Текст книги "Первый детский симфонический (повесть о казанской жизни 70-х) (СИ)"

Автор книги: Петр Муратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Чудовищный дефицит книг мало печатаемых, но фантастически популярных авторов еще можно понять. Но вот вопиющую нехватку изданий классических русских и советских поэтов и писателей, тех, что изучали по школьной программе, чтение которых можно было только приветствовать, я понять никак не могу. Зато в книжных магазинах ровными плотными рядами от пола до потолка, в любые погоду и время года – материалы «исторических» партсъездов, сборник «Ленинским курсом» или «бессмертная» трилогия «дорогого» Леонида Ильича Брежнева «Малая Земля. Возрождение. Целина». Народ, помнится, иронично напевал на мотив итальянской песни «Феличита»: «Перечитай! «Целину», «Возрождение», «Малую Землю» перечитай! Слева направо, справа налево перечитай! Перечитай! Перечитай!»

Особой популярностью пользовались полные собрания сочинений. Однако многие, подобно коврам на стену, жаждали достать их почти исключительно для убранства жилищ: ровные корешки одинаковых томов, чередующихся по цвету, украшали, как правило, большие зальные комнаты квартир. Но для более эффектной их демонстрации требовалась «стенка». Нетрудно догадаться, что и мебельные стенки тоже числились в дефиците. Впрочем, считалось крутым, когда стена комнаты была сплошь увешана одними заполненными книжными полками, но для этого книг требовалось не просто много, а очень много. Один мой знакомый, одержимый, в то время, книжным «собирательством», как-то жаловался, мол, всю жизнь «рвал анус» с этими книгами, а что теперь? Корешки выцвели, бумага потемнела, шрифт поблек – стоят, только пыль собирают. Думал-думал, вздыхал-вздыхал и... однажды матюкнулся да и свёз всё добро в гараж – выбросить или сдать в утиль рука всё ж таки не поднялась...

Но тогда... Помню, в книжном магазине на Сибирском тракте недалеко от пересечения с улицей Арбузова регулярно проводили розыгрыши полных собраний сочинений. Люди приходили с вечера занять место к утреннему открытию магазина только для того, чтоб суметь получить талончик, дающий право на участие в розыгрыше! Можно сегодня себе представить подобное? Простоять всю ночь, чтоб не купить, а всего лишь попытаться это сделать! Мы были в их числе – очередь страждущих книголюбов впечатляла! И поначалу нам фантастически везло: почти три раза подряд наши талончики оказывались среди выигрышных. Удалось купить полных Некрасова, Гамзатова и Мамина-Сибиряка. Но потом как отрезало.

* * *

И конечно же, всеобщим «хобби» стало садоводство. Почему в кавычках? Да потому что, в большинстве случаев, это увлечение было вынужденным. Где-то со второй половины шестидесятых годов руководство страны, поняв, что полноценно обеспечить советский народ фруктами-ягодами-овощами в рамках существовавшей тогда системы не в состоянии, приняло логичное и давно напрашивавшееся решение: позволить людям ими самим себя обеспечивать. «Спасибо партии за это и лично Леониду Ильичу!».

Повсеместно стали выделяться земельные участки для организации садовых обществ, строго по предприятиям. Заводу «Радиоприбор» досталась обширная территория заброшенного яблоневого сада за деревней Нижний Услон, что напротив Казани через Волгу. Местные жители кликали эти места «Лисятником», устраивали там гулянья, соревнования, игрища. Но земли́ давали крохи – по три сотки на семью! Причем, не моги поставить на участке баню или гараж, только небольшой летний домик да сараюшки: земля тебе, дорогой товарищ, «высочайше пожалована» исключительно для растениеводства! Впрочем, на дачу в Нижнем Услоне на машине, если она имелась, почти никто и не ездил: моста через Волгу еще не существовало, а добираться в объезд через переправу в Свияжске представлялось крайне неразумным. К тому же, после дождя по раскисшим проселкам не то, что проехать, пройти бывало трудно.

В 73-м году у нас появилось собственное трехсоточное «счастье», а на участке росло аж девять яблонь! Правда, оставили мы только четыре, самые плодоносящие, остальные, одичавшие, пришлось вырубить: сильно затеняли землю. Но «помилованные» яблоньки не смогли пережить жесточайшую зиму 78-79-го года (температура опускалась до минус пятидесяти!), и их пришлось спилить. Но растения не погибли и по весне выбросили от корня ростки, заплодоносив вновь через два года. Сорт яблок определить никто не мог (даже спецы), поэтому он именовался «нижне-услонским» – ох, и вкусные были яблочки!

Иногда, если не поджимало время, мы высаживались чуть раньше, на пристани Студенец и шли до дачки по прибрежному косогору километров пять пешком. «О, Волга, колыбель моя...» Летом, когда всё вокруг цвело и благоухало, стрекотало и порхало, освежал речной ветерок, прогулка по высокому берегу Волги-матушки доставляла особое удовольствие. Под тобой – отражающий бездонное чистое небо простор волжского разлива со снующими вверх-вниз по реке баржами и круизными лайнерами, «омиками» и «ракетами». Напротив через Волгу, на пологом берегу изумрудным ковром расстилался сосновый бор. Когда я, уже будучи сибиряком, в первый раз привез молодую супругу в Казань и решил показать ей нашу дачу, мы специально вышли в Студенце. Она, иркутянка, глубоко вдохнув запах речной свежести и охватив взглядом сие окружающее великолепие, восхищенно произнесла только одну фразу, дав высшую оценку: «М-м-м, хорошо, как на Байкале!»

Да, окружающий незабываемый пейзаж здорово подслащал далеко не всегда позитивную действительность. Ибо до дачи требовалось сперва добраться. Чуть свет в субботу – подъём! С сумками и рюкзаком на шестом или восьмом троллейбусе до Кольца. Оттуда на переполненном втором троллейбусе до Речного вокзала – напрямую ничего из общественного транспорта тогда больше не ходило. Сразу рысью к портовым кассам: там с раннего утра толпились огромные очереди. Взяв билеты, бежишь на «омик», а суровый речпортовский «матюгальник» подгонял: «Ом-420 до Матюшина отправляется с третьего причала!» Уф! Ты на кораблике, хоть дух можно немножко перевести. До Нижнего Услона через Волгу – сорок-сорок пять минут хода (пристань «Садовая», поближе к даче, появится только в конце 70-х). От деревенской пристани еще минут сорок ходьбы – и ты на любимой дачке! Вся дорога занимала «каких-то» три-три с половиной часа!

Конечно, после одной только дорожной «одиссеи» хотелось отдохнуть. Но не-е-ет! Некогда! Лопату, тяпочку, секатор в руки или туесок на шею – и вперед! Висевший на ветке яблони транзисторный приёмник только и успевал позывными радиостанции «Маяк» («неслышны в саду даже шорохи...») отсчитывать каждые незаметно пролетевшие полчаса.

Но всё вышеописанное меркло по сравнению с дорогой домой с урожаем! Сперва марш-бросок с полной выкладкой до пристани. Осенью, когда дачников с ведрами собиралось особенно много, иногда подгоняли к дебаркадеру пристани баржу. Помещались все, но тащиться через Волгу приходилось уже часа полтора-два. Потом в переполненном троллейбусе, приняв позу буквы «зю», в одной руке – ведерко с малиной, в другой – со смородиной, а чуть ли не в зубах – туесок с крыжовником. Доползя до дома и закрыв за собой дверь, я ощущал то же, что и финиширующий марафонец. Зато слаще и вкусней той ягоды не было ничего на свете! А зимой, с чувством выполненного долга, чай с вареньем – красота!

Земельный надел нашей дачки площадью в «целых» три сотки принадлежал не нам, хозяевам, а садоводческому кооперативу. Участок, впрочем, можно было продать, формально цена включала в себя только стоимость дачного домика, хозпостроек и произрастающих на нем культур, но ясно, что чем больше площадь участка – тем выше цена.

Да, товарищи дорогие, три соточки – это мало, оскорбительно мало. Домики, плотно натыканные по участкам, затеняли значительную часть площади земли. Слышимость, в силу критичной близости соседей, была потрясающей, в том числе, когда кто-то рядом посещал нужник. Одна радость: сосед дядя Ильдар Зайнутдинов, сослуживец моих родителей, имея неплохой голос, при работе всё время душевно исполнял русские народные песни, которые обожал. Из-за подобной скученности говорить о дачном отдыхе, в полном смысле слова, не приходилось. Впрочем, нечего расслабляться: тебе землю дали, чтоб пахать на ней, а не качаться в гамаке, задрав ноги. Воду, электричество подвели? Подвели. «Течет река Волга»? Светит солнышко? Вот и радуйся.

Долгое время руководство садоводческого товарищества «Радиоприбо-ра» добивалось выделения дополнительных земель: сразу за садовым забором, в сторону деревни Воробьёвка, лежали обширные пространства заброшенных, давно не обрабатываемых сельхозугодий. Что мешало дать возможность людям вновь окультурить землю, кто этому сопротивлялся, я не знаю. Забегая вперед, сообщу, что буквально за полтора года до кончины «нерушимого» Союза всех желающих всё-таки облагодетельствовали: землицы добавили. Поэтому у нас появилось еще пять соток в чистом поле, метрах в четырехстах от нашего участка. Ставить еще один домик – зачем? Да и с подведением воды срослось только лет через семь – мы там сажали неприхотливые культуры: картофель, тыкву, кабачки, патиссоны. И каждый раз, катя туда на тележечке полный 36-литровый бидон для полива, мой «разум возмущенный» сверлила упрямая мыслишка: ну, почему сразу нельзя было дать людям по восемь соток?!

Вспомнилось еще как в отсутствие моего отца (он был в «загранке») в течение двух дачных сезонов, нам помогал управляться на даче Султан-абый – тесть соседа по участку, певца-любителя дяди Ильдара. Султан-абый – бодрый, деятельный, сухонький, такой классический татарский бабай – слыл опытным садоводом. В знак благодарности, мои родители в Багдаде приобрели для него Коран в прекрасном издании. Мама вернулась оттуда раньше папы, она рассказывала, чего ей стоило провезти Священное Писание мусульман. С иракскими таможенниками при проверке багажа, ясное дело, никаких проблем не возникло: завидев Коран, они улыбались, показывали большой палец, одобрительно кивали головами. Но вот наши... Наши погранцы вполне могли изъять: ввоз из-за границы любой религиозной литературы не разрешался. Мама замаскировала книгу, как могла, чем-то обмотала, засунула поглубже в барахло. Помогло то, что она ехала в составе группы членов семей военспецов, и ее багаж должным образом не «обшмонали». Никогда не забуду, КАК благодарный Султан-абый со слезами на глазах обеими руками принимал бесценный дар – достать Коран тогда в Казани было почти невозможно.

К слову, поездка мамы в Ирак могла вообще не состояться: особист из первого отдела «Радиоприбора» вынул ей всю душу с фактом пребывания в детском возрасте на оккупированной во время войны территории. Иметь «правильную» анкету, «чистую» биографию для решения многих, зачастую судьбоносных, вопросов, в те времена, было принципиально важно (особенно при трудоустройстве в определенные организации). Слава Богу, помог по своим каналам брат-москвич – полковник спецслужб, и въедливый особист отстал.

Но у нас, грех жаловаться, хотя бы была ровная земля. Если, стоя на нашем участке лицом к Волге, повернуть голову влево, то открывался захватывающий вид на «Гору дураков». Упаси Боже обвинить меня в авторстве этого топонима, но «из песни слов не выкинешь»: именно такое название бытовало (бытует до сих пор?) в народе. Что за «гора»? Просто крутой склон высокого берега Волги к безымянному ручейку, впадающему в реку недалеко от пристани Садовая. Что за «дур...» Извините, язык не поворачивается произнести. Конечно же, то были совсем не дураки, а обыкновенные садоводы. Дураками, скорее, хочется назвать тех, кто выделил им участки, крутизна которых доходила порой до сорока пяти градусов. И это-то при наличии огромного количества свободных брошенных угодий, а то и целины, вокруг!

Нужно было видеть эти дачи! Люди нарезали участки на терраски, укрепив их вертикальные откосы листами шифера, удобрили землю, натаскав на себе навоз и чернозем, поскольку из-за крутизны склона машина там бы не прошла. Так же на себе затащили стройматериалы – в результате, одной стороной дачный домик висел над склоном, а противоположной был в него врыт. При определенном ракурсе обзора «Горы дураков» иногда создавалось впечатление, что ты на Памире или в Тибете. Но если вы подумаете, что, в порядке компенсации за неудобство расположения, земельки подкинули побольше, то ошибётесь. Земли-кормилицы тоже отщипнули, «от щедрот душевных», по три стандартные сотки.

Но может быть на «Горе дураков» обитали враги народа или, как минимум, спецпереселенцы? Нет! Трагикомизм ситуации заключался в том, что эти участки принадлежали ковавшим «щит Родины» работникам КАПО (Казанское авиационное производственное объединение) имени Горбунова или, как его называли в народе, «двадцать второго завода». На нем тогда выпускали первый советский межконтинентальный пассажирский самолет-красавец Ил-62 и грозный «Бэкфайр» (по классификации НАТО) – сверхзвуковой стратегический бомбардировщик Ту-22М, внешне тоже, кстати, красавец. Впрочем, немного успокаивает мысль, что, видимо, кому-то пришло в голову дать участки с таким захватывающим дух, летящим обзором именно авиастроителям? Может быть, может быть...

В любом случае, горько лицезреть, сколько там сейчас брошенных дач, сколько титанического труда пошло прахом... Дожди постепенно смывают «культурный слой», земля сползает по склону, домики частично разобраны, частично попросту брошены. Ковыряются там кое-где по старинке лишь одни пожилые люди. То ли романтики-авиастроители перевелись, то ли народ стал более прагматичен. Пожалуй, и то, и другое одновременно. Нынешнее авиастроение, к сожалению, по масштабам производства не сравнить с советским. Зато нормальной земли, слава Богу, приобрести стало проще и цивилизованней.

Никто не спорит, земля – общенародное достояние. Земля-матушка, земля-кормилица... Словом «земля» иногда называют родину. Понятия Родной Земли, Родины, Отчего дома человек впитывает с молоком матери. Насколько взаимосвязаны, тонки и сокровенны они для каждого человека! У любого народа почитается за честь полить родную землю пóтом, а если потребуется, то и кровью. Счастливы те, чей отчий дом стоит на земле. Не сомневаюсь, те кто живет и работает не земле внутренне богаче тех, кто эту землю попросту созерцает. Предметное восприятие вкупе с абстрактным всегда более основательно и глубже, чем просто абстрактное.

С личными домовладениями усадебного типа тоже было придумано хитро: дом – твой, а земля, на которой он стоит – государственная. В доме живи на здоровье, при желании даже разбирай его, продавай или переноси куда хочешь, но землицу «положи на место»!

«В буднях великих строек», в процессе индустриализации страны этот компонент – ощущение земли – как-то выпал. Безусловно, без создания могучего производства, промышленного потенциала говорить о самостоятельности и состоятельности государства невозможно. Но, с другой стороны, убежден: с отчуждения от земли начинается бездуховность. Да и зерна из-за рубежа, в основном из Штатов, ввозилось тогда миллионами тонн, несмотря на воспетые пропагандой «величественное преобразование социалистической деревни» и героику «битв за урожай».

И потом, где кончается народ и начинаются конкретные люди, этот народ образующие? Со своими желаниями и потребностями. А главная потребность человека – это своя семья и дом. Дом – на земле. И чтобы и первое, и второе было своё собственное. Тут и проходил рубикон, который, к великому сожалению, коммунисты преодолеть не смогли, ибо дальше начинался... «собственник».

* * *

Согласен, земля нужна не всем. Некоторые люди – горожане до мозга костей. Но я толкую о принципиальной возможности. Хотя предполагалось, что у советских людей автомобилей в массовом пользовании тоже не будет. Иначе чем объяснить, что внутриквартальные проезды вдоль наших «хрущёвок» были только для одной машины – со встречной уже не разъехаться. В какое колоссальное неудобство это вылилось сегодня! Я уже не говорю про отсутствие мест для автопарковок.

Но если многие недостатки носили системный характер, то имелись и свои местные казанские «болячки». В 70-е годы родной город смотрелся довольно запущенным и неухоженным, резко контрастируя с сегодняшней красавицей Казанью. Конечно, многое объяснялось наличием обширного обветшавшего старого жилого фонда. Как вспомню запах из дворов на улице Баумана, надписи аршинными буквами «туалета нет!» на стенах арочных проходов в них! Эти трущобы в центре города – Федосеевскую слободку, Суконку, Калугу... А с самого конца 70-х завонял сероводородом мой родной Нижний Кабан. Кто был в этом виноват – районный жилкомхоз или Вахитовский химкомбинат, не ведаю, но жаркими летними деньками от озера тащило – не приведи Господь! Поэтому исчезли на нем и рыбаки, и спортсмены-гребцы.

Честно говоря, даже не знаю, кто тогда был на посту мэра, пардон, председателя горисполкома (городского исполнительного комитета) Казани, но народ вокруг постоянно поминал имя только одного официального лица: первого секретаря обкома КПСС Табеева. Табеев – то, Табеев – это. Спорить не стану, Фикрят Ахмеджанович сделал очень много полезного для республики, но я никогда не поверю, что построить «Нижнекамскнефтехим», КамАЗ и «Оргсинтез» легче, чем навести порядок в городе. Видимо, «там наверху» во главу угла ставили выполнение плановых производственных показателей.

По пути в речной порт, одно время, висел уличный лозунг: «Всё во имя человека, всё для блага человека!» Народ тогда смотрел как бы сквозь подобные лозунги, транспаранты и плакаты, не замечая их – они служили частью общегородского «декора». Кое-где исполняли вполне утилитарную функцию, закрывая собой, например, какую-нибудь дыру, непарадную часть фасада дома или страшненький заборчик. Но на площадях и центральных улицах играли основную роль – наглядно-агитационную. Тот лозунг, «про благо», был довольно распространен во всех городах Советского Союза. Народ в шутку дополнял его оригинальным и принципиально существенным окончанием «...с Запада!». И действительно, перед иностранцами, в те годы, юлили и лебезили намного больше, чем сейчас. Впрочем, их в стране тогда было порядка на два меньше.

Несмотря на «железный занавес», народ за рубеж крайне редко, но всё же выбирался. Да, в основном, в страны «соцлагеря» или прогрессивного «некапиталистического пути развития». И если из Вьетнамов-Лаосов-Монголий и даже из Ирака советские люди возвращались с «чувством глубокого удовлетворения» и гордости за успехи Страны Советов, то визиты в Европу к «ребятам-демократам» были уже не столь радужны и позитивны. Да что там «ребята-демократы»! Свои же прибалты и те недовольно морщились и задирали нос перед нами. И основания для подобного высокомерия имелись – мы подспудно осознавали и мирились с этим: ничего не попишешь – Евро-о-опа... Хоть и сильно восточная.

Ну а те, кому посчастливилось глянуть хотя бы одним глазком на «загнивающий» Запад... Всё! Никакие идеологические «накачки» не помогали – годами формируемый системой «иммунитетец» давал сбои. Причем люди смотрели на вернувшихся «оттуда» с завистью и вожделением, жадно ловя каждое слово счастливчика, повидавшего Запад, и веря всем их рассказам безоговорочно. Как точно поется: «нас так долго учили любить твои запретные плоды», казавшиеся такими нереально сладкими... Такой сумасшедший культ всего западного мы сами себе тогда создали!

В стране «победившего пролетариата» официальная идеология превозносила рабочий класс до небес и даже иногда называла «Его Величеством». Слагала про Него ликующие восхваляющие песни: «Идут хозяева земли! Идет рабочий класс!», «Вам владеть всем богатством на свете...», «Трудовые будни – праздники для нас!». Но в обиходе повседневной жизни эта возвышенная патетика удивительнейшим образом сочеталась с обидным и незаслуженным унижением «работяг». Одно презрительное толкование аббревиатуры городских профессионально-технических училищ, кузниц рабочих кадров – «ГПТУ», чего стоило: «Господи, Помоги Тупому Устроиться...» А с восьмого класса некоторые учителя нам старательно «дули в уши»: «Учитесь! Вы что, хотите попасть к станку на заводе?!»

Хотя нельзя не отметить, что заработки рабочих были зачастую существенно выше, чем у инженеров, служащих и, вообще, у интеллигенции, которую работяги в отместку кликали «гнилой», с легкой руки «дедушки» Ленина. Одноклассники, пошедшие работать после школы, при встрече со мной неизменно подчеркивали, мол, работаю, к примеру, мотористом на автобазе – 200 рэ в месяц имею, «как с куста». При этом не забывали демонстративно поинтересоваться: «А у тебя стипендия сколько?»

Коммунистическая партия, некогда провозгласившая себя «боевым авангардом рабочего класса», всегда выступала «от имени и по поручению» Его Величества, действовала «по многочисленным просьбам трудящихся» и исключительно «в интересах советского народа». В те времена одним из самых популярных лозунгов был «Народ и партия едины!».

Благодаря постоянно лившейся с теле-радиоэфира и страниц газет информации, все были в курсе об «ударниках коммунистического труда», победителях соцсоревнований и переходящих красных знаменах, о рекордных намолотах зерна, подборах валков и вспашках зяби, о выполнении и перевыполнении плановых заданий, торжественных рапортах трудовых коллективов, борющихся за почетные звания. Непременно в «едином порыве», особенно в преддверии исторических пленумов, а тем более, съездов КПСС. Я недовольно морщился, в сотый раз слыша по радио песню «Любовь, комсомол и весна» или детскую кантату Чичкова на слова Ибряева «Берём с коммунистов пример».

Многие вокруг, будучи убеждены, что невосприимчивы к официальной трескотне, не замечали, как в дальних закоулках подсознания всё это потихонечку оседало. Абсолютно согласен еще с одним популярным лозунгом времён «развитóго социализма»: «Советскому народу присущ исторический оптимизм!» («лишь бы не было войны», но Советский Союз ее не допустит!). И зубоскаля над бравурными лозунгами и безудержными славословиями, травя анекдоты про Чапаева и Брежнева, давясь в очередях и вкалывая на дачках, советские люди, в то же время, были уверены: ЗАВТРА НЕ БУДЕТ ХУЖЕ, чем сегодня. Конечно, если не бухаешь (алкашей и тогда хватало), не воруешь или бездельничаешь.

Никто не «косил» от армии, не тунеядствовал и не «ширялся» (я не знал ни одного наркомана!), а «гомики» сидели, где положено. Почти все стремились создать семьи и иметь детей. Холостякуешь? – Плати налог по бездетности. Вышла замуж, но хочешь с мужем «пожить для себя»? – Тогда твоя очередь оной подати. И никаких тебе гражданских браков, изволь-ка продемонстрировать штамп в паспорте – иначе в гостиницах спи с «женой» в разных номерах. А в двадцать три нуль-нуль: «отбой!» – никаких ресторанов, ночных клубов, баров и саун, посещений общаг, просмотра телепрограмм. Всем спать! «Не время, товарищи! Время классовых битв еще не прошло!»

Дебоширишь дома, выпиваешь, решил развестись? Погоди, дорогой, тебя заставят считаться с общественным мнением, и разберутся с тобой, вынеся соответствующий вердикт на заседании месткома или профкома. А если ты еще и член партии, то партком от души «всыплет» – мало не покажется. Что-что? Авторитарно, не демократично? Зато действенно и даже, в какой-то мере, черт возьми, естественно!

И конечно же, по-над «всея Русью Великой» колокольным звоном разливался метущийся и рвущий душу хриплый голос Володи Высоцкого... Это было поистине уникальное явление: Высоцким интересовались на всех этажах властной вертикали Страны Советов. Многие функционеры днем, на работе, «клеймили» са́мого народного артиста, а вечером, дома, с интересом его слушали. Слушали и восхищались.

Уникальность феномена Высоцкого заключалось еще и в следующем: на одной стороне – многотысячная армия «ратников» идеологического фронта из обкомов-райкомов, но им не верили. А на другой – Высоцкий, один-одинёшенек (пардон, вдвоем с гитарой), ему же верили безоговорочно. Народ с упорством и упоением изыскивал в песнях Владимира Семёновича тайный подтекст. Искали и находили, каждый – свой. Никогда не прощу себе, что не пошел, в своё время, на его концерт. Мог пойти, но не соизволил – помешала какая-то житейская ерунда, казавшаяся на тот момент очень важной. Думал, ладно, жизнь впереди длинная – еще удастся послушать. Эх, всю жизнь бы потом хвастался: ребята, я слушал Высоцкого вживую!

Изредка по первому каналу телевидения поздно вечером шла популярная у молодежи передача «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». В ней подробно знакомили с творчеством и новинками эстрадных исполнителей братских стран социализма – чеха Карела Готта, болгарки Лили Ивановой, польской группы «Червоны гитары», венгерских «Омеги» и «Локомотива ГТ», информировали о ходе эстрадных конкурсов в польском Сопоте или на болгарском «Златният Орфее». А в конце... в конце передачи, «на закуску», ставили какой-нибудь клип «АББы», «Бони М», «Би Джиз», а то и «Дип Папл» или «Куин». И знаете, когда программа этой передачи была наиболее насыщенна и интересна? В пасхальную ночь! Угадайте с трех раз – почему?

К слову, уверен, что полное игнорирование религии в качестве естественного союзника – однозначно крупное упущение идеологических бонз эпохи «развитого социализма». Ведь многие заповеди и нравственные нормы что христианства, что ислама были срисованы почти «под копирку» в свод «Морального кодекса строителя коммунизма». Понимаю, что в период становления власти большевиков религия была враждебно к ним настроена. Понимаю, что Владимир Ильич еще раньше «приласкал» религию незабываемыми определениями такими, как «вздох угнетённой твари» и «опиум народа» (почему-то все упорно произносили «опиум ДЛЯ народа»). Но ведь еще древние подметили: «всё течет, всё изменяется». И в годину тяжких военных испытаний Иосиф Виссарионович первым из властителей страны осознал, каким огромным положительным духовным, созидательным потенциалом обладает религия, использовав это во имя великой Победы. Так ведь нет, упёртый и недалекий Никита Сергеич во всеуслышание пообещал показать советскому народу «последнего попа». Слава Богу, «надорвался», но, по инерции, религия еще десятилетия три всячески гнобилась и унижалась.

На уровне массового глубинного подсознания нередко намертво впечатывалось: критикуют, осуждают, а, тем более, запрещают – значит круто; одобряют и тиражируют – значит «фуфло». Всеобщее недоверие, недосказанность порой выливались в навязчивое желание людей всюду искать некий подсмысл, скрытый там, где его зачастую не было вовсе. А эзопов язык тогда можно было смело признавать вторым государственным.

* * *

Коммунисты, конечно, были неплохими ребятами, но их постоянно держала в мучительном напряжении какая-то необъяснимая маниакальная опаска, что вдруг люди станут богатыми сверх некоего уровня, достигнув которого, они перестанут «строить коммунизм» и стремиться к его «светлым идеалам». Слово «зажиточный» воспринималось властью однозначно негативно. «Зажиточный» – значит потенциальный вр-р-раг! Враг Системы. И лучше свою зажиточность, если оная имела место, было не демонстрировать.

Но знаете, друзья, несмотря на вышеописанные «чудеса», равнодушие и даже насмешки людей над «перлами» официальной пропаганды, невзирая на многие выдуманные властями условности и их неистребимую тягу к «запретительству», всё же вынужден признать подлинную народность правившей в те годы партии. Люди, в массе своей, не относились к ней как к какому-то чужеродному явлению, а коммунистов, несмотря ни на что, воспринимали своими, родными. Конечно, огромную роль сыграло то, что все власть предержащие мужи (женщин во власти были единицы), в своё время, как пелось, «вышли из народа, дети семьи трудовой». Некоторые из них даже проливали кровь на фронтах Великой Отечественной. Но немаловажным мне представляется и тот факт, что миллионы рядовых коммунистов сплошь и рядом жили среди простого народа и, по большому счету, никакими привилегиями и льготами не пользовались. Так же «отбывали повинность» в очередях и «сражались» за «дифссыт», так же принимали позу буквы «зю» в общественном транспорте и стояли раком в своих садах-огородах. Были, как говорится, плотью от плоти своего родного народа.

Не могу избавиться от какого-то неясного, глубинного внутреннего сущностного ощущения о более справедливом устройстве тогдашнего общества. Жили мы, в целом, неплохо: работали, никто не голодал и не мёрз, все были одеты-обуты (главное, чтоб «не промокало» и «не жало»). Проживали пусть в скромненьких, но квартирах, бомжей (не путать с «бичами» и цыганами!) на улицах городов практически не наблюдалось. Многое решалось власть предержащими чиновниками вполне по совести, а деньги весили не столь внушительно, как сейчас. Связи? Связи – да, ценились, но они, пардон, ценились во все времена.

Не отрицая, в целом, единства народа и партии, в то же время, не могу забыть, как ГАИ-шники останавливали движение по Оренбургскому тракту, сгоняя все машины к обочинам. Как томительно длилось ожидание, пока по опустевшей дороге на огромной скорости в направлении «обкомовских» дач не пронесутся правительственные лимузины (кстати, отечественного производства). Народ тогда много недовольно бухтел и про бюрократизм, и про эти пресловутые дачи, и про «обкомовские больницы», и про закрытые «спецраспределители». Позднее, в пору Перестройки, кое-кому даже удалось ненадолго «взбежать» на политический Олимп страны под знаком борьбы с «привилегиями партноменклатуры». Но глядя на сегодняшние рублёвские зáмки и яхты на Лазурном берегу, честное слово, осознаешь скромные, по нынешним меркам, запросы той самой охаянной «партноменклатуры». Ведь набор их тогдашних «спецпайков» сегодня на выбор в любом гипермаркете, а средняя «обкомовская» дача отличается от поместий отечественных олигархов, как наша двухкомнатная хрущевка на Танкодроме от «квартирки» бывшей главы «Оборонсервиса» Васильевой.

Осознавался ли власть предержащей партией тот несомненный вред, который наносился святому делу «строительства коммунизма» всеми теми фактами и явлениями, о которых я веду речь? Безусловно! Ведь, помню, даже сам «дорогой» Леонид Ильич Брежнев называл их «болячками», причем не где-нибудь, а на святая святых – съезде КПСС. Листая старые номера республиканского сатирического журнала «Чаян», вижу, что большинство фельетонов и карикатур постоянно высмеивали проблемы «дифссыта», блата, несовершенства сферы услуг и коммунального хозяйства.

Да, высмеивалось и критиковалось. Да, заострялось и анализировалось. Делались выводы, после чего выходили постановления, подобные принятию величественной «Продовольственной программы». То есть, понимание вроде как было. Но и только. Честное слово, у меня до сих пор не укладывается в голове, с одной стороны, хроническая неспособность разрешения этих проблем, а с другой – освоение космоса, покорение атома, строительство каналов в пустыне и городов в тайге, создание самой мощной армии в мире, успешное функционирование государственных систем бесплатных медицины, среднего, специального и высшего образования. Упорное неумение (или нежелание?) за великим не видеть частного.