания её начальник Яков Германович – кареглазый человек среднего роста, с чёткими усиками на слегка удлинённом, мужественном лице.

Вместе с ним на эвакобазе была сейчас старшая пионервожатая Оля. Они листали списки: в этом заезде, кроме советских ребят, в Артек приехали погостить дети из шестидесяти четырёх стран, а в «Алмазную» направили представителей из двенадцати, говорящих на английском языке: так было проще организовать работу тоже совсем юных переводчиков.

Если пройтись по эвакобазе, можно увидеть красные галстуки венгров, монголов, йеменцев; бело-красные галстуки поляков; синие – немцев; зелёные с красной полоской – санмаринцев; жёлтые – пионеров Гвинеи-Биссау и Республики Островов Зеленого Мыса…

3.

Яков Германович вызвал своего переводчика Андрея и коротко спросил:

– Начнём?

– Я готов… – кивнул Андрей и сказал в микрофон по-английски – Юные леди и джентльмены! Мы приветствуем вас в Крыму, в двух шагах от Артека…

Шум вокруг несколько приутих, и заинтересованные потянулись на его голос, смеясь и чуть-чуть гордясь тем, что их назвали «леди и джентльмены».

– Ребята, – продолжал Андрей, – я буду называть фамилии и имена; а вы откликайтесь и помогите разобраться, не возникло ли у нас какой-нибудь ошибки… Понятно?

– Иес… – откликнулось несколько голосов, а когда все стихли, худощавый высокий мальчик лет четырнадцати, рыжеволосый, с веснушчатым лицом, в ковбойской шляпе, клетчатой рубанке, с сине-белой косынкой вместо галстука и в джинсах, запоздало произнес:

– О'кей!

– Джон Каллэган…

– О'кей, – отозвался тот же мальчик.

– Ты?

– Я же сказал: о'кей, – ответил он по-русаки.

О! – удовлетворённо кивнул Андрей. – Приятно слышать… Где ты научился говорить по-русски?

– Дома.

– В школе?

– О'кей. Я получил за отличные успехи по русскому языку поощрение – поездку в Артек.

– Поздравляю!

– О'кей.

– Амеркиканец?

– О'кей Я родился в Нью-Хейвене.

– А тут написано… из Мельбурна.

– О'кей: я родился в одном городе, а живу в другом. Сейчас я – австралиец…

– Понятно. Следующий: Джеймс Филлайн…

– Иес…

4.

Гошка потянул Джона за рукав и отвел в сторонку.

– Слушай, австралиец, давай дружить? А?

– Давай. Меня зовут Джон…

– А можно я буду называть тебя О'кей?

– Хо! – усмехнулся Джон. – Валяй… А тебя?

– Килограммчик.

– Что-о? У вас дают такие имена?

– Да нет, Гошка я. Это ребята так прозвали. Я не о том. Понимаешь, у меня с английским туго, с первого урока. Кобра говорит…

– Кобра?!

– Учительница. Она очкастая… Но хорошая!

– О'кей.

– Так вот, с произношением у меня труба..

– Труба?! – поразился О'кей.

– Ну это значит, как дым: всё в трубу вылетает!

– А-а! О'кей, о'кей… У нас, это – убытки.

– У тебя самого как с произношением?

– Я отличник, у меня нет трубы…

Здорово! – восхитился Гошка. – Но ведь трудно…

– Зато потом бизнес свой буду иметь. Это у вас хорошо: все о тебе заботятся, за тебя всё делают, а у нас – только сам…

– Оно-то и здесь… – не совсем… – согласился Гошка. – Так поможешь?

– О'кей.

5.

Это был «яркий пижон международного класса», как о нем вполголоса сказала старшая пионервожатая Оля. На джинсах его пестрели наклейки отелей нескольких столиц мира, рубашка копировала географическую карту: на груди восточное полушарие, а на спине – западное. Мордашка у него была славная – белая, без единого пятнышка; глаза под тонкими, как у девочек, бровями голубые, умные и смешливые; зубы крепкие и красивые; каштановые волосы волнами спадали на плечи. Был он высок и строен; на левом плече у него болталась гитара.

– Эй, географ, подходи! – крикнул Андрей по-русски, надеясь, что тот его не поймет, и поманил его списком.

Мальчик, ему было тоже лет четырнадцать, охотно повиновался.

– Кто ты? – по-английски спросил его Андрей.

«Географ» неторопливо снял с плеча гитару, пальцы его пробежали по струнам, гитара озорно зазвенела, и Яков Германом, тонкий ценитель музыки, изумленно уставился на «пижона».

Мальчик ответил начальнику дружины ласковым взглядом и вдруг запел приятным мягким баритоном:

 
Я перед вами, словно ценный мех,
Родителей любимое созданье;
На Древе Жизни я сучок из тех,
Что обращают на себя вниманье.
 

– Ещё, ещё!.. – закричали ребята, когда он умолк.

– Это вам не концерт, – деловито ответил «географ». – Я заполняю анкету… Ясно?..

– А как же тебя все-таки зовут? – спросила старшая пионер-вожатая Оля.

– Мокеем! С Урала я. Из современных…

– Что-то я таких у нас не видал! – крикнул ктo-то сзади.

– Я на тек, которые будут…

– Ладно, – вздохнул Яков Германович. – Следующий…

6.

– Эй, Сучок, – тихо окликнул «пижона» Гошка, – ступай к нам…

Мокей пренебрежительно скользнул взглядом по толстой фигуре Гошки и спросил:

– Сарделька?

– Нет, – опешил Гошка, и, сам не зная почему, признался: – Килограммчик…

– А это что за мистер?

– О'кей он. О'кей – австралиец.

– Вон как! Сосед? Это же где-то совсем рядом… – Он показал Австралию на своей рубашке.

– Меня зовут Джон.

– А я – Мокей… Значит, ты и по-нашему балакаешь?

– Ба-ла… ка?.. Ешь?!

Он что у тебя, с приветом? – спросил Мокей, поворачиваясь к Гошке.

– О'кей, – обрадовался Джон. – Я с приветом к тебе…

– Ну ладно-ладно, – смутился Мокей. – Я вижу, ты ещё не здорово в языке, но мы тебя вытянем!

– Откуда? – в отчаянии спросил Джон.

– Из пучины незнания…

– О'кей, – понял Джон. – Скажи, Сучьок Мокеевич… Я так произнёс?

– Мокеем зовут меня, а не отца, – понял? Во-вторых, сучок – это вовсе не имя…

– Ах так! – кивал Джон. – Тогда это есть предмет?

– Ну; разумеется. Да вот, смотри. Видишь в доске эту штуку? Она называется по-русски «су-чок».

– О'кей, о'кей! Это есть по-английски «тувнг» – «умереть»… Ты это имел в виду?

– Что?!

– У нас произносят «ту хоуп зе тувиг», что примерно означает «умереть», особенно если ты много должен денег… Мой отец типографский рабочий, но и ему приходится изредка так говорить…

– Да нет, я имею в виду другое, – объяснил Мокей. Я хочу жить, понимаешь? И жить не серенько, а ярко, выделяясь из толпы, чтобы понравиться своей Фортуне – богине судьбы.

– О'кей, – согласился Джон. – Это одобрительно.

– Надо выделяться, как этот сучок выделяется на доске… Чем и как – это твоё дело.

– Точно! – обрадовался Гошка и рассказал, как он из двоечников выбился в уверенные хорошисты (о роли отца он для краткости умолчал). – Я теперь решил так же действовать и здесь; вначале буду делать, что захочу, а потом уже начну по правилам:.. Вот увидите – я ещё проявлю себя!

– Так ведь это совсем новый, оригинальный бизнес! – восхитился Джон. – Килограммчик, ты гений есть!

– Я только не знал, что стал нравиться этой богине…

– Фортуне, – напомнил Мокей.

– Вот-вот..

– О'кей. Теперь я понимаю вас очень хорошо, друзья, и мой поезд опять идёт на рельсы, – успокоился Джон. – Мне отец – по-нашему фазе – говорит: общество хочет сделать всех стандартом, а человек должен сопротивляться и быть оригиналом.

– Ну вот… – облегченно вздохнул Мокей, – дотолковались. Главное – не быть похожим на других, в этом суть.

– И ещё, – продолжал Джон. – он говорит: жизнью людей управляют счета в банках! А у каждого свой счёт, и потому своя жизнь, непохожая на другие…

– Счёт? – переспросил Мокей.

– Ну, деньги, в банке…

– А-а… В сберкассе, – кивнул Гошка. – А мой Папа говорит: не в деньгах счастье!

– Кто он у тебя, предок-то? – опросил Мокей.

– Писатель, сказки пишет.

– Ну и подыскал же ты себе родителя, посочувствовал Мокей. – А мой – кондитер. Я, говорит, любую сказку в торт могу превратить! Понял?..

– Но я сказки люблю, – честно признался Гошка.

– О'кей, – кивнул Джон, – сказки всегда питательны человеку.

– Да и я не прочь их почитать… – после небольшого раздумья добавил Мокей.

– А чего ж ты тогда: сказку – В торт? – спросил Гошка.

– Так я же сучок! Надо быть непохожим на других! Или я не так сказал, ребята?

– Сучок, сучок, серьезно ответил Гошка.

– Хорошо сказал, – одобрил Джин. – И коротко и верно: сучок!.. На Древе Жизни…

– Ребята! – объявила старшая пионервожатая Оля. – По машинам…

7.

Ей было двенадцать лет, она окончила пятый класс. Из их школы аз Артек приехало человек шесть, и всех определили в дружину «Алмазную». Ещё в автобусе, на выезде из Симферополя, однокашники этой девочки поведали остальным, что её зовут Бутончик, вернее, так её прозвал дедушка; оказалось, удачно, и прозвище вытеснило настоящее имя и закрепилось.

– Ненадолго… – заметил Мокей, сидевший рядом с ней.

– Почему? – поинтересовалась девочка.

– Потому что ты скоро станешь цветочком!

Все зааплодировали. Бутончик смутилась, а потом, когда ребята запели «Взвейтесь кострами», наклонилась к Мокею и с искренним любопытством спросила:

– А каким я буду цветочком?

– А тебе каким хочется? – вопросом на вопрос ответил Мокей.

– Н-не знаю… Ландышем. Можно? Как ты; думаешь?..

– Посмотрим, – тоном старшего произнёс Мокей.

– Лишь бы не павлином! – вдруг засмеялась Бутончик.

– Это что, намёк? – насторожился Мокей. – К тому же павлин – не цветок.

– Скажи честно, чего ты вырядился? Ведь играешь здорово, поёшь – заслушаешься…

– Я – сучок, понимаешь ли… Скучно быть, как все…

– А когда, сучок выдавишь… на его месте, знаешь, дырка останется!

– Если б ты не была девчонкой, я бы тебе показал!

Гошка, наблюдавший за ними, догадался, что Мокей попал в затруднительное положение, и крикнул:

– Сучок! Чего ты с ней связываешься? Иди к нам, песенку свою сочиним…

– Пусти, – поднялся Мокей, чтобы пересесть на упругое сиденье в хвосте автобуса.

– Иди-иди, сучок дубовый, – засмеялась Бутончик, пропуская его. – Пробка ты, а не сучок.

– Я тебе припомню это, злючка.

Но Бутончик вовсе не была злючкой; напротив, она отличалась ласковым и добрым характером. Правда, у неё имелся один серьезный недостаток: она всегда как бы размышляла вслух – что думала, то и говорила. Но этот недостаток в юности встречается почти у всех и с возрастом исчезает бесследно: я по себе знаю…

8.

Вереница автобусов миновала въезд в Артек и стала спускаться к морю. Перед ребятами раскинулась красивая панорама; они невольно умолкли и прильнули к окнам…

«… А когда видишь Артек с моря, – писал потом Гошка своим родителям, – то он расположен в три ряда, как слоёный Мамин пирог. Внизу – пляжи, отгороженные друг от друга дамбами. Ещё корпуса лагерей „Морской“ и „Лазурный“, наш морской порт, собственный, с кораблями! Потом идёт второй слой: здесь Дворец пионеров, административный корпус, памятник Неизвестному Матросу, посёлок для сотрудников Артека… А в третьем ряду, вверху, – наша дружина „Алмазная“ и вообще весь пионерлагерь „Горный“, школа, стадион, бассейн.

В самом центре – памятник Ленину. Он так стоит, что отовсюду виден и ему, Владимиру Ильичу, тоже всё видно и слышно!

Народу тут тьма… Из всех стран, какие только есть на свете, африканских – тоже. Славные! Я ему говорю: „Тебе хорошо, ты сразу не похож на других чёрный… А мне ещё надо чем-то отличиться!“ А Джефри говорит: „Так я дома, тоже как все, чёрный. И мне там трудно отличиться…“

Но я тут встретил мировецких ребят, и мы сучкуем, то есть становимся непохожими на всех. Не чёрными, а вообще – особенными. Когда совсем станем непохожими, я всё опишу подробно, а пока – ищем правильные пути».

Вот уже автобусы бегут по горному склону (Второй Гошкин «слой») на высоте метров двести над синим-пресиним морем. Свернули влево. Теперь Аю-Даг виден прямо по ходу и немного справа; сходство горы с медведем становится поразительным.

Чуть слышно шуршат шины колёс, посвистывает ветерок, донося волнующий запах моря, сухо потрескивают цикады, весело шелестят перистые листья пальм, и стройно красуются кипарисы у выгнутого подковой добродушно-ворчливого побережья. А навстречу шагают густые горные леса.

Ещё поворот, но уже вправо, слегка вниз – и вереница автобусов замирает возле четырёхэтажного светлого корпуса дружины «Алмазной», неподалёку от белого обелиска, увенчанного мраморным бюстом человека с задумчивым взглядом, бородкой и усиками.

– Памятник Зиновию Петровичу Соловьёву, – сказала Оля. – Наша дружина носит его имя.

9.

Весело выбежали ребята из автобусов, а наши три друга – Гошка, Мокей и Джон – запели под гитару только что сочиненную ими песенку:

 
В отдельности сучок —
Сам по себе и где-то,
А вместе мы – пучок,
Прекраснее букета!
 

 
«О'кей», – сказал Мокей,
«Лады», – кивнул О'кей,
«Допустим», – согласился Килограммчик…
Чик, чик, чик-чик.
 

– Становись! – скомандовал Яков Германович. А когда все построились, разрешил стоять «вольно» и объявил, кто в какой палате будет жить, после чего добавил: – Не мешкайте, ребята, потому что нас ждут в столовой…

– Так недавно ж ели, в Симферополе, – раздались голоса.

– Ничего, это не повредит, – успокоила Оля. – Знайте, что с этой минуты отряды соревнуются между собой, в том числе и по весу…

– Как это – по весу? – спросил Гошка, слегка бледнея от неясного, но тревожного предчувствия.

– В прямом смысле: кто на сколько поправится за смену.

– А повара здесь как?..

– Сам увидишь…

Гошка пошатнулся и прислонился к Джону: – Поддержи меня, О'кей.

– С тобой плохо?..

– Я… я люблю поесть, – признался Килограммчик. – А мне надо худеть…

– Не тоскуй, – успокаивал его Мокей. – Будь сучком во всём!

– Главное, – посоветовал Джон, – больше движений. Спорт превращает продукты в мускулы.

– Где там… – безнадежно махнул рукой Гошка. – Разве после хорошей еды захочется шевелиться?..

– Уж это ты прав, – согласился Мокей. – А вон, видать, и шеф-повар пришёл с помощниками!.. Точно! Слышите?

– На разбойников похожи, – проворчал Гошка.

– Нет-нет, – возразил Джон, – хорошие, крепкие люди!

– Дай им только волю, – нахмурился Гошка, – так и вовсе закормят…

10.

В палату сучков, как теперь все называли нашу троицу, подселили мальчика, тоже недавно окончившего пятый класс. Тихий… Синеглазый. С тёмным чубом. Паренёк был не мал ростом, но и не высок, не слаб, пожалуй, но и не могуч в теле. Вид его вызывал у окружающих, благодушие.

– На тебя посмотрел – и чаю захотелось, – признался Гошка.

– Ты откель? – полюбопытствовал Мокей. – Не из питомника?

– Из Пролетарска я.

– Рабочий? – улыбнулся Джон и поднял правый кулак. – Салют!

– Это город такой есть у нас в Ростовской области, – объяснил Гошка. – Казачий…

– Долгополов я, – добавил паренёк. – А звать Петром.

– Петром… – передразнил Мокей. – Хлюпик ты для такого имени! Нарекаю тебя… – ненадолго задумался Мокей. – Нарекаю тебя… Будешь ты сучок наизнанку – Вмятина…

– Вмятина? – засмеялся Пётр. – Как это понять?

– Вот мы – сучки, гордые представители человечества! – И коротко объяснив суть новшества, Мокей бухнулся на кровать.

– Одетым… вроде нельзя, – заметил Пётр.

– Вот ты и оголяйся, а нам запреты – что воробью вот эта клетка…

«Клетка», в которой их поселили, представляла собой уютную комнату на третьем этаже с выходом на балкон. Четыре деревянные кровати с упругими матрасами, возле каждой – тумбочка. Вдоль стены, по обе стороны двери – шкафчики для одежды, зеркало.

С балкона, куда вышел Пётр, открывался чудесный вид на Артек и море.

Снизу крикнули, чтобы все шли получать артековскую форму. Поначалу Мокей обрадовался: «одежонка классная», но потом помрачнел:

– Не учёл я. Это ж теперь все друг на дружку похожи станут. Труднее будет сучковать. Ну ладно, сучки, покажем, «дисциплину»… – и он ударил по струнам:

 
«О'кей», – сказал Мокей,
«Лады», – кивнул О'кей,
«Допустим», – согласился Килограммчик…
Чик, чик, чик-чик.
 

Странное дело: веселая мелодия, даже при несовершенстве текста, пленяет нас. Пётр аж привстал.

– Здорово играешь… – восторженно произнёс он. – А слова чьи?

– Поэта Сучкова! Ребята, молчок! Я творю… – И в самом деле сочинил тут же, экспромтом, ещё один куплет:

 
Нам правила нужны,
Как двери без замков,
И прославляем мы
Порядок без сучков…
 

 
«О'кей», – сказал Мокей,
«Лады», – кивнул О'кей,
«Допустим», – согласился Килограммчик…
Чик, чик, чик-чик.
 

Яков Германович, проходя в это время по коридору, остановился возле двери и сперва дослушал песню, даже руками подирижировал и лишь после припева вежливо постучался, заглянул к сучкам и строго сказал:

– Спать!

^{ГЛАВА ТРЕТЬЯ}
Таинственный Некто

1.

Утром палата сучков храпела так дружно, что дежурному удалось поднять только Петра. Остальные встали, когда корпус опустел, – все уехали на экскурсию по Артеку.

В столовой уже знакомый шеф-повар страшно обрадовался их появлению:

– О это и есть знаменитые сучки?! Рад, очень рад видеть вас, джентльмены… Так приятно встретить столь выдающихся и неповторимых людей здесь, у нас, да ещё в такую рань!

– Нам бы этого самого… – намекнул Гошка.

– Позавтракать? Как же, как же: с утра это необходимо и полезно… У нас сегодня были котлеты с рисом, сардельки, отбивные, пирожное заварное с кремом, кофе…

– А сейчас?

– Сметана, молоко…

– Давайте котлеты, – разрешил Мокей.

– Котлеты?! Уже обед готовим… А Яков Германович сказал, что вы сегодня на добровольной диете. Кстати, вот этому пузанчику она не повредит!

– М-м… – неопределённо промычал Килограммчик.

– Пошли, – кратко сказал Мокей.

– Куда? – не понял Джон.

– Проспали, – сказал Мокей. – Прозаически и добровольно. Объявляется разгрузочное утро…

2.

Но едва они вышли из столовой, как их перехватили ребята:

– Айда на линейку! Горн слышали?

– Ну ещё бы, – деловито откликнулся Мокей. – Мы туда и спешим… Это наша Мечта с большой буквы!

Гошка и Джон не стали подводить приятеля и тоже вовремя встали в строй.

После переклички отрядов Яков Германович предоставил слово старшей пионервожатой.

– Ребята из прежнего потока, – сказала Оля, – передали вам свой наказ… нет, три наказа: закончить картину «Встреча в космосе», доснять фильм «Мы в Артеке…» и провести карнавал «Литературные герои у нас в гостях»…

– Что же это они сами не сделали? – раздался голос Мокея. – Слабо стало?

– Почему слабо? – удивилась Оля. – Они многое сделали, а это уже просто не успели.

– А посмотреть нельзя? – спросил Гошка.

– Всё можно, – уверила Оля. – Фильм – по крайней мере то, что они сняли, – завтра покажем; карнавал – дело не одной минуты: обсудим сообща; что же касается картины, то её сейчас и покажем. Девочки, разверните…

Дружина стояла буквой «П», и двум пионервожатым пришлось развернуть рулон ватмана 1 х 2 метра и медленно обойти строй.

Цветными карандашами были изображены два гигантских звездолёта невиданных конструкций, а на переднем плане в невесомости плавали две группы космонавтов – явно представителей двух цивилизаций.

– Как видите, это сценка из будущего, – продолжала Оля. – Слева, судя по всему, земляне, а справа – инопланетяне. Они разные…

– Тут все разные, – поднял голос Гошка. – По-всякому нарисовано.

– Верно, – согласилась Оля. – Это потому, что работало более десяти художников, и каждый подрисовал свою часть рисунка. Эта картина коллективная. В центре её два командира: наш, землянин, что-то передаёт другому какой-то предмет… А вот что именно – это нужно решить: вам. Ребята из предыдущего потока оставили и приз победителям.

Сучки включились в игру, что называется, с ходу.

– Доллар, – уверенно сказал Джон. – Наш командир передаёт инопланетянину доллар, как символ свободного предпринимательства…

– А что это такое? – прервал любопытный Гошка.

– Ну… это значит… кто сумел, тот и заработал…

– А как? – спросил Мокей.

– Это не имеет значения, – подхватил Джон. – Способ заработка может быть любым – это и лежит в основе свободного предпринимательства! Мы это в школе проходили.

– И бандитствовать можно? – съехидничал Гошка.

– Пожалуй, лишь бы не попадаться полиции и платить правительству налоги.

– С награбленного?! – поразился Мокей.

– Конечно.

– И этому вас в школе учат?!

– Не только этому…

– Ну вот что. Видишь? – Мокей показал Джону кулак. – Замри о забудь, тогда будет о’кей!.. А то у тебя всё бизнес на уме.

– Ну, если не хотите денег, пусть это будет автомат, – предложил Джон.

– Вот чудик-то! Горячился Мокей. – Это ведь символ войны! У лучше боксёрские перчатки – всё-таки спорт…

Однако и боксёрские перчатки не смогли решить вопроса.

– Идея мелковата, – резюмировал Мокей. – Надо бы что-нибудь посерьёзнее…

Но это «что-то» не давалось в руки, ускользало. Подошёл отбой, а сучки так ни на чём и не остановились.

3.

На следующий день Килограммчик проснулся первым за двадцать минут до подъёма, а по гону разбудил остальных. Короткий стук – и в палату ворвалась Бутончик.

– Мальчики!.. С добрым утром! Не опаздывайте на физзарядку.

– Тороплюсь, – мрачно протянул Мокей. – Я не пушка и заряжаться мне ни к чему.

– Без разговоров, – проговорила Бутончик. – Не подводите наше звено…

– Я физзарядку делаю только мысленно, – поделился опытом Килограммчик.

– Но животик у тебя просто немыслимый.

– А может, пойдём? – засомневался Джон.

– Сучки! – скомандовал Мокей. – Переходим прямо к водным процедурам…

На физзарядку пошёл один Пётр.

В столовой Яков Германович сам усадил сучков за стол, пожелал приятного аппетита и заботливо осведомился:

– Как самочувствие?

– О’кей, – сказал Джон.

– Отличное! – вырвалось у Мокей.

– Тянем… – неопределённо ответил предусмотрительный Гошка.

– И на физзарядке были?

– Как вам сказать… – схитрил Мокей. – Уже не помню.

– М-да… бывает, – сочувственно кивнул Яков Германович. – Но, скорей всего, не были! Игнорирование физзарядки приводит к амнезии…

– Вас ист дас? – осторожно спросил Мокей.

– Потеря памяти… временная, – пояснил Яков Германович. – И ещё к облысению… постоянному.

– Ну да?! – удивился Гошка.

– Как пить дать, – уверил Яков Германович. – И ещё к неуправляемой полноте. Учтите сие, молодые люди.

Пришлось переключаться, то есть искать иные возможности неповиновения… I>Сучки не пожелали убирать постели (всё равно вечером ложиться…). Бутончик вынесла вопрос об их поведении на совет отряда, и всем троим (Пётр по-прежнему не присоединялся к ним) досталось на орехи.

– Смотри, звеньевая, допляшешься… – пообещал Мокей. – Ожидай возмездия!

4.

Однажды Мокей с Гошкой стали обирать одинокую черешню, что росла неподалёку от корпуса, но Бутончик и тут возмутилась:

– Перестаньте есть немытые фрукты!

Мокей удивлённо огляделся, пожал плечами и стал смотреть себе под ноги.

– Вроде мне послышался мышиный писк?.. Не слышал, Килограммчик?

– Что-то и мне почудилось… – подыграл Гошка и вновь потянулся к ветке, усеянной спелыми ягодами.

Бутончик слегка повысила тон:

– Прекратите, вам говорят!

– Что за шум? – вдруг раздался голос Якова Германовича. – У нас в Артеке, – спокойно и весомо сказал он, – не рекомендуется нарушать правила, особенно те, что связаны со здоровьем. Ещё засеку – и отправлю в изолятор. Честное пионерское! – И ушёл.

Сучки – тоже: отомстить звеньевой они сейчас же не решились.

Два часа спустя Мокей и Гошка появились в кабинете начальника дружины.

– А можно, Яков Германович, отведать мытой черешни? – спросил Мокей.

– Странный вопрос!

– Но… с дерева.

– Не понимаю…

– Может, посмотрите? – попросил Гошка.

Яков Германович охотно поднялся и пошёл за ними. Черещшня сверкала на солнце каждым листиком, купаясь в звонких струях воды, которую направлял на неё из шланга Джон.

– О’кей, сэр! – весело произнёс австралиец. – Мы выполняем ваше указание аккуратно. У нас тоже любят есть фрукты прямо с дерева – так дешевле и вкуснее!

– Угощайтесь, Яков Германович, – пригласил Мокей.

– Спасибо, не откажусь…

5.

Ещё денёк – и Мокей решил, что настала благоприятная пора, чтобы «навести ужас на всю округу». А почему, спросите вы, благоприятная? Да потому, что сегодня всё начальство было занято на каких-то своих совещаниях.

С волчьим воем носились сучки по коридорам, съезжали по перилам с этажей с гиком и свистом, кидались на малышей и девочек. Покуражившись, то есть поиграв в героев, как говорят французы, они отдохнули немного в своей палате, а потом Мокей сказал:

– Пройдёмся ещё разок по трассе?

– По какой трассе? – спросил Джон.

– Так я называю свои устрашающие прогулки, когда хочется порезвиться… – объяснил Мокей.

– Мне надоела резвость, Сучьок, – признался Джон. – Нас уже все идут в обход…

– Да ещё и… шею намылят… – опасливо предположил Килограммчик.

– Кому? Мне?! А судьи кто?! Пошли!

Джон демонстративно повернулся к стене, а Гошка покорно присоединился к главарю.

Спустились вниз. Мокей ударил по струнам и запел свою новую песенку:

 
Я признаюсь, ребята, не темня:
Люблю я шоколадные конфеты;
Но главное есть хобби у меня —
Я из прохожих делаю котлеты!
 

Тут он увидел свою звеньевую и замер. Как удав, глянул на неё гипнотизирующее и перешёл, так сказать, на прозу:

– Ну, сейчас я тебе выдам! – И к Гошке: – Возьми инструмент…

Бутончик не убежала. Она стояла, слегка побледнев. Глаза её ещё больше потемнели, а ямочки на щеках углубились. Одна косичка с пышным белым бантом легла на правое плечо и слегка подрагивала от волнения. К этому банту медленно и уверенно тянулась рука Мокея.

– Не смей, – почти шёпотом произнесла Бутончик.

– А это уж моя воля… – хохотнул Мокей.

И вдруг перед Бутончиком, заслоняя её, выросла фигура Петра. Мокей опешил:

– Ты… А ну прочь с дороги!

– Уймись, Мокей, – попытался урезонить Пётр.

– Вмятина! Мне?! Давать советы?!

– Вот что, Мокей, это уже не совет… Прекрати хулиганить!

– Да я тебя…

Мокей размахнулся, но вдруг как-то странно дёрнулся и шлёпнулся на песок.

Тут Гошка, стоявший сбоку и даже чуть, прекрасно понимая своё преимущество… кинуося на Петра. Тот извернулся, как пантера, точно плечом почуяв опасность, на лету перехватил Гошку и мгновенно перевернул его на спину.

– Ой! – завизжал Гошка. – Руку вывернешь…

– А сзади нападать можно?

Пётр отпустил Гошку в момент, когда ему на спину вспрыгнул Мокей. Ещё мгновение – и Мокей вновь шмякнулся на землю. Лицо его побледнело от вторичного унижения и боли.

– Отпусти плечо… – простонал он.

– Брось его! – испуганно вскрикнула Бутончик. – Ему же больно!

– А то, – деловито подтвердил Пётр и наклонился над Мокеем: – Проси прощения…

– Прости… – прошептал тот.

– Теперь у неё проси… Громче! Не то будет ещё больнее…

– Прости… – умоляюще глянул на девочку Мокей.

– Да-да, я его прощаю, – торопливо сказала Бутончик, и Пётр отпустил Мокея, даже помог ему подняться и подал гитару.

Джон всё ещё был в палате.

– Порезвились? – добродушно спросил он.

– Уже… – хмуро ответил Мокей.

А Гошка лёг, не раздеваясь, и отдался злым раздумьям: отныне он приобрёл врага и стал разрабатывать план жестокой мести.

Но разве можно в Артеке придумать что-нибудь злое? Еда и сон здесь отменные, жильё уютное, а свободное время становится богатством каждого, возможностью осуществить задуманное, приблизиться к чему-то заветному и важному для тебя.

Я вообще заметил, что все люди явно или исподволь, но непременно движутся к своему намеченному будущему… Если они в возрасте наших героев – идёт перебор профессий: человек берётся то за одно дело, то за другое, не веря никому на слово и стараясь хоть чуть-чуть в пределах возможного самому определить, что ему обещает та или иная профессия. Ведь всем известно, что профессий в нашем мире тьма!

В Артеке можно проверить себя и в этом направлении, но Мокей, Джон и Гошка эти возможности не использовали.

Больше всего им нравилась артековская природа. В воду они лезли первыми, а извлекали их последними. Нельзя передать словами, какое это удовольствие – плавно погружаться в голубовато-зелёное море, пахнущее водорослями и путешествиями на «Кон-Тики» и «Ра»…