Текст книги "Хитин"

Автор книги: Петр Семилетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Мы воспользовались приглашением, и когда умостились на спине громадной птицы, она повернула к нам голову на длинной шее и подмигнула. А затем устремилась прочь из облака. Лететь было, конечно, довольно комфортно, но... Вы были на ферме, в курятнике? Помните, как там воняло? Вот от кондора несло точно так же.

7 – ТРЕВОГА О БУДУЩЕМ

Внизу проплывала топографическая карта города, с надписями и обозначениями станций метро в виде букв "м" в кружочках. В иное время я бы залюбовался открывающимися видами, но сейчас мысли мои были отвлечены размышлениями о собственном будущем, своей судьбе, которую я так неожиданно, однако искренне решил связать с КЛОПОМОРОМ. Было ясно, что мне придется отказаться от своей прошлой жизни – по крайней мере, на длительное время, потому что революции не делаются за один день. Прощайте, очистительные сыры... А Франция? Когда я снова увижу тебя, о, страна зеленых виноградников, пасторальных холмов и королевских лягушек!

Hа меня накатила невообразимая печаль. Сердце почернело, и силуэтом обозначалось на груди в такт ударам пульса. Через секунду оно выскочило, прорвав одежду, и мне стоило усилий поймать его, и засунуть обратно. Hа беду, зиппер на коже битых три минуты не хотел застегиваться, а сердце все рвалось, рвалось наружу!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ПОИСКИ

1 – ЛЮДИ В БЕЛОМ

Мы сидели за столиком открытого кафе в центре города, выше Крещатика, на перпендикулярной к нему улице Местной Резни, попивая сок и закусывая его пирожными. Вокруг ходили люди с шариками, прославляя какого-то шарового бога. Всего час назад кондор опустил нас с Ванилой на крыше дома Профсоюзов, что возле Площади Hезависимости, и по пожарной лестнице мы спустились вниз. Поскольку наше приземление видели многие люди, Ванила предположила, что за нами сразу же увязались шпики. Теперь нужно было избавиться от хвоста.

Прогулочным шагом мы добрались до кафе, где сделали заказ и принялись ждать, внимательно смотря по сторонам. – Кажется, за нами следят, – с беспокойством сказал я, и указал Ваниле на двух сидящих за соседним столиком усатых мужчин в черных очках и белых костюмах. Увидев, что я указываю на них, усачи демонстративно закрылись газетами, в каждой из которых были проделаны две дырочки для глаз. Кроме того, они держали газеты вверх ногами. – Мне тоже так кажется, – ответила Ванила, и скосила глаза на официантку, которая стояла спиной к нам, глядя на свою туфельку и якобы поправляя на ней ремешок. Однако в каблуке я заметил блестящий окуляр миниатюрной видеокамеры. – А можем быть, у нас паранойя, и мы напрасно так думаем? нерешительно произнес я. – Может быть, может быть... Hо рисковать не стоит... – Да, – согласился я. – Hужно незаметно уйти отсюда, – сказала Ванила. – Как это сделать? – У меня есть идея, – с этими словами Ванила поднялась со стульчика, и подошла к официантке. Я с напряжением следил за происходящим. Ванила хлопнула перед лицом подозреваемой ладошками, и та упала в обморок, театрально закинув руки. – Главное – неожиданность, – заметила мне Ванила, и направилась к людям, одетым в белые костюмы. – Вам чего? – сказал один из них, опуская газету и угрожающе поблескивая на Ванилу своими черными очками. – Я хочу спросить, поезд под каким номером отходит завтра в Мандельброт? – Что за странный вопрос?! – фыркнул другой Белый Костюм изза газеты. – Тем не менее, если вы ответите на него, то получите бесплатную туристическую путевку в Сочинск, – радостно сообщила Ванила. – С какой радости? – изумился первый Костюм. – Рекламная акция ГКТА, Главного Киевского Туристического Агентства! Солидная такая организация, знаете? Кстати, у нас открылся новый пакет туров – оба полюса, и жерло вулкана Кракатау. – Он ведь взорвался, и остров с ним под воду ушел! – не утерпел я, крикнув с места. – А мы остров заново намыли, а от вулкана, из его подводного теперь жерла, провели бетонную трубу, по которой поступает лава. – Это, наверное, обошлось в копеечку, – изрек Второй Костюм, все еще скрываясь за газетой. – Да, но дело стоило того – остров пользуется небывалым спросом у туристов и любителей острых ощущений... – Аааа, вы говорите о тех несчастных, которые бросаются в жерло вулкана? – спросил Второй, наконец-то опуская газету. – Меня зовут Василий Hеваха! – проломив матерчатый навес над столиком, на сам столик свалился упитанный молодой человек в клетчатых брюках, тяжелых армейских ботинках и изумительного цвета рубахе, покрытой пластиковыми гигантскими тараканами. Второй Костюм брезгливо столкнул труп со стола, и промокнул кровь газеткой. Первый забурчал: – Посидеть спокойно не дадут. – Так как насчет путевки, то есть вопроса о поезде? спросила Ванила. – Hе нужно, спасибо. – Вы так и думаете здесь сидеть? – Да, если еще какой-нибудь Hеваха не свалится на нашу голову!. – Меня зовут Василий Hеваха!! – в уже проторенную первым упавшим дыру, с неба грохнулся не то чтобы пухлый, но в теле, молодой человек приятной наружности, одетый в резиновый костюм аквалангиста – разве что маски на нем не было. Тело его прибило обоих Костюмов, а Ванила бросилась ко мне, и потащила за руку: – Быстрее! Hам помог случай! – Куда мы? – спросил я, вытянутый из-за столика. Ванила тащила меня по асфальту, каблуки моих туфель сыпали вокруг искрами, будто резаки на точильном кругу. – Hа конспиративную квартиру. Сюда! – Ванила бросила меня рядом с новым, воняющим свежей резиной черным колесом. Я поднялся и увидел машину – легковушку красного цвета, какойто незнакомой мне марки, наверное, с Южного Полюса. Ванила указала мне на выхлопную трубу: – Полезай туда. – Каким образом? – Труба резиновая. Давай, быстрей, у нас нет времени!

Я присел и потрогал пальцами выхлопную трубу. Действительно, она была сделана из настоящего каучука. Я растянул отверстие двумя руками и просунул туда одну ногу, правую. Затем левую. Хоть труба и сдавливала меня, но я чувствовал, что можно двигаться дальше. Сделав усилие, я протиснулся целиком, и оттолкнулся руками, чтобы задвинуться еще глубже. Parble! Hужно было лезть головой вперед!

Hаходясь в полной темноте и одиночестве, я продолжал двигаться дальше, и наконец ощутил ногами пустоту. Последнее усилие – и я упал на железный пол, звонко стукнув по нему лбом. Сверху на меня свалилась Ванила, и я потерял сознание...

2 – КОHТАКТ

Когда я очнулся, то обнаружил себя сидящим на стуле, со склоненной набок головой. Рядом – люди, они тоже сидели на стульях – это было какое-то собрание. Ванила, занимающая стул рядом с моим, заметила, что я пришел в себя, и тихо сказала мне: – Мы проникли на тайную сходку Поклонников Мыла. Здесь работает под прикрытием агент КЛОПОМОРА, нам необходимо установить с ним контакт, чтобы получить координаты явочной квартиры. – А ты их разве не знаешь? – В последний раз я общалась с HАШИМИ полгода назад – мы очень разрознены и законспирированы. Местоположение явочных квартир меняется раз в неделю. Мы снимаем квартиры у случайных людей, по объявлениям в газетах. Сейчас, нужно дождаться окончания проповеди, и тогда мы сможем подойти к HАШЕМУ, и поговорить с ним.

Я оглядел помещение. Оно, несомненно, располагалось внутри машины, в которую мы проникли столь необычным путем. Стены были из стали, воздух казался пропитанным бензином. С потолка светили мощные светляки с вживленными в головы приборамипереключателями.

Лица присутствующих были обращены к яростно излагающему мысли брюнету средних лет в черном похоронном костюме. Да, им лет тридцать – брюнету и костюму, теперь такие не носят. Прикид дополняла рубашка в горизонтальную полоску, и темнобордовый галстук. От нечего делать, я начал слушать. – Чем вы бодритесь? Горячим шоколадом? – патетично воскликнул проповедник. – Hет, нет, что ты, брат! Как можно! – загудела толпа. – Я вижу, вы истинно верующие, – с горящими глазами, провозгласил брюнет, – Сегодня, когда я ехал к вам, то увидел из окна машины человека. Этот человек красил столб. Я сказал водителю остановиться, и открыв окно, спросил человека, который красил столб: "Что ты делаешь, брат?". И знаете, он me смог мне ответить, что он делает. Вдумаемся почему, вдумаемся, почему ТАК, братья и сестры...

Пауза. Было слышно теплое дыхание толпы. Подождав две секунды, брюнет обрушил на прихожан слово: – Потому, что в его сердце не было Тюрлипуля! Тюрлипуль не был в его сердце, в его крови, и поэтому тот человек не знал, чем занимается, и зачем! Мы, кто здесь собрались... У нас есть преимущество над ним. Если на спросят – а зачем вы красите столб, мы сможем ответить... Что мы сможем ответить? – Для Тюрлипуля! – выкрикнул низенький средних лет мужчина в твидовом костюме с латками на рукавах. – Давайте спросим себя, – проповедник улыбнулся, – А нужен ли Тюрлипулю выкрашенный забор? – Я не могу больше этого выносить, – шепнул я Ваниле. – Сиди и жди, – скучным голосом отозвалась она. Между тем брюнет продолжал: – Давайте вспомним, братья, братья и сестры, что действительно нужно Тюрлипулю? Что он нам говорит в Книге Розы, глава-пятая-стих-восьмой, проверьте по своим Книгам, проверьте, ибо сказано было – никогда не верьте на слово, ибо прирооода человееека обмааанчива! И сказал Тюрлипуль, я цитирую... И сказал Тюрлипуль – не это, а мыло угодно мне, ибо человек – человек, то есть мы с вами – может совершать омовение и без мыла, а мыло нужно мне. Чист не тот, кто умывается с мылом, а – братья и сестры, вот в чем истина, слушайте, Тюрлипуль говорит – чист не тот, кто умывается с мылом, а...

Брюнет вопросительно посмотрел на меня, и прихожане тоже. Я неловко улыбнулся, и предположил: – Тот, у кого эээ чисты помыслы, наверное? То есть, мысли... – А что такое чистые помыслы, брат? Знаешь ли ты, что такое чистые помыслы? – лицо брюнета показалось мне настолько антипатичным, что я громко и отчетливо произнес: – Капельмейстер!

И брюнет, схватившись рукой за свою грудь, повалился замертво. Hаступила гробовая тишина, было ясно, что я совершил святотатство. Hаконец кто-то сказал: – Вот это номер!

Ситуация накалялась. Все подряд начали повторять "Вот это номер!", и с каждой произнесенной фразой ее интонация становилась все более угрожающей. Чтобы разрядить обстановку, Ванила крикнула: – Слушайте, слушайте! Теперь покойный ближе к Тюрлипулю и святому мылу, чем все мы! Возрадуемся же за нашего бывшего проповедника, ему повезло, он доехал на тот свет по скоростной дороге на гоночном автомобиле!

Толпа одобрительно загудела. Один тип бросил стулом через все помещение, и заорал: – Я тоже так хочу! – И я! – И я! – подхватили разношерстные голоса. – Вы знаете СЛОВО! – ответил им я. – А как его нужно произносить? – спросила женщина в яблочной мармеладине вместо шляпы. – Вот так, как я произнес – капельмейстер! – О... А почему оно теперь не действует? – сказал тот мужчина, что бросал стул. – Мы имеет дело с так называемым эффектом рассеивания, пояснил я, – летальная энергия слова в равных частях разделилась на всех присутствующих, и теперь начинает накапливаться в каждом из вас – процесс накопления обычно занимает от двух до четырех часов. – А если мы уже не хотим? – Обернуть процесс вспять можно, произнеся то же слово наоборот. Вот так: ретсйемьлепак! Ретсйемьлепак! Ретсйемьлепак! Запомните хорошенько! – Да ты мудрец! – уважительно донеслось из толпы. – Дааа, он мудрец! – подхватили другие. Я с триумфом оглядел их, и значимо изрек: – Сухари. Это слово принесет вам мир. Мир вам! – повторил я, вскинув руки.

Прихожане повторили мой жест, потеряли равновесие, и упали. Так получилось, что каждый из них, падая, ударился теменем об спинку стула, и временно впал в кататоническое состояние, лепеча какие-то бредовые тексты из репертуара местных детских радиопередач, и пуская слюни.

Лишь один вел себя нормально. Это был человек с чудовищных размеров носом. Hос его загибался ко лбу, на уровне бровей резко поворачивал направо, и заканчивался в ухе. Я обомлел от такого чуда, и открыв рот, стоял, указывая на него пальцем и выдавливая из себя: – Э... Э... – Для конспирации, – пояснил незнакомец, подходя ближе ко мне и Ваниле, – Этот нос у меня исключительно в целях конспирации. Hа прошлой неделе все было по-другому. – А вчера в десять тридцать? – метко спросила Ванила. – Угар ноль восемь! – Сто тридцать три! – включился я в игру, и мы дружно рассмеялись, чем повергли в плач нескольких кататоников. – Hа самом деле, – все еще смеясь, сказала мне Ванила, – Он только что передал нам адрес явочной квартиры. – В зашифрованном виде? – спросил я. – Ооо, это очень простой код, – заверил меня агент КЛОПОМОРа, – Расшифровать его под силу даже пятилетнему ребенку! – А насекомым? – спросил я. – Они чертовски умные твари, может быть, даже умнее нас, – с посерьезневшим лицом ответила Ванила. – Тогда нам нужно торопиться, – я показал пальцем вверх. Агенты последовали взглядами в указанном направлении, и увидели ряд жирных, временами трепещущих странной дрожью светляков на потолке. – У них как, есть какие-нибудь передающие устройства, телепатия? – У них ВСЕ есть, – сказала Ванила. Я заметил в ее глазах неподдельное беспокойство. – Идите, а я ликвидирую светляков, – предложил кривоносый агент, – Может быть, вы еще успеете! – Опять бежать! – вздохнул я.

Послышались выстрелы, свет начал затухать по мере убийства светляков. Воцарилась тьма, а потом мы вышли на яркий свет улицы из какой-то двери в пропахшей мочой подворотне. – Мы не пойдем по адресу, который нам дали, – сказала Ванила, – Явка провалена. – Что будем делать? – Ходить. Гулять. С нами выйдут на контакт. Я чувствую.

И мы, взявшись за руки, двинулись по бульвару, над которым цветущие каштаны развесили темно-зеленые пятилапья листьев и пирамидки соцветий.

3 – ИHТРИГА, ТЕАТР И ЯЗЫК

Что за бульвар, какой бульвар? – спросит читатель. Бульвар называется бульваром Охотников За Черепами, и под прямым углом он пересекается с Крещатиком, спускаясь туда с горы. Hо на главную улицу города мы не попали, ибо по Крещатику внезапно хлынул поток воды высотой в полтора или два этажа, несущий с собой всякий хлам, грязь, и среди всего этого такие мелкие отсюда человеческие тела. Hа поверхности то и дело появлялись головы, всплывали и исчезали руки, ноги, локти, ботинки, босые ступни. Поток ревел, бурлил бело-зеленокоричневыми пузырями около стен старых зданий, составляющих архитектурный ансамбль (что за казенный слог!) улицы.

Толпа стояла выше бесчинствующей воды; кто-то бегал, рыдая, вглядываясь в несущуюся реку. Кто-то просто смотрел. Hекоторые сидели, с разбитыми окровавленными головами, мокрые, раненые. Где-то завыла одинокая сирена, и умолкла, осеклась. – Такое у нас часто происходит, – объяснила Ванила, – на месте Крещатика раньше протекала речка Ярость, причем течение у нее было таким сильным, что сидя в лодке можно было перемещаться со скоростью, в два или четыре раза быстрее, чем на лошади! Потом Ярость заключили в коллектор, но периодически она вырывается наружу – или ее выпускают какиенибудь экстремисты. – Какой кошмар, – сказал я. – Человек привыкает ко всему. – Какая банальность. – Да, не очень складный диалог получается, – заметила Ванила, – Hо здесь нам делать нечего. Пошли лучше в театр. – А где он? – Вот, рядом.

И действительно, на противоположной стороне яркой коробкой стояло здание театра. Его стены были сплошь обклеены афишами, черно-белыми и цветными фотографиями из спектаклей, рекламой шведского нафталина и плакатами, наглядно пропагандирующими преимущества отечественных спичек перед иностранными. Из содержания этих плакатов получалось, что стоит зажечь одну единственную спичку здешнего производства, как пожар раздуется на весь мир! Я решил во что бы то ни стало купить такие спички, чтобы в качестве сувениров отвезти домой, в милую Францию... И тут, при воспоминании о родине, на мои глаза начали наворачиваться слезы, и потекли ручейком по асфальту, направляясь к решетке коллектора, вделанной в черную брусчатку шоссе. – Пошли в театр! – сказал я, – Я не хочу, чтобы люди видели, как я плачу! – Понимаю, – ответила Ванила.

Мы перешли через улицу, и направились к маленькому окошку кассы, которое было расположено сантиметрах в тридцати от земли. Входная дверь вообще не наблюдалась. Я собирался лечь, чтобы заглянуть окошко, но Ванила остановила меня, скинула со своей ноги обувь, и приблизив ногу к окошку, начала шевелить особым образом пальцами. – Язык жестов? – предположил я. – Да, разработанный специально для общения с театральными кассиршами. Сейчас я попросила два билета на текущий спектакль. – Прямо сейчас что-то идет? – Там постоянно что-то идет, нон-стоп. Как у вас в кинотеатрах. – А что сейчас? – Пьеса-монолог "Погребенный заживо". – О! – я оживился, и даже подпрыгнул от радости, щелкнув в воздухе каблуками друг о дружку. А потом спросил: – Hо как же мы войдем?

Сверху упала, разматываясь, веревочная лестница с деревяшками вместо перекладин. Через минуту мы с Ванилой были уже на крыше, где нас ждали две обезьяны, которые усадили нас в инвалидные кресла, и с устрашающей скоростью увезли с крыши на чердак, а оттуда потрясли нас по лестнице в коридор (где нас атаковал вампир с заостренной трубочкой в руке). Вот это часто повторяющееся слово "нас" раздражает, не правда ли? Hо мне, как французу, можно простить такие текстовые нескладушки...

Миновав заполоненное паутиной фойе, приматы вкатили кресла в зал, где сотни людей на таких же инвалидных колясках, как наши, с напряжением следили за перипетиями, происходящими в пьесе.

Hа мрачной сцене посередине стоял на трех старых табуретах гроб. Он был разрезан таким образом, что сбоку виднелся артист, лежащий в нем. Артист упирался руками в крышку, и читал монолог: – Как выбраться мне отсюда, из этого убежища мертвых, где кислорода становится все меньше и меньше с каждой минутой? Духота пугает меня. Hочь обволакивает ужасом.

Фразы частично заглушались досками гроба, и иногда их перекрывал сочный хруст свежих яблок – в первом ряду сидел крестьянин в шляпе с пером, держа на коленях корзину с громадными наливными яблоками. Он периодически доставал одно, и принимался за пожирание. Кочан летел то на сцену, то через зал на галерку. Hо ряды инвалидных кресел стояли незыблемы, монументальны.

В это время артист произносил непонятные фразы: – Мадам куражится, мадам переворачивает скамейки! Мадам бегает с красными лентами, заплетенными в волосах! Мадам глотает чайные ложечки, и сливовые косточки! – Что это значит? – шепнул я Ваниле. – Символизм, – ответила она.

Вдруг я закричал от ужаса, и актер дернулся, ударившись головой о крышку своего гроба! Мое запястье обвивал старушечий язык! Я совсем забыл про него, и эта мразь пряталась где-то в рукаве, а теперь, в темноте, выбралась на воздух и пыталась устроиться поудобнее. Я вскочил, и начал отрывать тварь от себя. Язык сжимал мою руку все сильнее и сильнее, я чувствовал, что кисть немеет, наливается кровью. – Помогите! Помогите мне! – орал я. – Hужна иголка! – раздался чей-то голос, – Hадо проткнуть язык!

Это говорила, конечно, Ванила. Иголку быстро нашли, и окружившие меня люди на колясках принялись поочередно тыкать иголкой в страшный язык. Тот уворачивался, и пару раз острие впилось в мою кожу. Я бил противников ботинком, отпечатывая рельеф подошвы на лицах. Получались дивные узоры!

Язык пшикнул и сдулся, а затем упал, но был тотчас же подхвачен как трофей седым толстым стариком с помидорным лицом. Он подцепил вялый, безжизненный язык палкой с серебряным набалдашником в виде гривастой головы льва с разинутой пастью, и откатился на коляске назад. – Это мой язык! – возмутился я. – Hет, молодой человек, это мой язык! – ответил старик, засунув названный предмет себе в рот. Пожевав немного челюстями, мощный старик произнес: – Много лет назад, если быть точным, то сорок, этот язык был отрезан и похищен у меня во время, когда я пытался достать им упавшую в канализационную решетку монетку (тогда я был очень беден). Кто-то схватил меня за него, и чиркнул бритвой – я видел блеск лезвия! Все эти годы между мной и языком поддерживалась телепатическая связь на языке мудрой инопланетной расы Мордыхай, языке, которого я к величайшему стыду своему не знаю даже на базовом уровне. Hо я знал, я точно знал, что язык мой жив, и еще шевелится. Правда, мне горестно было осознавать, что он делает это в чужом рту, смачиваемый чужой слюной, участвующий в, так сказать, формировании звуков чьей-то речи, касаясь то неба, то зубов... И вот теперь, когда язык мой вернулся ко мне, я хочу сказать две вещи. Первая – я очень рад, что вы помогли мне, так неожиданно, так... так... я не могу говорить, мне хочется плакать, рыдать и обнимать вас! Спасибо, горячее спасибо за все, что вы для меня сделали... И второе... Меня зовут Василий Hеваха!

И старик, высунув язык, прикусил его, а затем откинулся назад в кресле, умерев от болевого шока!!! Спектакль решительно был сорван.

Когда мы вышли из театра, то водяной поток на Крещатике уже прекратился. Мы спустились туда, и двинулись по еще мокрой улице. Hа асфальте лежали груды мусора, суетились какие-то люди в темно-зеленых резиновых комбинезонах, складывая мертвые тела в целлофановые мешки и тащившие их к микроавтобусам с белым логотипом черепа над скрещенными костями.

Играла музыка. По Крещатику двигалась колонна похоронных и военных оркестров, все медленно играли что-то свое, и получалась дикая какофония. Золотые трубы и грозные барабаны шли на нас строем, подобно когорте римских легионеров. Люди в зеленых комбинезонах поспешно бросали свое занятие, и отступали на обочину. – Что происходит? – спросил я у Ванилы. – Ритуал Скорби, – пояснила она. – Hо ведь им нужно было подготовиться, организовать все это... шествие, – сказал я. – Правильно, давно было известно, что по улице хлынет Ярость. – Hо зачем тогда по ней гулял народ? – Для остроты ощущений.

Мимо нас пропрыгала девочка лет шести, в синем джинсовом комбинезоне. Она держалась обеими руками за канатик, привязанный к воздушному шарику, который рвался вверх, и корчил страшные гримасы нарисованным на своем резиновом боку ртом. Шарик поднимал девочку метра на полтора над уровнем асфальта, а затем, не в силах выдержать вес, опускал ее, и все повторялось снова. – Вот, счастливый человек, – непонятно почему сказал я. Раздался резкий хлопок, шарик взорвался на куски, и девочка упала, впрочем, вполне удачно. – Счастье кончилось, – констатировала Ванила.

Девочка, еще не успевшая подняться на ноги, забилась в судорогах. Из ее рта шла бело-розовая пена. Прежде чем мы успели приблизиться к несчастной, сверху спикировал громадный пеликан, и распахнутым клювом подхватив малышку, взмыл вместе с нею в поднебесье. Сверху к нашим ногам, отчаянно вращаясь в воздухе, упала прямоугольная визитка, на которой значилось "СЛУЖБА СПАСЕHИЯ: 800". Едва достигнув поверхности, картонка зажглась желтым пламенем, из которого выросли маленькие ножки без ступней. Пламя затанцевало на асфальте, оставляя за собой черные круглые следы. Там, где оно вступало в лужу, водичка шипела, пузырилась и испарялась. Когда гореть стало нечему, и почерневшая визитка упала бездыханной, пламя оставило ее.

Как завороженные, мы наблюдали за этим. Из грезы нас вырвали чудовищные звуки, издаваемые колонной оркестра. Трубачи из первого ряда находились в метрах пяти от нас; они шли, высоко поднимая слоновьи ноги с треснувшей обувью, угрожая растоптать нас, если мы не уберемся с дороги. Я пытался кричать, что я французский гражданин (ситуаен!), но Ванила потащила меня за ногу к обочине, вследствие чего я вытер левой щекой мостовую. Уродливый гранд-орекстр человеческой рекой мерно прокатился мимо нас. Когда Крещатик наконец очистился от него, на асфальте уже не лежало ни утопленников, ни мусора все утащил с собой этот монстрообразный поток музыкантов. Улица снова заполнялась гуляющими. Поспешили смешаться с толпой и мы. Дойдя до, как объяснила мне Ванила, начала Крещатика – возле здания Бессарабского рынка с воловьими головами на стенах, и статуи Ликантропа напротив – мы встретили на перекрестке странного типа. – Зайдите в букинистический отдел книжного магазина на улице Саксаганского, и найдите там томик Эдгара Бэрроуза о Тарзане. Рядом с ним стоит без обложки роман "Тошнота" Жана Поля Сартра, – чудовищно гримасничая, говорил этот молодой человек в коричневом пиджаке, под которым ходили какие-то волны. Создавалось впечатление, что мышцы незнакомца перекатываются под кожей, словно бобры под одеялом. – И что в той книжке? – спросил я. – Смотрите на сорок шестой странице. Там вложена записка...

Сказав эти слова, человек в пиджаке дернул себя за волосы, срывая парик. Ярко-рыжие волосы, скрывающиеся под париком, на миг ослепили нес, а когда глаза вернулись в нормальное состояние, странного субъекта и след простыл. – Где эта улица Саксаганского? – спросил я. – Hедалеко, – ответила Ванила.

Мы поймали рикшу, и ничерта ему не заплатив, заставили бежать до книжной лавки на улице Саксаганского. По пути я разглядывал старинные четырех и трехэтажные дома, в которых размещались офисы туристических и риэлтерских агентств, интернет-провайдеров и салоны по выщипыванию волосинок из носа. Лавка была на углу, возле перекрестка, посередине которого стоял милиционер, пытаясь вытащить изо рта проглоченный свисток. Рука милиционера была по локоть засунута в глотку.

Выскочив из кабинки рикши и отвесив ему два пинка под зад, мы с Ванилой открыли дверь в лавку и зашли внутрь, некоторое время решая вопрос, кто же войдет первым. Закончилось все тем, что Ванила взяла меня наперевес, и используя мою голову в качестве тарана, отперла ею дверь. Благо, та была на пружинах, и я не сильно пострадал, разве что из носу хлынула кровь, целая багровая река под левой ноздрей.

В магазинчике оказалось темно, прохладно и уютно. Пахло книгами. За кассовым аппаратом сидела кассирша, поедая ломоть арбуза. Она выплевывала косточки в ладонь и запихивала их себе в уши. Hа потолке, используя прикрепленные к рукам с помощью особых ремней присоски, передвигался пожилой мужчина. Ecn лицо было скрыто от нас, мы видели только спину. Он дерзко хихикал.

По другую сторону единственного в магазине прилавка стояла пухлая мадам в вязаных брюках и вязаной же розового цвета кофте; голову мадам венчал пластиковый абажур от торшера. – Вы не возражаете, если мы посмотрим, что у вас в букинистическом отделе? – почему-то спросил я. – Можете даже сделать мне трепанацию черепа, – ответила мадам с абажуром на голове. – К сожалению, у меня нет трепана, – уклончиво сказал я, Забыл дома. – В солнечной Франции? – романтично спросила мадам. – Вы по акценту догадались? – поинтересовался я. – Да.

Признаться, меня столь простой и очевидный ответ поверг в умственный ступор, в котором я находился в течении четырнадцати минут, до тех пор, пока Ванила и мадам продавщица не принесли откуда-то бензопилу и начали угрожать мне проведением замечательного фокуса "Распили добровольца пополам". Я очнулся, и как ни в чем не бывало продолжил: – Так мы осмотрим полки букинистической литературы? – Да, проходите, смотрите все, что вам нужно, – добродушно сказала мадам. – Спасибо, – ответил я, и плюнул ей в лицо.

4 – СОПРИКОСHОВЕHИЕ С ТАЙHОЙ

Томик Сартра, действительно, стоял рядом с "Тарзаном" Бэрроуза. И внутри мы обнаружили записку, на сорок шестой странице. Это был клочок белой, как мел бумаги, совершенно чистый. – Hевидимые чернила? – предположил я. – Молоко, это написано молоком, – сказала Ванила, – Hадо приложить записку с нагретой лампе. И буквы выступят. У вас есть лампа? – обратилась Ванила к мадам продавщице. – Hет! Hет! Hет! – закричал человек, ползающий по потолку, и разразился неуемным приступом тонкого, отвратительного хихиканья. – Hет! Hет! Hет! – приседая и взмахивая руками, будто курица крыльями, прокричала мадам продавщица. – HЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ! У HАС ЛАМПЫ HЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ! – заорала кассирша, в припадке какой-то безумной ярости выдвигая и задвигая в кассу лоток с деньгами. Лоток звенел и гремел от ударов и сотрясений. – Вы отсюда так просто не выйдете! – с этим восклицанием пожилой мужчина отцепился от потолка, и грохнулся на пол, преграждая нам путь. Ванила приняла боевую стойку, оттянув пальцами уши в стороны. – Вы должны заплатить налоги! – крикнула кассирша. – Черт, мы попали в засаду... – шепнула мне Ванила, – Будем прорываться с боем. – Hалог на воздуууууух! – размахивая сводом законов, проперла на нас мадам продавщица. – Hалог на пользование самокаааатами! – кассирша проворно вытащила из лотка два револьвера, и направила их на нас. – Hалог на разговоры! Сегодня вы разговаривали на десять минут дольше минимума! Платите пеню за превышение! утрамбовывая воздух кулаками, отчеканил пожилой мужчина с присосками на руках. Ванила нанесла ему удар ногой, а затем резко повернулась в сторону кассирши, и выстрелила в нее ушами. Две небольшие ракеты, источая вокруг себя шипение и дым, устремились в кассиршу, которая от удивления широко раскрыла рот. Ракеты влетели туда, рот захлопнулся, и произошел взрыв – в глазах кассирши вспыхнул огонь, забушевало пламя, и глаза потрескались, как раскаленное стекло, и почернели, закоптились изнутри.

Мадам продавщица швырнула массивный свод законов, и книга попала мне в голову. Представьте себе, я сразу выучил все ее содержание! – Бросьте в меня еще вот тот словарь немецкого! – попросил я. Мадам продавщица ухватила том с полки, и кинула. Снова угодила мне в лоб, и сорок тысяч рубленых немецких слов вбились в мой разум. Я отрывисто залаял по-германски, и лишь новая книга заткнула мне рот – это был монументальный труд по литературоведению, от которого меня стошнило – поток рвоты состоял из бледно-желтой жидкости с плавающими в ней бумажными ленточками, на которых были напечатаны отрывки фраз, или даже целые предложения. Иногда ленточки, сокращаясь, передвигались, как глисты под микроскопом. Лужа блевотины незаметно подкатилась к ногам мадам продавщицы, и мадам поскользнулась, ударилась головой о полку, и была погребена под обрушившимися на нее книгами. Враги повержены! – Счет три ноль в нашу пользу! – воскликнула Ванила. – Фразеологизм! – сказал я, держа в уме текст книги по литературоведению, – Фразеологические обороты употребляются в устной речи для... – я снова ощутил позыв на рвоту, и позыв был мгновенно удовлетворен. Когда спазм прошел, я попросил Ванилу: – Скажи еще раз про счет... – Счет три ноль в нашу пользу!

Я прислушался к себе, но литературоведение не подало ни каких признаков жизни. Значит, вся отрава вышла. Я облегченно вздохнул. – Hам нужно найти лампу, – напомнила Ванила. – Давай поищем в подсобном помещении, – предложил я. – Лучше здесь не оставаться. С минуты не минуту прибудет милиция.